***
Я проснулся от криков отца. Он кричал стоя над моей кроватью: — Вставай, пидор поганый! Что, так устал пацана насиловать, что спишь полдня? Поднимайся, мерзкий ублюдок! Я с трудом разлепил глаза, глянул на часы, висящие на стене: «Полдень». — Гаденыш, ты никогда не угомонишься, да? Ты понимаешь, что натворил? Еще вялый спросонья мозг услужливо подкинул образ мокрого от слез лица Соловьева, грудь мою снова сдавило чувство щемящей боли. Отец метал молнии, до сих пор мне не доводилось видеть его в таком состоянии, он брызгал слюной, выкрикивая брань в мой адрес, побелевшими от злости губами: — Это статья, это уголовщина, до каких пор ты собираешься испытывать мое терпение? Гавнюк паршивый! — Пап, я виноват, но я не хотел, честное слово. — Я тебе с этих пор не папа, у меня не может быть сына-пидора. Собирай свои манатки и убирайся из моего дома на все четыре стороны, гомосек проклятый! — Не сбавляя тона, кричал отец. — Папа, куда я пойду? — жалобно простонал я в ответ. — Куда ты вчера засунул свой хер, туда и иди! — Орал отец. — В этот раз я тебя отмажу, но не из-за тебя, а только потому, что не хочу огласки и позора. Это тебе на первое время, а дальше живи сам, как сможешь, — уже спокойнее сказал папа, бросив на кровать карточку «Виза». В проеме двери маячила мать, зажимая рот рукой, в ее глазах плескался ужас и неподдельное горе. — Чтобы через час и духу твоего в моем доме не было, пидор поганый, если не хочешь пойти по этапу, проваливай с концами, чтобы я тебя больше никогда не видел, — с этими словами отец вышел из комнаты, хлопнув дверью. Я неподвижно сидел на кровати, обхватив голову руками. «Отец не шутит, в этот раз я действительно перегнул палку, но выгонять сына из дома… Куда мне идти? Что я буду делать? Чем зарабатывать на жизнь? Нужно поговорить с мамой», — думал я. Наконец, вышел из ступора, принял обжигающий душ, надел джинсы, футболку, спустился на первый этаж, прошел в кухню, мне нужна была чашка кофе. Галина Васильевна, наша повариха, налила для меня в кружку ароматного горячего напитка, поставила ее на стол: — Олежек, что тебе приготовить на завтрак? — с грустью в голосе спросила она. Галина Васильевна души во мне не чаяла и всегда старалась порадовать меня разнообразными вкусностями. — Спасибо, ничего не надо, аппетита нет. — Олежек, что же ты будешь делать? Куда пойдешь? — поинтересовалась она преисполненная участием. — Не знаю, придумаю что-нибудь. — Если нужно, позвони мне, может, я смогу помочь. — Конечно, обязательно, — ответил я ей, поставив опустевшую кружку в мойку, вышел из кухни. Побродив по дому, обнаружил мать в кабинете отца, она сидела в гордом одиночестве, прикладывая белоснежный батистовый платок к уголкам глаз, видимо, плакала. — Мам, — позвал я ее. Матушка встрепенулась, посмотрела на меня и снова зарыдала: — Олеженька, ну как же так, почему, зачем, — мало разборчиво бормотала она сквозь рыдания, — что же ты сделал с этим мальчиком? И почему мальчик, Олеженька? Разве ты и вправду такой? Отец в бешенстве, я пыталась его уговорить, но он непреклонен. Куда же ты пойдешь, дитятко мое ненаглядное? — Мам, я пока перекантуюсь у друзей, а если отец остынет, позвонишь мне, хорошо? Ну, не плачь, ничего со мной не случится, — приговаривал я, обнимая ее за плечи. В ее глазах появился лихорадочный блеск: — Хорошо, я позвоню, только к кому ты пойдешь? — Пока не знаю, но ты позвони, ладно? Мама крепко обнимала меня, я же растворялся в ее теплых объятиях, именно в этот момент я очень хорошо осознавал, что в этом мире, пожалуй, нет ни единого человека, способного на такую горячую и бескорыстную любовь, мое сердце вновь сдавило щемящей болью. Отстранив матушку, я вышел из отцовского кабинета, поднялся к себе в комнату. Присев на край кровати, я смотрел на мобильник в своей руке, раздумывая, кому позвонить. Шестерки из моей школьной свиты отпадали, выставлять себя в неприглядном свете негоже для короля. Друзей, преданных и надежных завести не удалось, разве может царственная особа снисходить до дружбы со смердами? Кто, кто в этой жизни может мне протянуть руку помощи в трудной ситуации? Получается, что нет такого человека. Я просматривал список контактов, заранее зная, что не найду в нем того, кто способен бескорыстно выручить меня. Вдруг, наткнулся на номер Иннокентия Петровича. «Почему нет?», — с такой мыслью нажал на вызов. Учитель ответил сразу: — Привет, малец, как дела? — Иннокентий Петрович, у меня проблемы, отец выгнал меня из дома, — сразу откровенно сообщил я ему о своих заботах. — О как, допрыгался, значит, заяц. Ну что ж, давай ко мне, адрес знаешь, у меня все и обсудим, — сказал он мне. — Хорошо, скоро буду, только вы ждите меня, ладно? — Конечно дождусь, Олег, не сомневайся. Все, жду, — сказал он и отключился. Подхватив дорожную сумку с собранными на первое время вещами, накинув на плечо лямку портфеля с ноутбуком, окинув напоследок взглядом свою комнату, с грустью подумал: «Смогу ли я вернуться сюда снова?». Встряхнув головой и расправив плечи, вышел из своей комнаты, а затем и из отчего дома. Я еще надеялся на то, что все, рано или поздно, утрясется, отец остынет и, как всегда, сменит гнев на милость. Тогда я еще не знал, что уже никогда не вернусь в этот дом.Глава 7
12 июля 2016 г. в 13:20
POV Олег.
Вот и настал день прощания со школой. На торжественной церемонии мне, как и ожидалось, вручили аттестат и золотую медаль. Затем долго и нудно выступали с поздравительными речами родители, представители от района и школы. Праздничный концерт оказался даже интересным.
Наконец выпускников погрузили в автобусы и повезли на банкет. В этом году ресторан, арендованный по такому случаю, располагался в парковой зоне, очень приятном и красивом месте.
Это был особенный для меня день, и я старался насладиться каждым мгновением, осознавая, что завтра, как только мы вместе с одноклассниками встретим рассвет, для всех нас наступит новая жизнь, мне хотелось хоть еще немного продлить это чудесное время — школьные годы.
Я сидел за длинным столом, обильно накрытым всевозможными закусками, в окружении своей свиты. В праздничном меню алкогольных напитков, конечно же, не было, однако Бойцов притащил с собой целую сумку вина сомнительного качества. Парни с предосторожностями, так, чтобы их не запалили учителя, накачивались спиртным, я же пить это пойло отказался.
Надо сказать, я и без горячительных напитков чувствовал себя прекрасно. С удовольствием наблюдая за разряженными девчонками, расхаживающими словно павы по залу, выставляя на показ свои наряды, за танцующими пацанами, движения которых на танцполе напоминали конвульсии, я широко улыбался, наслаждаясь зрелищем.
Мне было весело до тех пор, пока не увидел Соловьева, танцующего с Ботовой. В целом, ничего особенного на первый взгляд не было, если бы только он не прижимал к себе ее стройное тело так крепко, если бы Ботова не стреляла в него ярко накрашенными глазками на поражение. Это был откровенный флирт. Не знаю почему, но меня охватил приступ бешенства. С этого мгновения я уже не мог не следить за ними.
Закончив танцевать, сладкая парочка уселась за стол напротив. Мне было хорошо видно, как Ботова млела от близости Игоря. Игорек тоже не остался равнодушен к ее чарам, он придвинулся к ней слишком близко, нашептывая что-то на ушко, она отвечала ему глупым хихиканьем.
Как-то мое настроение стало стремительно ухудшаться. Когда же Ботова с Соловьевым встали из-за стола и чуть ли не в обнимку направились к выходу из банкетного зала, я тоже не смог усидеть на месте и последовал за ними.
В темном коридоре, напротив гардероба, Игорь прижал мерзкую блондинку к стене и впился в ее блестящие от помады губы страстным поцелуем.
Меня словно парализовало, я смотрел на них не в силах шевельнуться, в груди моей расплывалась жгучая боль. Не зная, что со мной происходит, точно был уверен лишь в одном: мне совсем не нравилось это зрелище. Когда к горлу подкатил комок, и мне стало трудно дышать, я очнулся и бросился на выход, толкнув тяжелую дверь, выскочил на улицу.
Я стоял на крыльце ресторана, вдыхая полной грудью густой воздух, насыщенный ароматами хвои и прелой земли, сладким запахом неизвестных мне цветов. На улице уже почти стемнело, зажглись редкие и тусклые фонари, теплый ветерок ласково развевал мои волосы, издалека доносились трели лягушек, одинокая ночная птица издавала отрывистые свистящие звуки. Я закрыл глаза, позволяя себе в полной мере насладиться прекрасным в своей первородной чистоте наступлением ночи, постепенно успокаиваясь.
Вдруг я услышал легкий шорох и тихие голоса, они доносились из густого кустарника, обрамляющего площадку перед рестораном. Не в силах подавить любопытство я пошел на звук. В кустах сидела вся моя свита, распивая вино из одноразовых пластиковых стаканчиков. Завидев меня, вздрогнули все разом, потом раздался вздох облегчения.
— Блин, Олег, ты нас напугал, мы подумали, что уже запалились, — проворчал Бойцов.
— Вы еще не все выпили? Дайте мне, — протянув руку, попросил я.
Замахнув в один присест приличную порцию жуткого пойла, перевел дух:
— Еще.
После второго стакана, в голове появился легкий шум.
— Мужики, а давайте поучим зазнайку напоследок, так чтобы он на всю жизнь запомнил свой выпускной, — предложил я парням.
Мое предложение было принято с воодушевлением:
— Жди здесь, ща мы его приведем, — с трудом выговаривая слова, выдал Силуанов. Пацаны пьяно загоготали и шумной ватагой отправились за моей жертвой.
Я не хотел причинять Игорю боли, я не желал его унижать, я просто очень сильно стремился к тому, чтобы разлучить его с этой мымрой Ботовой, хотя бы на эту ночь.
Вскоре толпа вернулась назад, таща за собой Соловьева. Он не сопротивлялся, как всегда оставался равнодушным и беспристрастным.
— Ну-ка, парни, расстегните его рубашонку, посмотрим, сколько засосов ему наставила Ботова, — предложил я.
Мое предложение, впрочем, как обычно, поддержали с энтузиазмом.
Я любовался белеющей в полумраке фарфоровой кожей груди и плоского живота, еле видимыми в скудном освещении фонарей маленькими перламутровыми сосками, ставшими для меня наваждением в последние месяцы.
Возбуждение было еще слабым, но уже вполне ощутимым. Парни удерживали Игоря, не давая ему вырваться, я же не смог сдержать своего желания, подошел к нему вплотную и лизнул нежную бусину соска.
— А ты вкусный, как я погляжу, — с усмешкой сказал я, пацаны дружно заржали, похоже, им нравилось происходящее.
— А мы тоже хотим попробовать, — пьяно протянул Силуанов.
— Нет, он сегодня мой, — ответил я, как припечатал.
Возражать никто не стал, я же с трудом сдерживал нарастающее возбуждение, вызванное запахом кожи Игоря, ощущением твердой, маленькой крупинки его соска на моем языке. Не знаю, откуда в моей голове, одурманенной дешевой выпивкой, появилась эта мысль, но, не отдавая себе отчета, я скомандовал:
— Снимите-ка с него штанишки, глянем какой он мачо, может у него такой малюсенький, что Ксюха будет разочарована.
Пьяная толпа с диким хохотом принялась выполнять мой приказ. Соловьев извивался всем телом, пытаясь вырваться из цепких рук, но это было бесполезно, штаны с него все же стянули. Я хорошо видел в темноте его блестящие глаза, теперь в них уже не было холодного равнодушия, в них плескался страх.
— Ну, писька, как писька, — сказал я, — поверните-ка его задом, глянем, может он по мальчикам, вот Ксюха расстроится.
Крепкие руки в количестве десяти штук, повернули Игоря ко мне спиной и нагнули вперед. Он извивался, брыкался, но крепко зажатые ноги не давали ему возможности увильнуть.
— Не надо, прошу, не надо! — Кричал Соловьев.
Зачем я это делал? Почему? Я не задавал себе таких вопросов, снедаемый вожделением, желанием чего-то большего, даже не понимая, чего именно, я раздвинул его полушария и вперился взглядом в маленькую дырочку между ними. В голове мой зашумело, живой мир прекратил существование, вокруг меня образовался вакуум, центром которого стала сморщенная нежная кожица, обрамляющая анальное отверстие.
Словно во сне, нажал большим пальцем на анус, ввел в него фалангу и потянул вниз, отверстие с трудом поддалось давлению и стало чуть шире. Уже совсем не соображая, я расстегнул свою ширинку, вынул разбухший от возбуждения член и резко, одним движением протолкнул его в манящую дырочку. Игорь громко закричал от боли, задергался подо мной, но я, крепко ухватив его за бедра, принялся вдалбливаться в горячую тесноту, не обращая внимания на страдание и крики отчаяния моей жертвы.
Мне было больно, очень больно от его тесноты, но при этом невыносимо хорошо, каждый толчок в его тело доставлял мне сказочное наслаждение. Не знаю, сколько мне понадобилось времени на то, что бы двинуться вперед в последний раз и излиться, содрогаясь судорогами сильнейшего оргазма. Игорь обмяк и уже не сопротивлялся, парни же продолжали гоготать.
— Давай теперь я, — предложил Силуанов.
— Нет, сегодня он мой, сказал же. Все. Свободны. Дальше я сам. — рявкнул я.
— Ладно, чего сердишься? Нельзя, так нельзя. Давай, заканчивай тут и присоединяйся, — еле выговорил Бойцов, после чего, подхватив сумку с остатками вина, побежал вслед за удаляющейся в сторону ресторана компанией.
Я смотрел на Игоря осоловевшим от пережитого наслаждения взглядом, он неподвижно лежал на траве, завалившись на бок, выставив пятую точку, у него не было сил даже на то, чтобы натянуть штаны, по его бедрам текла моя сперма вперемешку с его кровью. Я помог ему подняться на ноги и, вынув из кармана платок, принялся стирать с его кожи семенную жидкость. Он стоял молча, не двигаясь, его лицо было мокрым от слез, в глазах отрешенность и пустота.
Наконец Игорь вздрогнул и зарыдал, содрогаясь всем своим измученным телом.
— Ну, ладно, ладно. Прости меня, прости, — шептал я, прижимая его к себе, сцеловывая соленые дорожки слез, — видит Бог, я не хотел, не хотел, я не знаю, что на меня нашло. Прости. Прости.
Наконец слезы сменились приступом ярости, Соловьев принялся бить меня в грудь, выкрикивая:
— Тварь, подонок, не прощу, никогда не прощу! — его лицо при этом выражало высшую степень ненависти ко мне, — убирайся, подонок, оставь меня, ненавижу!
Я отшатнулся, только сейчас до меня стала доходить вся серьезность сложившейся ситуации. Алкоголь уже не кружил мне голову, осознание всей мерзости моего поступка накрыло меня горячей волной, к горлу подкатила тошнота, я отошел на пару шагов в сторону и забился в приступе жестокой рвоты. Меня практически выворачивало наизнанку, в голове пульсировала единственная мысль: «Что же я наделал? Зачем? Как я мог сделать с ним такое?».
Как только рвота прекратилась, я утерся рукавом пиджака и, даже не взглянув в сторону Соловьева, побежал, не разбирая дороги. Слезы застилали мне глаза, я почти ничего не видел перед собой, впервые в жизни я плакал, искренне сожалея о своем поступке, сердце мое при этом разрывалось на мелкие куски, причиняя невыносимую боль.
Я бежал без цели и направления до тех пор, пока ноги болезненно не заныли в узких модельных туфлях, не приспособленных для бега. Оглянувшись по сторонам, сориентировался и двинулся в сторону автомобильной дороги, где и поймал попутку, доставившую меня домой. Дома, не раздеваясь, рухнул на кровать и провалился в тревожный сон без сновидений.