Шестое чувство и глубины сознания.

… Моя история началась не сорок лет назад, а задолго до моего рождения. Сколько я себя помню, с самого момента я видел только красные перекошенные лица людей, по своей сути, являвшихся моими родителями, дышал запахом жуткого перегара и сигаретного дыма и слышал нестройные, вялые голоса, которые невозможно было разделить на женский и мужской. В стареньком роддоме, где про санитарию слыхом не слыхали, мою мать держали две положенных недели, кажется, чисто ради того, чтобы она по-пьяни меня не избила в первые дни после моего рождения. А когда меня привезли в дом, где мне предстояло жить до совершеннолетия, единственным трезвым и нормально меня принявшим человеком оказалась бабушка — мама моего отца. Он, кстати, когда мы приехали, первым делом созвал каких-то мужиков с наколками, чтобы отметить рождение своего сына. Отмечали всей компанией так, что у меня потом голова болела, как будто череп дрелью сверлили, хотя я ни капли в рот не взял. Кормить меня с самого начала тоже вызвалась бабушка, правда, не грудью, как всех нормальных детей, а пищевыми заменителями. Как только я стал ходить, а затем и бегать, у родителей появился повод с похмелья на ком-то изливать своё отвратительное самочувствие. Причем, под любым предлогом. Не туда пошел. Разбил хрустальную вазу, хотя эту вазу мой папа уже лет десять как пропил, и она ему только в минуты горячки виделась. Бабушка сначала как-то старалась защищать меня, прятала, хотя саму потом избивали. Да не выдержало старческое сердце. Пяти лет мне не было, когда единственный человек, считавший меня полноправной личностью, скончался от разрыва сердца. Вот после этого начался настоящий ад. Поскольку родители зарабатывали меньше нищенки на вокзале, на выпивку у них денег стало не хватать, а бабушкиного наследства только на поминки и хватило. И опять же, кто виноват, что опохмелиться нечем? Правильно, Алекс. Алекс, которому шел пятый год жизни, который понятия не имел, что, помимо грязного кое-как перекроенного мешка, существует другая одежда. Что есть можно не только прошлогоднюю манку, разбавленную кипятком из-под крана, который вскоре тоже отключили. Что в мире есть еще дети, и далеко не у всех этих детей точно такая же жизнь, как у меня. Меня вместо школы отправляли ящики грузить, чтоб деньги были. А я сбегал с поста и гулял в парке. Парк к зданию районной школы вел, я туда однажды пришел. Ну, как пришел? К окну приблизился, на доску посмотреть. Читать, считать и писать я быстро научился, и снова бабушкиными стараниями, поэтому стал все чаще подходить к окнам здания школы. Домой возвращался всё реже, с родителями перестал общаться, потому что денег не было, а снова быть битым… Ну, вы понимаете. И вот однажды к нам в дом пришла женщина. Она мне сразу понравилась: высокая такая, стройная, причесана аккуратно и одета хорошо. Моя мать так никогда не одевалась, на нее вообще смотреть было страшно, как из мусорки вылезла. Незнакомка проверила условия нашего проживания. Ни воды, ни газа. Ребенок на руках двух алкоголиков-самодуров, не обеспеченный ничем. Хорошо еще, они меня не поили, так бы я вообще в овощ превратился. Собственно, другой перспективы у меня и не наблюдалось, тем более, что я не учился, таланты мои ни в чем не проявлялись. Однако же, как я понял позже, чтобы из камня в шахте выковырять драгоценный минерал, нужно не только работать, но и знать, в каких условиях этот минерал точно мог развиться в определенном участке. И та женщина знала, все это знала. Органы опеки позаботились обо мне, как только документы и протокол попали в руки судьи. Мать и отца лишили родительских прав, к тому же, пригрозив изолятором, и отправили в трущобы, потому что за собственное жилье они были уже не в состоянии платить. А меня отдали в детдом. Неплохое заведение, опять же, если знать условия. Мне с моим повезло: ребята-отказники оказались не такими агрессивными, как считают абсолютно все. Со мной играли дети, занимались учителя, и они же обнаружили мою склонность к химии. Программу восьмого, девятого и десятого класса я сдал экстерном, еще и с «отлично», и после восемнадцатого дня рождения поступил в Химический Институт в самом центре Сан-Франсокио. О чем еще мог мечтать мальчишка из неблагополучной семьи, живший до этого в самых закоулках города? В институте моё образование было завершено быстро, учеба пролетела, как один год, а преподаватели рекомендовали меня направо и налево. Талантливый ученый (о, да, скромность меня никогда не прижимала) был нарасхват, помнится, меня и за границу звали. Ну, я выбрал работу, идеальную для химика — крупнейший завод по производству лекарств и различных препаратов в стране, многомиллионные проекты, исследования и работа в новейших лабораториях… Меня взяли сразу. Как будто не было другой кандидатуры! Нет, конечно, не я один на эту должность вступить хотел, так что отношения с другими учеными у меня, мягко говоря, не заладились. Завидовали, короче. Пять лет я жил в Сан-Франсокио, купил дом в Центре. Это сейчас тот райончик стал заброшенным, дома ровного не увидишь, а лет двадцать назад чуть ли не вся интеллигенция туда съезжалась и коттеджи себе обустраивала. Мне достался один из самых дорогих домов, да не простой — с легендой. Мол, там мальчишку при строительстве хулиганы кирпичами забили до смерти. Душа его в доме бродит, покоя себе не находит… А я что? Я не суеверный. Как-никак, человек науки. Я и в реинкарнацию не верил, даже когда британские ученые доказали каким-то там опытом, что она возможна. Вот так пять лет и прошло. Жену я себе не нашел — характер не тот, к нежностям всяким не привык. Меня даже на знакомство не хватило бы — женщины говорили, груб и прямословен слишком. Ха, им лишь бы цветочки да конфетки! А я уж если и женюсь, то без всей этой мишуры, сразу и на всю жизнь. Скажете, любви во мне не было? Нет. Была. По молодости, еще в детдоме. Мне пятнадцать лет было, когда я ту девчонку встретил. Да уж, скажу вам честно, красавица она была, каких мало. Это я тогда не знал, что вот такие вот красавицы — вертихвостки и кокетки, и держаться от них надо подальше. А мне совсем мозги вышибло, я к ней… Как там это слово?.. Подкатывать стал. Вы не думайте, всё в пределах допустимого. А она — вот же ведьма! — поначалу подыгрывала, в парке со мной гуляла, с химией помочь просила. Я от гордости как индюк надутый ходил, у меня ж с этой самой химией всё без проблем, программу старших классов знал — хоть сразу итоговый экзамен сдавай! А она еще восхищалась, что я так хорошо в этом разбираюсь! Актриса высшей категории, ничего не скажешь. Ну, дальше дело завертелось по известному сценарию: появился конкурент, вместо мозгов — бицепсы. Она сразу меня позабыла, хвостиком махнула и пошла за новой жертвой. И знаете, я тогда даже рад был, что химию знаю: это ж почти как медицина, я формулы всех успокоительных средств мог с закрытыми глазами написать, даже курить не понадобилось. В общем, отошел я от этой истории, а на девушек с тех пор даже не смотрел. Ну, работа у меня была не пыльная и даже интересная: я проверял, что там наши лаборанты насинтезировали, и со стажерами разбирался. Я уже говорил, что проработал там пять лет, и за эти пять лет ни разу не заслужил даже замечания от начальника. Трижды лучший сотрудник, четырежды премия за работу со стажерами. В общем, жил неплохо. Собственно, уволили меня по моей же неосторожности. Как сотрудника, которому оказывалось наибольшее доверие, меня пускали на склад, где хранилось огромное количество разных веществ. Вся таблица Менделеева, плюс недавно открытые препараты, плюс субстанции в разработке. Меня такая свобода лишила последних приоритетов, я и про Закон забыл, и про банальные правила нашей организации. И начал по ночам, ссылаясь на дежурство, приходить на склад и сам синтезировать наркотики. За мной никто не следил, а пара сотен долларов сторожу гарантировала полную конфиденциальность. Сначала я всё делал аккуратно, приходил исключительно ночью и всё время следил, чтобы не проболтаться. Все новые препараты я привозил домой, там и хранил, и начальство до поры, до времени ничего не знало. Всему помешала проклятая девчонка-лаборантка. Я ей приглянулся, тем более, что тогда еще совсем молодой был, едва двадцать пять стукнуло. А она дурой была — вместо того, чтобы прямо в лицо сказать, следить за мной стала. И в первый же день осталась ночью на работе. Ну, я-то откуда знал? Пошел на склад, как обычно, там начал смешивать, что нужно, как раз новый наркотик получился, парализует ту часть мозга, что за эмоции отвечает, а все остальные усиливает. Да только забрать с собой пузырек я не успел: девчонка начальника вызвала, сказала, что видела, как я на складе что-то делаю, похоже, незаконное. Приехали, поймали меня с поличным. Я с перепугу не то вещество влил, почти готовый наркотик испортил! Меня допрашивали, только без полиции — станут они на своё честное имя такое пятно брать! Я врал, что этот препарат был единственным, который я сделал за всё время работы незаконно. Субстанция и вправду была сложная, такую только гений вроде меня сможет за день создать. А они поверили, даже дело заводить не стали, отделались увольнением. Зато без рекомендаций и с какой-то пометкой, из-за которой больше меня на серьезную работу не брали. Вот так я и стал безработным. К тому времени все мои соседи уже разъехались — у них в коттеджах никто ремонт не делал, а когда всё разваливаться начало, ничего лучше не придумали, чем покинуть поле боя. В управлении района тоже руки не доходили дома в порядок привести, поэтому, чтоб новые жильцы не появлялись и не жаловались, официально объявили всё заброшенным и стали получать деньги чисто за то, что на этой территории можно экскурсии проводить и истории разные придумывать про такой мини-апокалипсис. Про мой домик все забыли, да это и хорошо. Я тоже его под заброшку замаскировал, а сам документы на поселок оформил, что проживаю там. Старался почаще появляться и поменьше болтать с деревенскими, чтоб подозрений не вызывать. И получалось! Так пятнадцать лет я и жил. Химия мне пригодилась так, чтобы из домашних препаратов что-то выводить. Курить начал. Наркотик тот восстановил, а потом оказалось, что он при введении в организм что-то вроде аутизма вызывает. Мне не на ком опыты ставить было, сначала какие-то домашние мышки попадались, но это всё не то было. А потом я ночью на улице девочку встретил. Маленькую такую, лет семи. С косичками, в платьице — ну, кукла-пупс, а не ребенок. И что-то во мне будто перевернулось, я даже заговорил с ней. Доверчивая оказалась, рассказала мне и про себя, и про своих родителей. И такая меня злость взяла — сил нет! У нее-то и папа, и мама были трезвенниками, здоровыми, честными, работали в школе, всё для дочки делали. Небось, того, как я жил, она и во сне не видела… Я ей тряпку с анестетиком ко рту приложил. Хлороформ усыпляет медленно, я сам приготовил смесь нужную с сильным запахом. Девка даже моргнуть не успела, отключилась и на руки мне упала. Благо, это в переулке было, никто не видел. Я ее домой к себе отнес, в подвал. Там к водостоку привязал. И тут меня осенило. Уж не знаю, как это и назвать, но я решил всех детей в городе так переловить, чтоб знали, что не только счастливое детство бывает. Даже схему разработал: в день семерых ловить. А когда я первого парня убил, почувствовал себя, как после крепкой сигареты. Даже не страшно было, просто удовольствие. Я каждому веревку на шее медленно затягивал, а чтоб не кричали, вкалывал наркотик. Укол делал за ухо, чтоб в морге не нашли след. Они у меня в руках бились, хрипели, а я ощущал, что могу просто уничтожить кого-то, что я властен это делать. Бил я их так, между делом, только потом ножом резать стал, и то прямо перед тем, как задушить. Двоих из семи всегда оставлял живыми, чтоб видели всё. У меня даже схема появилась, я каждого из выживших убивал ровно через три дня. Просто хотелось. На месте, где я ребенка ловил, я перчатки надевал и маску. На ботинки бахилы натягивал, следил, чтоб не зацепиться и мелкому на глаза раньше времени не попасться, не спугнуть. А неделю назад в подвале слишком много живых детей скопилось. Тогда я решил новых пока не приносить, просто от этих избавиться. Память у меня хорошая, я соблюдал порядок: поймал три дня назад — убил. Последней жертвой должен был стать мальчишка такой лохматый, японец, вроде. Он на меня даже внимания не обратил — крался куда-то, причем, похоже, совсем идиотом был — тоже переулками шел, будто совсем не знал, что в городе творится. Вот на нем я и прокололся: когда я его поймал и тряпку корту приложил, он меня по локтю телефоном ударил. Вслепую замахивался. Локоть мне разбил, телефон себе — тоже. Я тогда вообще в панике был, улику на газон выбросил! Потом домой побежал, парня быстренько к остальным отнес… А там уже и с детьми разобрался. Ну, а как меня поймали, вы и сами знаете. Мальчишка-то жив остался, хотя я его и покарябал. И брат его не пострадал. Так бы я с обоими расправился… … Тонари щелкнул ручкой, захлопнув папку с бумагами. Чистосердечное признание Норта он записал от первого до последнего слова, хотя несколько раз пальцы предательски дрожали, и твердый почерк полковника чуть искажался, становился неровным… Преступник замолчал. Тишина в допросной нарушалась лишь тяжелым дыханием полицейских и тихим хрустом: один из караульных разминал пальцы, с трудом сдерживая гнев. Другой всеми силами старался остаться в сознании, потому что исповедь Норта была просто ужасающей, и нормальный человек бы этого спокойно не перенес. Тонари медленно встал со стула, исподлобья глядя на задержанного, и тихо отчеканил сквозь зубы: -Вы считаете себя гением. Все ваши знания не способны уместиться в одном томе энциклопедии, с этим я не спорю. Однако вы — не гений. Вы всего лишь бессердечный убийца, пытающийся самовыразиться и подавить в себе комплекс неполноценности. Ничего более. И вам светит слава отнюдь не химика. Уведите! -приказал полковник караульным, и те, прицепив одну руку Норта наручниками к запястью сержанта, вывели преступника из помещения под неотрывными взглядами нескольких десятков людей…