***
Костер на Горе остался с телом. Пока тана-тари стоят лагерем здесь, избавиться от него незаметно не получится, а они пробудут у святых камней еще несколько дней. Нужно было завернуть его и присыпать землей. Кри не погребали мертвых в земле. Она, как и камни, считалась священной. Костер на Горе должен был сделать все, чтобы и крупинка земли не соприкоснулась с телом еретика, пока оно будет ждать своего часа. А затем оно насытит энки. «Так тот, кто творил зло при жизни, принесет пользу хотя бы после смерти». Как понял Бастиан, кри спокойно относились и к Феликсу, и к тому, что он вырос среди йанов. Небесный Бык не считал его сыном, а Белая Куница — частью племени. Немудрено, ведь впервые с кри он встретился, когда ему исполнилось пятнадцать. Хвост Лисицы рассказал, что Феликс был замкнутым и молчаливым. Он не разговаривал с тана-тари, как и другие йаны, и всегда держался ближе к исповеднику Кот-ли, однако ходил на охоту, учился выслеживать, стрелять из луков и арбалетов, ездить на лошади без седла, как кри. Кот-ли разрешал послушнику уходить в лес в одиночестве с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать. Хвост Лисицы и другие юноши звали его с собой на охоту, но он всегда отказывался. До встречи с Феликсом Бастиан сказал бы, что мальчик чувствовал себя одиноким из-за своего происхождения и тяжести тайны, которую должен был блюсти в Крепости Прощенных, и ему было спокойнее в лесу, где никому не было до него дела. Но теперь сомнений не осталось: где-то в лесах Крыла Феликс встретил того — или тех — кто столкнул его с верной дороги. Ересь повсюду ищет лазейки. Жизнь человека — постоянная борьба за свою веру. Феликс вырос в окружении верующих — верящих по-разному, но в одного, единственного Бога. Ему наверняка помогли оступиться. Легко совершить ошибку, когда хранишь на кого-то обиду. Аталанта, постоянно смотревшая на Бастиана, как на врага, была живым подтверждением этой простой правды. Вместо того чтобы принять испытания, которые послал ему Император, Феликс предал Его. Но как еретический культ появился на святой земле? Каждое насекомое здесь, каждая травинка существуют благодаря защите Бога-Императора, не говоря уж о людях! «Таких, как он, оставляют энки», — сказал Хвост Лисицы. Он имел в виду тех, кто покушается на Слышащих. Бастиан осторожно уточнил у него после, когда Хвост Лисицы немного отошел от шока. Именно это — самое страшное преступление, а не инакомыслие. О том, что кто-то отвергает Старика, и речи не могло быть. Бессвязные угрозы Феликса все же укладывались в общую картину, смутную и пугающую. Нечто угрожает священной земле, и Кот-ли с Небесным Быком узнали об этом. Нечто пугало настолько, что исповедник не стал медлить. Бастиан только предполагал — но предположение казалось очевидным и рациональным — что Кот-ли отправил Феликса с посланием в Крепость Прощенных, а сам отправился вглубь Крыла. Вот только Феликс выждал, когда они отойдут подальше от святых камней, где наверняка встанут тана-тари, и попытался убить их. Что это может быть за угроза? Феликс бредил, очевидно, о некоем нечестивом ритуале. Бастиан видел одно объяснение, действительно ужасное: Великий Враг сумел проникнуть в священный мир. Ясных доказательств не было, только бред умирающего безумца, но острое предчувствие опасности смеялось тонко и задиристо: «Ты сгниешь…» Легенда о зле, спускающемся на землю, чтобы отравить кри и забрать их души, обретала новый зловещий оттенок. «Курите свой табак…» Силовое поле, генерируемое крепостями Экклезиархии, могло защитить от внешних врагов. Но со злом внутри можно только сразиться. Все это складывалось в голове в единую картину, пока они втроем возвращались в шатер вождя. Татьяна пыталась пройти следом, но Бастиан запретил ей — пожалуй, слишком резко, резче, чем она заслуживала. — Вы должны послать людей за Слышащими, — сказал он, не успев даже сесть напротив Белой Куницы. — Я говорил тебе, Слышащий, так начнется война с Детьми Бобра, — Белая Куница был сосредоточенным и серьезным. Хвост Лисицы говорил с придыханием, а его рука лежала на ожерелье из черепов, как будто оно было его священной аквилой. — Прежде чем мы договоримся, люди погибнут с обеих сторон. — Вы же не нападаете друг на друга, едва заметив?! — воскликнул он так возмущенно, что вождь вопросительно поднял темные брови. — Ты не прав, — сказал Хвост Лисицы вместо того, чтобы перевести его фразу отцу, — если Дети Бобра увидят наших воинов, они нападут, не раздумывая. Так мы охраняем свои земли. Чтобы заключить мир, нужно отправить посланника к вождю Детей Бобра. Нужно послать подарки и предложить жен. Если договор будет заключен, старейшины обоих племен выкурят трубку мира. Только тогда воины смогут прийти на чужую землю и не бояться получить стрелу. — На это нет времени, — сквозь зубы ответил Бастиан. До разговора в палатке знахаря он чувствовал себя немного уставшим, но сейчас сонливость как рукой сняло. — Скажи отцу, что зло решило вернуться, не дожидаясь затмения. То есть, не дожидаясь, пока Старик… — Я знаю, что значит затмение, — Хвост Лисицы, кажется, слегка обиделся, — я с двенадцати лет учу готик. — Верно, — пробормотал Бастиан. — Верно… — Вот только Небесный Бык говорил, что затмение будет в этом году, — тихо добавил он. Бастиан сотворил аквилу. — Когда? — Оно всегда осенью, — Хвост Лисицы с тревогой взглянул на него, вздохнул и продолжил переводить. Вождь кивал, слушая сына, и мрачнел все сильнее. Казалось, что тень сделала серыми даже перья и черепа, украшавшие его голову. — Он говорит, ты можешь пойти. Твой отряд очень большой, но в нем нет кри. Дети Бобра не нападут на вас. И ты можешь провести нашего посланника. — С тем же успехом я могу потратить несколько дней, чтобы вернуться, собрать армию сестер и Фратерис Милиции и начать наступление, которое кри представить себе не могут, — хмуро сказал Бастиан, — и это будет так же бессмысленно! Исповедник Кот-ли не нашел времени лично рассказать о… зле Имперской миссии, а ему для этого потребовалось бы меньше двух дней! У нас времени еще меньше… Хвост Лисицы помолчал немного. Отец смотрел на него вопросительно. — Я не буду передавать твою угрозу, хорошо? — Смышленый парень, — вздохнул Бастиан. Он начал забывать, что говорит с ребенком, как и о том, что этот ребенок только что пережил. Белая Куница положил руку на сердце, а потом поднял ладонью вверх. Он не стал дожидаться, пока сын переведет слова Бастиана, а заговорил сам. — Решения о мире принимаются советом старейшин и с благословения Слышащего. Но Разрывающий Надвое будет посвящен лишь завтра. Отец готов решить все сейчас, — Хвост Лисицы взволнованно облизнул губы и почему-то широко открыл глаза, глядя на Белую Куницу. — Он верит тебе. Он не может послать никого из старейшин, потому что они осудят наскоро принятое решение, и не может послать воина. И… он посылает меня. Твои люди помогут мне попасть к Детям Бобра. Ты сможешь объяснить им, а я стану голосом Детей Оленя. Если они согласятся на мир, они дадут тебе воинов. И позволят нам прислать своих воинов тебе на помощь. Это все, что он может сделать. Бастиан опустил веки. Мать-настоятельница держит «Поджигателей» наготове не просто так. Стоит ей все узнать, она не станет медлить. Хвост Лисицы сказал, что Бастиан угрожает? Это не угроза, а всего лишь очень возможный вариант развития событий. Что если нужно прокатиться с танками по святой земле, чтобы защитить ее? Будут ли они все прокляты, если прольют кровь кри, чтобы остановить Великого Врага? Что на самом деле творится в глубине материка, куда сорвался исповедник, едва не погрузив Имперскую миссию в хаос? — Я согласен, — вздохнул он. — Потому что у меня нет выбора. Мы должны найти исповедника Кот-ли как можно быстрее. Но передай… отцу, что сначала я хочу попросить его об услуге. — Он говорит, ты можешь просить что угодно у Детей Оленя, Слышащий. Бастиан потер лоб. Он снова смотрел Белой Кунице в глаза и думал о том, что исповедник Кот-ли был для тана-тари лучшим миссионером. Если он все правильно понял, скоропалительное решение о мире — вот так, в одну минуту принятое — было возмутительным нарушением традиций. Кри никогда и никуда не бросаются сломя голову, их жизнь подчинена строгому порядку. Йаны же кажутся им непредсказуемыми, сначала делающими, а потом думающими. Вождь поступил как йан. — Я… хочу услышать Песнь, которую… которую вы спели для Сэ-турсу. Хвост Лисицы выглядел немного удивленным, и Бастиан решил, что ему не была известна эта часть истории. Нехорошо, если он вдруг вскрывает чужие тайны, но… — Отец спрашивает, кто рассказал тебе об этом? — Сестра, которая слышала ее, — ушел от прямого ответа Бастиан. Вождь взглянул на огонь и коротко сказал: — Ала. — Он не будет, — передал Хвост Лисицы. Бастиан ждал отказ и уже приготовил возражение: — Я ведь Слышащий йанов, я их… вождь здесь. Но я прилетел меньше недели назад и знаю не так много. Если бы я не услышал Песнь о Священном Дыме, я не понял бы, какая опасность нависла над миром. Раз зло угрожает вашей земле, я должен знать все. — Ала, — повторил вождь недовольно. «Вы ведь уже рассказали ее сестрам и Кот-ли! Она стала достоянием Экклезиархии в тот же час!» — недовольно подумал Бастиан. Возможно, вождь этого не понимал. — Хвост Лисицы, я хочу, чтобы ты переводил дословно, — Бастиан дождался согласия. — Вождь, я сказал не всю правду. Зло пытается заполучить не только ваш мир. Ты знаешь, что я прибыл со звезд, как все йаны. У себя на родине я тоже был вождем, — мог бы стать, но это не имело значения. — И мой народ… страдает от болезни, той же, с которой боролись ваши предки. Теперь я знаю, что вы ее победили. Любое знание важно для меня, потому что оно может помочь и моему народу. Белая Куница слушал так же, как и Бастиан: смотрел в глаза не переводчику, а говорящему. Глаза у него были светло-лиловые, тусклее, чем у сына. Может быть, радужка стала не такой яркой с возрастом, а может, этот глубокий оттенок достался Хвосту Лисицы от матери. — «Эта Песнь тебе не поможет. Она не лечит ни душу, ни тело, она заставляет нас плакать об ошибках лучших из лучших», — Хвост Лисицы вопросительно посмотрел на отца и добавил: — Если тебя утешит, Слышащий, я тоже не знаю, о какой Песни ты говоришь. Бастиан нахмурился. Может быть, речь идет о легенде, которая известна лишь посвященным? Экклезиархия окружила планету стальным кольцом заботливых стражей, чтобы искренность и знания кри не стали помехой в контроле над диоцезом. Есть ли у кри свои собственнные тайны? — Скажи, что я не настаиваю на ее исполнении. Но я могу хотя бы знать, о чем она? Вождь выслушал сына, задумчиво постукивая пальцами по коленям. — Ты нетерпелив и недоверчив, как многие йаны. Но я понимаю, почему ты волнуешься. Это Песнь о первом из вихо и его братьях. О Темном Льве. — Святейший примарх, — прошептал Бастиан, — благословенный Лев Эль’Джонсон… — Что? — переспросил Хвост Лисицы. — Так… мы зовем его. Лев Эль’Джонсон, святейший защитник Империума. У кри есть отдельная Песнь о Примархе Первого легиона? Верно, ведь именно его они считают своим далеким предком. Всему находилось объяснение: в архивах на Терпсихоре не сохранилось ни слова об открытии Кри, Песни ясно говорили, что присоединили ее Темные Ангелы, ведомые самим святейшим примархом. Что же за истории о нем кри могут… стыдиться? Бастиан еще обдумывал это, когда вождь заговорил снова. — Тебе придется уйти до церемонии, на рассвете. Подготовь своих людей, а я подготовлю своего сына. «Ты должен уже гнать, сломя голову, Бастиан, — сказал он себе. — Причем — в Крепость. Ты не готов к переходу через горы. К тряске в седле. Ты ни к чему не готов, ты не способен на это, ты должен поручить это тем, кто для этого создан…» — Вождь, — он задумался, подбирая слова. — Я не могу обещать, что все пойдет по плану. Не могу обещать, что ничего не случится с твоим сыном… Только когда Хвост Лисицы перевел ответ — Белая Куница не собирался брать со Слышащего йанов никаких обязательств, — Бастиан спохватился: слова прозвучали безжалостно. — Прости, но это так, — повернулся он к сыну вождя. — Я знаю, — откликнулся тот. — Так решил отец, не ты. Он знает, что это опасно. А я — не боюсь. Я буду слушаться тебя, пока мы не отыщем костер, о котором сказал Феликс. Слышаший Сэ-турсу говорит, что тайна — главное оружие йанов. Мы должны сохранять все в тайне? — Только пока, — ответил Бастиан. — А еще я хороший охотник и читаю следы. Я буду полезен не только как… слово… заложник? «Заложник, — повторил про себя Бастиан. — Не совсем. Или…» Дети Оленя не отправляют подарки и не предлагают жен для обмена. Хвост Лисицы и правда всего лишь залог, с помощью которого Бастиан попытается выкупить себе право вести за собой воинов тана-тари. Возможно, это даже не понадобится. Возможно, Дети Бобра и есть их враги. Если ересь уже здесь, любой может оказаться врагом.***
Бастиан не хотел, чтобы его письмо показалось Федре сбивчивым, но пусть слова ему подбирать удавалось, рука все равно дрожала. Возможно, потому что приходилось писать практически на весу, подложив небольшую дощечку под пергамент, а возможно, потому что судьба Кри стала вдруг слишком неопределенной. Во-первых, игуменья должна сообщить обо всем кардиналу и не предпринимать никаких действий без его приказа. Во-вторых, ей придется взять на себя руководство всеми крепостями. Если Феликс не сошел с ума, если Кот-ли и Небесный Бык не ошиблись, усилий маленькой группы может быть недостаточно. Если Великий Враг вдруг проявит себя, если Бастиан не вернется до затмения, если кардинал астра прикажет — силы Экклезиархии должны выступить единым фронтом. Все это — «если». Он запечатал свиток и протянул его Татьяне. — Передай это лично святой матери. Вокс-связь — спасительное блаженство, когда минута промедления может убить целый мир. Однако Имперская миссия вынуждена полагаться на гонцов. — Я должна вас оставить? — вскинулась она. — После всего, что вы сказали? А рассказал он почти все, умолчав о немногих деталях. Чтобы не привлекать внимания к Феликсу, он сделал вид, будто тот уже был мертв, а Белая Куница с Костром на Горе лишь пересказали его последние слова. Сестры Диалогус точно знали о полукровке, а вот посвящать Гермеса Бастиану не хотелось, с него и так пришлось взять клятву, что он будет держать язык за зубами. Больше на маленьком совете никого не было: Бастиан не был готов сейчас воодушевлять ополченцев, а послушников и Кассандру Атлав надеялся отправить в Крепость Прощенных. По словам Тифии и Колен, до затмения оставалось больше двух недель. Если поторопиться, можно найти исповедника Кот-ли и понять, какие действия предпринимать дальше. — Марел и Аталанта поедут с тобой. — Это неразумно, — вмешалась сестра Тифия. — Кри доверяют Слышащим, а не друг другу. Если хотите заставить их помогать вам, придется отправлять послов. Чтобы кри их слушали, это должны быть люди в одежде священников, а не сестры и не ополченцы. И уж тем более не другие кри. — Ты хочешь, чтобы мы потащили с собой детей? — не выдержал Гермес. «Они уже видели достаточно зла…» — мысленно закончил за него Бастиан. Тифию вопрос не смутил. — Они дали клятву служить Ему, как и все мы. От них ничего не требуется, но они — фигуры. Важные фигуры, пусть и юные. На этой земле они — ваша валюта, исповедник. — Они не валюта, они дети, циничная ты… — Гермес! — громко воскликнул Бастиан и добавил тихо: — Они не дети. Они воины Императора, а мы на войне. Тот смотрел на него мрачно и зло. Никогда раньше, препираясь с Бастианом, Гермес не выглядел настолько… разгневанным? Да он и не имел права на гнев, как и на обсуждение приказов. — Это Марел — воин? — процедил он. — Я уверена, что брат Марел готов следовать своему предназначению, — сестра Тифия прожигала Гермеса взглядом. Колен же смотрела снисходительно. — Вы же даже не знаете, что за перевалом! — упрямо ударил Гермес по земле. — Может, мы и не успеем повидать этих кри? Хотите щелкнуть пальцами и сколотить единую армию из кучки маленьких банд? Так не бывает! — Выйди, — вздохнул Бастиан. Он ожидал встретить новую волну возмущения, но Гермес поднялся и прошел между Бастианом и сестрами, свернув сапогами несколько камней очага. Странно осознавать, что из всех них только у гладиатора из низов улья — кем бы он ни был на самом деле — есть сердце. — Вы знаете верования кри лучше меня, сестры, — Бастиан рассеянно смотрел на разбросанную Гермесом золу. — Вы тоже считаете, что… Великий Враг здесь? «Потому что я хотел бы, чтобы речь шла о мифе, которым промыли мозги слабоумному послушнику-одиночке». Сестра Колен подалась вперед и методично вернула камни на место. Сестры были не намного старше его, но держались так, словно их окружала докучливая ребятня, которую нужно было учить всему: держать в руках ложку, считать до десяти и молиться. Бастиану порой приходила в голову мысль, что именно на Сестер Диалогус намекал нунций Хершел. — К тому, чтобы узнать кри, нужно готовить и душу, и разум. Миссионеры годами учатся в монастыре, прежде чем отправиться на Крыло. Не всем из них святая мать и исповедник в итоге дают позволение, многие остаются служить иначе. Исповедник Кот-ли должен был подготовить вас. Жаль, что вы пришли сюда, не зная даже ни одной Песни. — Это не ответ на мой вопрос, сестра, — раздраженно заметил Бастиан. — Я хочу сказать, исповедник, что сочувствую вам, — сухо сказала она. — Это непросто принять. Кри не ошибаются. Они трактуют все по-своему, но они безжалостны, потому что всегда говорят правду. Если Небесный Бык отправился на земли Детей Бобра, а исповедник Кот-ли пошел с ним, то опасность серьезна именно настолько, насколько мы все боимся. — Но мы на Его земле, — кивнула Тифия, складывая ладони в аквилу, — и Он ведет нас. — Вы же решили поехать сами, — встряла Татьяна, нервно крутя в руках свиток. — Вы убедили вождя рассказать о Феликсе. Вы здесь, и у вас есть шанс отыскать исповедника Кот-ли и помочь ему. Если не Император ведет вас, то кто?.. Бастиан едва не поперхнулся. Он мог ждать подобного пассажа от Марела или Кассандры, но почему так говорит она? — Сестра Татьяна немного упрощает, — строго взглянула на нее Колен. — Но правда в том, что мы должны сделать все, чтобы очистить Его землю. Пусть святая мать приведет основные силы, а мы станем арьергардом. Он рассеянно покивал. Может быть, он не прав. Может быть, он здесь как раз затем, чтобы решиться и привести Империум на Крыло. Никаких полумер, ересь должна быть уничтожена любой ценой! Он не сомневался бы ни секунды, если бы ему предстояло повести людей штурмовать дворец герцогини Таспар, знай он, что внутри творится нечестивый ритуал. Но Кри, при всей ее нецивилизованности, заставляла сердце замирать. Жизни пугающих лиловокожих дикарей, перекусывающих сырым мясом, приносящих жертвы и обожествляющих животных, стоили дороже… Или он ошибается? «Дай мне хоть какой-нибудь знак!» — Я поеду сейчас, — сказала Татьяна, поднимаясь. — Уже стемнело… — Я знаю дорогу и могу о себе позаботиться… Ваше высокопреподобие, сестры, — она склонила голову. — Пусть Император защитит вас.***
Он честно пытался заснуть, но сон не приходил. Ночи на Крыле были еще более шумными, чем в крепости. Лес пел и стрекотал, а ветер едва слышно шуршал листьями. Как пройти к святым камням, ему показала Татьяна во время праздника в честь возобновления мира с йанами и завтрашней церемонии. Не проводила, просто указала направление и рассказала совсем немного вдобавок к тому, что Бастиан уже знал. Святые камни, говорили архивы Экклезиархии, это средоточие веры кри, намоленные места, подобные храмам и церквям Бога-Императора. Именно здесь Слышащие узнают Его послания, а взрослые кри обретают имена. Татьяна добавила к этим словам немного удручающих — как всегда — подробностей. Святые камни напоминают огромные следы животных и птиц, и кри считают их отпечатками копыт и лап энки в их истинном обличье. Плоских, гладких участков проступающей из земли каменной породы на материке множество, но их природа до конца не ясна. Чтобы понять, как сформировалась эта геологическая аномалия, нужно изучить ее, просканировать, а кри не этого не позволят. При всей скрупулезности Экклезиархии, с которой она относилась к проверке достоверности любого чуда, оставалось только принять факт. Идти пришлось недолго. В темноте Бастиан спотыкался, корил себя за то, что вместо отдыха перед марш-броском к перевалу — от одной мысли в дрожь бросало! — отправился на ночную прогулку, но продолжал идти. На поляне, освещенной одними только звездами, он увидел человека. Нет, Бастиан понимал, что лагерь кри не остается без охраны, что дозорные следили за ним все это время, но все равно не ожидал встретить кого-то здесь. Кри сидел, скрестив ноги и положив руки на колени ладонями вверх. Одежды на нем не было, а расплетенные длинные волосы лежали на плечах. «Разрывающий Надвое», — догадался Бастиан запоздало. Он мог бы понять раньше, почему претендент в Слышащие не присутствовал в шатре вождя. Хвост Лисицы не раз упоминал о посте и молитве, о «бдении на святых камнях» как обязательных условиях общения с Ним. Должно быть, Бастиан ему помешал. Бастиан приподнял руки в запоздалом извиняющемся жесте. Он вдруг понял, что так устал, что просто не сможет пройти жалкие двести метров обратно. Растерзают ли его тана-тари, если он случайно нарушил одну из их строгих традиций? Он встал на колени и осторожно коснулся ладонью камня. Кри сидел на нем, так что — навереное — не запрещено его касаться. Формой камень напоминал след от птичьей лапы, и Бастиан оказался у основания отставленного в сторону пальца. «Так значит, вот как я поведу людей? — камень оказался прохладным. Рядом с пальцем прополз жучок, и Бастиан отдернул руку, а потом, усмехнувшись, положил обратно. — В неизвестность. Ничего не зная и… не умея. То, чему я учился, больше не нужно. Кри не понимают, что я говорю. Игра значений, интонационные паузы… Можно было не мучиться с цепным мечом. Я бы все равно не смог взять его сюда». Он опустил голову. «Ты знаешь, о чем я себя спрашиваю. Хочу ли я отступить? Сбежать? Спрятаться за сестрами? А после: хочу ли я подвергнуть сомнению святость избранного Тобой народа, готов ли попирать их обычаи только потому, что они мешают нам? И Ты знаешь, что я не могу ответить ни на один вопрос». Бастиан чувствовал взгляд кри. Должно быть, йан, прервавший его одиночество, был досадной помехой. «Мы Твои воины и Твои слуги, мы прозрели сердцем и освободились от лицемерия, тщеславия и лжи, но приняли оковы ненависти, презрения и злобы к грязным тварям, ксеносам и еретикам…» Все они приняли: и послушники, и этот упрямый клоун Гермес, и сам Бастиан. Нельзя не быть воином, если носишь аквилу на груди. Сестра Тифия выразилась жестко, но справедливо. Марел не ребенок. Аталанта… не заслуживает особого отношения. Никто не заслуживает. «Прошло три недели в реальном времени и… не знаю, сколько — для меня, — счет условным, искаженным дням в варпе Бастиан закончил вести тогда, когда почти перестал покидать собор, — а я уже не помню, кем я был. Что бы ни было за перевалом, я найду это и… ради Твоей великой жертвы…» Пальцы невольно сжались в кулак. «Прости меня за то, что я боюсь. Я заставлю себя не бояться. Я уже отдал Тебе свою жизнь…» Он так часто говорил Гермесу, что кровь грешников оставит проливать другим, что сейчас отчаянно стыдился этого. Если бы Феликс не умер сам, он казнил бы его — и тогда рука не дрогнула бы. Он не был ни ребенком, ни даже человеком. Падаль. И сколько бы еще падали ни встретилось… — Молю, сохрани нас от ударов врага, чтобы мы могли одержать верх над ним, — он старался читать литанию тихо, чтобы не потревожить кри. — Озари светом путь к победе, чтобы мы одержали ее во славу Твоего бессмертного имени…***
Своды собора колышутся, будто нависшее над головой море. Море бурлит и вздувается пузырями. Вязкие капли, тонкие, длинные, тянутся вниз. Бастиан молится, но не слышит своего голоса. Слова умирают раньше, чем срываются с губ. С ними умирает надежда. Свечи уже погасли. Единственный источник света — аквила исповедника Тальера в его руке, но ее мерцание становится слабее. Плача больше не слышно. Все онемели: хористы, проповедник Зюст, молящиеся. Или — все мертвы? Он не может опустить взгляд. Капли достигают пола, он слышит шипение: кислота разъедает плиты. Он пытается снова и снова, в голове крутится: «взываем к Тебе о помощи, пощади рабов Твоих…» По кислотному куполу над головой идут волны, и Бастиан видит лицо демона. Оно напоминает человеческое, но каждая черта отвратительна. Выпученные глаза, бородавчатая кожа, висящая из крупного носа капля кислоты. Она — прямо над головой Бастиана. Демон трясется от хохота, и его жирные подбородки, свисающие вниз, трясутся, и капля, подпрыгивая, удлиняется и удлиняется. — Ты ничего не можешь, — говорит демон, — маленький человек. Бог-Труп тебе не поможет. Прекрати сопротивляться и умри. Бастиан хочет сказать: «Нет». Он хочет сказать: «Однажды я уже прогнал тебя, и сделаю это снова». Он хочет воззвать к Императору. Но у него нет голоса, есть только аквила, врезающаяся в ладонь. А демон смеется на множество голосов. Хихикает, гогочет, давится, всхлипывает и подвывает. — Такой маленький и такой гордый человечек! Ты еще стоишь? Скоро твое тело утратит форму. Скоро ты стечешь на пол, к остальным, и я просто слизну тебя, — из раззявленной пасти вываливается длинный язык, покрытый бородавками. Бастиан слышит еще что-то, но не может разобрать, что. Звук тоже идет сверху, глухо, сквозь толщу воды, сквозь тело твари. Бастиан вслушивается изо всех сил, но не может определить даже, говорит мужчина или женщина, и речь ли это вообще или механическое отбивание такта. — Люди забавны на вкус, — говорит демон. — Ваша гордыня с кислинкой, ваш страх взрывается на языке, но вкус пропадает так быстро! А ваша вера отдает тухлятиной, ммм! — он облизывается. Капля качается сильнее. Все-таки — голос. Чистый, глубокий, ровный голос. Успокаивающий. Уверенный. Игнорируя угрозы, Бастиан сосредотачивается на нем — и не понимает ни слова. Но тот, кто говорит с той стороны, кто стоит за — над — демоном, повторяет одно и то же, снова и снова. — Все уже мои, Бастиан Вален, все. Ты будешь десертом. У Бастиана нет возможности ответить, остается только слушать. Голос все громче. Слова звучат одно за другим прямо в голове: размеренно, словно заклинание. «…Цибис Гласеа Сабнак Харукус Утбурт…» — …слышишь, человек? Рука затекла, но Бастиан не опускает ее. Просто не может опустить. Кажется, что неизвестный голос придает сил. На самом деле, Бастиану больно. Он прошит насквозь невидимой иглой, на которую нанизаны слова. «…Вроман Йис Даблан…» Демон, скалясь, возмущается: — Ты еще стоишь?! Голос рождается в горле. Это больно: слова, как осколки стекла, режут глотку изнутри. Бастиан чувствует, что рот заполнен кровью. Все, что Бастиан может, это подчиниться. Не демону, а голосу, который не угрожает и ничего обещает, только живет внутри него, заставляет его связки сходиться и расходиться, а губы двигаться. — …Харукус Утбурт Вроман Йис Даблан… Ярость демона проливается дождем кислоты. Капли разъедают кожу, но Бастиан уже не может остановиться. — …Цибис Гласеа Сабнак… А потом воздух вокруг взрывается гневным: — Исповедник!***
Собор исчез. Светлое утреннее небо было белесым от облаков. На его фоне лицо Тифии казалось еще темнее. — Исповедник, вы спали здесь?.. Бастиан схватился за горло. Действительно, глотать было неприятно, но не больше. По коже пробежали мурашки. — Думаю, я заработал воспаление легких, — пробормотал он тихо. — Вы… Бастиан отвернулся, не слушая Тифию. Кри не сдвинулся с места за ночь, он все так же не смотрел на йанов, хотя глаза его были открыты. В солнечном свете Бастиан разглядел ритуальную роспись на его теле и разложенные вокруг орлиные перья. — Соберите все нужное в дорогу, — перебил Бастиан нотации сестры, не без труда поднимаясь с земли. Тело отвечало на необычную ночь болью в каждой мышце. — Белая Куница обещал снабдить нас всем необходимым. А я сейчас приду. Тифия посмотрела на него с очевидным осуждением, но ушла. Марела и Аталанту, как и лейтенанта Стэнса, он предупредил об отъезде вчера вечером, хотя и решил не волновать подробностями заранее. Он хотел отправить с Татьяной Кассандру Атлав, но ее просто не удалось отыскать. Об этом стоило бы переживать, но Бастиану хватало причин нервничать, хронистка просто вылетела у него из головы. Он вспомнил о ней только сейчас, когда услышал грубый голос Гермеса из-за одного из шатров — и ответ Кассандры. — Ты переходишь границы! Он тебя заподозрит, дура! — В чем? В желании следовать долгу? Бастиан остановился. — Ты — летописец! Твое место… — Брасс, мое место рядом с ним. Как и твое. И можешь не ревновать так сильно, — голос Кассандры звучал непривычно насмешливо. Она никогда не допускала такого тона в присутствии Бастиана, и… «Брасс?» — Ты не так хороша, как о себе думаешь, — сердито сказал Гермес и налетел на Бастиана так неожиданно, что тот не успел посторониться. — М-монсеньор! — Доброе утро, Гермес, — прищурился он. — Выглядите отвратительно! — радостно заявил тот. — И раздавили щекой что-то жирное. У Марела наверняка платок найдется… — Думаю, у Кассандры есть платок, — Бастиан нервно дернул щекой. — Правда? Она вышла, опустив взгляд. Румянец на щеках выдавал смущение. Платок она действительно протянула — и запах духов снова напомнил Бастиану о Терпсихоре. Запах из другого мира. — Я искренне извиняюсь за то, что вчера… скрывалась, монсеньор. Я поняла, что вы хотите отправить меня в Крепость и… побоялась, что не смогу вас переубедить. — Я и сейчас могу вас отослать, — заметил Бастиан. — Прошу, позвольте мне остаться. Брат Гермес сказал, что вы поедете дальше. Я не доставлю хлопот. И она не лгала, Бастиан за все время путешествия не услышал от женщины, много лет служившей знатному дворянскому роду, ни одной жалобы на усталость, боль, неудобство… на насекомых, долгую езду верхом, отвратительную еду и воду, которая пахнет рыбой и растениями. Она переносила все тяготы путешествия стоически, чего он о себе сказать не мог. «Кого я пошлю с ней? — подумал Бастиан раздосадованно. — Человека Стэнса? Не Тифию же или Колен! Кого-то из племени? Сегодня у тана-тари праздник, а мы уже уезжаем, ей придется остаться здесь одной. Сестры не допустят, чтобы непосвященные получили шанс причаститься к таинствам кри». — Я ничего не боюсь… — продолжала она. — Почему ты думаешь, что стоит бояться? — спросил он. — Вы и Сестры выглядели так взволнованно, — она на мгновение прикусила губу. — Я не хочу спрашивать. Возможно, я не должна знать… — Хватит, — Бастиан резким жестом вернул ей платок. Ее слова казались не меньшим ребячеством, чем поступок Марела. — Это не прогулка. Ты фехтуешь, Кассандра? Стреляешь? Она медленно выдохнула, сжимая губы. Бастиан легко прочел сомнения на ее лице. И обиду. — Стреляю, — коротко ответила она. — Не из арбалета, но… — Тогда позаботься о том, чтобы у тебя было оружие, — отрезал он. — Гермес, пойдем. Телохранитель ухмыльнулся, но, едва они отошли на несколько шагов, сказал негромко: — Это вы жестко сейчас. — Она назвала тебя по имени, — проигнорировал укор Бастиан. Он покивал с таким видом, будто в этом не было ничего необычного. — Ты ей его сказал? — Нет, — Гермес пожал плечами, — она же хронист вашей семьи! Откуда она может знать? Да откуда угодно. Здесь-то какая разница? — он вздохнул. — Главное, что я не Кривой Сук или как там… Навозный Жук?***
Племя пребывало в волнении — снова. В отличие от Татьяны, которая всегда заботливо рассказывала Бастиану, что творится вокруг, старшие Сестры ничего не переводили. Бастиан мог бы спросить, но после вчерашней отповеди Колен желание задавать вопросы у него отпало. Старейшины громко спорили с вождем, Бастиан сказал бы «ругались», если бы не сомневался. Возможно, на самом деле они проклинали его за самовольное решение, принятое вопреки всем традициям. Женщины укладывали в седельные сумки провизию: тонко нарезанное вяленое мясо и сухие брикеты, по запаху обещавшие быть не менее отвратительными, чем «еда земли». По-видимому, жен кри тоже смутила необходимость собирать кого-то в дорогу в день солнцестояния, потому что они галдели не меньше, поглядывая на йанов с гневным осуждением. Должно быть, даже если между племенами шла война, кровопролитие останавливалось, когда солнце «вставало над камнями». А тут — и войны-то больше нет, а сын вождя собирается уехать. И куда! И с какой целью! Немудрено, что стоял такой гвалт. Относительно тихо стало, только когда Хвост Лисицы вышел из шатра отца. Он был одет иначе, чем при первой встрече: больше никакой одежды йанов, зато несколько ожерелий из перьев, зубов и светлых камушков, пончо с вышивкой и узкая длинная накидка на плечах, плетеная из разноцветных лент ткани и чем-то напомнившая Бастиану столу. Он некстати подумал о том, что подол сутаны уже стоит колом, и дальше будет только хуже. Невысокая женщина подошла к Хвосту и обняла. Ее темное лицо блестело от слез. «Я отобрал еще одного ребенка у семьи», — подумал Бастиан, найдя взглядом Аталанту. Послушники со вчерашнего дня были встревожены, а сейчас, глядя на взбудораженных кри, и вовсе побелели. Марел с ножом на поясе выглядел необычайно растерянным. Оружие подарил ему Хвост Лисицы, до крайности восхищенный его безрассудной выходкой. Хотя в данном случае имело место не презрение к опасности, а, скорее, глупость, Бастиан не стал заострять на этом внимание. А вот Аталанта молилась. Нет, она молчала, и даже губы не шевелились, но Бастиан знал, как выглядят люди, ищущие у Него успокоения. Белая Куница отстранил Красного Жука с дороги и подошел к Бастиану. Переводить его пожелание уже не было нужды. — Пусть солнце освещает твой путь, Слышащий йанов.