Лед и Пламя.

POV Олег.       Через три дня Саша все же уехал в Европу. Я очень скучал по нему, хоть мы и перезванивались по скайпу каждый раз, как находили свободную минутку. Когда же он вернулся, закончив дела на два месяца раньше, чем было запланировано изначально, мы несколько дней почти не вылезали из кровати — Саша открывал для меня мир чувственных наслаждений, я заряжал его энергией молодости, дарил ему свою бескрайнюю любовь.       Спустя пару недель, как только мы стали с Сашей парой официально, я спросил его:       — Как ты думаешь, может мне имидж сменить? Вряд ли тебе нравится любовник с такой странной внешностью, ради тебя я готов выйти из тени.       На что он безапелляционно возразил:       — Ни за что, ни в коем случае. Я не разрешаю тебе даже стричься.       — Почему? — удивленно воскликнул я.       — Олежек, я не хочу, чтобы еще кто-то увидел тебя настоящего. Оставайся, пожалуйста, в своей скорлупе, в этих безобразных шмотках, и ободок для волос тоже попрошу выкинуть на помойку, — в ответ на мой вопросительный взгляд, с грустью в голосе добавил, — я не переживу, если ты уйдешь к другому, ты моя последняя любовь, я не могу, просто не могу потерять тебя.       — Глупый, глупый Саша, — ответил я на его признание, — в моем сердце есть место только для двух человек — для тебя и Иннокентия Петровича. Но если тебе так спокойнее, то пусть все остается по-прежнему, я уже привык быть невзрачной личностью, мне так даже удобнее.       После этого разговора я больше не заморачивался насчет своего внешнего вида, тем более Саша совершенно меня не стеснялся, таскал за собой на встречи и презентации, знакомил с нужными людьми, там, где было можно, представлял, как своего любовника.       Я продолжал работать на Александра Гроо, что ничуть не мешало моей учебе в вузе, успешно получив степень бакалавра, посоветовавшись с Иннокентием Петровичем, принял решение продолжить учебу, выбрав направление магистратуры «Дизайн среды».       За полтора года Сашиного участия в моей жизни я получил больше знаний, чем за четыре года института. Он продолжал обучать меня тонкостям и нюансам нашей профессии; я, в свою очередь, стал для него генератором идей, они рождались в моей голове со скоростью один миллион в секунду. Теперь он довольно часто доверял мне вести небольшие проекты самостоятельно, от начала и до конца, в результате чего мое имя стало узнаваемым, конечно, я не обрел Сашиной популярности, но под его патронажем созрел, как высококлассный дизайнер, обзавелся нужными связями, научился управлять работниками.       Отношения наши складывались как нельзя лучше. Хоть я и отказался переехать к нему, не желая оставлять Иннокентия Петровича в одиночестве, мы все равно все свое свободное от дел и занятий время проводили вместе, если не на широкой и удобной кровати в Сашиной квартире, то на выставках, в театрах и кино.       Нам нравилось на пару посещать тренажёрный зал или бассейн, развлекаться, катая шары на бильярде, выбивать кегли в кегельбане, зарядившись духом соперничества, мы переносили мужскую страсть в интимную сферу, наши любовные игры после таких походов были просто великолепны.       За все время, проведенное вместе, мы ни разу не поссорились с Сашей, мы понимали друг друга с полуслова, хоть иногда я и позволял себе капризы и приступы вредности, мы все же легко находили компромиссные решения по любому вопросу. Я просто растворялся в нем, я любил его всем сердцем и если бы пришлось, смог без раздумий отдать за него жизнь.       Когда же я с успехом перешел на пятый курс, Саша повез меня с собой в качестве помощника в Ниццу, там ему предложили очень выгодный контракт на оформление небольшой гостиницы в районе старого города. Эти два летних месяца я никогда не смогу забыть.       Сама работа была простой. Нам не нужно было совершать кардинальную перепланировку, освещение и коммуникации тоже не нуждались в изменениях, может где-то по минимуму, основная же задача состояла в дизайнерском подходе к отделке и обстановке помещений, даже концепция проекта была обговорена заранее, поэтому у нас было достаточно свободного времени, чтобы насладиться мягким климатом Лазурного берега.       Раньше я уже бывал в Ницце с родителями, поэтому достопримечательности меня не интересовали. Но Музей изящных искусств мы с Сашей посетили, где, держась за руки, в восхищении и подолгу стояли перед картинами, наслаждаясь близостью друг друга и живописью именитых мастеров девятнадцатого века: галантным изяществом Фрагонара, подвижным импрессионизмом Сислея, Дега и Моне.       Мне нравилось вечерами прогуливаться с любимым по бульвару Кур Солейа, сидеть в кафе на площади Роззетти, наблюдая за выступлениями уличных музыкантов, или просто бродить по улочкам старого города, растворяясь в их неповторимом очаровании, и уже ближе к ночи, вернувшись в отель, с упоением заниматься любовью.       В один из дней пребывания в Ницце, который мы провели на цветочном рынке, вернувшись в гостиницу и завалившись на кровать после освежающего душа, Саша навис надо мной и задал вопрос:       — Олег, ты что, полиглот?       — Вроде того, — лениво ответил я ему.       — И сколько языков ты знаешь? Так свободно общался с людьми, наверное, не меньше дюжины?       — В совершенстве только русский, английский, немецкий и французский, — перечислял я, наблюдая за удивленным лицом любимого, — а все остальные так, на уровне «понимаю, о чем речь, могу ответить».       — Это что, еще один твой талант?       — Нет, Саша, это феноменальная память, я мгновенно запоминаю все, что когда-либо прочел, увидел или услышал. Раньше, когда жил с родителями, я по четыре раза в год выезжал с ними зарубеж, общался с коренными жителями, запоминал слова, интонации, — обняв любимого за шею, добавил, легко касаясь его губ своими, — представляешь, как ты со мной попал? Я ничего не забываю, особенно плохое, и я очень, очень подлый человек, я умею мстить и делаю это с удовольствием.       — Именно такого я тебя и люблю, самодостаточного, без принципов и морали. Быть с тобой, это как ходьба по лезвию бритвы, — тихо говорил мне Саша, обхватив мое лицо ладонями и покрывая его легким поцелуями — стоит сделать неосторожный шаг, и ты с удовольствием распахнешь для меня врата Ада, как же все это будоражит мою кровь.       Стягивая безразмерную футболку, которую я надел после душа, любуясь моим мускулистым телом, он продолжал страстно нашептывать:       — Какое же сокровище скрывается под этими жуткими шмотками: талантливый дизайнер, гений и безумной красоты, невероятно притягательный мужчина. Я люблю тебя, Олежка, а ты, ты любишь меня?       — Зачем ты спрашиваешь, если и так все понятно, — отвечал я ему, вздрагивая от восторга вызванного его горячими губами, ласкающими мою кожу.       Покрывая легкими поцелуями мою грудь, мой живот, Саша продолжал шептать:       — Я знаю, но хочу услышать.       — Отстань.       Я вывернулся из-под него и, навалившись сверху, взял инициативу в свои руки, возбуждая любимого кусачими поцелуями, спустился ниже к паху, прикоснувшись языком, а затем и губами к его уже довольно твердому, с крупной головкой, всегда готовому к сексуальным подвигам члену, я заставил Сашу замолчать, теперь он мог только тихо постанывать от удовольствия.       Больше он мне этого вопроса не задавал, я не знаю причины, но это было и не важно, ведь каждое произнесенное слово, взгляд и поступок красноречиво говорили о моей безбрежной любви к этому человеку.       Время, проведенное в Ницце, было похоже на прекрасный сон. Когда же мы закончили все дела и вернулись в Россию, нас снова закрутила обычная и привычная жизнь — Саша работал, я же усердно помогал ему в свободное от учебы время.       Обычно праздники, вроде дней рождения, мы проводили вдвоем с Сашей — он и я — заказывали столик в ресторане, затем ехали в заранее снятый номер в дорогом отеле, но на Новый год я всегда оставался дома с Иннокентием Петровичем. Я не знаю, почему, но для меня было очень важно ровно в двенадцать часов ночи поднять бокал с апельсиновым соком и чокнуться с бокалом моего учителя, пожелав ему при этом исполнения желаний и долгой жизни. Саша был не против, он с пониманием относился к моему желанию проводить этот праздник в кругу моей маленькой семьи. Он знал, что учитель заменил мне отца, того отца, который без сомнений вышвырнул меня из дома, своего родного сына и за четыре с половиной года ни разу не попытался связаться со мной, не поинтересовался моей жизнью. Даже с мамой я теперь встречался очень редко, она не смогла простить отца, но на развод по моей просьбе подавать не стала, а просто уехала на постоянное место жительства в Пафос на Кипре.       На Новый год мы никогда не приглашали гостей, но этой зимой Иннокентий Петрович изменил нашему правилу и пригласил Александра Гроо в качестве своего бывшего ученика, которым он без сомнений очень гордился, и моего любимого человека.       Я никогда не забуду эту волшебную ночь: два самых дорогих мне человека сидели рядом со мной за одним столом, поднимали бокалы с шампанским за прекрасное будущее, подтрунивали надо мной и моим стаканом с апельсиновым соком. Вокруг витал аромат новогодней хвои и мандариновых корок, мерцающие огоньки елочной гирлянды создавали праздничную и в какой-то степени мистическую атмосферу.       В тот период моей жизни у меня не было более близких и дорогих людей, чем Александр Гроо и Иннокентий Петрович, и я думал, что они будут рядом всегда. Я был безмерно счастлив и задавался вопросом, что такого хорошего сделал и чем заслужил такое счастье?       Как-то незаметно прошла зима, отгремели весенние грозы, и наконец, наступил тот день, к которому я шел долгие пять лет — день вручения дипломов.       По такому случаю я тщательно побрился и решил принарядиться. Растянутый безразмерный джемпер сменила белоснежная футболка, обтягивающая широкие, хорошо прокачанные плечи и плоский живот. Удачно подобранные джинсы подчеркивали узкие бедра и подтянутые ягодицы. Завершающим штрихом стал ободок, удерживающий мою челку, открывающий всему миру мой высокий лоб, шоколадные томные глаза, черные изогнутые изящной дугой брови, немного коротковатый, но ровный нос с нервными ноздрями, в меру пухлые губы и идеальную, с точки зрения художника, линию челюсти.       Я смотрел на себя в зеркало и понимал — Саша будет злиться, очень злиться, но мне так хотелось именно сегодня поиграть у него на нервах, вызвать в нем чувство жгучей ревности.       Предвкушая свой триумф на сцене, где мне вручат красный диплом и среди студентов-однокурсников, которые за все эти годы так и не смогли разглядеть настоящего меня, я вышел из квартиры.       Я стоял в кругу одногруппников в черной мантии и академической шапочке, в моей жизни это уже второе вручение диплома, и этот раз ничем не отличался от предыдущего, та же сцена, украшенная воздушными шарами, та же программа.       Иннокентия Петровича я не искал, он предупредил меня о том, что будет произносить поздравительную речь, как куратор и вообще заслуженный преподаватель нашего вуза, я искал взглядом в толпе студентов и гостей Сашу.       Вот уже и ректор закончил свою речь, следом вышел на сцену декан, а Саши все не было. В конце концов, я не вытерпел и набрал его номер, ответил он сразу:       — Олег, я уже еду, тут пробки, думаю, минут через десять буду.       — Хорошо, но имей в виду, я почти зол и буду мстить за потраченные мною нервные клетки.       — Ладно, не сердись, я и так спешу. Все, пока, жди, — ответил он мне ласково и отключился.       На моем лице блуждала счастливая улыбка. Я действительно был счастлив. Любимый человек скоро будет стоять рядом, он разделит со мной мою радость и мой триумф. Благодаря Саше я смог скинуть со своих плеч груз вины, терзавшей мою душу долгие годы, я научился жить в согласии с самим собой, я снова смог полюбить жизнь такой, какой она и является, принять все плохое, что произошло со мной в прошлом. Он вытащил меня из бездны самобичевания, поднял мою самооценку.       Я смотрел на окружающих меня людей с легким превосходством, я имел на это право: гений, талант и просто красавчик. Я с удовольствием и моральным удовлетворением купался в удивленно-восхищенных взглядах девчонок, настороженных, не скрывающих любопытства, парней — этот день мне запомнится на всю жизнь.       Наконец все высокопоставленные личности нашего института и главные чиновники города выступили с поздравлениями, началась концертная программа, а Саши все не было. Я снова набрал его номер, в этот раз механический голос сообщил: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».       — Блин, ну что за человек, телефон на зарядку опять поставить забыл, — в сердцах воскликнул я.       Уже закончилась и конкурсная программа, началось вручение дипломов, а мой любимый, видимо, все еще разыскивал меня в толпе.       На сцену я поднимался одним из первых, получая красную книжицу, пожимая теплую ладонь ректора, слушая его напутствия, я широко улыбался, при этом старался незаметно с высоты подиума взглядом отыскать Сашу. Надо сказать, что среди такого количества людей это было просто нереально, у меня оставалась единственная надежда на то, что он сейчас видит меня и сам идет ко мне навстречу, поэтому, спустившись со сцены, я старался далеко от нее не отходить.       Я снял мантию, в ней мне было ужасно жарко, но академическую шапочку пока оставил на месте, скоро мы, студенты, будем подбрасывать шапочки в небо, этот момент мне нравился больше всего, момент, когда огромное количество людей объединяются в едином порыве.       Разглядывая людскую массу, я думал: «Ну, Сашенька, ты напросился, такой день мне испортить… Я тебе обязательно отомщу, а вот как, придумаю потом».       — Олег, ты же Олег Меркулов? Я тебя сразу и не узнал.       Я посмотрел на того, кто прервал мои мысли о мести. Передо мной стоял одногруппник с выражением изумления на симпатичном конопатом лице, высоченный парень, Мишка Елкин — смешное имя.       «А вот и первый акт Марлезонского балета, если ты, Сашенька, видишь меня сейчас», — подумал я, при этом уголки моих губ приветливо приподнялись, левая бровь вопросительно изогнулась, я смотрел Елкину прямо в глаза, наблюдая, как расширяются его зрачки, сбивается дыхание, судорожно дергается кадык.       — Ну, это, рад тебя видеть, пойду я, — сбивчиво пробормотал Миша.       Я кивнул головой, разрывая зрительный контакт, он тут же, развернувшись на сто восемьдесят градусов, поспешил отойти от меня на безопасное расстояние.       «Вот так-то, даже натуралы не могут сопротивляться моей притягательности и сексуальности, имей это в виду, Сашенька», — думал я, скользя взглядом по широкой спине Миши.       — Олег, пойдем со мной, — сухая, легкая ладонь Иннокентия Петровича легла мне на плечо.       — Что-то случилось? — спросил я, счастливо улыбаясь.       — Не спрашивай, просто пойдем.       Я шел вслед за учителем по коридорам вуза, наконец, мы вошли в художественный класс:       — Присядь, — предложил он мне.       Все еще улыбаясь, я сел на один из стульев.       — Саша не приедет, он в первой городской больнице.       — Вы шутите, Иннокентий Петрович? — продолжая улыбаться, спросил я его, хорошо понимая, что такими вещами не шутят.       — Олег, он попал в аварию, его сейчас оперируют.       Я по-прежнему улыбался, но ничего не понимал, я смотрел на то, как шевелятся губы моего учителя, но не слышал его голоса.       Словно во сне, я подорвался со стула:       — Мне нужно к нему!       — Олег, он на операции, ты сейчас ему ничем не поможешь, завтра утром поедем вместе, — удерживая меня за плечо, настаивал Иннокентий Петрович.       — Вот возьмите, отвезите домой, может это мне еще пригодится, — сняв академическую шапочку, передал ее ему в руки с дипломом и мантией, — а я поеду туда сейчас, сейчас понимаете?       — Хорошо, поедем вместе, — ответил он мне и, взяв за руку, увлёк за собой по длинным коридорам на улицу, сквозь толпу весёлых и счастливых людей к своей старенькой девятке. Усадив меня на заднее сидение, сел в водительское кресло и завел двигатель. Ехали мы недолго, на удивление даже ни разу не попали в пробку.       Дальше все прокручивалось передо мной словно старинная кинопленка: холодные стены, вдоль которых стоят обитые дерматином кушетки, маленькая женщина с покрасневшими от слез глазами, дородный мужчина с пустым взглядом, поддерживающий ее за плечи, открывающаяся дверь и доктор в зеленой одежде, смотрит на них печальными глазами:       — Ваш сын получил травмы не совместимые с жизнью.       Женщина издает крик боли и отчаяния, она кричит так громко и страшно, бьется в руках мужчины, словно большая раненая птица, наконец, затихает, утыкается лицом ему в грудь, ее худенькие плечи сотрясают рыдания.       Мои ноги становятся мягкими, как пластилин, я падаю на кушетку, стоящую у стены, я не верю, я не могу поверить, такого просто не может быть, как так, почему, почему он оставил меня, как посмел? Все это какая-то глупая и неправильная шутка, ведь все здесь собрались для того, чтобы разыграть меня, правда же?       Рядом присаживается Иннокентий Петрович, я смотрю в дорогие моему сердцу белесо-голубые глаза, они наполняются слезами, затем переполняются, слезы стекают ручейками по впалым щекам вниз к гладко выбритому подбородку и срываются крупными каплями ему на колени.       Все словно во сне, словно в тумане, я слышу звуки, окружающие меня так, будто уши заткнули ватными шариками. Я ничего не понимаю, и не хочу понимать.       С протяжным скрипом распахиваются двустворчатые двери, два человека выкатывают каталку, на ней лежит тело, прикрытое полотном. Я бросаюсь к нему, откидываю ткань, я смотрю в бледное лицо с синими губами и с трудом узнаю в нем черты любимого человека, обхватываю его ладонями, поцелуями пытаюсь согреть холодную кожу, но это тело уже не отзывается трепетом на мои ласки.       Крепкие руки подхватывают меня за подмышки и оттаскивают от каталки. Толкают ее дальше по длинному коридору с холодными стенами, грохот колесиков по бетонному полу взрывает мне мозг. Я ничего не понимаю, я отказываюсь понимать.       Иннокентий Петрович увлекает меня, ухватив за запястье, к своей старенькой девятке, я не сопротивляюсь, иду следом за ним, как зомби. Едем мучительно долго, он что-то говорит, но я не слышу.       Мягкая кровать в моей комнате и зелье с резким запахом. Я выпиваю его залпом, все вокруг начинает кружиться, наваливаться на меня, словно тяжелая душная перина, перекрывающая доступ воздуху, звукам, всему сущему, погружая меня в тяжелый сон без сновидений.       Тяжелый, тяжелый сон. Без сновидений…