Лекарство от любви

— Итак, вы здесь из-за сына, — проговорила Миранда, как только запись закончилась. — Вы беспокоитесь о нем, это нормально. Очевидно, что ко мне на прием попадают не от хорошей жизни, и вы предполагаете, что у него проблемы, и хотите быть в курсе. Отлично. Но зачем приходить сюда и размахивать оружием у меня перед носом? Почему бы просто не спросить у него, как дела? — По многим причинам, — Рейвен давно приняла свою истинную форму и сейчас сидела, закинув ногу на ногу. — Я работаю на Магнето, а он – на Ксавье. Когда мы встречаемся, чаще всего мы пытаемся убить друг друга. — И ни один из вас до сих пор не довел дело до конца. Враги из вас такие же ненастоящие, как родственники. Курт говорил, что встречается с людьми Магнето очень часто, но не упоминал, что одна из них — его мать. Мистик недобро усмехнулась. — Потому что он и сам предпочел бы этого не знать. Он меня ненавидит. — По идеологическим соображениям? — Не только. Повисла долгая пауза. Какой-то частью разума Миранда понимала, что у Рейвен просто неоткуда взяться привычке к откровенности, но ее манера недоговаривать временами просто выводила из себя. — Ну же, Рейвен. Вы ведь тоже профессионал, вы цените свое время, как никто. Если я буду вытягивать из вас каждое слово, процесс растянется на месяцы. Ни у вас, ни у меня такого количества времени нет. — Когда я поняла, что беременна, я решила покончить с прошлой жизнью… на время. Нашла одного богатого и не слишком умного немецкого аристократа, изучила его непритязательные вкусы, изобразила девушку его мечты и ву-а-ля! - обосновалась в его поместье и спокойно ожидала появления ребенка. Я не собиралась провести там всю жизнь, но несколько лет в достатке и спокойствии мне были обеспечены. Детей до этого у меня не было, и я не могла предположить, что не смогу удержать личину во время схваток. Также я не предполагала, что ребенок будет настолько похож на меня. На настоящую меня. Когда акушерка с визгом вылетела из комнаты, я поняла, что нужно спасаться, схватила ребенка и выскочила в окно. К несчастью, это было хоть и дождливое, но утро, и меня было прекрасно видно из всех окон поместья. Собаки с легкостью взяли след по свежей крови, которая все еще стекала по моим ногам… Меня настигали, а я двигалась слишком медленно и не могла обороняться с ребенком на руках. И я просто выбросила его в реку. В следующий раз я увидела его через двадцать лет. Силы Небесные! Да, парню было, что скрывать! Особенно учитывая, что ему не больше двадцати двух лет и он сам узнал обо всем этом только недавно. Теперь понятно, откуда у него такой страх перед людьми. Единственный и самый важный человек в его жизни выбросил его, как мусор! Где уж тут доверять всем остальным, если ты оказался недостаточно хорош для собственной матери? Но не стоит забывать о ней, разговор с мистером Вагнером будет сложным, но не скоро, а она сидит здесь уже сейчас. — Что случилось с вами после побега? — Я вернулась к прежней жизни. — Нет, в ближайшие несколько дней. — Не хочу говорить об этом. — Я не веду запись сейчас, если вас это волнует. — Я знаю, я принесла генератор помех на этот случай. — Рейвен… Я могу начать строить предположения, но мои фантазии ничего общего с реальностью не имеют. Мы только удалимся от цели. Клиентка ненадолго склонила голову, стало видно, как она сцепила челюсти, но вскоре заставила себя расслабиться. — Я передавила собак и ушла от преследователей. С трудом я нашла заброшенное здание, чтобы спрятаться, и тут же свалилась в лихорадке. Мое тело объявило мне войну. Тело – мой рабочий инструмент, я могу делать с ним такие вещи, что ты даже представить себе не можешь, но в тот раз, единственный раз, оно не выполняло ничего из того, что я требовала. Я не могла принять другой облик, я не могла остановить кровотечение, грудь была полна молока и болела, потом началось воспаление… Неделя боли, крови и полной беспомощности, Миранда. Я думала сдохну, но как-то обошлось. — Вы оплакивали сына. — Мне было не до него, нужно было выжить. На фоне всех остальных проблем он был не так уж важен. — Не так уж важен? Рейвен, вы прямо как Курт, пытаетесь спрятать от меня слона за соломинкой. Когда вы узнали о беременности, вы оставили прежнюю жизнь, вы нашли человека, который должен был заменить ребенку отца, вы позаботились о легенде и маскировке. Даже когда вас раскрыли, вы взяли сына с собой, а не бросили в колыбели на растерзание перепуганным людям. Вы наверняка даже имя ему придумали, и вы будете уверять меня, что не так уж сильно любили его? Рейвен с силой втянула в себя немного воздуха, только для того, чтобы презрительно фыркнуть: — Перестаньте разводить меня на сантименты, это не работает. Нет, я не придумывала имя… Я думала, увижу его и пойму, какое имя нужно, но когда он родился, было уже не до этого. — Скорбь по утерянному ребенку – это безусловный процесс, вы не могли ее не испытывать. Даже кошки оплакивают утопленных котят и несколько суток ищут, пока не убедятся в бесполезности поисков. — Ну, хватит! — рявкнула женщина с такой силой, что Миранда подскочила в кресле. — Хорошо, как скажете, — поспешно отступила она. — Что произошло, когда вы встретились снова? — Я рассказала ему о том, кто я и что я сделала. Он сказал, что прощает меня, но ничего не изменилось. Мы по-прежнему по разные стороны баррикад. Миранда покачала головой. — Потому что вы оба не были искренни. Вы подошли к извинениям чисто механически, прировняв их к словам. Курт в силу своих религиозных убеждений посчитал, что прощение — это такая вещь, которую хорошие люди должны давать плохим, причиняющим боль. Но боль настолько огромна и вина так велика, что вам обоим не отделаться просто словами. — Я хотела, чтобы он простил меня. Я просила прощения вполне искренне. — Прощение никому не дается легко. Ни тому, кто его просит, ни тому, кто дает. Чтобы получить подлинное прощение, придется вытащить на свет подлинное раскаяние. Придется снова стать той одинокой женщиной в заброшенном доме, воющей от боли, страха и ненависти к себе. Вспомнить и рубашку, мокрую от молока, которое некому отдать, и окровавленную юбку, и руки в пыли, и слезы, сопли, грязь. Придется просить прощения так, как вы просили, умирая от лихорадки, когда ваш сын вас не слышал. Рейвен испустила звук, на который едва ли способен человек — что-то между воем и шипением, и выхватив пистолет, направила его на миссис Аддамс. Слезы из ее необыкновенных золотистых глаз скатывались по темной коже одна за другой и капали на белую одежду, но лицо при этом не исказилось, оставаясь спокойным и сосредоточенным. — Я думала, макнуть так глубоко в собственное дерьмо может только телепат. Я годы потратила, чтобы научиться защищаться от этих тварей, но ты всего лишь чертов человек! — шипела она, а рука с револьвером даже не дрожала. — Я не хочу этого помнить, я не… Мне не нужна эта боль! Я не знаю, как ты это сделала, но вытащи меня оттуда! Сейчас же! — На этот раз я готова к встрече с вашим оружием, мадам. И я не поддамся. Убейте меня сейчас или опустите пистолет и познакомьтесь со своей материнской любовью и виной, настолько огромной, что она может уничтожить вас. Часы в стенном шкафу все так же невозмутимо тикали, отмеряя время. Миссис Аддамс не шевелилась, неотрывно глядя в лицо Рейвен, пытаясь уловить последнее движение перед принятием рокового решения, чтобы успеть подумать о чем-то приятном перед тем, как пуля прошьет ее насквозь. Может, стоило проявить больше сочувствия? Нет, едва ли эта женщина приняла бы его. Поддержка и одобрение в данном контексте выглядели бы как издевательство. Она сделала все, что смогла и как смогла. Теперь остается только ждать. — Он мне не поверит, — не опуская оружия, прошептала Рейвен. — Никогда больше не поверит. Миранда молчала, она как завороженная наблюдала за тем, как медленно опускается на колени рука, сжимающая смерть. — Он уже выжил и вырос. Без меня. Я ему не нужна. — Поверьте мне на слово, это не так. — Тогда почему он не говорит обо мне? — Большие мальчики не скучают по маме. Когда дверь за клиенткой закрылась, Миранда бессильно откинулась в кресле. Она чувствовала себя так, будто только что разгрузила вагон с углем или обежала кругом Манхэттен. И в то же время она была как никогда собой довольна. Рейвен больше не вернется, и не только потому, что не сможет простить себе этих слез, но и потому, что говорить больше не о чем. Или она сможет признать вину перед сыном и нанесенный ему ущерб, или не сможет, и они оба продолжат играть во врагов, на самом деле ими не являясь.