Лед и Пламя.

POV Олег.       Я родился с серебряной ложкой во рту. Все, чего мне хотелось, я получал немедленно и в полном объеме. Такая уж у меня судьба — быть поздним и единственным ребенком богатых родителей.       Понятное дело, что в таких условиях рос я мальчиком капризным и избалованным. Если мне что-то не удавалось или вдруг не давалось в руки легко и без усилий, я становился неуправляемым. Сколько без вины виноватых горничных покидали наш дом, сколько слез пролила обслуга, пытаясь угодить дражайшему сыночку хозяев.       В конечном итоге я вообще лишился тормозов, нахамить личному водителю — это еще самое малое, что я мог себе позволить. Запустить стаканом с водой в служанку, рискнувшую разбудить меня утром в школу, было обычным делом. Даже к родителям я относился с легким пренебрежением.       Благодаря щедрым пожертвованиям отца, учителя в школе закрывали глаза на все мои шалости. А шалил я много и от души, часто переступая грань, скатывался в откровенную жестокость по отношению к тем, кто был слабее меня. От того все школьные задроты в мгновение ока прятались по щелям, стоило им завидеть меня в окружении моей свиты.       Повзрослев, я стал более сдержан. До меня наконец-то дошло — для того, чтобы добиться от людей желаемого, достаточно быть вежливым и внимательным, ведь ласковый теленок двух маток сосет. И теперь уже служанки покидали наш дом не потому, что я был груб, а потому, что им очень сильно хотелось залезть ко мне под одеяло, чего маменька допустить никак не могла и выставляла прислугу за дверь немедленно даже за нескромный взгляд в мою сторону.       Старшая же школа вообще стала моим королевством, в котором я правил единолично.       Ученики, равно как и учителя, в последние годы до выпуска души во мне не чаяли, если только не считать тех, кого я опустил до уровня парии, продолжая время от времени устраивать им встряску, но даже зашуганные мною ботаны и задроты частенько поглядывали на меня с немым восторгом и обожанием. Такую любовь окружающих я снискал своим врожденным шармом и потрясающей харизмой.       Внешностью природа меня тоже не обделила. Жгучий изящный брюнет с белоснежной кожей, высокий и широкоплечий, но поджарый и порывистый, я кружил головы девчонкам даже старше меня по возрасту, вызывал чувство черной зависти у пацанов-ровесников.       Даже мозги были при мне, прилагать усилия для того, чтобы учиться на круглые пятерки мне было не нужно. И ставили мне оценки не за мои красивые глаза и не за деньги отца — обладая феноменальной памятью, я с первого прочтения мог запомнить параграф в учебнике с первой до последней строчки.       Кроме того, я обожал языки, они давались мне легко и без напряжения. Помимо русского и английского годам к тринадцати, я в совершенстве владел французским и немецким языками, читал в оригинале зарубежную классику.       Точные науки я так же постигал без труда.       Будучи начитанным полиглотом, я с удовольствием ездил на всевозможные олимпиады, привозя с собой, как правило, первые места и награды, что здорово тешило мое самолюбие, вводило в состояние экстаза преподавателей и ботаников нашей школы.       Спортивные достижения для меня тоже были не редкостью.       Но самое главное то, что школу я и вправду любил. Будучи единственным ребенком в семье, где отец все время уделяет бизнесу, а мать благотворительности, я был обречен на одиночество. Школа же давала мне возможность проявить себя в полной мере, в школе я был окружен сверстниками, и пусть у меня не было настоящих друзей, но и слепое обожание моей свиты привносило в мою жизнь достаточно веселья.       Я был богом, царем и героем для всех тех, кто пытался снискать мою благосклонность.       Я был предметом восторженного обожания и воплощением кошмара для зашуганных щуплых ботаников.       Я был лакомым кусочком для девок, пытающихся с завидной настойчивостью залезть ко мне в трусы.       Повышенное внимание со стороны слабого пола я воспринимал, как бальзам на душу, но предложения интимного характера отвергал, после того как однажды уступил особо настырной девице. Возня под одеялом мне совсем не понравилась, даже вызвала отвращение и чувство гадливой неприязни к себе и своей партнерше. После этого случая я не понимал пацанов, мечтательно закатывающих глаза во время разговоров о сексе. Мне же куда приятнее было мастурбировать, чем тискать грудастую девку, лаская ее скользкую промежность.       И вообще все мои интересы в тот период жизни сводились к запугиванию задротов и рисованию. Рисовал же я помногу, с упоением, все мои тетради были исчирканы набросками фантазийных существ, реальными портретами в карандаше учителей и одноклассников. В конечном итоге я потребовал у родителей нанять для меня учителя и под чутким его руководством развивал свой художественный вкус и талант. Учитель рисования, Иннокентий Петрович, седовласый старичок, был единственным человеком, которого я искренне уважал и ценил.       Вот так я и жил, обожаемый всеми вокруг, окутанный всепрощающей любовью родителей.       Оставался последний год школьной жизни. Я уверенно шел на золотую медаль, по-прежнему купаясь в любви и обожании школьников и педагогов.       В октябре месяце в нашем классе появился новенький — Игорь Соловьев.       Как и все новое, этот пацан вызывал неподдельный интерес у моих одноклассников, да и, если быть честным с самим собой, у меня тоже. Он был достаточно высок, но ниже меня ростом, не щуплый, но и не качок, в учебе звезд с неба не хватал, в общем, середнячок во всем. Вел он себя тихо, без нужды не высовывался, однако и к моей царственной особе относился ровно, без привычного мне обожания и восхищения. Такое отношение меня задевало, можно сказать, даже изрядно подбешивало.       После зимних каникул холуй из моей свиты, здоровенный амбал, не блещущий особым умом, внес предложение проучить зазнайку. Я ухмыльнулся в предвкушении развлечения и дал добро.       На большой перемене пацаны затащили Игорька в туалет и принялись вправлять ему мозги, втолковывая прописные истины и правила, установленные в школе лично мной. Парень не трясся от испуга, не огрызался, не рвался в бой, он безразлично слушал предъявы в свой адрес.       Его инфантильность вывела из себя одного из моих шестерок. Генка Силуанов в порыве злости толкнул Игорька с такой силой, что тот отлетел к стене, крепко ударился об нее затылком и сполз на пол. При этом Генка в последний момент вцепился ему в рубашку, в попытке удержать на ногах, в результате чего пуговицы разлетелись в разные стороны.       Соловьев сидел на полу, прислонившись к стене, в его медовых глазах не было страха, и вызова тоже, в них ничего не отражалось, они были пустыми и стеклянными, словно у куклы.       Я скользнул взглядом по белой матовой коже груди, гладкому животу, аккуратной дырочке пупка, задержался на оголившемся, маленьком, нежном, розовом сосочке. Я смотрел на этот сосочек не в силах отвести взгляд, сердце ускорило ритм, внизу живота стало горячо, затем этот жар спустился к паху, на меня накатила сильнейшая волна возбуждения.       — Валите все отсюда! Живо! — Практически закричал я.       Моя свита подорвалась и в одну секунду покинула туалет.       — И ты тоже вали! Быстро свали отсюда! — Кричал я на Игоря.       Он с трудом поднялся на ноги и медленно вышел за дверь, я же ринулся в кабинку, закрыл за собой щеколду, приспустил штаны и, вытащив свой нереально набухший член, с остервенением стал водить по нему рукой, испытывая неведомое мне доселе наслаждение. Кончил я быстро, струя спермы, словно выстрел из пушки, забрызгала стену. Тяжело дыша, я сел на корточки, запустил пальцы в густую длинную челку, я еще не осознавал, что впервые в жизни потерял голову от вожделения и самое страшное, что объектом моей страсти стал парень.       С тех пор, задирать Соловьева я запретил. Он был по-прежнему спокоен, без необходимости не высовывался, старался быть тихим и незаметным. Но я все чаще ловил себя на том, что рассматриваю его, любуюсь им.       Мне нравились его каштановые, блестящие волосы, чуть раскосые, большие медовые глаза, аккуратный слегка вздернутый носик, маленький рот сердечком. Он частенько поджимал свои пухлые губы, пытаясь решить сложную задачу, встряхивал головой в попытке откинуть на бок длинную челку, его упругая походка вызывала во мне внутренний трепет.       Я бесился, когда он заливисто смеялся в ответ на плоскую шутку полногрудой Казаковой, когда сидел рядом с Ботовой, сексуальной блондинкой, почти соприкасаясь с ней волосами.       Я страстно желал, чтобы он, хотя бы разок, посмотрел на меня с восторгом и обожанием, но всякий раз как мы встречались взглядом, в его глазах я видел только пустое равнодушие и холод.       Игорь Соловьев постепенно завладевал моими помыслами. Иногда он даже мне снился. Нет, ничего такого мы с ним в моих снах не делали, он просто сидел или стоял передо мной, обнажив свой маленький розовый сосок. Каждый раз после этого сна ставшего моим личным кошмаром, я бежал сломя голову в душ, где отчаянно дрочил и, пережив сильнейший оргазм, долго приходил в себя.       Надо сказать, я никогда не пытался анализировать свое отношение к Игорю и не думал, что это любовь. Мне даже в голову не приходило, что все это ненормально, что я чем-то отличаюсь от подавляющего большинства, ведь мне же не хотелось его поцелуев и объятий, я желал лишь его взгляда, полного обожания и, может быть, хоть разок, прикоснуться к его розовому, нежному соску губами и языком.       Время шло, учебный год подошел к концу. С успехом сдав все экзамены, я готовился к выпускному. Мне было немного грустно от того, что придется расстаться со своим королевством. Как только отзвенит последний звонок и мне вручат золотую медаль, для меня наступит новая жизнь: какой она будет, как сложится? Все эти вопросы возникали в моей голове, вызывая легкое чувство тревоги.       Институт я выбрал давно, учитывая мою страсть к рисованию, я хотел стать дизайнером. Отец ничего против моего желания не имел, ему, в принципе, было без разницы, в каком вузе я получу высшее образование. В любом случае, рано или поздно, мне придется взвалить бразды правления семейным бизнесом на свои плечи, а до тех пор я мог еще немного пожить для себя, занимаясь любимым делом.