rendezvous

Светлые широкие коридоры кентерберийской богадельни святого Томаса неспешно наполнялись первыми хромающими и шаркающими постояльцами, ползущими вдоль длинных настенных поручней, выкрашенных в тусклый голубой. Аккуратные старомодные сгорбленные старушки в длинных жилетах собственной вязки, старики в широких брюках и шейных платках, что-то напевающие себе под нос, безногие инвалиды войн, с закушенными наизготове сигаретами, торопящиеся за огороженную территорию учреждения. - Джим Мо.. – поправляя очки, запнулась пожилая леди на ресепшене в левом крыле для инвалидов. - Мориарти. Моя фамилия Мориарти, - откликнулся Джим, озираясь по сторонам, чувствуя, как тахикардично нарастающие волны тревоги чуть покачивают тело. - Джим, вот список твоего обхода на утро. Обойди постояльцев, спроси, не надо ли чего, посмотри обстановку в комнатах. Возьми в медкабинете тонометр и тележку с утренними лекарствами. Удачи! – леди слабо улыбнулась, протянув ему голубой халат с бейджиком и похлопав по ладони. Джим кивнул и торопливым шагом направился по коридору, задевая полами халата мясистые листья фикусов. «Комната 16. Полковник Джон Хэмиш Уотсон» - значилось в обходном листе. Рядом карандашом дежурная медсестра предусмотрительно набросала: «Плохо видит, слабо слышит – не стучи». Ладони противно взмокли, но он не дал себе и мгновения на сомнение, надавив на ручку и проходя в неосвещённый тамбур гардеробной - дверь в спальню оказалась приоткрытой. Полковник сидел в кресле-качалке у открытого окна, одетый в военную форму, белые короткие волосы причёсаны на косой пробор, знакомый запах одеколона. - Вы не постучали, молодой человек, - старик развернул к нему испещрённое морщинами, до боли знакомое лицо, собрав лоб гармошкой и уставившись залитыми стеклом катаракты белёсо-голубыми глазами. – Ну, да ничего, - добавил он тише, тепло улыбнувшись, - нынешнюю молодёжь уже никто не учит правилам приличия. Можете звать меня Джоном. А вы? - Дж..жек, - погромче сказал Джим, нависнув у его уха. - Я хорошо слышу, Джек. Просто в какой-то момент надоело слушать причитания нянек и персонала, - проскрипел старик, снова отвернувшись. – Можете поставить пилюли на комод. Давление я мерил, запишите: 130/90. Всего хорошего. - Полковник, - Джим боролся с желанием обнять и расцеловать Джона, - сколько вам лет? - Вы ещё здесь? – старик раздражённо развернулся. – Восемьдесят три года, и это есть в учётном журнале. Вы кто, волонтёр? К чему столько вопросов? Давайте, задайте уже все и продолжайте обход, Джек. – Железобетонный Джонни превратился в угрюмого, недружелюбного, твердолобого старикана, было бы чему удивляться! - Просто вы напомнили мне моего.. - Дедушку. - Да, - Джим слабо улыбнулся, приблизившись к столику с шахматной доской. Расположение фигур с равным оснащением чёрных и белых сложилось в классический пат Дьюдени в девятнадцать ходов. Джим обвел пальцем основание белого короля, не желающего подставлять ладью в трусливой рокировке и согласившегося на ничью. - Позвольте закончить с вами эту партию. Джон? – Джим было присел в глубокое кресло болотного бархата. - Молодой человек, - раздражённо начал полковник, - здесь все фигуры на своих местах. Налейте мне лучше воды, раз решили зачем-то остаться. Джим налил ему воды, Джон сильно трясущейся рукой обхватил пузатый стакан, с интересом рассматривая подошедшего слишком близко мужчину. - У меня вздорный характер, да? – будто извиняясь, улыбнулся полковник. – Всему виной утренняя мигрень. Но от таблеток ещё хуже, так что я их не принимаю. Только им не говорите, они практикуют подмешивание в еду, - старик обличающе покачал пальцем в сторону двери. - Никто не узнает, Джон. Джим медленно обошёл комнату, внимательно рассматривая обстановку. Чистота и аскетизм, неизменно пронизанные уютом, всегда исходившим от доктора. - Ирак? Афганистан? - Здесь следует поставить запятую, Джек. А также, Сирия и Пакистан. Внимание Джима привлёк медальон, висящий на длинной цепочке на настенном светильнике прямо у изголовья кровати. Достаточно низко, чтобы дотянуться до него рукой, отходя ко сну и просыпаясь на рассвете. Он бы узнал эту вещицу из миллиона – она принадлежала его матери и всегда хранилась в самом потайном и защищённом месте Лондона – в секретере покоев Ёе Величества, толком никогда не интересовавшейся бесчисленными ящичками, видимыми и скрытыми от глаз. - Красивая вещь, - он приблизился к постели, обхватив медальон ладонью. Птичка из пластинки перламутра щебетала в резной клетке из слоновой кости. - Вы позволите? - Пожалуйста, - обронил Джон, вставая. Он плохо передвигался, используя сразу два костыля, подошёл поближе. – Это моя дочь Луиза. Она успешный нейрохирург, уже давно проживает в Японии. Я ей постоянно говорил о семье и детях, но она упёртая: карьеристка и феминистка, ничего слышать не хочет. Очень талантливая девочка, хотя можно ли таковой назвать леди за сорок? – Джон тепло улыбнулся, качая головой. Девушка с золотыми волосами и ямочками Джона счастливо смеялась с фото десятилетней давности. - А это ваш сын? – выдавил Джим, рассматривая собственное фото на второй половинке раскрытого медальона. - Близкий друг, - на лице Джона углубились складки горечи. – Погиб совсем молодым. Опрометчиво ввязался в криминальные дела и сгорел. Снискал себе дурную славу, но я знал его только с лучшей стороны. Я никогда не переставляю фигуры на доске – это наша недоигранная партия. Прошло столько лет, а я никак не могу решить, кто же из нас проиграл, и есть ли тут победитель.. Его конь сыграл на поле своих амбиций, а моя ладья в упоении собственными принципами не сдвинулась с места, чтобы хоть как-то помочь королю или изменить ситуацию. - А что бы вы ему сказали после стольких лет разлуки, будь он здесь? – Джим сглотнул подступивший комок, упрямо борясь со слезами. - О, я бы многое ему сказал, дорогой Джек, - полковник выпустил один костыль, приобняв Джима за плечи. – Но, боюсь, это не для ваших ушей, - прибавил он с усмешкой. - А ваша жена? – всё же спросил Джим, почувствовав, как начинает свирепеть, видя Джона в этом месте, при живой дочери и, наверняка, здравствующей жене. - О, тут нечего рассказывать. Я постоянно был в боевых точках, она жила своей жизнью, как могла воспитывала Луизу. Ну, а потом развод, рак и долги, которые я потом сам же и выплачивал, - полковник поджал губы, задумавшись и погрузившись на пару минут в воспоминания. - А знаете, Джон, думаю, ваш друг тоже вам многое бы сказал, - пробормотал Джим, быстро пройдясь ладонью по носу. – Но в первую очередь то, что вы для него единственный любимый человек, были и остались, и что он мечтал бы всё переиграть и уступить вам в этой партии. - Странно, но это были мои слова… - голос полковника доносился откуда-то издалека, словно в пелене плотного тумана. Затем грудь разорвало мощным болезненным спазмом. Ещё и ещё. Его стальными когтями выдёргивало вверх, облучая всё тело белыми всполохами. Послышался знакомый рык Морана: - Давай же, давай, злоебучий ты мудак! Джим приоткрыл глаза и увидел нависшего над ним телохранителя и чернокожего парамедика, занёсшего над грудью утюжки дефибриллятора перед очередным ударом. - Ты это кому сейчас сказал? – слабо выдавил он, расплываясь в злой улыбке, окончательно приходя в себя и демонстрируя на мониторе отчётливые пики кардиограммы с мерно пульсирующим пищанием. Он уставился в потолок машины службы спасения, пытаясь вернуться сознанием в ту маленькую комнату с зелёными обоями и упрямым стариком в парадном кителе. - Тебе!! – выпалил Моран, чертыхаясь. – Ты пришёл в себя на последней шестой грёбаной минуте! Водитель и клиент взорвались в машине, тебя отбросило ударной волной. Если бы ты не замешкался на пороге с этими препирательствами по телефону.. - Моран, я был в аду. Там мой Джонни остался совсем один. И я украл у него коня.. – Джим вытянул вперёд руку, демонстрируя раскрытую пустую ладонь. – Я ухожу. – Он поднялся, отбрасывая в сторону пучок проводков, проталкиваясь между ошалевшими медиком и Мораном, и вывалился из распахнутой машины на мокрый асфальт. - Ты не в себе! – Моран нагнал его через несколько метров, поддерживая за плечи. – Ты чуть не умер, тебе надо в больницу! - Нет, я в порядке. Просто отвези меня домой, Морти, - отмахнулся Джим, пытаясь сориентироваться в нужном направлении. - Ёбаный в рот, зачем домой? Куда домой?! В резиденцию? В Паддингтон? На Пикадилли? В какую из хреновой тучи берлогу?! – Моран тоже был ранен – из уха сползала багровая змейка, убегая за стойку воротника. - Туда, где Джон, идиот, - от громкого Морана начал стучать висок, и Джим покачнулся. - Тогда на Бейкер. Он всю неделю там ночует, пока ты «в отъезде», - Моран подхватил босса на плечо, вызванивая водителя и матерясь по чём свет стоит. Джим отпер дверь собственным ключом и бесшумно, чтобы не разбудить хозяйку и постояльцев, поднялся по лестнице в комнату Джона. Доктор крепко спал навытяжку, до подбородка затянувшись простынёй - трогательный стойкий оловянный солдатик. Джим сбросил одежду и нырнул головой в этот тёплый кокон в районе ног, весь превратившись в губы. Где-то на середине его путешествия Джон проснулся, сладко потянувшись и зарывшись в ещё влажные от мороси волосы. - Джим, ты приехал? – доктор блаженно улыбался в попытке подтянуть его повыше. - Я не ждал тебя раньше вторника.. Извини, я две смены отпахал – не слышал, как ты пришёл. Пойдём, я накормлю тебя. - Оставь, Джонни, всё в порядке, - обронил Джим, оторвавшись от создания плотной чешуи из поцелуев на теле доктора. - Спи, ни о чём не беспокойся. Через несколько минут Джон снова отключился, немного поворчав на осторожные нежные пальцы внутри себя. Не оставив и миллиметра кожи на теле доктора без печати поцелуя, Джим обхватил его руками и ногами и долго лежал, слушая размеренный стук сердца и вглядываясь в темноту. - Ты никогда не будешь один, Джонни, я тебе обещаю, - шептал он доку, сжимая того до бессознательного стона, до задыхающегося кашля. Была уже глубокая ночь, когда Джим отыскал ноутбук Джона и быстро забарабанил по клавиатуре, попутно вставив маленькую флешку. Через двадцать минут всё было готово – он поставил ноутбук на прикроватный столик в комнате доктора, а сам спустился в гостиную и расположился на диване, немного отоспаться перед решающим сражением. Джон недовольно зашарил по тумбочке, нащупывая рукой противно пиликающий будильник и наткнулся на раскрытый ноутбук. Он разлепил глаза, вырубив, наконец, шумный аппарат, и с любопытством уставился на ползающее по рабочему столу красное сердечко с мигающей надписью: «Sorry». Джон, не раздумывая, нажал на него, как вдруг сердечко драматично раскололось, экран погас, а на его смену появился гаденько смеющийся вращающийся череп, и под дурацкую мелодию Guns N’ Roses со скоростью двадцать пятого кадра замельтешили фотографии. Фоторепортажи с мест терактов, политические убийства, аварии на нефтяных магистралях, череда крушений боингов, кровь, трупы, плачущие дети… Статьи из газет о чрезвычайных происшествиях с большим знаком вопроса в окошке авторства – завертелись, слились в расплывчатую массу, оставив лишь вопросительное окно в центре. Вопрос сменился фотографией Джима, сидящего на барном стуле в их любимом пабе. Скромная улыбка, лёгкая сутулость, руки на бёдрах. Джон всё ещё не понимал. Внизу всплыла ссылка: «More?» - Джон кликнул. Совместные школьные фотографии с Карлом Пауэрсом в фотокабинке. Глумливые селфи с мест громких преступлений – рука у горла, язык высунут, глаза навыкат, вторая рука исполняет «козу». Гифки с хохотом в тесных фургонах в окружении вооружённых до зубов быков, натягивание маски с прорезью для глаз, пошлые танцы на переговорном столе премьера. More? Фото с приёмов, домашние ролики, пляжные вечеринки, яхты – скульптурной красоты девушки и парни, висящие на плече, щебечущие на ушко, переплетающие пальцы… More? More? More?.. ..Когда Джон просмотрел весь материал, снова нарисовался мерзкий черепок, заливаясь хохотом: «Poor, poor Johnny!». Затем экран погас, и ноутбук испустил прощальный дымок. Джон преодолел лестничный спуск в два прыжка, срывая с вешалки куртку и торопливо переобуваясь. Он так и застыл у входа в гостиную – Мориарти, как ни в чём не бывало, спал под халатом Шерлока, подложив локоть под голову и шевеля губами во сне. - Джим!! – взревел доктор, заставив того резко подскочить, протирая кулаками глаза. - Джонни? – память резко вернулась, и Мориарти расплылся в гротескно-извиняющейся улыбке. – Прежде, чем ты меня ударишь.. – он указательным пальцем предостерегающе предупреждал Джона держаться подальше, - хочу заявить, что всё это было до тебя – ну, почти всё – и мне очень, очень жаль. Джон обрушил на него длинную страшную тираду поруганной невинности принесённого на заклан агнца, приправленную изысканными матерными оборотами, каких Джим и не слыхивал раньше. А закончил из рук вон плохо, снося всё с полок и разбивая кулак(ом) зеркала, дверцы шкафов, гипсокартон межкомнатных стен – и всё это под заунывную мелодию скрипки, льющуюся со ступенек наверх, и молитвенные причитания миссис Хадсон, заперевшейся в собственной комнате. - Ты настолько ничтожен и мерзок, что мне противно до тебя докасаться! – сплюнув, заключил док, перевязывая руку носовым платком. - Что ж, пусть так, - спокойно ответил Джим. – Тем не менее, я хочу поздравить тебя – ты, именно ты поймал Джеймса Мориарти, Джон. «Злодей намбер ван» попался в твои силки и готов признать.. – он бросил доктору фигурку чёрного коня, позаимствованную на столике у камина, - своё поражение. Я хотел держать тебя в кулаке, да не заметил, как сам потерял хребет… Я понял, что это не самое печальное в жизни, и мои понятия о по-настоящему скучных вещах несколько изменились. Следующий ход за тобой, дорогой Джон. Выражение лица, поза, а особенно, проклятья, что на репите низвергал доктор, заставили сделать печальный вывод – мы обречены на свои ошибки, закованные, точно канарейки в клетку, в собственные иррациональные страхи, навязанные принципы и смехотворную мораль. Но никто и не говорил, что будет легко. Чёрт возьми, да у Джима вся жизнь впереди, чтобы переубедить упрямого брюзгу. Джон уставился на фигурку в своей руке, припоминая странный кошмар, накануне трепавший его полночи. Патовая ситуация. - Хочешь сказать, ты сдаёшься и выходишь из игры? Вот так, из-за неказистой слабости в виде наивного питомца на побегушках у двух великих гениев?! Ты что, издеваешься надо мной?! Так понравилось выставлять меня дураком, что - о, боже! - готов заниматься этим всю жизнь? - Джонни, мне более не интересна игра, это так. – Приходилось быть терпеливым: док же не видел ни его гибели, ни своего долголетия в одиночестве. - Пресловутая «гениальность» - сплошное проклятье, неизменно приводящее к падению. Важно иметь и чуточку мудрости. Как бы мой мозг ни синтезировал огрехи этой реальности, пропасти истин ничто, если они не сделали счастливым хотя бы одного человека. Мне мало стать номер один для целого мира, ведь я не имею смысла, если не стану целым миром для единственного человека. Для тебя, Джон. - Допустим. И что ты хочешь? Чего ты, мать твою, ждёшь от меня?! - Предлагаю притвориться, что ничего не произошло. Имею в виду этот пустячный пунктик в моей биографии. Предлагаю ничего не менять и жить дальше. - Как же, размечтался! Убирайся, Джим. Мои вещи соберёшь – я зайду за ними, когда тебя не будет дома, - доктор распахнул входную дверь, загнанно дыша от смеси злости, растерянности и накатывающей пелены слёз. - Хорошо, как скажешь. – Джим наспех оделся, обуваясь уже на пороге и держась за доктора. Распрямившись, он обнял его и прошептал на ухо: - Tá grá agam duit*. - Чего? – вырвался доктор, вытолкав Джима за порог и прикрывая дверь. - Я спросил, что ты делаешь сегодня вечером? – рассмеялся тот, нахально играя бровями в прорехе любимой стойки истинного манипулятора «нога-в-дверях». - Для тебя я всегда занят! – выпалил Джон, с размаху хлопнув дверью по мешающей ноге. Через неделю вяло депрессирующий Джим, без особого удовольствия запивающий полосатые маршмеллоу, засахаренные фиалки и орешки в меду горьковатым матэ, в который раз проверял входящие смс и электронную почту. И снова, ни одного сообщения от доктора. Повинуясь необъяснимой тяге, он зашёл на страницу блога Джона, и в ту же секунду подскочившая вверх нога опрокинула столик для завтраков, заливая постель и домашние штаны кипятком. Публикация трёхчасовой давности была озаглавлена как: «Tá mé níos mó**» и содержала всего одно большое фото: белая фигурка ладьи украшает раскрытую аккуратную ладонь доктора. * (ирл.) - Я люблю тебя. ** - Я больше.