Семейный психолог

По мере приближения Светланы и летающего змея на второй этаж, стук, достигавший гостиной, утихал. Такое неоднозначное предзнаменование волновало даже обычно спокойного Ёрмунгандна,который благополучно приземлился на перила и вылизывал змеиным языком свой огненный хвост. Светлана же пока нервно открывала едко-зеленую дверь. Подозрительная тишина веяла из сомнительной красной двери - хоть режь напряжение ножом. Впустив змея в комнату, Светлана попросила его немного подождать, и тот,облегченно выдохнув, с удовольствием предоставил девушке возможность самой разбираться в происходящем в соседней обители беспорядком – ибо странно, когда боги ведут себя тихо, никогда не знаешь, что они могут выкинуть. А Ёрмунганду перед терапией со своим отцом встречаться совершенно не обязательно, и потому летающее животное осталось наедине с самим собою на черном диване. Светлана аккуратно подошла к двери. Ни единого звука не доносилось с противоположной стороны, и это еще более настораживало психолога. Собравшись с духом, она, будто предчувствуя ужасное, наконец медленно-медленно нажала на скрипящую ручку своей первой приемной, и вдруг с неожиданным грохотом открыла дверь, еле не слетевшую с петель, и взору её предстала весьма неоднозначная картина. В центре этого художественного произведения – скорее всего, выполненного живыми масляными красками – главной фигурой лежал на полу младший принц Асгарда, с нарисованными неоновой зеленой несмываемой тушью усами, а на этом прекрасном персонаже зарисовки *Каникулы в Мидгарде* покоился с видом довольного и объевшегося сметаны кота бог Тор, которому частично удалось смыть засохшую краску на своем лице раствором из шипучек. Шедевр искусства дополняли Один и Фригг на заднем плане, дравшиеся из-за карандаша, но в данный момент – именно в ту секунду, когда психолог распахнула дверь, - распластавшиеся в позе мух, брыкавшихся задними лапами и схватившихся передними. Одна из мух, более худая – Фригг, то есть – прилипла, как к меду, спиной к полу, и глазами, полными отчаяния и мольбы, смотрела на ошарашенного психолога. Один же, хоть и пытался достать карандаш, который покоился за спиной богини – со спокойствием, как будто он тут вообще не причем -, перестал дергаться и тоже уставился на Светлану, но только одним злобным и уставшим глазом. Психолог так и села. Но опомниться и прийти в себя ей не дал стук, который вдруг снова пронзил её дом: будто бы гвоздь забивали в её в голову с каждым ударом. И действительно: посмотрев на Тора, можно было подумать, что он с ума спятил – старший принц делал не что иное, как забивал своим Мьёльниром (и когда он успел его вытащить из вакуумного мешка? Удивительно, что вообще комната цела осталась)маленькие гвоздики в шлем – а конкретнее, в сами металлические рога – своего брата. Локи только и мог, что злобно выть, ибо рот его был склеен той самой зеленой тушью, которая стекла с верхней губы, вязко прилипла к зубам и отставать не собиралась. Светлана вдруг, вспомнив, что она и похуже вещи видела, сказала: -Сейчас мы все благоразумно решим, только я немного водички попью, а то уж очень странно все это. С этими словами психолог поползла к пальме, возле которой стояла лейка, и прямо из лейки начала жадно глотать оксид водорода. А Тор и ухом не повел – забив в шлем бога Озорства еще четыре гвоздя, итого двадцать восемь, он наконец поднялся с несчастного своего брата и пошел вниз, на кухню, за сковородкой. Благополучно умудрившись не наступить на Фенрира, бог Грома триумфально зашел вновь в приемную, размахивая известным предметом обихода. Локи только и успел, что размять спину, и теперь вытаращенными от ужаса глазами косился на грозного Тора. А тот прошел мимо, как ни в чем не бывало, прямо по направлению к камину. Бог метнул одну молнию прямо на полена, и маленькие золотые язычки запорхали на черной древесине. Бедный Локи даже крикнуть не успел, не то что пошевелиться, как его драгоценный головной убор с гвоздиками на гордой сковородке начал погружаться все глубже в огонь. И то ведь: золотые друг с другом дружат. Даже родители Тора оторопели, приостановив свою войну за карандаш, честь и справедливость, и недоуменно глазели на старшего сына своего. А трикстер, не в состоянии находится в равновесии (ни душевном, ни физическом), только и смог проговорить: -Вот тебе, бабушка, и японское хайку. Погодка хорошая, Сакура цветет, Торушка гвозди жарит, - и упал в обморок. В тот момент бог Грома перестал безумством страдать, вынул шлем из камина, и гвоздики из него выковырял, выкинул сковородку из окна (когда она до земли долетела, крикнул: еще одну!) перенес брата на подстилку, посадил как следует, сам устроился, и стали существа эти дивные медитировать, будто ничего и не случилось. Трикстер сам знал, что заслуженно наказан, и апатически смирился. К этому времени Светлана встрепенулась, достала из ящика письменного стола еще один карандаш, и, помирив супругов, – оказывается, батарейка в телефоне села, и Один захотел в крестики-нолики играть, а Фригг нет – желала докончить свой архитектурный замысел – с глубоким выдохом закрыла красную дверь, за которой, наконец, настало настоящее спокойствие. Хотя о благоразумии, конечно, и речи быть не может. Но это другая история, и расскажем мы её как-нибудь в другой раз.