Tessellate

Июнь. Солнце. Гайд-парк. Среди разноцветного вихря детей, с хохотом носившихся по всей площадке, самым первым в глаза Джону бросился щуплый мальчик в полосатой тенниске, на голове которого красовалось желтое пластиковое ведро. Он не бегал с остальными, не висел вверх тормашками на какой-нибудь ступеньке и даже не размазывал по лавкам очередную порцию шоколадного мороженого — словом, вел себя совершенно непримечательно и даже… взросло. Одновременно с этим он ничуть не выглядел скучающим или обиженным: казалось, вся эта шумная беготня вообще ни капли его не интересовала. Уткнувшись подбородком в тощие колени, с самым невозмутимым лицом мальчик выводил на песке пальцем длинную линию, замыкавшуюся вокруг него самого в неровный овал. — Можно мне с тобой поиграть? — нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Джон перевел взгляд с собственных разноцветных носков (с помощью которых мама уже третий день подряд пыталась научить его различать «право» и «лево») на рисовавшего. — Хочешь надеть мне на голову еще одно ведро? — равнодушно поинтересовался тот, кивком указав на игрушечный деревянный бочонок, громыхавший в руках у Джона своим загадочным содержимым. — Встань в очередь. — Он махнул рукой в сторону игравших детей. Джон недоумевающе опустил глаза на свою ношу. Повертел ее в пальцах, оттянул истертую веревку, заглядывая внутрь. Вздохнул. — Вовсе нет, — и, рывком вытряхнув из бочонка свою лучшую коллекцию цветных камешков и жуков, гордо нахлобучил его на собственную светлую шевелюру. Удовлетворенно кивнул, залихватски надвинув бочонок на лоб, и уселся на песок, скрестив по-турецки ноги. — Ну, а теперь? Можно мне поиграть с тобой?

***

Они никогда не покупали одинакового мороженого. И это, честное слово, был замечательный ритуал. Ведь кому интересно есть целый рожок какого-нибудь обыкновенно-шоколадного, скучно-ванильного или ничем не выдающегося крем-брюле? Куда веселее зачерпывать попеременно того и другого ложкой, стремясь обогнать друг друга и слопать как можно больше чужого лакомства. Или устраивать в воздухе бешеные гонки вафельных рожков, с авариями и столкновениями, разбрызгивающими во все стороны сливочные капли и шоколадную крошку — а потом поедать на скорость оставшееся месиво. Или делить втихомолку стащенным с кухни ножом обе порции на куски и складывать их в причудливую съедобную мозаику, миллионами способов сочетая вкусы. Или, удерживая на весу два эскимо четырьмя руками, толкаться носами и лбами, пытаясь как можно синхронней добраться до самых палочек.

***

У них никогда не получалось играть в прятки. Во всем, конечно же, был виноват Джон: он никогда не мог найти Шерлока в его «мега-укромных местах» и часами слонялся по огромному особняку Холмсов, выжидая, когда уже наконец его друг соизволит сдаться или хотя бы дать крошечную подсказку. Потому что самостоятельно найти непомерно хитрого товарища среди этих бесконечных ящиков, ниш и секретных дверей у него не было ни малейшего шанса. — Это все твоя невнимательность, — ворчал после каждой неудачной попытки Шерлок. Ворчал и старательно делал вид, будто это вовсе не он, забредая в библиотеку или отцовский кабинет в поисках особо надежного укрытия, нередко натыкался на очередное любопытное издание и совершенно забывал, что они вообще во что-то играют.

***

— Фу, что это? Бородавки?! Плотное кольцо сцепленных рук безнадежно разорвано. Рыжеволосая Мэг, оглядываясь по сторонам со смесью отвращения и испуга, остервенело трет ладони о подол своего клетчатого платьица. Глаза Джона стремительно наполняются слезами; разжав пальцы, он прячет обе руки в карманы и пятится прочь. Шерлок успевает схватить его за локоть и презрительно закатывает глаза. — Стой, Джон. Это не заразно, глупая ты девчонка! — Сам дурак! — не своим голосом начинает вопить она, толкая Шерлока в грудь. — И дружок твой… зара-азный! Веснушчатое лицо Мэг краснеет, точно наливающийся соком спелый томат. Секунда — и она уже вопит, заходясь в истерике, будто пожарная сирена. Джон ошарашенно таращит глаза, не зная, куда деться от стыда и испуга. Ему хочется врезать ей, а потом оторвать свои руки и закопать их прямо здесь вместе со всеми ненавистными бородавками и бежать-бежать-бежать, чтобы никто и никогда не узнал этого отвратительного секрета. С трудом он вырывает у Шерлока свой рукав и сломя голову несется прочь, спотыкаясь и стискивая кулаки так яростно, что немеют пальцы. Бежать-бежать-бежать. Опомнившийся Шерлок догонит его только у самых ворот. Поднимет за капюшон с земли — упавшего, испачканного, заплаканного, с разбитой в кровь коленкой. Не станет ни утешать, ни жалеть, как это сделали бы мама или отец. Только разожмет гибкими пальцами его мокрые ладони и, задыхаясь от бега, прижмет к своим щекам. —  Не заразно.