Песнь о Потерявшем Крыло

      Все прошло не так, как ожидал Бастиан. Гораздо проще и спокойнее, пусть и — как следовало ожидать — слишком медленно. Кухру-тари, Дети Бобра взяли их в кольцо и с уважением, но под строгим надзором переправили в лагерь. Бастиан пытался убедить их, что время слишком дорого, но это не возымело должного эффекта.       Затем он представлял, как придется уговаривать вождя кухру-тари, Призывающего Ветер, дать ему своих людей, но тот — выслушав наедине Хвоста Лисицы и Слышащего йанов — согласился почти сразу. Что-то в истории, подробности которой погибли вместе с Феликсом, заставило его, как и Белую Куницу, нарушать обычаи, не задумываясь.       Потом пришлось ждать, пока трубка мира пройдет по кругу. Бастиан снова глотнул священного дыма вместо того, чтобы выдохнуть его, но на этот раз не вызвал усмешек. Старейшины были в гневе от скоропалительного решения вождя и смотрели на гостей с негодованием. Разносившиеся в шатре крики могли бы поднять мертвых, так рьяно возмущались лучшие воины и мудрейшие старики племени.       Только Слышащий поддержал Призывающего Ветер, чем поразил остальных. Бастиан наконец стал свидетелем того, насколько особым было отношение кри к Слышащим. Как только кри с татуировкой в виде двуглавого орла на лице сказал тихое «да», ссоры прекратились. Трубка сделала круг, договор был заключен перед лицом Старика, и когда недовольные, мрачные старейшины покинули шатер, Бастиан решился задать свой вопрос.       Хвост Лисицы был не лучшим переводчиком, но он не пытался повлиять на исповедника и уж точно не перевирал сказанное. Бастиан не доверял старшим сестрам так, как ему самому хотелось бы.       «Я пришел сюда в надежде, что ты меня выслушаешь, вождь, — сказал он тогда, — но не был уверен, что ты согласишься. Твои старейшины считают, что предложение Детей Оленя оскорбительно. Я знаю, что обычаи требуют от всех вас долгих переговоров, обмена дарами и молитв перед тем, как вы раскурите трубку мира. Но Белая Куница отправил своего сына вопреки желанию своих старейшин, а ты, несмотря на возражения своих, принял его предложение».       Призывающего Ветер роднил с Белой Куницей взгляд. Внимательный, но не оценивающий, прямой, но не позволяющий прочитать эмоции.       «Старик скоро уйдет отдыхать. Мы знаем, что зло придет, и всегда готовы к нему, — кивнул вождь. — Но ты сказал, что еще одно племя пало жертвой его коварства. Такого не случалось с тех пор, как хишири-тари предали Старика. Если мы не помешаем ему, мы сами будем прокляты».       «Я только предполагаю», — предупредил Бастиан.       Основания были: уходя вглубь материка, Феликс мог встречаться только с кри. Всех йанов на Крыле знали по именам, их можно было пересчитать по пальцам, и все они были представителями духовенства. Под подозрение невольно попали представители священного народа. Сестрам требовалось больше мужества, чтобы принять это, чем Бастиану; они верили в избранность кри, а он — в глазах Колен и Тифии — был своего рода чужаком. Он не погружался в культуру кри, как они, не изучал их Песни, а потому разбрасывался такими громкими словами, как «ересь», в адрес лиловокожих.       Но сестры поддержали его, потому что правда лежала на поверхности.        «Я не был гостем кри раньше, — добавил он, — и прилетел со звезд недавно. Но Дочери утверждали, что ни один кри не предаст Старика. Когда я рассказал им правду, они были изумлены, а вы — нет».       «Ты наблюдательный человек, Слышащий Вален, — вождь провел ладонями по полосатым буро-белым шкуркам, из которых был сшит его длинный жилет, и Бастиану показалось, что он недоволен необходимостью отвечать. Необходимости как таковой не было, но отказывать Слышащему йанов он, по-видимому, не хотел. — Мы не любим истории о предательстве, а вы живете среди них».       Бастиану оставалось только кивнуть. Прозвучало так, будто йаны сами виноваты в том, что ересь все еще грызет человеческие сердца. Может быть, так и есть. Может быть, всех стараний Экклезиархии недостаточно…       «Есть Песни, Слышащий, которые мы не поем. Мы стыдимся их, потому что они открывают страшную правду. Они о том, как братья оборачиваются против братьев».       «Как первые из вихо?» — спросил Бастиан осторожно.       «Как братья Первого из вихо, — поправил Призывающий Ветер, — те, с которыми он создавал миры. Те, которые не пошли с ним защищать Старика».       Бастиан понятия не имел, о чем он говорит. Падших примархов кри называли по номерам легионов. На крийском это звучало как имена, вот только перевод — хотя кри на нем и настаивали — скорее обезличивал, чем придавал индивидуальности. Но если Призывающий Ветер имел в виду не предателей, проклятых за свое вероломство, то кого?        «Первый из вихо пал, потому что его племя раскололось, — печально добавил Призывающий Ветер, и Хвост Лисицы поежился. — Пал, пытаясь остановить тех своих воинов, кто впустил в себя зло. Эту Песнь знают только вожди и Слышащие. Она о том, что если зло когда-нибудь расколет нас, то только единство — спасет. Когда я услышал ее от Горного Эха, прежнего вождя Детей Бобра, я не думал, что это время настанет. Но ты — вестник того, что оно настало, Слышащий Вален».       «…я не хочу знать эту Песнь», — добавил Хвост Лисицы, обращаясь к Бастиану.       И Бастиан подумал тогда, что тоже не хочет. Благословенный примарх Лев Эль’Джонсон погружен в сон после битвы с предателями — с войсками, приведенными Хаосом к его родному миру. Никак не с собственными воинами, Темными Ангелами Империума!       «Кри не ошибаются. Они трактуют Песни по-своему, но факты неоспоримы», — так сказала сестра Колен.       Песня не была спета, но история, о которой умолчал Белая Куница и которую вскользь рассказал Призывающий Ветер, не выходила из головы. В тот день Бастиан просил у Императора мудрости, потому что боялся: чем больше он размышляет об этом, тем легче предполагает, что кри рассказывают правду, а летописцы Империума ее умалчивают.       Ересь — допускать подобные мысли.              

***

      С тех пор Бастиан продолжал путь по предполагаемым следам Небесного Быка и исповедника Кот-ли. Хвост Лисицы утверждал, что они вели на северо-восток, в глубь Крыла. Обитавшее на тех территориях племя Детей Перепела, нилия-тари, жило в мире с Детьми Бобра. Призывающий Ветер послал с исповедником одиннадцать воинов — крупный отряд, по меркам кри.       Он обещал Бастиану, что его люди пройдут по всем возможным маршрутам, какие только есть на их землях, на тот случай, если Слышащие на самом деле направились другим путем.       С тех пор началась настоящая пытка. Пока они возвращались к тому месту, откуда пришлось свернуть в лагерь кухру-тари, переменилась погода, и хлынувший дождь смыл все следы. Теперь отряд двигался в направлении, первоначально взятом Слышащим тана-тари и исповедником Кот-ли. Но было ли оно верным?       Небо затянули тучи, и за несколько дней ни одного лучика сквозь них не пробилось. Кри бормотали о плохом предзнаменовании, и Бастиан невольно сердился на них. Он прожил под такими же темными небесами целую жизнь! На третий день резко похолодало. Титанидцев постоянно знобило, и кухру-тари, посмеиваясь, делились с ними одеялами.       Сестры и ополченцы немного лучше перенесли смену погоды, зато им передалось волнение кри. По словам и тех, и других, температура никогда не падала так низко в начале осени. На равнинной местности, начавшийся здесь, не было пещер, чтобы прятаться от дождя. Приходилось искать место посуше, чтобы разбить лагерь или хотя бы просто передохнуть.       Вчера Император впервые дал им знак, что они не бесцельно блуждают по Крылу. Желтый Волк, старший воин кухру-тари, сказал, что нашел следы костра. Скорее всего, его разожгли Небесный Бык и Слышащий Сэ-турсу — он понял это по тому, как лежали камни. В душе Бастиан надеялся на что-то большее, в конце концов, любой охотник нилия-тари мог греться на этих землях, но вслух выразился иначе. Вместо обычной проповеди, призывавшей беречь силы в тяжелом путешествии и сохранять мужество перед лицом возможного врага, он говорил о руке Бога-Императора, направляющей каждого по единственно верному пути.       А кри спели у костра Песню, которую Колен перевела Бастиану, только когда остальные легли спать, а точнее, когда даже Гермес устал подслушивать и принялся заливисто сопеть.       «Как вы терпите брата Гермеса? — прежде спросила она у исповедника, качая головой. — Он так и норовит… узнать то, чего не следует!»       «Мы через многое прошли вместе», — туманно откликнулся Бастиан.       «Много дипломатических сражений?» — Колен сложила руки на коленях. Даже когда она язвила, у нее ни один мускул не дрожал.       Почему игуменья Федра отправила именно их с Бастианом? Из слов Татьяны следовало, что они — самые доверенные сестры. Исповедник Кот-ли разрешил им послушать с ним самую сокровенную Песнь кри, должно быть, он хорошо знал их… Безусловно, они рядом с Бастианом не чтобы переводить и подсказывать. Они должны контролировать исповедника, чтобы он ничего не учудил, и… судя по тому, что они не слишком настаивали на возвращении, найти Штурца Кот-ли живым и здоровым им хочется даже больше, чем матери-настоятельнице.       Бастиан развел руками:       «Вы, должно быть, много знаете о Терпсихоре, сестра. Дипломатия бывает разной».       Кухру-тари спели для йанов не случайную Песнь. Это была перефразированная, «приземленная» в обычной манере кри, легенда об Олании Пие — йане, который погиб, пытаясь защитить Старика от удара Шестнадцатого из вихо. Бастиан сразу обратил внимание на противоречие: в Песни о Последнем Шторме говорилось, что Архипредатель все-таки нанес удар Императору.       «Таких несовпадений много, исповедник, — согласилась Колен. — Наш Орден до сих пор исследует их. Пока мы придерживаемся версии, которая лежит на поверхности. Самая простая и есть, возможно, самая верная».       У кри не было ни одной легенды, в которой бы параллельно развивались два сюжета. Герои могли переходить из одной Песни в другую, но две истории никогда не рассказывались одновременно. Каждое событие освещалось отдельно. Разумеется, в истории о спасении кри не было места для йана, даже совершившего самопожертвование. О нем пели отдельно, если случай был подходящим.       «Современные романы привели бы их в ужас, — заметил Бастиан, — я и сам порой теряюсь в том, кто — герой повествования, а кто попал в сюжет случайно и не знает, как выбраться».       «Жития и священную историю они слушают охотно, — поделилась Колен. — Еще триста лет назад приходилось петь, чтобы кри не подумали, что мы просто рассказываем анекдот».       Таких безмятежных бесед было немного, на них обычно не оставалось сил.       Для послушников и ополченцев целью их путешествия были поиски исповедника Кот-ли и доказательств существования культа, но Бастиан ничего не рассказывал о ритуале, желая уберечь спутников от ненужных тревог. Людям лейтенанта Стэнса Бастиан невольно доверял меньше всего. Они были выносливыми, много лет состояли во Фратерис Милиции и смотрели на исповедника с неизменным уважением, да и с обычаями кри были шапочно знакомы. Бастиан говорил с каждым из них: они не задавали вопросов, хотя, несомненно, те не давали им покоя. Делери следил за тем, чтобы дисциплина во Фратерис Милиции Кри была подобна военной. Не было сомнений, что они повинуются любому приказу.       Но все же это были простые люди, и Бастиан не хотел без нужды проверять их веру на прочность. Одно знание о ритуале, призывающем величайшее зло на священную землю, способно посеять зерна сомнения. Бастиан не признался бы сестрам, но в душе еще сохранял надежду, что Феликс был безумен и бредил.       Какими бы хорошими арбалетчиками и мечниками их ни сделали, они состояли в гарнизоне крепости, которую никогда не штурмовали, а их бои и тяжелые переходы остались позади, если они вообще были. Сошет, например, родился на Кри и пошел в ополчение, потому что альтернативой было следить за холодильным комбинатом, а душа просила приключений. Шугарт искал искупления: и отец, и мать были каторжниками, сосланными сюда за грабежи. Однажды они попытались сбежать, бросив трехлетнего сына в бараке. Шугарт сказал, им удалось даже добраться до грузового шаттла, после чего их, конечно, расстреляли. Ребенок так и вырос в тюремной общине, а после совершеннолетия вступил во Фратерис Милицию. За плечами этих двоих была служба и муштра, но — ни одного сражения.       Вайс, как и лейтенант Стэнс, состоял когда-то в СПО. Фибелл служил дольше остальных и участвовал в подавлении двух восстаний, прежде чем его перевели в Крепость Прощенных. По мнению Бастиана, «восстание» было слишком громким словом для обозначения местечкового бунта, задушенного в зародыше, но Фибелл гордился своим боевым опытом. Бунты порой вспыхивали в общинах и колониях — обычно их провоцировали люди вроде родителей Шугарта, которые надеялись удрать под шумок. Харизматичные и лживые, они бросали искру недовольства непростыми условиями и тяжелым трудом, вознаграждаемым лишь благословением священника. Затем бунтовщиков безжалостно усмиряли, а зачинщиков ловили и прилюдно казнили, однако лет через семь в какой-нибудь другой колонии снова появлялись глупцы, желающие обмануть систему.       Все они, включая лейтенанта, впервые путешествовали так далеко по Крылу. Бастиан молился, чтобы они вернулись обратно знающими о Великом Враге по-прежнему лишь то, что говорил проповедник Кинар.              

***

      Гермес никак не мог расквитаться со своей тысячью покаянных «Литаний смирения». Он выменял у Желтого Волка тонкий кожаный ремешок и завязывал на нем узелки, отмечая, сколько прочитал сегодня. Когда шнурок заканчивался, он точно так же неторопливо развязывал их. Истинный наемник: ни одного слова не скажет бесплатно.       Его свалянные в жгуты волосы давно растрепались, а на подбородке виднелись следы неаккуратного бритья. Сестры все еще следили за этим, как будто щетина и правда могла обернуть союзников-кри против йанов.       Когда Бастиан проходил мимо, он как раз поднимался, убирая ремешок под рукав. Широко и по обыкновению нагло улыбнувшись исповеднику, он развернулся — каблуки оставили в мокрой земле глубокий след — и крикнул:       — Малая! Пошли разомнемся!       Марел сидел в стороне, на упавшем дереве, хотя место ему точно было у костра. Выглядел он неважно — поскольку тщательно скрывал, что заболевал. Из всего отряда только он оказался неустойчив к холодной воде настолько, что его свалило почти сразу после вчерашней переправы. Он так покраснел, когда Бастиан застал его с походной аптечкой, будто подцепить простуду было преступлением против веры. Сам Бастиан был уверен, что станет следующим.       Он сел рядом.       — Как новые сапоги?       — Все… хорошо, монсеньор, — смутился Марел.       Его обувь, не предназначенная для пеших марш-бросков по пересеченной местности, не выдержала переправы и развалилась, хотя Марел и старался сохранить ее от воды. В тот же вечер на привале добросердечный воин из Детей Бобра сшил ему некое подобие сапог из запасенных шкурок. Кри привычны к недолговечности своей одежды и обязательно берут в дорогу костяные иглы, жилы и выделанные шкурки, чтобы не остаться босыми. Или хотя бы просто иглу, ее сложнее сделать, чем добыть все остальное.       Бастиан поднял взгляд. Для него, как и для Марела, именно темно-серый был цветом печали, а не лиловый. И в последние дни отчаяние заполнило небо от края до края.       — Мне кажется, мы блуждаем уже вечность, — поделился Марел неуверенно.       — У нас надежные проводники, — Бастиану не хотелось признаваться, что он тоже тревожится.       Марел чихнул и поежился.       — Останешься в деревне нилия-тари, когда мы до нее доберемся, — сказал Бастиан.       — Но сестры…       «Сестры сказали, что ты — валюта, которой я могу расплачиваться за армию», — подумал Бастиан мрачно.       — Потерпят, — отрезал он.       Марел поерзал рядом. Поход через земли кри длился не так долго, а манеры успели потерять цену, как и многое другое. Бастиан носил шерстяное пончо поверх сутаны — теперь аквила постоянно цеплялась за плотные пушистые волокна, и натягивающаяся цепь постоянно натирала шею. Со стороны он ничем не отличался от лейтенанта Стэнса, разве что цветом кожи, да и шляпы у него не было. Расшитая священными текстами белая стола, богатый пояс, «Слово святого Скарата» — все лежало в походных сумках.       — Я не… я не могу вас оставить, — аколит зажмурился. — Вы… вы были правы, из-за Аталанты, но… дело не в нас с ней. То есть, в нас, но…       Бастиан улыбнулся про себя. Итак, Марелу понадобилось больше недели, чтобы собраться с силами и объясниться. К той ночи они не возвращались, Бастиан считал молчание достаточным наказанием за непослушание. Как говорил Гермес, «удивительно, что этот парень вообще может сделать что-то спонтанно».       — Это смешно, — Марел потер лоб. — То, чего я боюсь, звучит просто смешно, но… я знаю ее. Она не умеет держать себя в руках, она страшно упрямая и…       Для Бастиана Аталанта была тяжелым грузом, который приходилось тащить уже против своей воли. Она вела себя тихо и собранно. Бастиан читал своему маленькому отряду проповеди каждое утро и каждый вечер, и она, слушая, всегда смотрела наставнику в глаза — а он отводил взгляд. Аталанта по-прежнему никогда не обращалась к нему, и разве что Гермесу удавалось ее немного расшевелить.       Еще она подрезала рясу и тайно обменяла в лагере Детей Бобра часть своего пайка на кожаные брюки, чтобы удобнее было ездить верхом. Это вызвало море недовольства у сестер, да и у остального отряда тоже. Настроение испортилось у всех — пост во время путешествия не придавал сил. К счастью, воины кухру-тари всегда ловили что-нибудь на обед. Теперь рацион полностью состоял из мяса.       — …и она вас ненавидит, — прошептал Марел.       — Я знаю, — ответил он.       Послушник удивленно взглянул на него, некоторое время молчал, а потом тряхнул головой:       — Какой же я дурак…       — Ты должен рассказать мне все, — спокойно произнес Бастиан. — Аталанта — моя послушница. Если, по-твоему, она… заблуждается или вот-вот оступится, ты обязан мне сказать.       «Я обязан это увидеть, — укорил себя он. — Я сам».       — Наоборот, я должен молчать, — Марел запустил руку в волосы. Недостаточно длинные, чтобы убрать в хвост, и потому падавшие на лицо. И грязные, как, впрочем, и у Бастиана. — Об этом не говорят. Аталанта… она считает… что вы взяли ее, потому что…       Бастиан удивился тому, что Марел и правда собирается признаться. Иметь секреты от наставника — плохо, но раскрывать доверенную тебе тайну имени — еще хуже. Первое влечет за собой несколько часов на коленях и словесное осуждение, а вот второе может стать причиной множества несчастий.       — Император милостивый… Потому что она — Бару! — выпалил он и торопливо продолжил: — Я говорил ей, что вы не могли знать. Что это совпадение! Но она так уверена, что… вы же не могли? — он поднял брови, а потом в глазах промелькнуло тоскливое понимание. — Вы… знали!       Он испугался. Отвел взгляд, нервно ударил кулаками по коленям, удивив Бастиана таким необычным проявлением эмоций, и повторил:       — Вы знали…       — Почему ты решил мне рассказать? — Бастиан стал снова смотреть на небо, чтобы не смущать его прямым взглядом.       — Вы действительно взяли ее, чтобы отомстить проповеднику урба? — голос Марела дрогнул. Послушник закашлялся, от волнения не справившись с дыханием. — Я должен был догадаться… вы же всегда все знаете, — он сглотнул. — Всегда.       — Почему сейчас?       — Потому что… я слышал, как она молилась, — голос Марела совсем упал. — Она… у нее в голове все смешалось. Личная ненависть, страх, семейный и духовный долг… я знаю, что она хочет… что она может сделать какую-нибудь глупость. Возможно, даже очень большую. Я… я думал, что смогу удержать ее, если буду рядом. Я не хотел ее подставить или… выдать.       — Тебя не удивляет, что я знаю ее имя, верно? — Бастиан коротко улыбнулся. — Ты меня знаешь, представляешь, чего я могу добиться. Но откуда тебе оно известно?       Подавленный, Марел продолжал качать головой. О чем он сейчас думал? Корил себя за наивность?       И что за «глупость» собирается совершить Аталанта, раз Марел — несмотря на то, что она решительно вычеркнула его из своего мира — готов на все, чтобы ее остановить? Прежде чем расспрашивать его, стоило дать ему успокоиться.       — Мы познакомились… в семинарии. В библиотеке. Она почти каждый день приходила и читала светские летописи, а я на старших курсах был подмастерьем у мастера Вайера. Так получилось, что я стал помогать ей искать книги. Поначалу мы почти не разговаривали, но постепенно… — он пожал плечами. — Это было странно.       Бастиан мог представить, насколько странно.       — Она далеко не сразу перестала смотреть на меня, как на врага, но я хорошо знал, где что искать, и я был… полезным знакомым, понимаете? Меня удивляло, почему она не хочет рассказывать мастеру Вайеру о том, что ищет, но я был готов помочь. А ей оставалось либо бродить часами, либо спросить у меня. Не похоже, что она любит почитать на досуге, правда? — Марел наконец-то раскрепостился, его голос стал необычно мягким, и Бастиан почти затаил дыхание. — Она ужасно обращалась с книгами! У нее руки часто были грязные, а еще она постоянно загибала страницы. Все не могла избавиться от этой привычки. Я приводил книги в порядок после нее.       Мимо них прошел Молодая Сова. Кри сменяли друг друга на посту: кто-то всегда незаметно шнырял вокруг лагеря, высматривая потенциальную опасность. Между кухру-тари и нилия-тари был мир, но Призывающий Ветер предупредил своих воинов: врагом может оказаться кто угодно.       — Так я понял, что ее интересует. Она изучала историю рода, не ту, что ей рассказывали все детство, а ту, которую знает Терпсихора. Не мне вам говорить, насколько это могут быть… разные истории, — он шмыгнул носом, не то из-за насморка, не то из-за переполнявших его эмоций. — Я знал то, что мне рассказала мать. А Аталанта — что ей сказали родители, и… я знаю, что это были очень разные истории об одних и тех же дворянских семьях.       — Почему Аталанта вдруг засомневалась? Ее что-то задело? — спросил Бастиан осторожно.       — Когда раскрыли еретический культ в Лодоре… я знаю, вся Терпсихора волновалась, но до нас доходили лишь очень смутные слухи. Аталанта услышала от одного из посетителей библиотеки, что проповеднику урба пора отдать власть кому-то менее… одержимому. Она так и передала мне потом, — Марил неловко пожал плечами. — Сказала, что этот человек — она понятия не имела, кто он, и я сам до сих пор не знаю… Что этот человек сказал своему спутнику: «Семья Бару никогда не приносила добра Терпсихоре, они должны просто уйти».       — Как и все Бару, она очень гордая, — продолжил за него Бастиан, перебирая в голове потенциальных сторонников Валенов, обладавших столь длинным языком. — Но правда для нее важнее. Она захотела разобраться во всем сама. Убедиться, что это ложь.       — Да, — закивал Марел. — Но у нее даже не было доступа к большинству хроник, пока ей не исполнилось четырнадцать. Сначала я просто разобрался в том, что ей интересно, и взял для нее «Историю Терпсихоры в письмах, допущенных к публичному прочтению». Том, посвященный Бару, для начала — за последние двадцать лет…       Он говорил так охотно, с блеском в глазах, будто мечтал рассказать эту историю все время, пока служил Бастиану. Было видно, как ему важно, что наставник слушает спокойно и участливо.       — У семинаристов нет доступа к опубликованной документальной переписке, — заметил он. Переписке, прошедшей не меньше десяти цензурных проверок, но все же более интересной и живой, чем строгие хроники.       — Но я же был помощником мастера Вайера, — Марел смущенно покраснел, хотя щеки и без того были достаточно розовыми. У него явно поднималась температура.       «Ради девочки, которая тебе нравится, можно и нарушить пару запретов», — закончил мысль Бастиан и запоздало обругал себя. Дурная привычка Гермеса везде приплетать страсть оказалась заразной.       — Она… ужасно рассердилась. Просто… я думал, она меня убьет, — Марел невольно заулыбался. — Сначала она решила, что я издеваюсь над ней, а потом спохватилась, что гнев ее выдал. Она ведь могла бы просто притвориться, что за интересом не стоит ничего личного, но…       «Аталанта не умеет притворяться».       — Я не знал, как ее успокоить. Она… я не хотел расстроить ее или напугать. Тогда я сказал ей, кто я, — он сглотнул. Взгляд бесцельно блуждал от наскоро сооруженных навесов к черным стволам деревьев. — Мы поклялись… хранить это в тайне.       Это была самая необычная история, которая только могла случиться в стенах семинарии. Атмосфера недоверия и паранойи не давала ученикам вздохнуть. Столкновение двух подростков — слишком горячего, эмоционального, как Аталанта, и романтичного, мягкого, как Марел — могло закончиться трагически. Случайно раскрыть тайну гораздо проще, чем сохранить, а чужую тайну — особенно. Двое еще более уязвимы, чем одиночка.       Бастиан не собирался расспрашивать дальше: если бы Марелу было, в чем каяться, он бы давно это сделал. Но он чтил эдикт и наверняка гнал те мысли, которые так смакует Гермес. Если юношеская влюбленность и была, она лишь заставляла его больше беспокоиться об Аталанте.       Он представил, сколько слез, страха, бессонных ночей может принести такое откровение. Он, наверное, никогда не решился бы назвать кому-то свое имя. Наблюдательность и начитанность помогли Бастиану примерно определить происхождение некоторых однокашников, и, возможно, будь необходимость воспользоваться этими знаниями в войне родов, он бы так и сделал.       Марелу стоило бы переводить меньше стихов и больше жить реальной жизнью, но он выбрал другое. Искренность.       — Аталанта считает, что ты ее предал.       Послушник кивнул, темнея лицом.       — Я этого не хотел, — Марел поверил бы, даже если бы Бастиан кривил душой. Но он и не кривил. — И я не желаю ей зла, что бы она ни думала.       — О, нет! Я не думал… не это меня беспокоит, монсеньор! То есть, это больно, что она… Но я справлюсь. Я знаю, что она просто… кипятится. Главное, пока я здесь, она знает… Что я слежу за ней. Она…       Он зашелся кашлем, и Бастиан покачал головой.       — Тебе стоит взять одеяло, — сказал он, касаясь плеча Марела. — Мы не на Терпсихоре. Сейчас простуда может нас убить.       Он следит за ней? Он, конечно, глазеет на нее, но выглядит это так, что уже сестры начали сомневаться в том, что исповедник контролирует своих послушников.       — Я очень боялся этого разговора, монсеньор. И хочу его закончить, — Марел соскочил со ствола. В его глазах стояли слезы, и в очередной раз Бастиан почти почувствовал себя неловко. — Но я правда замерз… я сейчас вернусь.       Он благодарно улыбнулся, сделал шаг назад, поднял взгляд и… яркая вспышка конверсионного поля заставила Бастиана на мгновение зажмуриться. Оно защитило от удара — кто бы ни атаковал — но и на секунду ошеломило владельца.       Когда свет погас, первое, что увидел Бастиан, была гримаса удивления на лице Марела. Послушник покачнулся и повалился назад, земля хлюпнула под ним оглушительно громко.       — Марел!       Поле вспыхнуло снова, но на этот раз Бастиан успел разглядеть красный заряд лазерного оружия и даже проследить, откуда он прилетел. Врага там уже не было, но…       Стреляли из лазгана! Здесь, на землях кри?       — К оружию! — крикнул он и в ответ услышал ржание лошадей, шипящие звуки выстрелов и яростные крики.       Он соскочил со ствола и прижался к земле рядом с Марелом. Выстрел пробил ствол совсем рядом с его головой.       Марел был мертв. Испуганный, забрызганный грязью… и мертвый. Темная прожженная дырка в груди: такое маленькое отверстие — и в то же время смертельная рана.       — Монсеньор! — гаркнул Гермес откуда-то издалека. — У них гребаные пушки! Монсе…       — Прощаю тебе все… грехи и неосторожные желания, — Бастиан понял, что зажимает грязной ладонью рот, только когда почувствовал вкус земли. — Бессмертный…       Его ненадежное укрытие продолжали обстреливать, теперь — очередями. Бастиан откинулся на спину и неловко вывернул руку, чтобы взяться за эфес.       — …Император примет тебя…       Он уже понял, где скрывался враг, и решил, что будет делать.       — …у Своего Трона.       Бастиан выпрямился. Поле засияло снова, но глаза уже привыкли к вспышкам. Он перескочил через ствол, вытащил палаш из ножен полностью и устремился в сторону деревьев, где прятался убийца, оставляя лагерь позади.              

***

      Через два часа они стояли над семью телами. Лейтенант Стэнс, Сошет и Фибелл, трое кри… и Марел.       Ярость кри оказалась страшнее, чем Бастиан мог себе представить. Кухру-тари, словно одержимые, стремились растерзать тех, кто осквернил их земли. Их не останавливало то, что противопоставить лазгану нож — все равно что броситься на Астартес с палкой. Они видели врагов там, где йаны различали лишь тени.       — Это нилия-тари, — сказала Тифия. — Желтый Волк узнал их по раскраске.       Бастиан промолчал. Желтый Волк и его братья свежевали сейчас мертвых нилия-тари, сами подобные зверям. Он видел, как они срезали скальпы, и впервые осознал, что за «клоки шерсти» таскают кри на поясах. Однако любое осознание притуплялось сейчас болью, которая не должна была быть такой сильной. Но — была.       Он увидел эту раскраску вблизи, когда убивал кри, застрелившего Марела. Серые вертикальные полосы, пересекающие веки и продолжающиеся на шее. Обрывающиеся там, где тонкая и прочная сталь отсекла голову от тела.       Гермес и Аталанта тренировались, когда на лагерь напали. Они оба сожалели, что цепное оружие не возьмешь на Крыло, но если Гермес как будто владел всем, чем угодно, Аталанта чувствовала себя неуверенно с силовым клинком, который взяла в арсенале Делери. Она или била недостаточно сильно, или слишком сильно замахивалась, в общем, всегда была недовольна собой.       Гермес обучал ее так же осторожно и терпеливо, как Бастиана, и подначивал так же бесцеремонно.       То, что они кружились по небольшой поляне, спасло их. Нилия-тари сначала избавились от неподвижных целей — и лошадей. Хотя вряд ли кто-то встречал раньше кри с винтовкой в руках, они и из этого оружия стреляли метко. Их тактика говорила о желании вырезать всю группу быстро и надежно: они окружили лагерь, убили Молодую Сову и расстреляли лошадей, чтобы никто не мог сбежать.       — Мы нашли тех, кого искали, — добавила Колен. — Эти люди оскорбили Старика тем, что взяли в руки оружие. И они… отравлены.       Она имела в виду не только их вид: кожа была нездорового для кри серого оттенка, а кровь пахла гнилью.       Кто-то закрыл Марелу глаза. Точно не Бастиан. Воспоминания о том, как он совершенно безрассудно удалялся от лагеря, были подернуты туманом, но все же он точно не успел даже прикоснуться к лицу послушника.       Остальным укрыться было негде, простые палатки, сооруженные кри, не могли уберечь от лазганов. Тем, у кого под рукой не было стрелкового оружия, пришлось просто лежать и ждать, когда враги проберутся в лагерь, чтобы добить оставшихся.       Отстреливавшиеся погибли быстро. Чтобы выжить, пришлось навязать ближний бой нилия-тари — тогда еще неизвестным убийцам, прячущимся в промозглом вечернем лесу.       — Кри не могут «взять в руки оружие», — тихо поправила Кассандра.       Кажется, большую часть боя она пролежала под обрушившимся навесом. Она до сих пор не отряхнулась от земли, только поправила повязку, в какой-то момент опасно съехавшую в сторону. В опущенной руке она сжимала арбалет. Йаны делали для кри разные модели: тяжелые и миниатюрные, многозарядные и простые. Хвост Лисицы позаботился не только о Мареле, но и о ней, потому что ее новое оружие было дорогим и хорошим. Оно стоило бы несколько шкур на обмене. Но Бастиан сомневался, что она стреляла, а не пряталась, моля Императора о спасении.       — Откуда взять лазганы, если никто даже не подплывает с ними к Крылу? — продолжила Кассандра, потирая ушибленный локоть. Рукав куртки порвался, в прорехе виднелась ссадина. — Они могли только выменять их у нас.       Бастиан обернулся. Гермес прижимал к себе Аталанту одной рукой. Та стояла, накренившись, словно сломанное деревце. Не сопротивлялась и не прижималась сама, как будто ей было все равно.       Первый раз за много дней она обратилась к Бастиану сама — когда он вернулся в лагерь, и в бою они оказались рядом. В первом настоящем бою для него — а не стычке в переулке, где бандиты не столько хотели его убить, сколько — выжить сами. В первом настоящем бою для Аталанты — действительно, первом.       «Где Марел?» — спросила она требовательно, как будто обращалась не к исповеднику, но в то же время испуганно.       Тогда к ним подскочил нилия-тари — орущий что-то на своем языке, перемазанный серой краской и размахивающий ножом. Бастиан так и не ответил.       Взгляд Аталанты не был пустым. Он говорил: «Ты был рядом и не защитил его». Ее там не было, она не знала, был у Бастиана шанс или нет, но ее это даже не интересовало.       — Предатели, — процедила Тифия, и гневно ударила посохом оземь. Ее перевязь опустела — она еще не успела подобрать свои ножи. Печати чистоты с одной стороны были опалены прошедшим близко выстрелом кри. — С нилия-тари ведет обмен Приют Странников!        «Благородная сталь — для благородной крови», — он не вспомнил эти слова, когда отрубил нилия-тари голову. Не удивился необычно темному цвету крови, хлынувшей из обрубка. Даже не заметил гнойного запаха, почти сразу ударившего в ноздри.       — Нужно предупредить святую мать, — Колен покачала головой. — Проповедник Аббе…       Проповедник Аббе! Бастиан нервно взмахнул палашом, стряхивая смешавшуюся с дождем кровь. Все повернулись к нему.       Аббе, известный яростный сторонник классического понимания Имперского Кредо. Аббе, ответственный за поставки на Титаниду, родственник Таспаров, дважды отравивших Терпсихору.       «Курите свои трубки…»       — Я молюсь, чтобы святая мать еще не предприняла никаких действий, — Бастиан впервые подал голос с тех пор, как закончился бой. — У нее есть мой приказ ждать, и нарушит его она, только если так велит кардинал астра, — слова звучали, как будто произнесенные кем-то другим. Почему он так спокоен? — И надеюсь, что его высокопреосвященство остановит ее от опрометчивых решений.       — Что вы… — «несете», наверное, хотела сказать Тифия, но сдержалась, — имеете в виду?       Бастиан раздраженно взглянул на нее.       — Мы подозреваем, что некто в Приюте Странников предал Единственного Повелителя Человечества и осквернил эту землю. Вы верите, что кри сами попросили продать им оружие?       — Святой Император, конечно, нет! — воскликнула Колен.       — Значит, их подготовили к этому. Подтолкнули. Нужна кропотливая работа для этого, верно? Тогда у предателя есть союзники. Еретик, под видом миссионера подосланный в племя. Кто-то, кто может тайно переправить часть арсенала крепости на Крыло, — картина выстраивалась сама. Бастиан просто… говорил. — А теперь представь, Колен: эта мразь узнаёт, что заговор раскрыт. Что он сделает?       Она растерянно моргнула, и он удовлетворенно, зло улыбнулся. Сестры диалогус, может быть, и готовы сражаться… и, возможно, готовы действовать тоньше своих сестер из боевых орденов. Но даже способные трезво воспринимать веру кри, они остаются слишком… нетерпимыми к ереси.       Бастиан жил в мире, где ересью было — поднять глаза в небо. Он чувствовал себя невероятно терпеливым.       — Нилия-тари живут в глубине материка. Я не специалист по географии Крыла, но между ними и Приютом Странников наверняка живут и другие племена. Нельзя утверждать, что они не знают о… скверне. Но вот кухру-тари — не знали. И есть идеальное решение, как повернуть все Крыло против нас, — в горле вдруг пересохло. — Аббе просто нападет. И даже если это будет маленький отряд, мы сразу станем врагами верных Императору кри. Станем предателями в их глазах.       — Вы правы, исповедник, — признала Колен, сотворив аквилу. — Пусть Император убережет нас…       Бастиан все еще смотрел на тела. Было ощущение, что из шеи Молодой Совы вырвали кусок зубами.       — Пока святая мать скрывает, что исповедник Кот-ли пропал, пока мы ведем армию кри, а не йанов, еретики будут чувствовать себя спокойно.       — Феликс сказал, что готовится костер. Упоминал трубку мира. Если ритуал опирается на Песнь о Священном Дыме, то зло не дожидалось затмения. Оно уже здесь, — Тифия закрыла глаза. — Оно пришло вместе с теми, кто предал Его. Вместе с нами…       — Сестра, — оборвал Бастиан. — Не с нами. С йанами, да, но не с нами.       Марел все еще выглядел испуганным. Секунда, превратившаяся в вечность, как на пиктах, которые делала Кассандра. Как было бы легко, если бы воспоминание способно было ожить от одного взгляда на пикт. Или на тело. Горечь уже исчезла из горла.       Слуги Императора не сожалеют и не оплакивают погибших… они мстят. Они ненавидят. Проклятье, он привел сюда Марела! Его послушник был рожден, чтобы возиться с бумажками и подбирать правильные слова, а умер от выстрела культиста.       — Сколько дней до деревни нилия-тари?       — Около двух — если бы у нас были лошади.       — Пойдем пешком.       Тифия подняла бровь:       — Не лучше ли… собрать воинов кухру-тари? Исповедник, на нас напали один раз, и мы потеряли семерых. Император защищает нас, но мы должны и сами заботиться…       — Вот именно — напали! — вмешался Гермес, осторожно отпуская плечи Аталанты, словно боясь, что она упадет, и шагнул вперед. — Они, может, и психи-культисты, но самоубийцами не были! Если они не вернутся, чтобы рассказать о победе, а мы будем рассиживаться и ждать помощи, за нами пошлют еще, и еще! Отступим — и они будут готовы встретить нас во всеоружии!       Он говорил так громко, что Вайс и Шугарт, чудом оставшиеся в живых и сейчас обрабатывавшие раны в стороне, подняли головы. Гермес как всегда был неосторожен, но хотя бы не закричал о ритуале.       — Погода меняется. До затмения еще больше недели. Эти… кри тронуты скверной, значит, враг совсем близко… У нас есть время.       — Да не ссы ты! — огрызнулся Гермес. Теперь он стоял за правым плечом Бастиана, как обычно. И говорил немного тише. — Неделя до того момента, как эти уроды притащат сюда демона? Может, все-таки лучше пораньше прийти, а?!       На щеках сестры расцвели пятна: обвинение в трусости было оскорбительным, но ей придется удержать эмоции в себе.       Исповедник кивнул, окончательно утверждая план их маленького отряда. Он понимал Гермеса как никогда хорошо. Казалось, ненависть сейчас разорвет и его.       Этот мир существовал тысячелетия, защищенный от Великого Врага, и вот Империум отыскал его. Вернул его. И допустил распространение грязного культа по святой земле.       Тифия права. Они сами принесли зло.       Приближался Желтый Волк, старший воин кухру-тари. Он еще не знал, о чем попросит его Бастиан. Дети Бобра закончили раздирать тела врагов, как требовал их обычай, и, должно быть, собирались оставить внутренности энки. Но тела придется сжечь — будет непросто заставить кри отступить от традиций, но об этом пусть позаботятся Сестры.              

***

      Ритуал погребения от племени к племени выглядел по-разному, но главной оставалась суть: тела не должны гнить в земле, они должны подняться к солнцу. Однако кри не кремировали мертвых, хотя именно это предположение казалось Бастиану логичным. Они отдавали тела Старику иначе…       …и это занимало куда больше времени, чем сооружение костра.       Бастиан стоял в стороне, глядя на то, как выжившие кухру-тари скрепляют между собой ветки, мастеря своеобразные носилки.       Он перестал чувствовать холод. Кровь еще стучала в ушах, хотя битва закончилась давно. Он прочитал молитву над телами, но так и не обратился к остальным. Он думал о культе, который смог поработить самых преданных верующих, и о том, что стояло за этим культом. Десятилетия обмана, страшная ошибка Экклезиархии, не заметившей, что верность одного из ее слуг пошатнулась…       Тихая Птица, самый опытный из охотников кухру-тари, поклялся бежать без отдыха, пока не найдет ближайший отряд своих братьев. Тогда те тоже смогут разослать гонцов, и армия кри действительно соберется. Но придет ли она вовремя? Осталось ли вообще время?       Несмотря на то что их братья тоже погибли в бою, кухру-тари шумно радовались — как сказала Колен, тому, что Слышащего йанов защищает сам Старик. Для них было честью сопровождать его дальше. Свет, у которого нет источника, для кри не мог быть технологией. Никаких злых духов, запечатанных в маленькую коробочку на поясе исповедника…       — Это варварство, — Аталанта сжимала кулаки, — тела будут гнить под дождем! Их растащат птицы!       — Это священный обычай, — поправила Колен.       — Пусть своих мертвых так хоронят! — воскликнула она в сердцах. — Не наших!       — Будет так, как решил исповедник, — прервала ее старшая сестра.       Кри складывали тела на носилки и поднимали их на деревья. Бастиан не сразу поверил, когда Тифия перевела ему слова Желтого Волка. Тот хотел отдать должное погибшим в бою храбрым воинам йанов. Облегчить их душам путь к Старику. Отказав, Бастиан, быть может, и не оскорбил бы кухру-тари, но точно не заработал бы их уважение.       Эти дикари были единственной надеждой все-таки дойти до конца. Согласие Бастиана было всего лишь символическим жестом, частью дипломатической игры, которая на Кри выглядела совсем не так, как на Терпсихоре. Однако уступки на любой планете будут уступками.       Кри закрепляли носилки на большой высоте, между ветвями, не используя веревки. Те сгниют быстрее, чем тела. Тифия рассказала о целых участках леса, отведенных под подвесные «кладбища», но место на самом деле было не так важно. Где бы ты ни пал, пусть товарищи поднимут твое тело ближе к солнцу — остальное не важно.       — «Не заботься о своей смерти, заботься о том, что будет после нее», — процитировал Гермес и покачал головой. — Нет, я вот так подыхать не собираюсь. Проследите, чтобы меня сожгли.       — Прослежу.       — А, ну, то есть вы уверены, что меня переживете? — присвистнул тот. — Хороший настрой!       «Я клянусь быть стражем веры, пока Он не призовет меня», — вспомнились Бастиану слова клятвы.       — Должен пережить, — только и ответил он.