Спаси меня

I wanna take it slower but I’m going nowhere, Numbness never felt so right. Я не хочу спешить, но я иду в никуда, Оцепенение - это то, что мне нужно. Low Hum - Comatose

      — Помнишь, как ты провел меня в его квартиру? Еще тогда, после резни…       Михо отпила немного кофе из кружки и задумчиво посмотрела на вазу с вишневыми ветками, находившуюся на столе напротив нее.       Райдо вздрогнул.       «Чертов Учиха».       Она ни разу не заводила разговора о нем с того момента, как лежала в реанимации, держа Райдо за руку. Но тот не показал своего беспокойства — в свойственной только ему манере, хотя понимал, что это мог быть своего рода «звонок» о ее ментальном состоянии. Намиаши никогда не выражал свои эмоции открыто — ни друзьям, ни врагам. В любом случае, он упорно старался следовать этому правилу, поскольку девушка по имени Михо, сама того не понимая, уже который год разрушала все его жизненные установки. Высокий и крепко сложенный мужчина в клетчатой пижаме, слегка нахмурившись, налил себе воды и прямо посмотрел на подругу, пытаясь прочитать в ее лице признаки ухудшения состояния. Прошел почти целый год с тех пор, как Михо выписали с психиатрического отделения больницы и отправили на домашнюю реабилитацию под присмотром законного опекуна. Как оказалось, даже имея статус шиноби и некоторые звания, несовершеннолетний гражданин, состоящий на учете в наркологическом отделении, не имеет права жить без присмотра совершеннолетнего представителя семьи. Мать Михо скончалась двумя месяцами ранее от обострения гепатита, который подхватила от зараженной бог знает чем иглы. Отца Михо никогда не видела. Это означало, что куноичи официально являлась сиротой. Также это означало, что ей абсолютно некуда было идти. Намиаши скорейшим образом оформил документы и взял опекунство над девушкой — до ее совершеннолетия.       Райдо отчетливо помнил, как Михо хохотала, когда юрист по медицинским вопросам сообщил о смерти ее матери. Она смеялась до слез, согнувшись пополам, задыхаясь от того, насколько ей было смешно. У Райдо тогда волосы дыбом встали. Он задумался, связана ли такая реакция с ее психической нестабильностью или Михо настолько ненавидела свою мать. Возможно, это была комбинация этих факторов, которая дала такую леденящую кровь реакцию. Намиаши много ужасного видел за свои годы, и он не так уж и молод — теперь возраст рядового джонина уменьшался с поразительной скоростью. Стоило учесть, что Райдо — детдомовский, он сам прекрасно знал, какого это — когда всем вокруг на тебя плевать, но внутренне он всегда чувствовал важность института семьи. Он знал: если ему повезет встретить нужного человека, он приложит все усилия на создание семьи, в которой будет опорой и поддержкой для других. Семьи, в которой они будут любить друг друга. Ведь иначе и быть не может. Но истеричный хохот Михо эхом раздавался в его голове, словно в насмешку его тайным мыслям.       — Я не схожу с ума, Райдо, — мягко произнесла она, приближаясь к нему.       Он вздрогнул от того, насколько кроткий и нежный был ее голос в тот момент. Она никогда не была такой — ничего в ней не выдавало хоть каплю женского тепла. Той ласки, которой она была лишена с детства. Грубый сиплый голос, высокий рост, тело мальчишки и борзые повадки, которые, может быть, и были уместны в среде шиноби, но точно не в медицинском пространстве, в котором она работала. От докторов ждешь поддержки, которая сравнима с материнской заботой. Ирьенины, как и матери, могли подарить жизнь и помочь человеку заново родиться. Но это было чуждо для нее — Михо словно выбросили в эту жизнь, которая явно не была подарком. Как можно ценить то, что дарит лишь одни страдания?       Она изменилась за последние месяцы, этого нельзя отрицать, но как только Райдо задумывался, что именно в ней поменялось, он терялся в догадках. Она прежняя, вроде временами так же и шутит, как пару лет назад на заданиях, когда он был готов придушить ее собственными руками, лишь бы она заткнулась. А теперь он с трепетом ожидал хоть малейшей усмешки или каламбура с ее стороны — лишь бы вновь увидеть прежнюю Михо. Но его взгляд вновь натыкался на зеленые глаза, внутри которых словно погасили свет.       «Чертов Учиха».       Райдо посмотрел на нее снизу вверх, слегка откинув голову назад. Он сидел на деревянной табуретке, которая обычно была предназначена для редкого собутыльника в лице Генмы. Теперь на этой табуретке зачастую сидела Михо — заполняя медицинские отчеты. Ее взяли санитаркой в хирургическое отделение, и только благодаря тому, что она являлась ученицей Цунаде. Былые заслуги и спасенные на заданиях жизни потеряли всякий вес после такой страницы в личном деле.       Рассветные лучи солнца проникали в небольшую кухню, и джонин устало вглядывался в лицо подруги. Михо осторожно коснулась шрама на его левой щеке. Она никогда не трогала его прежде и теперь с любопытством проводила пальцами по затянувшимся ранам.       — Ты никогда не говорил, откуда у тебя эти шрамы, — просто заявила она, слегка склонив голову набок.       — А ты спроси, — тихо произнес он в ответ, внутренне борясь с желанием обхватить руками ее талию.       — Уже спрашивала раз сто. Ты каждый раз посылал меня.       Райдо усмехнулся и почувствовал, как внутри все перевернулось, когда Михо провела рукой по его волосам. Часть его хотела отвести взгляд и оказаться как можно дальше от этой кухни, но он, не отрываясь, смотрел на лицо подруги. Ее глаза были устремлены на него, но Райдо был готов поклясться, что она не видела его. Взгляд Михо словно проходил сквозь — куда-то за пределы этой комнаты. Этот взгляд уходил прямиком в воспоминания, в которых для Райдо не было места. Там был лишь один единственный человек.       — Чертов Учиха, — не выдержал он и сказал это вслух. Он вложил в эти два слова всю горечь, все раздражение и всю злобу, которая копилась в нем с того момента, как он впервые увидел потерявшую сознание Михо.       Любимых не бросают. Это Райдо знал точно. В его жизни не так много людей, которые занимали эту нишу, но Михо он не бросит, что бы с ней ни случилось. Кто она ему? Подруга, младшая сестра, боевой товарищ, заноза в заднице… Она спит на его диване, закалывает поседевшие волосы его палочками для еды, отвратительно готовит. И смотрит на него так, что Намиаши кажется, что в эту же минуту она порежет вдоль свои сине-зеленые вены на тонких запястьях. И Райдо винит в этом лишь одного единственного человека.       — Ты чего? — в недоумении спросила Михо. Она слегка округлила глаза, словно только что вышла из транса. Куноичи не спешила убирать руки от его лица и вместо этого приподняла его голову за подбородок.       Он перехватил ее ладони и развернул их к себе. Райдо держал ее руки и разглядывал ее вены с мыслью о том, что промедли он тогда хоть на полчаса, он сидел бы на этой кухне совершенно один.       — Нужно двигаться дальше, — выдохнул он.       — Это я и делаю, — Михо слегка нахмурилась и попыталась высвободить руки. Но Райдо не отпускал.       — Я не он, Михо. Я знаю, когда ты смотришь на меня, ты пытаешься увидеть его. Но я — не он.       — Ты, приятель, должно быть, угораешь надо мной, — у нее не получилось повторить былой шутливый тон, отчего слова прозвучали словно плохо сыгранная реплика актера. Михо хмурилась, будто слепящее солнце находилось не позади, а спереди ее лица. С таким лицом обычно отрицают происходящее.       — Я буду рядом с тобой и не брошу тебя. Мы, правда, можем пройти через все это вместе. Ты не обязана быть одна. Ты можешь поделиться со мной… — тихо проговорил Райдо, держа ее за предплечья и пытаясь поймать ее взгляд. — Ты закрылась, и никого не впускаешь в свой маленький мир воспоминаний. Но жизнь гораздо больше, чем вся это боль. Я понимаю, как тебе тяжело, но…       — Нет, — оцепенело произнесла Михо и мотнула головой. — Ты не понимаешь. Я люблю тебя, дружище. Мне дико повезло, что ты есть в моей жизни. Но ты не понимаешь. И вряд ли кто-либо это поймет, но… я хочу жить в этих воспоминаниях.       Ее слова прозвучали пугающе твердо. И Намиаши в отступлении отпустил ее.       — Мне пора на работу, — прошептала Михо и со всей любовью, на которую была способна, медленно поцеловала его шрам.       Райдо остался сидеть в одиночестве, уставившись в одну точку — вазу с вишневыми ветками.