***
Они выросли из-под земли: сначала показалось — мускулистые, после прояснилось — раздутые до нечеловеческих размеров. Земля под ногами разверзлась, и они с утробным ревом вырвались наружу, с легкостью раскидывая членов отряда. Бастиан упал, грязь хлюпнула под ним — как будто кто-то всхлипнул от смеха. С кри, опухшего, облысевшего, стекала грязь и темная густая кровь. Бастиан выхватил палаш, поднимаясь. Культист развел руки, словно собирался обнять исповедника, и распахнул пасть. Челюсть повисла, удерживаемая истончившимися полосками кожи. Он разлагался на глазах, но неумолимо приближался. Глаз у него не было, зато широкие крылья носа подрагивали — он шел на запах живого человека. Бастиан видел еще не меньше трех распухших мертвецов за ним. Один обхватил Шугарта и прижал к себе. Тот отчаянно колотил врага, но кулаки только сбивали тухлое мясо. Оно облезало легко, порченая кровь брызгала во все стороны, но враг продолжал вжимать Шугарта в свое огромное пузо, пока от давления не взорвался сам. Крик Шугарта повис в воздухе. А сам он повис на вывороченных наружу ребрах скелета, оставшегося посреди разлетевшихся останков. Восставшие из земли трупы! Нилия-тари осквернили землю, и она породила это. Противник взвыл, когда его удар встретился с сопротивлением поля, но вспышка света не ошеломила его и не напугала. В ноздри Бастиана ударила невыносимая вонь, желудок скрутило, и он невольно остановился, не в силах справиться с тошнотой. Против такого оружия розариус бессилен… Бастиан потерял всего несколько секунд, но когда выпрямился, враг был уже совсем рядом. Посох сестры Тифии снес мертвому кри полголовы. Та распалась на части так легко, будто кости черепа были мягкими, как масло. — В моих руках — Твоя сила, — Тифия развернулась раньше, чем Бастиан успел поблагодарить ее. В защите не было нужды, но чем меньше ударов принимает поле, тем больше шанс избежать перегрузки. В прошлый раз на восстановление ушло несколько дней, — в моих словах — Твоя воля! Мои победы — во имя Твое! Бастиан рассек все еще стоящему на ногах мертвецу грудь, месиво внутренностей вываливалось и вываливалось, пока тот раскачивался, словно их было в нем в избытке. Он извергал их, пока на костях не осталась лишь обвисшая кожа. — Бессмертный Император! Пусть я стану штормом, — Бастиан все еще чувствовал горечь желудочного сока на губах, — который сокрушит врагов, оскверняющих Твой взор! Еще один труп с омерзительным хлопком взорвался, забрызгав кухру-тари кровью. Они затерли лица — кожа легко отслаивалась и слезала — завыли и вскоре упали на землю. Кухру-тари гневно кричали что-то на своем языке, сестры синхронно читали литанию. Земля продолжала вспучиваться и рождать неповоротливых мертвецов. — Убивайте их, пока не успели подняться! — крикнул Бастиан, глубоко вонзая клинок в очередной грязевой волыдрь. Аталанта и Гермес двигались вокруг одного из монстров. Тот, словно персонаж детской игры, пытался поймать то одного, то другого, но отвлекался на каждый новый удар. Когда Аталанта доставала его, он бросался к ней, а Гермес оставлял на жирной спине новый рубец. Враг оборачивался — и получал удар от Аталанты. Но, в отличие от живых противников, эти не уставали. Приближаться было опасно, но и вымотать его едва ли удалось бы. Бастиан попытался отыскать взглядом Кассандру, но она будто провалилась сквозь землю. И это, возможно, не было фигурой речи. Земля под ногами задрожала снова. Бастиан ударил по ней, вспарывая почву и вырывая гнилые корешки, и собирался шагнуть дальше, но волдырь продолжал расти и расти. Рука с распухшими пальцами, возникшая прямо под ступней, схватила Бастиана за лодыжку. Он отсек ее, но все равно упал — и сполз по скользкой земле в сторону. Рана не задержала монстра: он разогнул спину, поднял голову — обе головы, ту, что болталась на сломанной шее, и ту, что торчала из груди — и жуткий рев заставил весь отряд вздрогнуть. Одну руку мутант потерял, но еще три у него осталось. Одна из них заканчивалась не пальцами, а стальной булавой, еще одна сжимала копье, оружие нилия-тари. Оно казалось миниатюрным в огромной лапище, втрое больше человеческой ладони. Этот враг как будто был слеплен из двух огромных болезненно раздувшихся тел. Где заканчивалось одно и начиналось другое, было не разобрать. Бастиан оперся рукой о дерево, сдирая пальцы о жесткую мерзлую кору, и шагнул обратно. В бою, как оказалось, не существовало ни изящных приемов, ни подлых. Убей врага, пока он не добрался до тебя, любым способом. Бастиан увернулся от булавы и попытался подобраться к монстру ближе. Он был вдвое выше других — и стоял крепче. Массивное тело, колышущееся с каждым шагом, удерживали три толстых ноги. — Добивай, малая, — Гермес оставил меньшего противника Аталанте — и подскочил к тому, что покрупнее. Бастиан невольно замер, завороженный жутким зрелищем. Тело мертвеца перекручивалось, кожа растягивалась, расползалась… С живота голова переместилась на спину, чтобы извергнуть на Гермеса поток зловонной рвоты. Он ответил руганью вместо молитвы, но Бастиан хорошо расслышал в голосе боль. Первая, безвольно висящая голова все еще смотрела на исповедника мутным, мертвым глазом. Руки врага выворачивались так, словно не было плечевых суставов. Он бил обоих — копьем целил в Бастиана, булавой крошил Гермеса, но иногда разворачивался с поразительной для такого увальня скоростью. Поле сверкало все чаще, принимая на себя удары, но несколько раз Бастиан все же не удерживал равновесие и поскальзывался на мокрой рыхлой земле. Чего точно не учитывали на тренировках Бастиан и Гермес, так это возможности, что враг будет выше втрое, сильнее вдесятеро, бить тремя руками, а не двумя, и вовсе не заботиться о защите. К нему не удавалось даже подойти. С появлением более мощного создания мертвецы будто стали действовать обдуманно. Они оттесняли остальной отряд от исповедника и его телохранителя, принимая на себя все больше ударов, но не позволяя помочь тем, кто остался наедине с огромным монстром. — Император ведет нас, — копье вонзилось в дерево в сантиметре от плеча Бастиана. Он схватился за склизкое древко и, опираясь на него — устоять было непросто, — сделал выпад. Кожа твари была толще и крепче, чем у прочих, палаш оставил только царапину. — Император защищает нас… Монстр рванул копье на себя, с треском выдирая его из дерева. Бастиан не успел отпустить древко и оказался оторванным от земли. Враг легко удерживал его на весу, и это был шанс. Он нацелил острие клинка в расплывшееся лицо, бывшее когда-то лицом кри, и разжал пальцы, которыми цеплялся за копье. — Пусть Твой свет падет на нечестивых и извращенных… Клинок вошел в пасть и вспорол горло. Слезы невольно брызнули из глаз, когда Бастиан вдохнул вырвавшуюся из раны вонь. Всем телом он давил на эфес, съезжая по жирному животу вниз. — …чтобы мы увидели их — и очистили их! Мутант затрясся, пытаясь сбросить его, и рука соскользнула с эфеса. Бастиан отлетел далеко в сторону. Поле вспыхнуло, и тело ощутило лишь слабый удар. Император уберег снова… — Катись в варп! — заорал Гермес с надрывом. Бастиан не мог увидеть его за жирной тушей, но услышал хруст, с которым ломаются кости. Ярость заставила сердце биться чаще, но одна только ярость не могла поднять на ноги. Нужны были еще силы — и равновесие, чтобы устоять на грязи. Кровь не хлестала из разрубленной головы, а вываливалась темными сгустками и сползала по складкам бледно-лиловой кожи. Но вторая голова еще была цела — и монстр продолжал бить того, кого видел… Булава взлетела и опустилась снова. Свободной рукой монстр схватил Гермеса, поднял, и тот вдруг показался непривычно маленьким. Пытаясь высвободиться, он насквозь пронзил ладонь мечом, но мутант не чувствовал боли, рана для него ничего не значила. Враг насадил Гермеса на копье, будто наживку на крючок. — Нет! — крикнул Бастиан, пошатнувшись, и беспомощно сжал кулаки. Мертвец метнул копье, пришпиливая Гермеса к дереву, и, покачиваясь, медленно переступая с ноги на ногу, начал оборачиваться к исповеднику. В этот миг последняя его голова разорвалась от арбалетного болта, влетевшего в череп. Туша издала сиплый рев и рухнула, окатив Бастиана напоследок ливнем грязи.***
Гермес сжимал рукой древко копья. Чуть выше броня превратилась в месиво, расплавленная кислотной рвотой и раздробленная ударами булавы. Крови было немного, но пошевелиться Гермес не мог. Он высоко держал голову и пытался улыбаться. Выглядело жутко: яд, извергнутый мутантом, попал на кожу, и та слезала, как будто скальп отслаивался сам под тяжестью волос. — Меня предали собственные ребра, — посетовал он сдавленно, когда Бастиан сел рядом с ним. — Могу… посчитать все… переломы… — он с трудом перевел дух. — Хорошо, что с нами нет врача. А то уже ныл бы, что у меня осталось пять минут… на исповедь… Бастиан молчал. С отрешенным скепсисом он подумал, что врач здесь и вправду не помог бы. А уж тем более бесполезна их походная аптечка, которая и так уже порядком полегчала. Правда, кри не брали у йанов лекарства и покрывали свежие рубцы и ожоги вонючей массой, которую таскали с собой в небольших шкатулках. Они потеряли почти половину отряда. Еще четверо кухру-тари, Шугарт и Вайс были мертвы, Аталанта и сестра Колен — ранены. Бастиан ненавидел себя за то, что почти не пострадал. Великая честь носить розариус ставила его на ступень выше их, но… Он не хотел никого терять! Аталанта вытащила шприц и капсулу из маленького контейнера и собиралась уже разломить ее, чтобы ввести Гермесу обезболивающее, когда он фыркнул: — Ты бы еще… забинтовать меня попыталась… Принеси лучше мою сумку… там… есть кое-что получше. Ей оставалось только выполнить его просьбу. Он слабо потянулся левой рукой за флягой, которую она вытащила, и потряс ею: — Местная… кстати. Делают… из каких-то… колючек… Малая, ты… иди, — он встретил ее обиженный взгляд и покачал головой. — Мне нужно перетереть с монсеньором за мою… загробную жизнь… Бастиан помог ему отвинтить крышку. — Ты, это… главное, меч не бросай. Монсеньор… не такой плохой фехтовальщик, может… научит чему… Аталанта нерешительно пятилась, закусив губу. Ей стоило бы промыть собственные раны, а не пытаться делать инъекции. У нее руки дрожали, как и губы, как и слезы в глазах. Бастиан молча кивнул Тифии. Та взяла Аталанту за плечо, вынуждая идти быстрее, и хотя послушница вырвалась, вернуться не попыталась. — Я сейчас буду… болтать, — Гермес застонал, когда сделал первый глоток. — Очень много… пока не сдохну. Как будто меня полевой суд допрашивает. Потерпите? — Говори все, что хочешь, — тихо ответил Бастиан. — Я служил в Сто Десятом Лернийском пехотном. Забрали… прямо из банды, под раздачу попал… Продержался год. Две зачистки… Мы с парнями немного барыжили лхо, перебивались. Перед очередной высадкой решили: катись оно все… Бежать собрались втроем. Я, Зеленый и Сайтр… Свалили на нижние палубы… После возвращения с боев пропавшим гвардейцам не удивляются… Скрывались на корабле, питались отбросами, и так еще месяцев семь. Сайтр попался, сдал нас… облавы пошли… Потом я убил Зеленого. Он начал плакаться, что комиссар… найдет, приставит к стенке, я… его зарезал и подбросил тело к очистительным системам. Взорвал вентиляционный люк… — он хрипло усмехнулся. — Начальство решило, что мы подрались и поубивали друг друга. Что меня перемололо там… Он закашлялся, на губах проступила кровь. Хватка на копье ослабла, но голос стал тверже, словно Гермес набрался решительности: — На первой же планете я обобрал одного техника и выбрался. Дальше… деваться было некуда. Император послал мне толпу паломников, которые ждали своего шаттла. Я едва успел умыться и достать приличное шмотье. Еще два трупа, — он отогнул пальцы и едва не выронил флягу, — к тому количеству, что… считать бесполезно… Бастиан привалился к стволу рядом. Можно было даже не бояться змей: жизнь оставила эту землю. Жужжание насекомых стало жадным, они предчувствовали пир и кружили над Гермесом. Он поежился. Грязь быстро въелась в одежду, застыла; если постучать сутаной по дереву, получится… громко. — Я смешался с паломниками. Они летели в диоцез Скарата… Мне было даже не интересно, где это. Далеко — это главное. Я держался особняком… Реши я завести пару знакомств, выдал бы себя сразу… Там все мечтали увидеть святые храмы… как одержимые. Я… шатался один, ну, где можно было… В конце концов, услышал, что скоро корабль подойдет к Титаниде. Собирались отправлять какие-то грузы, что-то вроде… Я решил, что лучше уж с грузами, чем с толпой верующих. Я к тому времени прятался виртуозно… А когда вылез наружу… — Гермес отхлебнул снова. Часть пролилась мимо рта, попала на раны на груди, и он захрипел, стискивая зубы. — Когда… вылез, оказалось, никакой это не святой мир. Все ходят… с хмурыми мордами и ноют, что им не видать прощения. Я думал сначала, что с ума сойду. Бастиан невольно улыбнулся. — Потом привык. Спустился пониже, нашел хорошую банду… Босс была нормальная тетка, мы притерлись… Я вроде как снова дрался, но хоть за деньги хорошие… — Как же ты попал в рабство? — А! — лицо Гермеса скривилось в гримасе, едва ли напоминающей усмешку. — Мы прокололись. Напортачили с каким-то дельцем… и Корвины повернули против нас Театр. Я в подробности не вникал… До сих пор не знаю, почему Театр меня взял, а не еще кого… Может, я под руку попался, или я просто не местный, недолго был с бандой, мог расколоться. В общем, они меня прижали… Или я им сдаю своих, они проникают по-тихому, вырезают, кого надо… или гробят всех, кого видят. В нашем секторе… столько сброда жило. Мне вроде как и плевать на него было… Но меня бы тоже грохнули, я и решил поторговаться… Говорю, мол, хотите, чтобы я помогал — вербуйте и платите. — Наглец, — прошептал Бастиан. — Да я чуял, что им и не хотелось убивать там всех. Я тогда не верил в эту чушь… Театр заботится о Терпсихоре, конечно! — он сплюнул кровь снова. — Думал… просто крупная рыба тут, вот все и трясутся… — Ты работал на Театр? Трупный запах не мог прогнать даже ветер. Сжечь этих мертвецов они не смогут — слишком близко к деревне врага. И сдержать обещание, данное Гермесу два дня назад, он тоже не сможет. — Ха, монсеньор! В Театре бывших не бывает, — он заулыбался снова, слегка поворачивая голову, чтобы встретиться с Бастианом взглядом. — Я и не думал, что… что мне понравится. Такие, как я, там не в чести. Задерживаются идейные, остальных — в сброс, — скорее всего, он выразился буквально: самый надежный способ избавиться от человека в Терпсихоре — это скинуть его в вентиляционную или тепловую шахту, пронизывающую весь город. Тело никогда не найдут. — Но я решил рискнуть. Потолкался там… послушал… имен не скажу, а то… после смерти достанут. — И не нужно. Бастиан засомневался на мгновение. Возможно, стоит потребовать имена. Если Гермес — агент Театра, то «работу» он получил не случайно. Была ли это инициатива Сайары? Стала ли она уже тогда Танцующей с Тенями? Планировала ли брак с Валеном? Имена могли бы дать зацепки в будущем, но… Гермес тратил последние минуты жизни, чтобы рассказать правду. Мешать ему — мелочно и… бессмысленно. — Я, знаете… тогда не сильно… того… молитвы, службы, — это легко было представить. — Император защищает только достойных, я и не надеялся… Дезертир, предатель, убийца. Но в Театре… у них все такие были. И они верили, что Бог-Император… что Он дает им шанс, — он замолчал, и Бастиан с тревогой взглянул на него, опасаясь, что тишина означает смерть. Но Гермес продолжил: — Я поверил — вдруг, и правда смогу доказать Ему, что еще не совсем… гниль поганая. Эти ребята… до смешного… считали, что даже если их Арбитры запытают, они вроде как все равно… ради Императора… ради Терпсихоры. Его речь стала совсем невнятной. Бастиану пришлось наклониться, чтобы разбирать слова. — Я несколько лет проболтался там… пока они не приняли меня, как своего. Гладиаторские бои — просто прикрытие… Я понял, что меня к чему-то готовят: заданий меньше, боев на публику больше… Известность, чистая история… документы… я стал терпсихорцем официально. А потом меня проинструктировали… Стань священником и охраняй одного маркиза. Священником, ну? Я… никогда так не смеялся… Бастиан облизнул губы. Имело ли все это значение теперь? Будь Гермес кем угодно, хоть правой рукой Танцующей, здесь, на Кри, Театр — пустой звук. Несколько недель назад Бастиан был бы взволнован: агент Театра Теней сопровождал его повсюду, обеспечивал его безопасность… Но сейчас он слушал другую историю: о том, кто не знал, как исправить свои ошибки, но искренне этого хотел. Гермес не стал титанидцем, что бы ни говорили его документы, но он действительно был виновен, в отличие от многих жителей планеты, и он нашел спасение в еретической — с официальной позиции Экклезиархии — секте, наследующей якобы жившей три тысячи лет назад ученице святого Скарата. Но именно это привело его в истинную Церковь. — Паршиво, да… я вам все время лгал, — Бастиан собирался возразить, но Гермес слабо дернул лежащей рукой, расплескивая содержимое фляги. — Я хотел искупить грехи… и хочу, варп сожри этого… этого… — Ты это сделал, — Бастиан осторожно коснулся его плеча. — Да? Я бросил вас… на планете дикарей… которые хотят призвать… демона. Посмотрел бы я… как вы надерете ему зад. — Мы не выбираем смерть. Но мы выбираем, за кого сражаться, и ты оказался на верной стороне. — Не все так думали, — голова Гермеса свесилась на бок. Остатки сил его покидали. — Те люди в переулке, — вспомнил Бастиан. Они стали для него невероятно далеким прошлым, — ты сожалеешь об их смерти? — Они… из моей старой банды… живучие, суки… Нашли меня. Как уцелели вообще? Ласка сказала… на много лет залегли… Они были последними, кого я предал. Бастиан встал на колени и помог Гермесу сложить руки на груди. С флягой он расстался неохотно. — Император прощает тех, кто своими делами доказывает верность. Ты исправил совершенные ошибки, Гермес. И ты будешь у Золотого Трона… — Скажу что-нибудь не то, — едва шевеля губами, ответил Гермес, — и Марел меня отругает… снова. — Да, — тихо согласился Бастиан. — Выведи… девчонку… Знаешь, на Лерне… у меня дочка была… — Выведу. Гермес тихо выдохнул, и Бастиан уже поверил, что смерть все-таки избавила его от мучений, но тут окровавленные пальцы снова сжали его руку. Взгляд был мутным, расфокусированным. — Вернешься домой… будь осторожен. Театру что-то нужно от тебя. Он прислал… Недоговоренная фраза повисла в воздухе. В стороне молча ждали Сестры, кухру-тари, Кассандра, Аталанта — но Бастиан отчетливо осознал, что остался один.***
Желтый Волк жестикулировал так, что Бастиан опасался: сейчас он получит от кухру-тари в челюсть. Колен передала ему слова исповедника: мы не будем останавливаться. Не будем хоронить мертвых. «Святая земля или проклятая, ты не можешь оставить их гнить», — говорил старший воин, нависая над исповедником. Бастиан молчал. Он приказал — и они все должны повиноваться. Это привело в ярость не только кухру-тари, но и Аталанту. Гермес остался у корней дерева, Бастиан с трудом выдернул копье, но менять положение тела не стал. Только поднял голову, чтобы закрытые глаза будто смотрели в небо сквозь веки. — Ты говорил, деревня нилия-тари рядом. Пошли своих людей вперед. Мы будем двигаться дальше, — Бастиан выдержал взгляд разъяренного Желтого Волка, а после прошел мимо. Вряд ли уверенной походкой: земля под ногами оставалась скользкой. Желтый Волк пробормотал что-то, и сестра Колен сокрушенно покачала головой: — Вы зря отвращаете от нас наших единственных союзников, исповедник. — Скажи, что, когда небо станет голубым, мы вернемся за ними. «Когда станет…» Он не должен допускать даже в мыслях, что их поход окончится неудачей. В груди выло отчаяние, и Бастиан пытался прогнать его молитвой, но слова еще никогда не казались такими пустыми. Они все еще живы, значит, Император не оставил их. Не всех.***
Желтый Волк поднял руку, и следовавшие за ним йаны остановились. Тихий свист будто бы проник под кожу, заставил вздрогнуть, выпрямиться, схватиться за оружие. На этих холмах, между черными мертвыми деревьями, в сплошной колючей стене кустарников, птиц больше не было. Посвистывать могли только люди. Желтый Волк ответил такой же нежной и негромкой имитацией трели. Он был насторожен, но еще не вскинул заряженный арбалет. — Тана-тари, — сказал он, оборачиваясь к исповеднику. — Кухру-тари а. — Слава Императору, — выдохнул он. Рядом с ним повторила эти же слова Колен. Она опиралась на посох, даже когда стояла. С тех пор, как живой мертвец выдрал зубами кусок мяса из ее бедра, она хромала. На то, чтобы промыть и перевязать рану, ушел последний флакон антисептика. Сестра держалась невозмутимо, но Бастиан слышал, как неровно она дышит. Он все ждал, когда Желтый Волк скажет, что они задерживаются из-за медленной Дочери, однако не могли воздать почести мертвым… Но, кажется, кухру-тари не разбрасывались воинами. Даже ранеными. Или просто — не в таком положении… Из полумрака, словно тени, отделяющиеся от деревьев, выходили воины кри. Бастиан заметил Тихую Птицу, кухру-тари, отправленного за подмогой, но не сразу узнал Красного Жука, зато тот сразу направился именно к исповеднику. Традиционное приветствие Бастиан уже выучил. Возможно, говорил он не идеально, но Красный Жук — каким он казался здоровым, сильным и… чистым по сравнению с членами маленького отряда Бастиана! — все равно взглянул одобрительно, прежде чем заговорить. — С ним еще двенадцать воинов, — сказала Колен. — Их привел Тихая Птица. Они послали за другими отрядами, передать, чтобы те скакали на земли нилия-тари изо всех сил. Еще они оставили коней на опушке в двух километрах отсюда, чтобы не попасть в засаду. Бастиан и не думал, что когда-нибудь так обрадуется коням. — Его кровь горит от ненависти к тем, кто предал Старика, — добавила Колен. — Передай, что и наша — тоже. И… я надеюсь, у них есть питьевая вода.***
Каждая ночь могла стать последней по многим причинам, и эта тоже. Во-первых, если завтра их нагонят хотя бы еще три-четыре отряда, они нападут на деревню нилия-тари. Желтый Волк и Красный Жук разослали лазутчиков, чтобы они подстерегли и направили лояльные — странно было применять это слово к кри — отряды в нужном направлении. Во-вторых, нилия-тари все еще превосходили их числом и могли напасть сами. В-третьих, зло уже было разлито в воздухе над Крылом, оно жило в земле, и в любую секунду священный мир мог погрузиться в хаос. Зло — это не только мутанты, поднятые вопреки воле Императора мертвецы. Зло — это лицо, сотканное из ядовитого тумана. Щупальца, способные пронзить человеческое тело, но неуязвимые для оружия. Зло — это голос, пробирающийся под кожу, смех, сбивающий с толку. Страх, заставляющий веру слабеть. Лагерь разбили на склоне холма, который не просматривался со стороны деревни. Сюда кухру-тари, вернувшиеся из разведки, привели отряд. Нилия-тари, утверждали они, бродят по своему лагерю, как неприкаянные. Они расставили часовых и сложили огромный костер между хижинами, но их воины не прочесывали округу, и это удивляло Детей Бобра. Однако, решили они, нилия-тари надеются на «грязную землю» и не беспокоятся — а зря. Бастиан не думал, что культисты беспечны. Они наверняка сосредоточены на подготовке к своему грязному ритуалу. Палатки были бы слишком заметны, поэтому кри соорудили навесы из шкур и веток, чтобы спастись от холодного дождя. На страже остались Тихая Птица и Орлиное Небо, воин тана-тари: здесь, близко к лагерю врага, от тех, кто знает военные уловки противника и хорошо ориентируется в темноте, больше пользы, чем от йанов. Свежие силы, влившиеся в их отряд, подняли боевой дух. Впервые Бастиан видел, чтобы сестры засыпали так спокойно и легко. Но сам он заранее знал, что не заснет. Он лежал, слушая, как шуршит дождь по натянутым шкурам, и повторял про себя боевые молитвы. Когда он услышал шаги, то сразу понял: это не кри. Те не производили столько шума, однако тот, кто хотел подобраться к Бастиану поближе, пытался красться. Трава зашуршала совсем близко, и Бастиан открыл глаза. Аталанта отшатнулась и застыла, ошеломленная тем, что он проснулся. Было не очень хорошо видно, что именно дергается в ее руках, но это явно были не четки… Он моргнул, привыкая к темноте. — Хишерта, — губы высохли. Сегодня воздух стал таким, что трудно было дышать. Он почувствовал, как рвется тонкая корочка. — Хвост Лисицы научил тебя ловить их? Я думал, что ты вызовешь меня на поединок, если дело до этого дойдет. Она смотрела зло и одновременно растерянно. Бастиану показалось, что она сейчас убежит, но она осталась. — Ты хорошо подумала, Жозефина? — продолжил он едва слышно. Гримаса ненависти сменила выражение испуга. — Ты… безумец… и ты не должен жить! Она шипела так же негромко, опасаясь, что часовые заподозрят неладное. Они не понимают ни слова, но тон не скроешь. Со стороны не происходило ничего странного: одна Слышащая говорила с другим, со своим наставником, у которого и должна искать совета, чтобы справиться с тревогами. Ни Тихая птица, ни Орлиное Небо не заподозрили бы, что она собирается причинить Бастиану вред. Она держала змею у самой головы, а хвост затолкала в рукав, чтобы не извивался и не привлекал внимания. Она ведь давно тащила ее с собой — в рюкзаке, должно быть… Хвост Лисицы успел научить ее ловить змей, так? Это, наверное, было очень рискованно, но Аталанта все спланировала. Просто нужный момент никак не подворачивался. От удара врага, от падения, от выстрела розариус спасет. Но что протянутую дружески руку, что неторопливо скользящую в постель змею поле не остановит. — Почему… ты не кричишь? — Аталанта говорила сквозь зубы. — Сестрам нужно выспаться, — он продолжал смотреть ей в глаза. — И потом, ты же успеешь мне ее подбросить, правда? Не хочу проверять, чем это закончится. — Сестры не проснутся, — заверила она, вздергивая подбородок. — Немного снотворного на ужин. Не стоило оставлять мне лекарства! Она пыталась похвастаться тем, что все продумала. Если кри не в чем ее подозревать, то Тифия и Колен давно косились на послушницу с сомнением, что она вообще достойна своей рясы. Бастиан успел заметить, как чутко они спят. Но теперь они точно не проснутся из-за этой возни. — Ты — член моего отряда и моя послушница. У меня нет причин тебе не доверять. Ее руки затряслись еще сильнее. Она сейчас или случайно разорвет свое оружие надвое, или все-таки выбросит, и… Но Аталанта ждет, потому что знает, что ошибается. Ей просто нужны доказательства, подтверждение ее неправоты: что-то, что заставит ее не выполнять задуманный план. Раз она зашла так далеко именно сейчас, она совсем растеряна. — Ты… ты завел нас сюда! — в голосе дрожали слезы. — Нас ведет Бог-Император. — Чушь! — отчаянно выдохнула она и испуганно вздрогнула. — Ты… думаешь, что ты избран! Такой… отвратительно… гордый! — она сглотнула. — Марел умер, Гермес… тебе плевать, ты просто… тащишь нас вперед. Тебя… ничего не трогает! Ты одержим! «Я виноват во всем, что сейчас происходит, — подумал он, отводя взгляд. — Это не ее ошибки, это мои ошибки…» — Я жалею даже о том, что нам приходится спать, — проронил он негромко. — Ритуал… — У святой матери есть армия! Настоящая армия! — Аталанта стиснула зубы, наклоняясь вперед. — Не дикари с луками и ножами! Но нет… ты же гребаный Вален! Ты должен стать тут героем, да? Раз тебе на Титаниде не дали разойтись! Бастиан не понимал, сердиться ему или смеяться. Аталанта пережила больше, чем способен вынести любой семнадцатилетний послушник. Она нуждалась в руке, на которую можно было бы опереться, а Бастиан только тянул ее за собой, и вот… Он попытался сесть. — Не шевелись! — испуганно воскликнула она. — Не… не двигайся! — Бросай, — он пожал плечами. — Ты же собиралась просто подложить ее мне, да? Досадная случайность, трагическая смерть… что ты хотела сделать, если ничего не получится? Зарезать меня? — Замолчи… — дыхание ее выдавало. Она сдерживалась, чтобы не всхлипнуть. — Прежде чем ты что-нибудь предпримешь, я должен рассказать тебе. Марел тебя не выдавал, я заплатил Театру за твое имя. А тебя взял с собой, потому что это причинило боль твоей семье. Я не думал, что мы отправимся в пекло и останемся вдвоем. У тебя немало поводов меня ненавидеть, поэтому я не кричу, — он приподнял голову. — Я не… ты убил всех нас! Ради своих… амбиций, — она наконец-то заплакала. — Я все видела! С того момента как демон тебя позвал, ты так и бежишь к нему!.. Брови невольно поползли вверх, холодок пробежал по спине. Даже… так? Марел был прав, она легко смешивает факты и свои домыслы, личные обиды и священный долг. Она хочет услышать оправдания, потому что они укажут на вину. И она хочет, чтобы он все объяснил… — Перед смертью Марел пытался предупредить меня о том, что ты хочешь сделать. Я все ждал, когда ты решишься. Хотел узнать, что ты скажешь… — Марел ничего не знал! — ее голос стал опасно громким. Она могла привлечь внимание, которого Бастиан не хотел, и он невольно шикнул. Она захлопнула рот и даже обернулась по сторонам. Можно было бы выстрелить сейчас. Или просто ударить ее, сбить с ног. Она могла бы стать жертвой собственноручно пойманной змеи… — Он был сообразительным и беспокоился о тебе, — мягко продолжил он. — Он пошел за нами, потому что хотел остановить тебя. Так что можно было бы сказать, что ты его убила… — Молчи… — …но это была не ты, — Бастиан тоже чуть повысил голос. — Его убили культисты. Я хочу, чтобы ты отпустила змею и выспалась, потому что завтра, если Император пошлет нам помощь, мы будем мстить за преданную веру и за всех наших мертвых. Аталанта тяжело дышала. Приходилось сдерживаться, чтобы не смотреть с тревогой на ее пальцы. Хватка слабела, а зажатая в ней змея шипела как будто отчаянней. Эдак и часовые поймут, что что-то не так. — Я не прошу прощения, — Бастиан медленно сел. Аталанта не шевельнулась. Ее плечи мелко вздрагивали. — Бог-Император решит, какие из моих ошибок заслуживают наказания. Но ты не должна переходить черту. Мы оказались на одной стороне, и она очень… малочисленна. Поперек ее лица тянулся шрам. Аталанта была юной, но хорошей мечницей. Гермес не зря ей гордился. — Я не предаю Его… — прошептала она. — Это твоя вина… во всем, что происходит… Исповедник Кот-ли ушел намного раньше, чем «Незапятнанное Благочестие» вышло из варпа. Но все же причины обвинять наставника у Аталанты были. Он показал себя нерешительным и самонадеянным. Он, привыкший выискивать верные подводные течения, лавировать между дворянскими домами, решил, что полумерами можно обойтись и здесь. Обстоятельства требовали решительности, а ему ее не хватило. — Не бойся. — Я… не могу, — она упала на колени. — Святой Император… я не могу… Он осторожно протянул руку и коснулся плеча Аталанты. — Я призываю Бога-Императора в свидетели: я хочу только остановить зло. Я знаю, что и ты… хочешь этого. Я виноват перед тобой, но не перед Ним. Сочтемся, когда победим. — Почему я верю, что вы не лжете? — тихо спросила она. — Почему я… «Я не знаю, почему все мне верят», — растерянно подумал Бастиан. — Потому что это правда, — сказал он слова, которые должны были прозвучать. — Иди, выпусти змею подальше от лагеря и подожди меня снаружи. Помолимся вместе. Он не верил, что Аталанта послушается, но она же все поднялась — и выскочила из-под навеса. Он едва не довел ее до предательства. Немудрено, что она увидела в его действиях не осторожность, а тень лжи. Он боялся все это время, а какой исповедник пустит в сердце страх? — Можешь спокойно дышать, — сказал Бастиан шепотом, вылезая из-под шкур. За время похода они совсем истрепались, были жесткими и грязными. — Я уж думала, придется стрелять в девочку, — вздохнула Кассандра, села и поправила перстень. — Мне пришел бы конец, наверное. — Ты принесла лазерное оружие! — он едва поверил собственной догадке. Единственное украшение Кассандры оказалось не просто памятной безделушкой. Она кивнула: — А кто без греха? К счастью, кри не знают, что мы можем прятать злых духов в камни. Бастиан коснулся век подушечками пальцев, собираясь с мыслями. — Монсеньор, я хороший стрелок, — вкрадчиво и убедительно произнесла Кассандра. — Я убила бы змею раньше, чем она убила бы вас. — И ты не спишь, потому что… — Сбила действие снотворного другим препаратом. Из другой аптечки, моей личной, — Кассандра отвела руку в сторону, где лежала ее походная сумка. Он покачал головой. Гермес успел лишь дать намек, но теперь картина сложилась окончательно — и оказалась неутешительной. — Зачем Танцующая послала тебя? Кассандра обхватила руками колени и положила на них подбородок. Она казалась такой маленькой, хрупкой… слишком ловкой и слишком спокойной для хрониста. Слишком упорной для паломницы. Слишком сильной и выносливой для женщины из верхнего города. Не случайно она уцелела там, где пали умелые воины. — Чтобы вы не остались без защиты, — наконец ответила она. — Танцующая с Тенями хочет, чтобы вы жили. Вы ей дороги. — Гермеса было недостаточно? — сквозь зубы спросил Бастиан. — Он рассказал? Похоже на него, — она поджала губы. — Он расслабился. Привязался к вам и… к своему новому месту в жизни. Нет, не хочу сказать, что он предал Театр, но он мог проколоться. Я должна была помешать ему, если будет нужно, ну, и… всегда быть рядом с вами. Поэтому она изо всех сил стремилась остаться в отряде. — Вместо него? — Если понадобится. Предлагаю воспользоваться этим предложением, когда мы вернемся в цивилизованный мир, — она улыбнулась. — Кто подумает, что хронист на самом деле — телохранитель? Что ж, его окружала ложь. Гермес нанят Театром и подброшен архидьякону специально, чтобы стать телохранителем Бастиана. Кассандра, вдохновленная паломница, работала на Валенов с тех пор, как закончила Высшую школу искусств, — кто знает, когда она была завербована? Как много ее слов и поступков были частью прикрытия? Все-таки Театр по-своему чтил Императора. Гермес остался там, потому что искал прощения — пусть и думал, что искал легкой жизни. — Я подумаю об этом, — он выпрямился. — Если Император сохранит тебе жизнь. Знакома ли Кассандра со своей начальницей лично? Из ее слов сложно было сделать однозначный вывод. Опасно ли оставлять ее рядом, шпионку Театра, подосланную невесткой, чтобы… Использовать исповедника наилучшим образом? Только не на Кри. Отсюда не улетают. Бастиан немного говорил с Делери и сестрами, но успел понять, что Кри не покидает никто из посвященных. Тысячи работников агрокомплексов ничего не знают о жизни на Крыле, корабли прилетают и улетают с драгоценным грузом, но те, кто ступает в крепости, кто шагает дальше — уже не возвращаются. Даже личная переписка проходит через руки сестер диалогус. Любая попытка связаться с внешним миром иначе карается смертью, как предательство. Но откуда об этом знать Сайаре? Бастиан, исповедник, считал Кри заурядным сельскохозяйственным миром, чья священная роль в первую очередь так велика потому, что он даровал жизнь Титаниде. А еще — подозревал тщательную мистификацию до последнего, нисколько не осуждая ее, скорее даже соглашаясь с тем, что это выгодно. Бастиан выбрался из-под навеса. Холодный воздух прогнал мысли о доме из головы. К вонючему дождю он привык. Он слегка моросил, а небо оставалось темным от туч. По внутренним ощущениям, над Крылом нависла ночь, но день ничем не отличался от нее, поэтому Бастиан не был уверен. Аталанта прислонилась к одному из деревьев спиной и закрыла ладонями лицо. Орлиное Небо вопросительно взглянул на Бастиана и указал на нее пальцем. Если она выпустила змею, от него это не укрылось, и теперь он хотел знать, что все это значило. Бастиан только покачал головой.***
— Исповедник! Стоило больших усилий не попытаться натянуть на себя одеяло. Бастиан не знал, надолго ли ему удалось забыться, но организм подсказывал, что на пару-тройку часов, не больше. Разговора по душам с Аталантой не вышло, но они простояли на коленях не меньше часа, читая молитву, призванную развеять тревоги перед битвой и очистить душу от сомнений. Из Аталанты покушение выпило все силы, Бастиан слышал, как срывается ее голос, и видел, что ей неловко рядом с ним. Стыдно, что он простил то, за что положено снести с плеч голову. Отправив ее отдыхать, Бастиан еще долго не мог заснуть. Он обещал Ему, что будет заботиться об Аталанте, что сделает из нее хорошую священницу, а сам избегал и игнорировал ее. Она отшатывалась от каждого шага навстречу, и он махал рукой. Пусть… В том, что она пыталась совершить, его вины было больше, чем ее. Сейчас, как исповедник, как глава Имперской миссии, он должен думать об армии кри, которую пока еще не видел, но которая идет сюда. А думал — о девочке, которую вырвал из серых стен семинарии, не дав хоть немного подышать воздухом родного мира, и бросил в кровавую бойню здесь. Он не хотел. И открывать глаза не хотел тоже, но голос сестры Тифии дрожал, и это не предвещало ничего хорошего. — Сестра? — он сел, жмурясь от проникающего под веки света, и вдохнул полной грудью тревожащий запах озона. — Солнце, — Тифия взволнованно облизнула губы. Бастиан не сразу понял, что она имеет в виду, но когда осознал — бросился из-под навеса наружу. Ноги едва не подвели, он пошатнулся, но все-таки устоял. Небо очистилось, будто не было ни грязных клубящихся туч, ни холодного пахнущего гнилью дождя, но голубизна не вернулась. Цвет был темно-розовым, а солнце, встававшее над лесом, светило блекло и холодно. Бастиан прищурился, глядя на него и чувствуя резь в глазах. Верхний край бледного сияющего диска перекрывал другой, темно-красный круг. — Какой… сегодня день? — выдавил он. Они же не могли проспать несколько ночей разом! — Еще рано, — подтвердила Тифия, сотворив аквилу. — Клянусь, еще рано! Я отмеряла время… Бастиан положил руку на эфес. Ветер был сильный, он рвал и без того потрепанные печати на одеянии сестры. Пергамент был разорван в боях, прорехи искажали священный текст, но своей силы он не терял. В шорохе скребущих друг друга веток Бастиану померещился шепот и смех. Знакомый смех. Или он прозвучал только в его голове? Он отвел взгляд от солнца. — Сколько времени оно обычно длится? — Чуть больше суток. Но… — Возьмите только оружие, — Бастиан сжал кулаки. — Нет времени ждать подмогу. Передай Желтому Волку, что мы должны напасть на деревню сейчас. Тифия кивнула и быстро пересекла маленький тайный лагерь. — Почему затмение началось раньше? — тихо спросила Кассандра. Она подошла неслышно, как ходили кри, и, прикрывая глаз ладонью, поглядывала на солнце. Бастиан обратил внимание на то, что в ее колчане осталось не так много стальных арбалетных стрел. — Мы забыли, с кем сражаемся, — процедил он в ответ. — Великий Враг хочет заполучить эту планету. Его силы уже здесь, а он презирает время и искажает законы реальности. Но мы еще можем помешать ему. Великий Враг играл с ними, водил за нос. Как — не имело значения, но он заставил их поверить в то, что время действительно течет так, как они думают. Что нилия-тари можно отыскать и покарать вовремя, что нет нужды торопиться. Что можно действовать по плану. По плану! Бастиан горько усмехнулся. — Отправьте меня вперед, — сказала она. Бастиан вопросительно взглянул на нее. — У меня маскировочный плащ. Я проберусь в лагерь и все узнаю. Не атакуйте вслепую, подождите, пока я не… Маскировочный плащ! Он едва не рассмеялся. Он никогда не видел ее во время схваток не потому, что испуганная хронистка пряталась от врагов. Потому что опытная убийца использовала все свои преимущества. — Иди, — кивнул он, — пусть… «Солнце осветит твой путь». — …Император защитит тебя.