Наваждение

В комнате витал чудесный аромат крепкого кофе, который они недавно покупали в новом магазинчике в центре города. Дорогие зерна с неподходящим названием, будто не кофе, а что-то связанное с погодой: дождь или гроза, вроде… Леонид держал чашку двумя руками и едва заметно втягивал запах, ощущая во рту терпкую горечь и сладость одной ложки сахара. Негоже портить такой напиток, но он же до жути любит сладкое. Макс бы оценил и даже поощрил. Но сейчас мужчина сидел на диване в пока еще своей квартире, смотрел на жену и думал о том, почему, когда они делали ремонт в зале, обои были выбраны ужасного розового цвета. Конечно, Вера бы назвала это коралловым или одним из тысячи оттенков розового, но простому мужику объяснишь это? Ему вообще было плевать на выбор цветов и материалов, но сейчас, глядя на комнату и мебель в ней, Коринов серьезно недоумевал: а его ли это место? Глупости, конечно. Какие к черту обои, когда у него тяжелый разговор с женой. Вера приготовила кофе, поставила на стол рядом с ним тарелку с печеньем, таким песочным и с сердцевиной-начинкой, а сама устроилась напротив, позволяя в открытую себя рассмотреть. Когда-то она носила длинные волосы, ни разу не тронутые искусственной краской. А год назад, без ведома Леонида, просто отсекла этот огромный хвост до середины шеи, обесцветив волосы и превратившись в блондинку. То ли с возрастом решила омолодиться, то ли спрятать седину, которой там и в помине не было, то ли решила привлечь внимание мужа. А может, еще кого? Леонид облизал губы и посмотрел на ее лицо. Красивая, зараза! Глаза большие и светлые, подкрашенные брови слишком идеальной формы, тонкий нос и пухлые губы. Вере шел образ обаятельной блондинки, что, по его мнению, было редкостью среди женщин. Короткая стрижка открывала длинную шею и хрупкие плечи, под легкой домашней майкой скрывалась небольшая, но упругая грудь, а после осиной талии показывались круглые и подтянутые бедра. Несмотря на возраст, Вера продолжала за собой следить и заниматься спортом, чему мог позавидовать любой женатый мужик. Но явно не он. Идиот. Коробило еще то, что жена смотрела без упрека, без злости или ненависти. Вера просто пила кофе и периодически бросала на него вопросительный взгляд, мол, когда уже начнем говорить по душам? А Леонид все молчал, приценивался к нужным или даже необходимым фразам, обдумывал план побега, если жена решит кинуть в него чашку, и подсознательно ждал от нее толчка. И она не подвела. Развернулась к нему полубоком, поставила чашку на стол и сложила руки на груди, проникая своим взглядом под самую кожу. Но для нее там уже не было места. - Коринов, прекрати корчить из себя мученика и давай поговорим, – Вера улыбнулась собственным словам. – Если тебе станет от этого легче, то я готова признать, что инициатором развода являюсь я. Какой мне смысл портить свою жизнь, если меня не любит собственный муж? - Вера, ну с чего ты взяла… - Дай договорить! Ненавижу эту твою привычку перебивать, – чуть громче обычного произнесла она. – Я не с потолка это взяла, я наблюдала за тобой и делала неутешительные на тот момент выводы. - А сейчас уже утешительные, да? – чуть обиженно отозвался Леонид. - Не поверишь… да. Потому что для меня это возможность начать сначала. Я всего лишь на год младше тебя, и это дает мне надежду на то, что я найду свое счастье. Может, и звучит самонадеянно, но я верю в себя. Не зря всю жизнь упорно стремилась выглядеть молодо и привлекательно. Конечно, для тебя, но в первую очередь для себя. Жизнь-то моя… - Ты прекрасна, правда, – Леонид искренне улыбнулся и протянул руку, чтобы погладить ее колено. – Красивая, умная и вышла замуж за такого оболтуса, как я. - Нет, Лёня, я ни капли не жалею, – тон Веры изменился, и она серьезно посмотрела на мужа. – У нас с тобой растет замечательный сын, мы оба успешно устроились в жизни и наконец-то поняли, чего мы хотим от этой самой жизни. Я жалею только об одном, что когда начала встречаться с тобой – не заметила, что заняла чужое место. Уже тогда надо было присмотреться, прислушаться к интуиции и отступить. А я такая глупая, залезла в чужой маленький мирок и расставила все на свой вкус, совершенно не думая, что кому-то это может испортить жизнь. Вот поэтому я считаю, что наш развод послужит началом и для тебя. - О чем ты? – немного ошарашенно переспросил мужчина, пытаясь вникнуть в слова Веры. – Ты так говоришь, будто все нормально, в порядке вещей. Что, прожив в браке столько лет, ты нисколько не жалеешь и готова пойти на крайние меры, такие как развод. И я одного понять не могу: какова твоя настоящая причина? Пытаешься все на меня спихнуть? Но ты же не дура, прекрасно знаешь, что у меня никого нет. - Я не дура, скорее слепая и в чем-то наивная, что полагается любой женщине. А вот ты – самый настоящий дурак. И не потому, что сейчас реагируешь иголками на мои слова, когда я хочу помочь тебе, а потому, что сам загнал себя в тупик и даже догадываешься в какой. - Понятия не имею, – Леонид сжал челюсть и упрямо посмотрел на жену. – Это похоже на театр абсурда. Собственная жена идет на попятную, уверив себя в том, что муж кого-то там любит. Я не буду сейчас бить кулаком в грудь и доказывать, что все хорошо, и нам нужно сохранить брак, но я все равно не могу тебя понять. Вообще никак. Вера в упрямстве, если и проигрывала, то совсем немного. Она помолчала несколько секунд, скорее машинально посмотрела на кончики своих ногтей, покрытых светлым лаком, а затем пробурила в муже огромную дыру одним только взглядом. Пробурила так глубоко, что почти физически прощупала его мысли и сомнения. Все он понял, только не хотел говорить об этом и как-то определять значимость того самого «открытия». Остолоп, честное слово. - Давай, я начну с начала? – Вера вздохнула и отвела глаза. – Знаешь, почему я невзлюбила твоего Хомченко? Потому что завидовала ему и продолжаю это делать по сей день. То, насколько сильно ты его опекал, насколько четко провел границу отношений, уже тогда говорило о многом. Ты словно старший брат, который болен младшим и никак не может отпустить того во взрослую жизнь. Это я сейчас понимаю, почему Максим до сих пор не женат, а его женщины обычные однодневки. Но виноват в этом только ты, потому что задавил и приучил к своей заботе, к своему существованию, в конце концов. А он, как последний идиот, все искал такую, которая будет похожа на тебя… А таких не будет. Вера в который раз замолчала, облизала пересохшие губы и сделала глоток кофе. Леонид не торопил ее, скорее из-за шока, но она и сама не желала тянуть, решив выдать все одним махом. - А знаешь почему? Потому что у него есть только ты, твоя семья и наш сын, которого он любит чуть ли не до потери пульса. Вот за это я точно никогда не буду на него злиться. О таком крестном только мечтать, что и про все праздники помнит, и подарки дарит, и проводит время с ребенком по собственной инициативе. А главное: внушает доверие. Но если говорить о другом… Мне всегда было больно смотреть на то, сколько между вами тепла и ласки. Ну, согласись, что это совсем не по-мужски?.. Молчишь? Конечно, он молчал. Потому что тело как-то сразу и болезненно закаменело, заставляя испытывать страх. Страх от того, что жена знает больше его самого, что не кто-то другой пытается донести до него истину, а именно она. Что это ненормально и глупо, что происходить все должно иначе, а не как в хорошо оговоренном сценарии мексиканского сериала. Но если тело и сковал страх, то разум шевелился, в бешеной скорости прокручивая основные моменты его жизни, словно в насмешку выворачивая и преподнося все больше и больше доводов, от которых по спине разбегались мурашки. Это было больно, слишком больно. Первая встреча с мальчишкой, при виде которого улыбка появлялась сама. Первая пьянка в студенческой общаге, где Коринов никак не мог отлипнуть от Хомченко, в шутку лапая упругую задницу. Случайная потасовка на улице, потому что не поделили Ольгу с четвертого курса, которая в итоге отшила обоих парней. Поход в ментовку, потом в больницу… Потом похороны и чувство безысходности, когда не знаешь, как помочь лучшему другу на грани нервного срыва. Они тогда плакали вместе, потому что не было сил терпеть. Леонид разрывался изнутри, желая, как можно больше забрать чужой боли. И много еще чего, что сквозило, намекало… настораживало. - Я вот вроде кричать должна, оскорблять тебя. Сказать, что ты ужасен, что я в жизни бы не подумала, что ты такой. Только ты не ужасен, не стал в одночасье омерзительным и чужим. Тот же Коринов, только без маски, которую я и нацепила на тебя… просто замуж хотела за нормального мужика, а не пустозвона какого-нибудь, – на лице женщины отразилась грусть вперемешку с болью. Своей болью, не его. - Нормальный? – Леонид слышал ее слова, но доходили они до него как-то странно, поверхностно, что ли. – Может ты что-то и увидела там, поняла для себя, но не нужно сюда приписывать Максима. Это он нормальный, а я из тех, кто не ценит и ломает самое дорогое. - Что ты сделал, Лёня? – слишком догадливой оказалась женщина, предчувствуя что-то нехорошее в отношениях своего мужа и его лучшего друга. - Ничего, – соврать было легче, чем объяснить все детально. – Да и хватит уже об этом. Сами разберемся. - Сами, значит, – хмыкнула Вера, давно уже все поняв. – Мне с одной стороны все равно, что вы там делаете. Не мое это дело. А с другой – я и за тебя волнуюсь, не хочу отпускать в никуда. Поэтому и говорю тебе, что ни ты, ни Хомченко не знаете и даже не понимаете ничего. До тебя может и дошло, а ему объяснять придется. - Объяснять, что? - Что ты столько лет держал его рядом с собой в роли друга, потому что вовремя глаза не раскрыл. Леонид отвернулся. В голосе Веры слышался упрек, который тонко и настойчиво пробирался под корку. И стало настолько стыдно, что пришлось отвести взгляд, подобраться и заледенеть изнутри. Как бы не прорвало плотину, где с потоком выйдет только что открытое сожаление, неуверенность и страх за пошатнувшееся, что еще совсем недавно называлось «дружба». И думая об этом, переваривая, захотелось кричать и материться, сваливать на всех вину и затем признавать ошибки. Но далеко не сразу. - А, может, ты не права, – будто защищаясь и опровергая, произнес он. - А, может, я всегда не права, – Вера хмыкнула и тоже отвернулась. – Тогда получается, что и замуж зря вышла и чужого мужика увела. Забавно, да? - Ни капли, Вера. Ни капли. *** Когда Леонид ушел, Вера еще долгое время стояла перед зеркалом в прихожей, рассматривая свое лицо. Пальцы погладили морщинки в уголках глаз, провели линии по длинной шее, чувствуя те самые возрастные изменения, которые с трудом удавалось скрыть, и тихонько сказала, глядя в собственные глаза: - Постарела, дура, – затем улыбнулась и добавила: – Или мудрая стала. *** Отношения все-таки изменились, а уж если сравнивать с тем временем, когда о разводе и речи не было, то вообще небо и земля. Лёня опасался смотреть прямо, а Максим злился, желая не то морду набить лучшему другу, не то… А что не то? Максим вроде и желал выяснить отношения, да не хватало духу признаться самому себе, что близость с Леонидом ему понравилась и всколыхнула что-то внутри, что-то вечно спящее и теперь просящееся наружу. Но дать этому оценку и как-то назвать? Этого он не мог. Просто понимал, что дай он волю чувствам и узнает о себе то, что явно будет ему не по вкусу. Или по вкусу? Тут уж замыкало конкретно и надолго, потому что вспоминались все их посиделки, ночевки и дружеские обжиманки, которые сейчас уже таковыми и не казались. Нет, он не устроил метания на тему смены ориентации, потому что и не менял ее вовсе, просто принял тот факт, что дело не в разводе друга – это был лишь толчок к тому, чтобы что-то осознать и наконец увидеть себя с другой стороны. И как только он это сделал, сразу же стал подмечать очевидное, а воспоминания рассматривать уже иначе, с большим и жирным подтекстом, которым руководствовалось подсознание, а не их дурные головы. Получается, что сорвались оба, коснулись запрещенного и оказались в полном раздрае, даже не предполагая, что им теперь со всем этим делать. И пока Коринов мотался по делам, Максим уже уверенней прокручивал мысли и допустимые решения. Пришлось сквозь зубы признать, что друг ему нравится и в физическом плане, а не только, как человек, с которым они долгие годы общались на равных. Что после одной вспышки и реального возбуждения, Хомченко разглядел большее в их отношениях. Да даже то, что Лёня устраивал его в том самом смысле, когда вообще без этого смысла. Принял, проглотил и чуть не подавился, когда представил ситуацию, где они оба обнаженные, с колом стоящими членами… Фантазия оказалась победительницей в споре с рассудком и любыми доводами. И пришло самое очевидное решение. Нужно поговорить, действительно поговорить, а не ходить кругами с бубном, пытаясь через намеки увещевать о новых чувствах. Хотя, чувства может и были стары, как тот самый мир, но узнать о них пришлось только сейчас, и то только после инцидента и дальнейшего любопытства. Что же касалось самого Леонида, то здесь было все проще и одновременно сложнее, потому что долбило со всех сторон, а не только его внутреннее «я», которому и плевать было на все остальное. Он тоже хотел поговорить, но бежал по следам возникающих дел на работе и в семье. Поэтому и произошла отсрочка длительностью в несколько дней после их приезда с дачи, а потом Коринов съездил к жене. Та вроде и разжевала все, объяснила и уму-разуму поучила, но все равно не то, что могло ему помочь. Вера не просила его оправдываться и не ждала от него жалоб, но все же ждала чего-то существенного, надеясь, что бывший муж уже должен был для всего созреть. В итоге Леонид не ответил ей, не разъяснил свои мысли и желания, просто сбегая и оставляя между ними недоговоренность. Сейчас его волновал другой вопрос: как переварить все то, что он узнал о себе, и как все это объяснить Максиму, от которого, к слову, тоже хотелось бы что-то услышать. В груди все щемило, что он вроде знает на все ответ, а вытолкнуть это наружу не может. Слова Веры дошли до него правильно: его отношение к лучшему другу приравнивается к поведению другого характера, просто именуется иначе. И, осознав определенную тягу, не может дать выход эмоциям, которые стали пожирать его изнутри. Казалось, что в момент, когда он наберется смелости – все может рухнуть, не дав ему и глотка запредельного счастья. *** На улице было прохладно. Птицы заткнулись еще в районе восьми вечера, а народ разбрелся по домам, потому что погода ухудшалась с каждым пройденным часом. Но в этом был и положительный момент: живности на балконе поубавилось. Максим не торопясь выкуривал уже вторую по счету сигарету, морщась от горечи и расслабляясь от запаха. Вроде все налаживалось, ребята на работе терпеливо ждали от него окончательно решения, а он наконец-то решился на главный рывок. Отступать назад было поздно и глупо, а рваться вперед – самое время. Хватит уже ломаться, как девица перед первой близостью с малознакомым мужиком. Отвлекся он тогда, когда услышал на кухне шум. Выкинул окурок, зашел в теплую после балкона кухню и недоверчиво замер, натыкаясь взглядом на непривычно серьезного друга. Коринов был в костюме, вкусно пахнущий давно знакомой туалетной водой и неожиданно собран, будто это и не он вернулся с работы пару минут назад. Стоял и чего-то ждал. Максим сделал еще один шаг, спрятал руки в карманах треников и спокойно спросил: - Что-то случилось? Леонид молча склонил голову набок, посмотрел как-то цепко и глубоко, а затем так же спокойно произнес: - Давно случилось. Так давно, что зубы сводит, а ты, судя по равнодушной морде, даже не переживаешь о том, к чему все может привести. - Морда у меня может и равнодушная, но я и не баба, чтобы ныть и просить, – Максим кивнул ему на стул, а сам остался стоять, опираясь бедрами о разделочный стол. – Созрел? Давай поговорим. Начнем с претензий, потом пошутим, а потом и вовсе скажем, что нам привиделось, а вышеперечисленные претензии – это, блять, просто «стресс». Да, Лёнечка?! Вот это уже больше походило на разбор полетов. - Я сейчас могу просто подойти и дать тебе в челюсть. Могу, но не сделаю, – нервно продолжил он, не отводя взгляда от друга. – Помню, когда был студентом, часто думал о том, что мне повезло в жизни. Я был маменькиным сынком, который все свободное время проводил в компании паяльника. Столько плат в руках передержал, что и не вспомню уже. Иногда было скучно, иногда затягивало, и мама ругалась, что вонь из моей комнаты стоит даже на кухне. А повезло потому, что такой вот задрот смог найти человека, рядом с которым жизнь становилась легче и понятнее. От меня девчонки сбегали не просто так: я им после секса не о любви вещал, а о том, какой у меня охуенный друг есть. - О да, это многое объясняет… - Заткнись! – Максим взрывался с каждым произнесенным словом. Не по интонации – так и вовсе спокоен, – а внутри, с каждой ступенькой своих эмоций. – Я не знаю, может через год или два, может под старость лет бы и догадался, дошел до всего сам, но только из-за тебя я перевернул все эти годы и заглянул в полную жопу… отношений. - За языком следи, – холодно произнес Коринов, рассеяв образ доброго и спокойного человека. – Если у тебя психи или заскоки, то это не повод называть нашу дружбу «жопой». Злишься? Злись, но имей совесть, потому что я никогда не поверю в то, что ты не ценил эти годы так, как это делал я. - К хренам твою эту ценность! – Макс подорвался и встал напротив друга, опираясь ладонями о край стола. – Полжизни общаться и только после одного сраного поцелуя сказать самому себе: я хочу его! Жопа, блять, и даже не пытайся со мной спорить! Леонид напрягся, слишком хорошо зная Макса в стадии, когда тот зол, ругается и готов драться, не жалея свои кулаки. Но только так можно было понять, что у того в голове, поэтому приходилось слушать и терпеть. Потом отыграется. - Я не спорю, – Лёня все-таки не смог промолчать. – Только объясни мне, почему ты хочешь и орешь, а я – хочу, но молчу? - Хочу, как же! Хочу задавить тебя, потому что нет сил думать и что-то взвешивать. Я устал от этого, а ты ни хрена не помогаешь мне. - А что я сделать должен? Поорать в ответ? – Лёня только руками развел, сохраняя видимое спокойствие. – Тебя одного хватает. Заорись. - Пошел ты на хер! Максим оттолкнулся от стола и повернулся к другу спиной. Казалось, что кипит все тело, сгорает от эмоций и обжигает изнутри. Еще бы чуть-чуть и он сорвался. Разбил ему лицо, притиснул к стенке и… поцеловал. - Ты не понимаешь, Лёнь. Я психую не потому, что мне это не нравится, а потому, что я действительно тебя хочу. Трахнуть, отыметь, может наоборот. Не в этом дело. Просто мне будет этого мало. - Почему ты не женился? – тихо спросил Коринов, смотря в полоску между лопаток Максима. Спустя несколько минут Хомченко все-таки ответил: - Потому, что мне всегда хватало тебя… И если дело дойдет до кровати, то я не смогу потом отпустить и сделать вид, что все нормально. - Тогда может нужно поговорить вот об этом? То, что мы оба в замешательстве и сварились за эти дни в собственном соку, и так понятно. Ты думал, я думал – человеки много думали, – пошутил Леонид, почти с трепетом наблюдая за тем, как к нему оборачивается Максим. – Давай просто решим, что мы будем делать после. Все остальное не так страшно. Максим замешкался и посмотрел на него. Поймал взгляд и окончательно затих, потому что там хоть бегущей строкой, хоть оттенками, хоть другой херней… Все и так понятно, чего уж там. *** Фильм был крутой. Со спецэффектами, подходящими для их ролей актерами, с неплохой озвучкой и продуманным сюжетом. Можно было смотреть и ни о чем не думать, просто разглядывать яркие кадры и иногда комментировать происходящее на экране. Но они молчали. Тупо сидели на диване и безбожно лакали пиво, смотря куда угодно, но только не в телек. Там самый разгар, экшн, мать его, а они глазеют по разным сторонам, словно экраны расставлены по всей немаленькой комнате. Неизвестно, как бы закончился их разговор, если бы Леонид все-таки ответил на слова Максима, но промолчав, прервав вспышку, он только возвел между ними стену из глухого молчания и недосказанности. Внутри зудело от мысли, что Макс признался, сам расставил все точки над «i», подтолкнул к ответному признанию, несмотря на всю злость и грубые слова, что он выплеснул на друга. А Лёня проглотил и не ответил. И не струсил же, нет. Просто не знал, как точнее описать то, что творилось в его голове. Он мог сказать, что тоже хочет, не боится подобной близости; что так же зол, но готов на многое, лишь бы Хома его понял и принял со всеми вытекающими; что язык печет от желания говорить-говорить-говорить и только самое главное, что касается их двоих. Но так ли это было важно? Главное не сказать: я люблю тебя. Слишком наивно и неестественно. Вряд ли бы Макс оценил, скорее психанул, ляпнул любимое «заткнись» и сбежал на балкон курить. После стольких лет дружбы, последних двух недель реального стресса и ломанной попытки сблизиться – говорить эти три слова равносильно обману и глупости. Но хотелось. Не так, как он говорил своей жене или сыну, совсем не так. Хотелось вложить в эти слова столько, что можно было даже разорваться. Лёне не нужно было описывать внешность Макса, расписывать все его положительные или отрицательные стороны, не увещевать о том, что его влечет что-то определенное или все сразу. Он мог передать это одним взглядом и все стало бы ясно, как тот солнечный день. Но они же молчали и не смотрели друг на друга. Максим думал приблизительно о том же, только с другого ракурса. И вот тут-то начинались интересности. Он прекрасно знал друга, его отношение к чему-либо и реакцию на определенные вещи. Кто бы что ни говорил, но Хомченко без проблем мог описать состояние Коринова и даже предугадать его действия и слова. Он даже не удивился, когда Лёня терпеливо переваривал его вспышку, принимая все слишком спокойно и легко. Максим просто проорался, признался и тем самым закусил удила. Это говорило лишь о том, что Леонид уже все решил, ждал только реакции от друга, который не разочаровал и очень ясно дал понять, что он обо всем этом думает. Разобраться в себе можно и потом, когда все поутихнет и станет более или менее ясным и определенным. Значит корень всех бед и дурацких ссор заключался в одном – в глобальном вопросе «что делать дальше?». Действовать! Ну сколько можно-то, а? Максим повернул голову к другу, отметил про себя, что тот расслаблен и явно добр под действием пива, а затем мягко, но ощутимо ткнул того кулаком в бедро. - Я жду, – хмыкнул он, устраиваясь удобней и так, чтобы не пропустить ни одной реакции. - Чего? – вяло отозвался Леонид, на этот раз гипнотизируя не пространство перед собой, а несчастный телек. - Ну, там признания, оправдания, гор золотых, – Максим растянул губы в улыбке и уже ногой пнул колено мужчины. – Или будем тянуть дальше, пока старость не разлучит нас? - То есть в старости ты меня бросишь? – Леонид обернулся и почти язвительно протянул: – А я-то думал, что пока смерть не разлучит… - Даже и не знаю, – Макс отставил бутылку и забрал вторую из рук друга. – Давай-ка попробуем еще раз, чтобы я понял наверняка. - Уверен? – Коринов улыбался, но взгляд был настороженный. Они словно вернулись в ту ночь, когда Леониду захотелось попробовать и что-то там понять в своей больной головушке. Только там была дача и Максим, придавленный к дивану. А сейчас ситуацию объединял только диван, потому что Максим оказался сверху, практически вжимая друга в подушки, будто боясь, что тот сбежит и пойдет на попятную. - Я, наверное, глупость скажу, но мне нравится вот так, сверху, – получилось тихо и чуть задавлено. - Ну, если нравится, так пожалуйста, – Леонид осторожно сжал пальцы на его боках, лишь ногами сильнее стискивая и притягивая вниз на себя. - Я думал, ты против будешь, – почти в самые губы, все еще стараясь держать дистанцию. - Я не против, правда. Этого хватило, чтобы отпустить себя. Можно было сказать так с самого начала, а потом только думать над последствиями. Но им же нужно было пожалеть себя, перемыть и обмусолить прошлое, покопаться в себе… Ну, и нахрена, если все равно результат один?! Получилось слишком нежно и расслабленно. Так, что начало зудеть в районе копчика, раздражая нервные импульсы. Максим протолкнул язык глубже, смял пальцами подушки рядом с головой Лёни и посильнее вдавил свою ширинку в его пах. Вся эта тягучесть привела лишь к тому, что в штанах стало тесно, а в голове пусто. И обычно именно на этом моменте начинает срывать болты, прорывая и делая тебя почти больным и безумным. Макс попробовал сдвинуться, чтобы раздеться самому и стянуть с Коринова хотя бы футболку, но стало так лень, что он только слегка приподнялся, приспуская его штаны с бельем и расстегивая свою злосчастную ширинку. О, этого было достаточно, чтобы загореться и сорваться в пропасть. Лёнька стонал и сильнее стискивал чужие бока. Не Леонид, не Коринов, а тот самый Лёнька, которого хотелось до хрипоты и жжения в легких. Такой родной, с каждой знакомой черточкой, которые представляешь под закрытыми веками. Был бы кто другой – не возникло и мысли бы ни одной. А они знали друг друга, чувствовали и желали. То самое притяжение вернулось в трехкратном размере, обещая утопить их в собственном бессилии. Леонид, кажется, даже был рад, что всю инициативу перетянул Макс. Так было проще, приятней и как-то понятней. Словно не он должен доминировать и направлять, его дело только расслабляться и брать то, что принадлежит только ему одному. Весь тот нерастраченный запас нежностей вперемешку с животным желанием, сейчас задавливали его, вознося почти до самых небес. Ну, или почти до потолка. Губы саднили, а целоваться все равно хотелось до такой степени, что казалось, если не коснешься, не скользнешь влажным языком, то и жизнь прожил зря. Было тесно и неудобно, а еще жарко и щекотно под лопатками, где собирались маленькие капли пота, раздражая разгоряченную кожу. И не надо думать, тяжело ему или больно, притворяется или терпит. Когда знаешь его, как облупленного, ничего не боишься. Мнешь, сжимаешь до синяков, придавливаешь и жестко фиксируешь, не задумываясь о том, эстетично это или нет. К черту все! Только бы получилось… Не получилось. Максим не рискнул заходить дальше, потому что это было сложнее, как физически так и морально. Нельзя просто взять и трахнуть друга, для этого хотя бы основы нужно знать и понимать. Нужен был душ, смазка и презервативы, а еще кровать нормальная и осторожность непомерная. К такому готовятся, а не кидаются в омут с головой. Поэтому пришлось разобраться по-быстрому, так, как позволяет положение и сама ситуация. Максим просто обхватил ладонью оба члена, провел вверх-вниз пару раз и убрал руку, чтобы сплюнуть и вернуть ее на место. Пожалуй, это было лучшее ощущение их близости, что они испытывали за всю свою жизнь. Кончили так быстро, что даже стыдно стало. Полежали еще пару минут, а потом Максим отправил Лёню в душ, не решаясь последовать за ним. Потом сходит. Просто внутри стало пусто и легко, инициатива выжала его, отымев морально и по полной, прям как в той пословице. Главное не потеряться в ощущениях, не пожалеть и не отказаться от собственных слов. Но это потом, после душа и хорошего сна. Может, сегодня они будут спать рядом? На одной постели.