Drabbles and Crossovers

Когда Изабель натягивает тёплые гетры, короткую юбку, какую-то потрепанную курточку со скудной опушкой и нелепую шапку — вещи, купленные в секондхенде в южной части Чикаго несколькими днями ранее — она проклинает Алека с его жребием. — Красный кончик — Северный район, желтый — Западный, синий — Южный. Тянем? — зажимая палочки в ладони предложил он, когда им дали задание. Ей выпал синий. Изабель относилась к этому просто, пока не узнала, что южный Чикаго — дыра, какой поискать. Джейс усмехался, подшучивал и желал Изабель хорошего времяпрепровождения, за что получил заслуженный удар локтем меж рёбер. Изабель вздергивала нос и говорила Алеку, что справится. Большая девочка. Внутри неумолимо возрастало отвращение, когда она покупала дешёвые шмотки и селилась в крохотной комнате полуразвалившегося здания, где нет ни двуспальной кровати, ни шикарной ванны, ни огромного гардероба с зеркалом в рост — ничего. Изабель устраивается в какую-то забегаловку, ходит в местную школу и курит дешёвые сигареты — делает все, чтобы не выделяться, не запоминаться, но не теряет бдительности, присматривая кандидатов и составляя отчеты каждый вечер. Лип Галлагер привлекает внимание с первого дня. Врывается в класс яркой вспышкой — резко, ослепляюще, дерзко; докуривает на ходу сигарету и закидывает сумку на одну из последних парт буквально с прога. Лип Галлагер посылает учителей ко всем ебеням и при этом имеет самый высокий средний балл во всей школе. Лип Галлагер трахает какую-то девчонку в туалете и херачит морду какому-то мудаку черт знает за что на заднем дворе. Изабель подмечает его чёткий удар и абсолютно расслабленное состояние после. Ей бы лучше обратить внимание на его брата, который так фанатично хочет в армию и бить плохих парней, но тот притягивает к себе взгляд лишь на физкультуре, когда спортивная футболка облегает мышцы или когда он оказывается самым выносливым из всех, а Лип делает это постоянно, непроизвольно, словно что-то сидит внутри него и рвётся наружу. Изабель хочет верить, что это происходит благодаря его потенциалу, а не ее крышесносу на курящих плохих мальчиков с чертовски длинными пальцами. — Новенькая, значит. — он подсаживается к ней на подоконник на третий день и протягивает сигарету. — Умник, значит. — Для этих херов вроде того. — он дёргает плечами и закуривает. — Откуда ты? — Бронкс. — Изабель придерживает оговорённой легенды и принимает у него сигарету. — О, думал, там живут только нигеры-уголовники, которые курят травку и читают рэп. — Имеешь что-то против нигеров — будешь иметь дело со мной! — Изабель делает голос дерзким и откидывается назад, расставляя ноги в разные стороны. Пафосной позы не выходит, скорее пошлая, почти блядская. Лип сглатывает, уставившись на длинные ноги, обтянутые сетчатыми колготками. Изабель улыбается — не впервой ловить на себе взгляды и замечать, как облизываются парни. Последние дни добрая половина школы этим и занимается. — На что уставился, Умник? — она шутливо тянет последнее слово и пихает его в плечо. — Ни на что, не-нигерша-из-Бронкса. — Изабель. — Дохуя пафосно, не находишь? — Сказал человек с глупейшим именем во всем Чикаго. Лип. — она очень красиво ставит кончик языка меж рядами зубов на «Л» и произносит чуть ли ни по буквам, словно пробуя сочетание звуков. — Филипп, вообще-то. — О, а это ни разу не пафосно, Филипп. — она уже почти представляет, как красиво это имя будет сочетаться со сложной сумеречноохотнической фамилией. — Поэтому просто Лип. А ты будешь просто Из, идёт? Изабель улыбается, почти уверенная в том, что он идеальный кандидат. Чуть позже, после школы, это «почти» бесследно испарится, когда она с широко расставленными ногами в порванных колготках и с короткой юбкой, собранной на талии, будет прижиматься щекой к шершавой двери своей комнатки и слышать глухой голос Липа: «Охуенные тату», когда кончик его языка будет проходить точно по рунам, несомненно видимым для него. В качестве согласия на его «Из» она принимает почти выкуренную сигарету и втягивает дым в лёгкие. Через несколько дней она будет так делать, лёжа обнаженной рядом с ним в своей кровати и обещая себе, что такого больше не повториться. Нагло себя обманывая вообще-то, потому что просыпаться в одной постели, зажиматься в углах школы и прятаться по кабинкам «Алиби» станет привычкой, необходимой больше, чем кислород. Лип Галлагер действительно стал глотком свежего воздуха на юге пыльного Чикаго и Изабель становится страшно, когда она допускает мысли, что может вернуться в Нью-Йорк без него. — Лип. — шепчет она, когда они лежат на крыше дома поздним морозным вечером и снова курят. — Да? — Тебе когда-нибудь казалось, что ты видишь гораздо больше, чем другие, что у тебя гораздо больше возможностей? Она держит его ладонь, которая начинает от чего-то подрагивать, и сжимает крепче. Немой знак «все хорошо», «ты можешь доверять мне» и «я все прекрасно понимаю». — В этой ебаной дыре нет возможностей, Из. Смирись. — Лип мажет губами по ее виску и утыкается носом в тёмные волосы, обвивая руками плечи. В его объятиях уютно и тепло, но от того тона, которым он ответил ей, по спине идут мурашки. Это болезненное осознание безысходности происходящего бесконечно медленно давило его, пытаясь превратить в лепешку. — Я могу дать тебе возможность. — Что, вашему клоповнику официант потребовался? — Нет, Лип. Реальную возможность свалить и больше не возвращаться. Никогда. — Валяй, Из. Мне даже интересно стало. И она говорит: про Сумеречных Охотников, про руны и демонов, про нежить — про все обзорно, кратко, замечая его усмешку на лице. — Вот блять, надо сказать Кеву, чтобы больше не мешал так траву. — Лип кивает в сторону самокруток и ошалело смотрит на Изабель, подняв бровь. — Не веришь? — А должен? Это звучит, мягко говоря, пиздец, как ебануто. — Но это правда, и если ты согласишься, мы уедем отсюда, и ты заживёшь новой жизнью, которую заслуживаешь. — Изабель, у моей матери тоже проблемы с психикой, давай позвоню знакомому доктору? Он поможет. Лип заглядывает в ее глаза, обхватывая лицо ладонями. — Помощь нужна тебе, а я могу ее дать. — Стоило найти хорошую девушку, сразу начинается какая-то невъебенная херня. Знаешь что, раз ты так заладила, то нахуй все, и тебя нахуй, ладно? Мне хватает одного психбольного в жизни. Лип Галлагер покидает крышу, матерясь вполголоса, а Изабель тихо глотает слезы, закусив кулак. Потеряла. В один момент потеряла, упустила. Проебала. После этого они не разговаривают, стараются не пересекаться в коридорах и упорно делают вид, что не знакомы. У Изабель получается откровенно из рук вон плохо. Она украдкой поглядывает на него на уроках и не может прекратить надевать его майку, приходя «домой». Изабель знает, что Джейс и Алек вернулись в Институт пару недель назад, а значит, ей стоит поторопиться, но работа не идёт. Кандидатов больше нет. Все, что у неё есть: майка Липа и большое желание свалить из этой дыры куда подальше, чтобы больше не видеть его длинный силуэт, не чувствовать запах его сигарет и не сталкиваться взглядом с его огромными льдисто-голубыми глазами с застывшими в радужке похуизмом с отчаянием напополам. Изабель забивает на все — оплачивает комнату, забирает документы из школы, скидывает осточертевшие шмотки в мусорный мешок, чтобы выкинуть где-нибудь по дороге, надевает дорогое платье и туфли, хлыст на руку и заказывает такси. Лип забивает на все, наблюдая, как Фиона начала налаживать их жизнь, и с чистой совестью направляется к Изабель, собираясь исчезнуть, предварительно сказав о стажировке где-то в Нью-Йорке. — Предложение ещё в силе? — он ловит ее на полпути к такси, сжимает руку и смотрит с надеждой. Впервые. Изабель улыбается, обнажая ряд ровных и ослепительно белых на фоне красной помады зубов, и притягивает к себе за края куртки: — Слишком долго думал для Умника.