I saw her wince, I saw her cry, I saw the glory in her eye. Myself I long for love and light, But must it come so cruel, and oh so bright? Я видел, как она вздрагивает, я видел, как она плачет, Я видел торжество в ее глазах. Я сам истосковался по любви и свету, Но должны ли они приходить так жестоко и так ярко?
Leonard Cohen – Joan of Arc
Вечер подкрался незаметно. Красный блеск уходящего солнца медленно сменялся темнотой, поначалу лёгкой, но немного позже густой и поглощающей всё на своём пути. На высоком обрыве, обрамлявшем зелёный лес, два человека собирали холодное оружие, которое было разбросано по земле. Их можно было бы принять за брата и сестру, если бы не множество заметных различий во внешности. У молодого человека были непослушные и черные, как смоль, пряди, то и дело подрагивавшие на ветру. Шисуи явно пользовался популярностью среди женского пола. На его расслабленном лице была умиротворённая улыбка. «Эта улыбка озаряет всё вокруг», — подумалось девочке. А на её лице была застывшая маска безразличия, вдобавок к тому, её левый глаз теперь постоянно дёргался, и это Михо очень раздражало. Прямые светлые волосы были затянуты в неаккуратный хвост, очевидно собранный наспех. Она не без труда выдернула кунай из дерева, служившего мишенью, и посмотрела на садящееся солнце. Её зелёные глаза заискрились последними лучами, которые небесное тело так щедро дарило людям. Михо подошла ближе к солнцу и медленно присела на землю — совсем близко от обрыва, находившегося очень высоко над ледяной и быстрой рекой. Всё тело ныло от каждодневных тренировок. Но в тот момент эта боль словно пропала. Ведь перед ней была такая красота, способная заставить человека забыть обо всём вокруг, пусть даже и на минуту. Она и не заметила, как её друг сел рядом. Никто и не обмолвился, что этот вид был завораживающе прекрасным. Видимо, это было настолько очевидным, что высказать нечто подобное вслух в тот момент показалось бы глупым. Неизвестно, сколько они так просидели, наблюдая за закатом. Шисуи всё так же слабо улыбался. Михо уже начала думать, что это его самое обычное выражение лица — вечная улыбка, так отчаянно пытающаяся скрыть грусть в глазах. А может, правильнее сказать ответственность. Она крутила в руках кунай и вдруг сказала: — Воевать — не для меня. Я устала от войны. Я понимаю, что толком и не знаю, какая она на самом деле, но… она будто витает в воздухе, — вздохнула Михо, кладя оружие на землю. Шисуи лениво прищурился, устало, но всё же искренне улыбнулся. — Это часть нашей жизни. Мы ведь шиноби, — тихо произнёс он. Они сидели в молчании, каждый думал о своём. Солнце потихоньку скрывалось за горизонтом. — Ну и отсто-о-ой, — протянула Михо, ложась спиной на твёрдую землю. Шисуи хрипло засмеялся, устремив взгляд на тёмное небо. — А чем бы ты занималась, если бы не война? — спросил он. — Я бы танцевала, — мечтательно произнесла она, закрыв глаза. — Или открыла бы школу танцев. И на мне было бы белое-белое платье, и я бы не волновалась, что могу его испачкать . — И не сомневался, — ухмыльнулся он, вспоминая, как почти каждую свободную минуту Михо танцевала. В перерывах между занятиями, когда он объяснял ей что-либо, её выдавали слабые пощёлкивания пальцами и притопывания ног, словно в такт к какой-то неощутимой музыке, которую могла услышать только Михо. Даже во время боёв он замечал, что тот особый ритм, которого она придерживалась, на самом деле принадлежал какой-то песне, всё время звучащей в её голове. Поначалу эта идея казалась ему странной, но со временем он всё больше и больше убеждался, что это так и это чистая правда. Шисуи тоже лёг на спину рядом с Михо. Ночь обволокла Коноху. — Что это за музыка? — серьёзно спросил он. — Ты о чём? — Когда ты дерёшься… То есть, когда ты действуешь. Мне иногда кажется, что даже твоя чакра танцует. Михо весело рассмеялась, и Шисуи не мог не улыбнуться этому. — Пластинка, — сказала она, немного успокоившись. — У меня дома есть одна пластинка. А как ты догадался? — Это очевидно, — улыбнулся Шисуи. — И очень круто. Никогда не видел ничего подобного раньше. Это хорошее преимущество в бою. — А кем бы ты был, если бы не существовало шиноби? — с нескрываемым любопытством спросила Михо. Шисуи немного помолчал и, наконец, ответил: — Я бы старался быть как можно более полезным для своего клана. — Но ты ведь и так всё делаешь для них, — нахмурилась Михо. Он вяло улыбнулся. — Это мой долг. Но иногда долг противоречит обязанностям. Это довольно сложно объяснить. Я и сам, бывает, путаюсь во всей этой… — запнулся он. — Херне, — подытожила она. — Да, именно, — горько усмехнулся Шисуи. Он ещё раз убедился, что иногда лексикон этой тринадцатилетней куноичи может дать фору даже опытным и видавшим виды взрослым мужикам. — А каково это, быть в клане? — спросила она, всматриваясь в небо в надежде найти там первые звёзды. — Ну, … в первую очередь, это ответственность. Совершая какие-либо поступки, ты представляешь не только себя, но и свой клан. Также ты должен стараться делать всё в интересах клана, не потому, что глава тебе так велит, а потому что внутри ты ощущаешь нечто, что заставляет тебя делать это. Я думаю, это любовь. Как, например, любовь к семье. Только клан и семья — разные вещи, конечно. — А я думала, вы там все родственники, — удивилась Михо. — Отчасти — да. Все приходятся друг другу дальними родственниками, но очень дальними. Поэтому кровосмешения как такового не происходит вот уже много лет. Михо подумала, что в будущем Шисуи наверняка женится на какой-нибудь девушке из своего клана. И от этого ей стало грустно. — Кем был твой отец? — осторожно спросил он. — Вроде шиноби, — она пожала плечами. — Но из какой-то другой деревни. Моя мама, к слову, тоже не из Конохи. Её деревню сожгли, и она пришла сюда искать пристанище. Она немного помолчала, словно думая, сказать что-то или нет. — Мама говорит об отце, только когда безбожно пьяна. Однажды она обмолвилась, что он был из Деревни Дождя, а потом как-то сказала, что из Деревни Скрытого Туманом. Точно я знаю лишь то, что он обрюхатил мою мамашу, пока был здесь проездом, и смылся. Они пробыли там в молчании, пока темнота не окутала всё, что только можно. Оба устали, и не просто физически. — Пора идти, Михо, — тяжело произнёс Шисуи, вставая на ноги. Она с минуту лежала неподвижно, всё так же закрыв глаза. Через пару дней ей предстоял третий этап экзамена на чунина, поэтому в последнее время тренировки как с командой, так и с Шисуи были на пределе. Завтра Шисуи уйдёт на задание, и она будет заниматься одна. Михо очень бы хотелось, чтобы больше не было никаких заданий. — Эй, приём-приём, Земля вызывает Михо, вы меня слышите? Она открыла глаза и увидела Шисуи, немного склонившегося и протянувшего к ней руку. Забавная широкая улыбка на его лице, непослушные волосы и прекрасные глаза. Он был не просто другом. Он стал для неё всем.