осень, окраина Парижа, Франция, 2007 г.
- Я приятно удивлён Вам, графиня Лектер. Он произнёс это на французский манер, делая ударение на последнем слоге, и поклонился. Женщина улыбнулась, когда пожилой мужчина поднёс её ладонь к своим губам и поцеловал в знак признательности. Её так редко называли по приобретенному титулу, что Филиппине казалось это чем-то сказочным. Чем-то эфемерным. - Ганнибал приезжал последний раз четыре года назад, насколько помню. Показывал Вам, где рос и креп. Моя супруга уже умерла на тот момент. - Как Вы себя чувствуете, граф Лектер? Мужчина скривил губы, делая рукой круговой жест, и двинулся вглубь особняка. Лина шагнула за ним, входная дверь закрылась. Она помнила, что чувствовала ревность, когда приезжала сюда с Ганнибалом. Ведь будущий муж рассказал ей о своей увлеченности Леди Мурасаки. С графом Робертом Лектером Филиппина виделась лишь раз – на ежегодном балу четыре года назад. Это был третий бал, который дядя Ганнибала организовывал без супруги. - Как поживает мой племянник? - Я… – она провела пальцами по краю старого комода, идя вслед за Робертом в просторную гостиную. Этот дом чем-то напоминал дом её родителей. Вот только здесь в углах будто бы томились чьи-то тени и голоса. – Я давно его не видела, если быть честной. Мы… решили пожить некоторое время порознь. Дом не изменился. Только прислуги стало меньше раза в два. Роберт махнул кому-то рукой, отдав распоряжение по-французски, и предложил сесть на диван. Сам сел в хозяйское кресло. Вскоре в гостиную вошёл юноша и поставил поднос со всем необходимым на кофейный столик. Разлив чай, оставив на столике вазочку с печеньем и сахар, он забрал поднос и вышел. - Прими мои искренние соболезнования, Филиппина. – Роберт взял в руки свою чашку, вдыхая приятный запах. Лина принюхалась: это был травяной чай. – Ганнибал писал мне о том, что случилось. Мне так жаль. Огромная потеря. - Спасибо, мы стараемся держаться. Жизнь продолжается. - Поэтому ты покинула его? Настолько больно, что и смотреть не в силах? - Вы сказали тогда… – начала женщина, обводя пальцем ободок чашки. – Сказали, что Ганнибал нуждается в семье. Что моя задача дать ему это. Дать то, что у него забрали. Я старалась дать ему детей, – они оба помолчали, как если бы это была минута молчания в память о мёртвых. – Теперь я потеряла всякую цель своего пребывания в браке. Его взгляд не изменился, граф Лектер. Он всё ещё смотрит на меня так, будто я единственная в мире заслуживаю его внимания. Но я… - Ты восприняла мои слова всерьёз. Как приказ. - Похоже, так и есть. Я поставила в приоритет детородную функцию своего организма и забыла, что кроме всего этого есть просто я и он. Я должна родить ему здорового ребёнка. У Ганнибала должна быть нормальная семья. Он слишком долго был один. Он всегда так хотел найти… обрести того, кто бы его понимал… - А ты? Что будет после того, как ты родишь ему ребёнка? Сможешь дальше быть ему женой? – Роберт перевёл взгляд на портрет супруги, что висел на стене. – Брак это не жертвоприношение, это партнерское путешествие. - Я-я… - Ты не думала об этом, – они помолчали. Роберт рассматривал невестку и думал о том, что его племяннику досталась жена под стать ему самому. Они стоили друг друга. Лина была холодной и несколько замкнутой, но могла сделать что угодно для дорогих сердцу людей. Могла даже умереть. В этом они с Ганнибалом были схожи и в этом отличались. Ганнибал бы не отдал свою жизнь, решил Роберт. Он забрал бы чужие. – Тебе нужно отдохнуть с дороги. На следующий день Роберт показал ей старую спальню Ганнибала, его вещи и первые рисунки. У мужа был явный талант и коллосальное терпение, внимание к деталям, однако Роберт сказал, что в работах племянника нет души. Они пустые. Роберт показал ей свои картины, среди которых был большой портрет семьи Лектер – сам Роберт, родители Ганнибала, младшая сестра Миша и он сам. Миссис Лектер на миг показалось, что она когда-то уже видела этого маленького мальчика с портрета. Вот только где?.. - Можешь пописать в своё удовольствие, Филиппина. Давно здесь не работал кто-то помимо меня самого. - Думаете, не застоялось ли пространство? - Не думаю, – он подмигнул ей. – Я это знаю. - Тогда позируйте мне, прошу. Она окончила портрет Роберта спустя два дня. Эта работа подняла настроение обоим и пошла на пользу сближения. Вечером дядя Ганнибала достал ей папку формата А3 и, не говоря ни слова, вручил. - Что там? - Его душа, – загадочно ответил старик. Филиппина тут же распахнула папку и встретилась взглядом со своей акварельной версией. Ей вспомнилось, как сильно Ганнибал не любил эту краску. За её переменчивость и неспособность быть под контролем. - Я сказал ему, чтобы он взял именно акварель, если захочет рисовать тебя. Живой материал, не карандаши или уголь. И когда он прислал мне этот альбом из Флоренции, затем второй такой же из Венеции, то я был счастлив. Посмотри на них, дитя… И она смотрела. Смотрела на саму себя его глазами, на движение непослушных густых пушистых кудрей, на нахмуренный лоб, на широкую улыбку, на пальцы, на румяные щёки и лучистые глаза. Она оживала на бумаге, благодаря самой подвижной из красок и мастерству Ганнибала. Благодаря любви Ганнибала. - В тебе столько жизни, дитя. Ты оживляешь любое пространство, где появляешься, – она почувствовала, что плачет. – Я написал тогда, что никогда ранее не видел в его работах столько души и жизни. Я спросил его про тебя, когда он прислал мне самый первый рисунок из Флоренции – в 1997 году. Я спросил, почему он нарисовал именно тебя, и он ответил, что рисовал саму жизнь. Пытался. - … - Он очень жадный до красоты, Филиппина. Но глядя на эти рисунки, я понял, что он впервые в жизни не заполучил кого-то в свою коллекцию, а сам угодил в такую. Ему было страшно, но он слишком сильно хотел просто иметь возможность быть рядом с тобой, чтобы оставить тебя навсегда. - Выходит, он тоже… чувствует себя покинутым сейчас?***
конец апреля, из Парижа в Каунас, Европа. Наши дни
Поезд вез его из Парижа в Каунас. В купе было пусто. Ганнибал вырвал лист бумаги из блокнота и сложил оригами в виде человеческого сердца. Бумажное сердце едва покачивалось от движения поезда, лёжа в мужской ладони. Он долго смотрел на него, ощущая себя настолько же лёгким и податливым к изменениям. Раньше такого не было. - Оно символизирует моё сердце или твоё? Филиппина сидела с ним рядом, облаченная в чёрный. Длинные темные волосы кудрявыми прядями струились вдоль лица и по спине. Смуглые руки казались бледными на контрасте с чёрной тканью платья. На шее красовалось массивное ожерелье из рубинов, подаренное когда-то давно прадедом Ганнибала прабабушке. Что-то запело в нём при виде неё, носящей этот подарок. - Отвечу, что оно одно на двоих. Она понимающе кивнула. Поезд стучал колёсами, отбивая одному ему известный ритм. Тишина между ними никогда не была в тягость, а будто рождала истину. Будто воздух без звука передавал их сообщения друг другу, их мысли. Не способный на нежные эмоции в том проявлении, в котором условлено в обществе, Ганнибал всегда выражал свои чувства несколько угловато. Так выразилась Агата, он как-то слышал это. Тем не менее, он был достаточно умён, чтобы уметь распознавать собственные эмоции и соотносить их. Он не мог испытывать любовь в общепринятом понимании, но то, что он чувствовал к Филиппине, определённо было любовью. Самой сильной любовью, на какую он был способен. - Вступая в брак, супруги обязуются всё делить поровну. Спустя 10 лет, как бы ты охарактеризовал наш брак? Оказался ли он удачным на твой взгляд? - Мне ответить тебе как врач или как муж? Лина наклонила голову вбок. Она молчала, изучая любимое до боли лицо и улыбалась. Напротив них в переноске заворчал Караваджо. Кот явно не одобрял этого разговора и желал очутиться на коленях доктора, чтобы хоть немного успокоить его. Он несколько раз поныл, скребя сетку переноски, затем утих. Супруги синхронно улыбнулись поведению кота и возобновили общение. - Как мужчина, я считаю наш брак весьма удачным, – всегда подбирая слова и взвешивая каждое, прежде чем произнести, он, однако, привык быть с ней абсолютно искренен. Тем более, Ганнибал действительно считал свой брак удачным. До встречи с Филиппиной, он и предположить не мог, что семья хоть как-то будет иметь к нему отношение. – Однако, как врач, я признаю степень токсичности наших отношений и их вред твоему физическому и психическому здоровью. Он знал, что их отношения нездоровы. Не мог не знать. - Почему я остаюсь с тобой после всего этого? Почему боюсь уйти? - Ты не боишься. Ты не раз уходила, но, по всей видимости, нуждаешься в наших отношениях. Ты... любишь меня? - Это вопрос? - Мы всегда выражали чувства, используя слова, но не эти. - Тогда у меня встречный вопрос. Ты любишь меня, Ганнибал? - Да. Ты единственная, кого я знаю, кто пришла в мою жизнь, словно царица в свои владения. Всё в моём мире словно ждало твоего появления. - Ты был настолько очарован? - Я был сражен. Не понимал, как и что ты сделала, но временами мне стоило огромных усилий не прикасаться к тебе и не смотреть в твою сторону. Сейчас я осознаю, насколько неумелыми были все мои попытки быть хорошим партнёром для тебя все эти годы. На мне... много вины. - Ты хотел бы исправить все ошибки, будь у тебя такая возможность? Но если бы тебе удалось избежать их, были бы мы оба теми, кем в итоге стали? Смогла бы я принять тебя всецело? - Я подумывал оставить тебя, будь у меня вторая жизнь. Я бы не подошёл к тебе ни на шаг. Только смотрел бы издалека… Лина изогнула бровь, непонимающе смотря на него. Ганнибал отвернулся. Он много думал об этом, пока лежал в больнице, пока справлял дела перед отъездом и пришёл к выводу, что Филиппине действительно было бы гораздо лучше без него. Уилл Грэм был прав, и от этого было ещё хуже. - Так и не посмотришь на меня, да? Он молчал. Проносящийся в окне пейзаж спасал наполовину. - Зачем ты едешь в Литву? Зачем ты планируешь поехать в Италию? Я положила на твой алтарь себя и наших детей, Ганнибал, а ты говоришь мне сейчас о том, насколько тебе плевать на это. - Тебя здесь даже нет... – он обернулся к ней и вздохнул. – И на это мне не плевать. Воображаемая Филиппина ушла, растаяла в воздухе, оставляя его самому себе. Караваджо издал долгий недовольный звук, снова озвучив своё желание выбраться из переноски.***
окраина Каунаса, Аукштатия, Литва, 2010 год
- Я тут нашла на чердаке сундуки с платьями. Хочешь посмотреть? Лина облокотилась о дверной косяк и посмотрела на мужа, работавшего в сарае. За этот год они успели пожить в трёх странах – Индии, Италии и Литве. В Индии они потеряли сына, в Италии скорбели по нему, а в Литве старались сосредоточиться на своих отношениях. Они всё ещё были друг у друга. Они старались об этом помнить. - Я даже представить себе не могла, что ты все это умеешь. Ведь ты такой… элегантный и безукоризненный. - Внешность обманчива, donna. - Мне... – она хотела сказать, что поняла, что серийный маньяк должен уметь работать руками – пилить, резать, мастерить, чинить что-то – однако смолчала. Сейчас хотелось просто смотреть на его сильные обнаженные руки, держащие топор. - Ты, должно быть, нашла мамины вещи, – мужчина осторожно отложил топор на рабочий стол и выпрямился. – Думаю, их уже можно продать или отдать в музей костюма. Они довольно старые. - Возможно, стоило бы их оставить. Они красивые. - Примеришь одно? Его глаза блеснули при этой мысли. В воображении тут же возник образ Филиппины в старом мамином платье, расшитом рубинами. Волосы её бы ниспадали по спине, а плечи были бы обнажены. Ганнибал представил, как он взял бы её, укладывая спиной на длинный стол в столовой фамильного замка, как скользил бы по ткани ладонями, сминал, стягивал, толкаясь в жаркое тело. - Я тебя хочу. – Ганнибал сказал это раньше, чем успел остановить себя. Они никогда ранее и никогда после не говорили так прямо о занятии любовью. - Я это вижу, любовь моя. Я тоже хочу тебя. Но не сейчас, не так... Он вопросительно склонил голову на бок. Она молчала, и мужчина решил заговорить первым: - Где ты хочешь, чтобы мы сделали это? - Внутри. Лина указала на дверь в деревенскую баню. Ганнибал медленно моргнул. - Ты хочешь заняться любовью там? Раньше они никогда не говорили так. Всё происходило, скорее, на уровне интуиции. Желания угадывались по мимике, взглядам и касаниям. Чаще всего Ганнибал просто подходил к ней и брал, стискивая руками и зацеловывая. Лина никогда не отказывала ему. - Хочу, чтобы мы задыхались от желания и горячего воздуха, чтобы ты растёр масло на мне, смазал нас и оттрахал. Забрал меня себе на своей родной земле. Взял себе, присвоил, как дракон, похитивший принцессу. Ганнибал смотрел на неё немигающим взглядом и стоял на месте. Быть может, он думал, насколько же грязные слова она произнесла. Быть может, она казалась ему такой грубой и похабной сейчас. Нисколько не стесняясь своих желаний, Лина подошла к нему первая и огладила его грудь через рубашку. Ганнибал внимательно следил за ней. - Ты не принцесса, донна. Принцессы боятся монстров. Они предпочитают принцев. - Разве ты не принц? – она стала расстёгивать рубашку, царапая его грудь короткими ногтями. – Вчера я внезапно осознала, что являюсь графиней. Графиней Лектер. Этот титул добавляет мне какой-то особой царственности. - Ты много больше, сердце моё. Жизнь моя… Баня уже топилась. Ганнибал наклонился и поцеловал Филиппину, притягивая к себе за ягодицы, и принялся их мять. Лина простонала ему в рот, чувствуя прилив возбуждения. Он учуял её тяжелый, тягучий запах, который не спутал бы ни с одним другим. Мужчина уткнулся в изгиб шеи и втянул запах кожи, после лизнул. Ярёмная вена под его языком горела, и уродливый огромный монстр внутри него голодно клацнул зубами. Но, как и Ганнибал, внутренний монстр никогда не хотел причинить боль этой женщине. Только забрать её себе. Только положить мир к её ногам, и смотреть на неё. - Пойдём… Ганнибал, пойдём же. Внутри было жарко. Тепло окутывало, и хотелось войти в огонь, чтобы навсегда там остаться. Дверь скрипнула, и вошел Ганнибал. На бёдрах была повязана простыня. Он обвёл обнаженную фигуру супруги взглядом и сглотнул. - Жарко, да? - Д-да, очень.***
начало зимы, Балтимор, штат Мериленд, США, 2010 год
Ганнибал и Филиппина за свою короткую супружескую жизнь сменили несколько стран. Это получалось без лишних проблем не только из-за огромного наследства графа Лектера, но и из-за их образований. Они оба были выдающимися специалистами с нестандартным мышлением и большим трудолюбием, поэтому легко находили новую работу в выбранной стране. Ганнибал выбрал Штаты, потому что решил, что данное место будет наиболее благоприятным для его психотерапевтической карьеры. Его блестящее резюме – практика в больнице, опыт преподавания во Флорентийском университете, дипломы с отличием и множество публикаций в научных журналах – делало его востребованным специалистом в любой стране. Однажды он уже открывал психотерапевтическую практику, когда они жили в Венеции, поэтому возобновить её снова не составило большого труда. Он купил большой офис в центре, недалеко от нового дома. Филиппина пребывала в хорошем настроении после полутора года жизни в Литве. Ей нравилось на родине Ганнибала. Ей не нравилось, что она не может от него понести. Ей было плевать, где жить, потому что галереи были всюду, а с её образованием и опытом частных заказов тоже не пришлось долго ждать. Её женственная фигура, так почитаемая Ганнибалом, изумительно смотрелась в дорогих платьях от итальянских дизайнеров, когда чета Лектер шла в оперу или филармонию, ресторан или на очередную выставку. Ганнибал завёл традицию устраивать званные ужины, стремясь как можно быстрее интегрироваться в высшее общество Балтимора. Миссис казалось, их бы приняли и без каких-либо усилий с его стороны. Она знала, что он пытается создать условия для комфортной жизни. Но больше это было похоже на то, будто он пытался заставить прижиться диковинное растение в неподходящей для этого среде. Лина сторонилась его отчего-то. Думала о детях. Много писала. Только за первый год пребывания в Балтиморе у миссис состоялись три персональные выставки. Несколько работ разошлись по клиентам Ганнибала, другие по ценителям живописи и их новым знакомым. Ганнибал начал убивать, вновь ощущая своё одиночество. Она перестала его видеть. Лектер делал это настолько аккуратно, что Филиппина ни о чём не догадывалась до тех пор, пока на одном из званных ужинов не распробовала основное блюдо. Осознание, что именно она ест, пришло стремительно. Извинившись, женщина направилась в уборную. - Могу я измерить твою температуру? Мужчина возник в дверях ванной, явно не заботясь о гостях в столовой, и слегка нахмурил брови, ожидая ответа. Филиппина сидела на чёрном кафельном полу около унитаза и смотрела на собственную рвоту. Ей на секунду показалось, что так выглядит её жизнь. - Я неважно себя чувствую, – прокряхтела она. Надо же было ему хоть что-то получить в качестве ответа. – К тому же ты подал человечину, а я не была к этому готова. - Ты смотришь на меня и не видишь. Что изменилось с тех пор, как мы переехали сюда? - Не знаю. Я ощущаю… - …тошноту, – закончил за неё Ганнибал, сжимая кулаки. Ему отчего-то хотелось кричать. Что-то давно уже было не так. Он внезапно понял, почему серийные убийства вдруг снова стали для него необходимы. Она перестала его видеть, перестала принимать. Снова остался один. Он мог прожить без убийств. Но не без неё. И это опять стало единственным способом коммуникации между ними. – Для тебя так важно родить мне ребёнка? - Я… не знаю. - Что этот мифический ребёнок значит для тебя? Что должен сделать с нами? Или, вернее сказать, что он должен будет сделать со мной? - Исправить тебя, – на автомате выдала Филиппина. Доктор грустно хмыкнул: он знал, что она так скажет. – Я пытаюсь собрать тебя в то, что задумала, но у меня не выходит. Ты другой. Ты – это ты, а не то, что я себе придумала. Меня это сердит. - Ты в ярости. Ты ощущаешь хроническую усталость от того, что не продвигаешься в своём замысле. И ты не принимаешь реальность. Кто вложил в твою голову мысль, что это настолько важно для меня? Она молчала, глядя на дорогой кафель. Вспомнила давний разговор с дядей Ганнибала, ещё до их помолвки, до свадьбы. Семью Ганнибала жестоко убили, он остался один. Он сторонился дяди, но встретив Филиппину, задумался о собственной семье. Это было очевидно, казалось, для всех, кроме Лины и самого Ганнибала. Он никогда не заговаривал с ней о детях, не требовал и не ставил никаких условий. Лишь однажды он сказал об этом – в их брачную ночь, когда жар от долгожданной близости спал, и он преданно уткнулся ей в шею. Только в тот единственный раз он произнёс: «ты подаришь мне прекрасных и сильных детей, нашу семью». И через два месяца они узнали, что ждут первенца. А потом на неё напали. - Лина? – позвал доктор Лектер, подавая руку. Он помог ей подняться на ноги. – Похоже, ты заболела. Утром выяснилось, что они заболели оба. Было что-то комичное в том, как доктор Лектер чихал в платок и говорил в нос, стараясь побороть температуру и поухаживать за женой. Филиппина не брезговала и целовала его лицо, закрывая глаза на сопли и кашель. Ганнибал понял тогда, что она его не оставит. Несмотря на её досаду от несоответствия её мысленного идеала мужа с реальным мужем. Год спустя в его кабинет постучалась Мириам Ласс. Филиппина приехала, чтобы забрать Ганнибала в ресторан неподалеку и пообедать, а застала его с незнакомой девушкой. Он обхватил незнакомку руками, перекрывая кислород. - Она… знает? Мужчина напрягся, не ожидая чьего-то появления. Филиппина закрыла дверь на ключ, прошла к мужу и коснулась его руки. Он всё ещё сжимал тело Мириам руками. - Ганнибал? Посмотри на меня, – он послушно повернулся, встречая её спокойный взгляд. Ему было приятно видеть её даже сейчас. – Что произошло? Ты можешь отпустить её прямо сейчас? - Рисунок, – он кивнул на столик. Лина тут же прошла туда и схватила рисунок раненого человека. – Она поняла, увидев рисунок. - Умная девочка, – понимающе закивала миссис Лектер, складывая рисунок и убирая в карман. – Нам придётся уехать? - В этом нет нужды. Она занималась опрашиванием врачей, связанных с жертвой Потрошителя. - А, ну да, твоё новое имя. Весьма конкретное. Извлекаешь их органы, пока они бьются в агонии… - Я… начал испытывать нужду в этом. - Нужду... – задумчиво протянула женщина. Взглянув на супруга и девушку в его руках, поинтересовалась: – Полагаешь, никто не знает, куда она пошла? - Уверен. Лина какое-то время смотрела на него, обдумывая ситуацию. Не хотелось проходить через всё это второй раз. Отчего-то ей вспомнилась Флоренция и годы в Университете, затем Венеция и месть тех мужчин за своих друзей… - Я уезжаю, Ганнибал. Мне жаль. Она развернулась и вышла из офиса. Вечером, когда Ганнибал прибрал всё в офисе, отвёз Мириам Ласс в дом на обрыве, он нашёл в хозяйской спальне алую розу и записку от супруги: «Я дала тебе шанс показать себя с лучших сторон. Сейчас я этот шанс забираю. До лучших времен, il mio cuore». Её не было два года.***
первый день мая, Флоренция, Италия. Наши дни.
Он пробыл в фамильном замке всего день. Сам не до конца понимая, зачем приехал в Каунас, Ганнибал обошел все комнаты и все закоулки, навестил могилы родителей и сестры. После он отправился в Италию. Дядя, к которому он заехал до поездки в Литву, был рад его видеть. Ганнибал ничего не сказал ему о Филиппине и девочках, а только обозначил, что едет во Флоренцию. Роберт пожелал ему спокойного сердца. Спокойного сердца. Ганнибал твёрдо знал, что его собственное сердце было спокойным только рядом с его донной. И каждый раз, когда она уходила от него – на час или на год – сердце уходило вместе с ней. Флоренция сияла жизнью и радостью, переливаясь красками, запахами и голосами, давая ему возможность вдохнуть этот родной старый запах и наконец, ощутить себя дома. Он увидел её вдалеке, стоящую в своём алом платье и с венком на голове. Бесконечные волосы ниспадали по спине, оканчиваясь как всегда на середине бедра. Волосы Филиппины были одной из любимых деталей её образа. Забранные в причёску, заплетённые в косу или распущенные, её густые кудри так и просили его коснуться их, смотреть на них. Доктор Лектер двинулся навстречу ей неосознанно, едва сдерживая себя, чтобы не побежать. Прохожие сновали туда-сюда, а он шёл к ней, влекомый улыбкой. Между ними проехала тележка с цветами, и Лина растаяла в пространстве, оставляя Ганнибала в одиночестве. Он хмыкнул, поднял голову к солнцу и зажмурился. Бог не забрал её, но даже мысль о невозможности увидеть её сейчас приносила ужасную боль. В этот раз его встретил Фредо, сидящий вместе с детьми Агаты в цветах. Дети завизжали при виде него и бросились на шею. Ганнибал легко подхватил двойняшек, позволяя им поцеловать себя в обе щёки, и удержался от падения, когда две старшие дочери Агаты врезались в него, обнимая поясницу. - Дядя Ганнибал, ты наконец-то приехал! Я знала, я так ждала тебя! - Лиция, я очень рад тебя видеть. – Фредо улыбнулся ему, кивая в почтении. Ганнибал кивнул в ответ, тут же возвращая своё внимание к племянникам. – Я скучал по вам. Как же вы подросли! - Ты тоже, – выпалила Роза, и двойняшки прыснули со смеху. Он понятия не имел о причине их смеха, но позволил себе на секунду прикрыть глаза и вдохнуть чистый детский запах с примесью цветов, конфет и счастья. Эмоции, которые он всякий раз испытывал с этой семьёй, были одним из самых ценных даров в его жизни. - Рада видеть тебя, Ганнибал. Наконец-то ты решил нас навестить. – Агата улыбалась так легко и открыто, что острая мысль о случившемся в США против воли отразилась на его лице. Агата нахмурилась, приняв это за реакцию на детей. – Девочки, помогите двойняшкам спуститься и идите в детскую. Взрослым надо поговорить. - Хорошо, мамочка. – Лиция забрала двойняшек и сестру, попрощалась с Ганнибалом и направилась к дому. Фредо пошёл за ними. - Ты приехал. – Агата выдохнула эти слова с таким облегчением. – Как себя чувствуешь? - Сносно. - Тебе надо разложить вещи. Идём, твоя комната готова. Филиппина… - Это может подождать, – он остановил её, вглядываясь в лицо. Агата устало провела по его щеке ладонью. - Идёмте, dottore. Всему своё время. Она действительно заставила его принять душ, переодеться и разложить вещи. И выпустить из переноски Караваджо, который тут же убежал в сад. Послышался довольный визг детей и протяжное мяуканье котов Фредо. - Твой супруг придёт на ужин? - Стефано в отъезде, – ответила Агата, помогая Ганнибалу с причёской. Его новая короткая стрижка нуждалась в укладке. – Я вас представлю позже. Он замечательный. Девочки полюбили его всей душой. - Ты заслужила должного отношения к себе и детям, Агата. - Идём в сад. Алые розы такие красивые в лучах закатного солнца. Так и тянет написать их… Он посмотрел на неё с недоумением, но последовал. Ничего не спрашивая, не отставая. Агата распахнула двери во внутренний сад, и ноздри Ганнибала заполнил аромат итальянской весны и алых роз. Караваджо бегал вместе с другими котами, дети смеялись где-то в глубине сада, в кресле-качалке дремал старик Фредо, а на мраморной скамейке сидела Филиппина. На той самой, где когда-то читала книгу и боялась взглянуть на своего поклонника. Она сосредоточенно работала над портретом Эбигейл, которая неведомым образом заметила его и широко улыбнулась. Ганнибал потерял дар речи, разглядывая супругу и запоминая каждую деталь. Она плавно повернулась в сторону, куда смотрела Эбигейл, и её лицо засияло. Ганнибал двинулся к ней на не слушающихся ногах, Филиппина встала и последовала его примеру. - Ты… здесь, – они сказали это одновременно, обнимая друг друга, сокращая расстояние между телами. Ганнибал осторожно обнял её одной рукой, а второй накрыл большой округлый живот. Миша тут же дала о себе знать. - Ж-живой, я так беспокоилась. Я думала, ты… - Тшшш… Всё позади. Всё сработало лучше, чем ты планировала, maniškis. – Ганнибал поцеловал её. - Aš tave taip myliu. Beprotiškai...* Она прошептала признание на его родном языке, поглаживая его щёку. В вишнёвых глазах Ганнибала горела тёмная любовь и безграничная преданность. Эмоции захватили его, и осталось лишь замереть, продолжая обнимать её, продолжая ощущать каждую грань любви к ней. Он никогда не чувствовал так, как чувствовал, когда был с ней. Весь ужас, кровь и боль его нелепого искалеченного существа обретали смысл и цель всякий раз, стоило ей посмотреть в его сторону. Лина сказала, что любит его, и сделала это на его языке. Это всё, что он мог бы желать для них обоих.