Под гнетом беззаботных дней

Каждый пятый день недели после обеда мы с Нолофинвэ играем в шахматы. Нолофинвэ считает, что это помогает расслабиться перед выходными, но я играю только ради него. Раньше мы устраивались возле фонтана у входа в его усадьбу. Ветерок обдавал нас брызгами воды, разгоняя послеполуденный зной, и, пока Нолофинвэ раздумывал над следующим ходом, я развлекался, слушая пение птиц и любуясь хорошенькими девушками, проходящими мимо по улице. Но в конце концов брат пожаловался, что болтовня прохожих и цокот копыт по мостовой мешают ему думать, и мы перебрались в его кабинет. В шахматы я всегда проигрываю. Нолофинвэ сначала давал советы и искал ошибки в моей стратегии, пока не понял, что я не слишком-то стремлюсь к победе. Да, я прикладываю силы, чтобы играть было интересно, но не пытаюсь во что бы то ни стало победить. Зачем — если брату так важно выиграть? Шагая по дорожке, ведущей к парадному входу в усадьбу Нолофинвэ, я словно в первый раз удивляюсь монументальной мощи его дома. Сразу видно, что строили нолдор, думаю я, и тут же спохватываюсь, что и сам я наполовину нолдо. Мог бы уже привыкнуть за шестьдесят с лишним лет. Да, массивные стены из камня, фонтаны и мраморные статуи всегда придавливали меня своей суровой мощью, хотя все это — дело рук нолдор. После свадьбы, когда Эарвен согласилась переехать ко мне в Тирион, я, понимая, как тяжело ей жить в тени наших башен, построил дом из светлого камня со множеством окон, чтобы ветры Манвэ вольно гуляли по комнатам, разнося наш смех. Я звоню в колокольчик. Дверь открывает девушка и здоровается еле заметным кивком. Юная эльдэ со светло-каштановыми волосами здесь новенькая, она помогает брату по дому после того, как его прежняя помощница вышла замуж и перебралась жить за окраины города. Тихая и вежливая, она вряд ли спросит у брата, как у него дела, и не догадается сразу оповестить, когда придет весточка от Финдекано. Наверняка она и хлопочет по дому молча, не улыбнувшись лишний раз. — Принц Арафинвэ, мой лорд ждет вас у себя, — слегка поклонившись, сообщает она. Я кланяюсь в ответ и целую немного огрубевшую от работы руку девушки. — Моя леди, вы сегодня чудесно выглядите. — Спасибо на добром слове, мой лорд, — мило покраснев, отвечает она. — Позвольте, я провожу вас. — С вами я готов пересечь океан, — напропалую флиртую я, надеясь вызвать улыбку. — Я никогда не видела моря, — покраснев еще сильнее, отмахивается она и делает движение, чтобы идти к кабинету Ноло, но я не двигаюсь с места, и она останавливается на полушаге. — Оно беспредельное, блистающее и цветом похоже на ваши глаза. — Вы шутите. — Вы правы. Я всегда шучу с девушками. — Но вы ведь женаты, мой лорд. — Это не мешает мне восхищаться вашей красотой… — Арафинвэ! — прерывает меня брат, с хмурым видом появляясь в дверях кабинета, но при виде моей радостной улыбки его лоб немного разглаживается. — Я был уверен, что ты опоздал. Можешь идти, Исильмариэ, — обращается он к моей собеседнице, и она быстро уходит, напоследок улыбнувшись мне краешком рта. «Улыбнулась», довольно отмечаю я, не позволяя себе роскоши усмехнуться в ответ. Нолофинвэ тут же уходит в кабинет, и мне приходится ускорить шаг, чтобы догнать его. Они с Феанаро гораздо выше меня ростом и часто забывают, что мне нелегко подлаживаться под их размашистую походку. Внешне я больше похож на хрупкую маму, чем на представительного отца. И мне не нравится бежать за Нолофинвэ, как будто гончие Оромэ хватают меня за пятки. Занавески в кабинете открыты, но по мне тут слишком темно: синий бархат драпировок и мебель из темного дерева создают такое впечатление. Брат поджигает курильницу — он перенял эту привычку от мамы, — и я чихаю, когда пряный запах достигает моего носа, заработав от Нолофинвэ неодобрительный взгляд. На маленьком столике в углу уже лежит доска с аккуратно расставленными фигурами. Нолофинвэ кивком указывает на массивное кресло, и я покорно сажусь, а он наливает себе бокал вина из предусмотрительно запасенной бутылки. — Следи за тем, что говоришь, Арафинвэ, — предостерегает он. — Ты женат, и скоро у тебя родится сын. Следи за своими словами. — Это был всего лишь легкий флирт, — возражаю я. — Мне хотелось, чтобы Исильмариэ улыбнулась. И как ты знаешь, я люблю свою жену Эарвен. — Любовь — как сорняк. Ей неведомы запреты, — серьезно отвечает он. Высказывание вполне в духе Нолофинвэ, но я прикусываю язык, чтобы не рассмеяться. Кому как не нам с тобой это знать! Иначе бы мы не появились на свет. — Может, бокал вина? — предлагает брат. — Лучше рома. Тэлери открыли для меня вкус рома, когда я гостил в Альквалондэ. — Арафинвэ, подожди хотя бы до слияния Древ! — Тогда пусть будет вино, — подавив вздох, соглашаюсь я. Он наливает мне белого вина, прозрачного как вода, горьковатого и обманчиво легкого. Нолофинвэ любит такие сорта, а я подобному напитку предпочел бы медовуху. Брат садится напротив и касается своих фигур, изучая меня, словно невспаханную делянку. Я чувствую себя голым, как пациент в хладнокровных руках лекаря или ученого — в этом Нолофинвэ с Феанаро похожи. Может быть, эти проницательность и хладнокровие присущи всем нолдор. Однако я нолдо лишь наполовину и почти не разделяю увлечений своих талантливых родичей. Я прячу неловкость в бокале вина и делаю слишком большой глоток, судя потому, как парой мгновений после ведет комнату перед глазами. Пристальный взгляд Нолофинвэ как будто теплеет и левый уголок рта чуть приподнимается. Я неуклюже ставлю бокал на столик и, чтобы сделать ему приятное, говорю: — Хороший урожай. Нолофинвэ смеется. — Да уж получше, чем та водичка, к которой, как я слышал, тебя приучили тэлери. Их варево не свалит даже муравья. — Может быть, но Эарвен сейчас по совету целителя избегает крепких напитков. Она только эту тэлерийскую водичку и пьет. Наверняка, и Анайрэ тоже. — Действительно, — соглашается Нолофинвэ. — Анайрэ не пьет мое вино за ужином. — И я его в последнее время не пью. Раз это вредно нашему ребенку, значит вредно не только Эарвен, но и мне. — Ерунда. Ведь не ты вынашиваешь ребенка. — Не я, конечно, но когда мы с Эарвен рядом, я так хорошо его чувствую, словно он сидит во мне. И в такие минуты мне не хочется затуманивать голову вином. Я делаю еще глоток и икаю. — Но ведь сейчас ты не отказываешься от вина? — поднимает брови Нолофинвэ. — А сейчас я сына не чувствую, — объясняю я, и мы смеемся. Нолофинвэ тоже отпивает из бокала. — Хотел бы я так же хорошо чувствовать сына. Если бы не Анайрэ, я бы даже не знал, что у нас будет мальчик. Но она почти ничего о нем не рассказывает, уверяя, что это будет сюрприз. — С Финдекано было так же? — Нет, когда мы ждали Финдекано, я узнавал о каждом его движении и о каждой мысли, которую он с нами разделял. Сейчас же Анайрэ почти не делится со мной. Он залпом осушает бокал, заставив меня устыдиться: мой еще на три четверти полон. С другой стороны, возможно именно благодаря этому у брата развязался язык. — Как думаешь, Куруфинвэ может чувствовать своих детей? — спрашивает он. Слегка опьянев, я без раздумий отвечаю: — Уверен, что может. Мои слова заставляют Нолофинвэ нахмуриться, и я поспешно исправляюсь: — Я всего лишь хотел сказать, что они с Нерданэль связаны самыми крепкими узами из всех знакомых мне пар. Как бы я ни любил Эарвен, я не могу отрицать, что связь между ними крепче. Феанаро однажды проговорился, что разговаривает с Нерданэль мысленно так же, как и вслух. — Но мы тоже способны мысленно разговаривать с женами. Насколько мне известно, все пары, соединенные узами, на это способны, — возражает Нолофинвэ. — Но мы можем скрывать мысли от Эарвен и Анайрэ, а Феанаро трудно что-то скрыть. — У меня нет секретов от Анайрэ, — ворчливо замечает брат, вертя ножку бокала между пальцами. — Но ты и не открываешь ей всего подряд. Представляешь, каково это — нести это бремя за двоих? Ты ведь рад, что иной раз Анайрэ не слышит, что ты думаешь о ее отце? Я, например, не хочу знать о дурных мыслях, которые омрачают прекрасную душу моей Эарвен: предпочитаю думать, что она лучше меня. Но знаю, что у каждого бывают недостойные мысли. Такова наша участь в Арде Искаженной. Нолофинвэ задумывается, а потом подливает себе еще. Журчание струйки вина, наполняющей бокал, — единственный звук в тишине, и мы зачарованно смотрим, как колышется прозрачная жидкость, словно надеемся открыть какую-то тайну. Брат, не спрашивая, подливает мне тоже. Мне не следовало отвечать на вопрос о нашем сводном брате Феанаро. Думаю, Нолофинвэ слишком часто пытается его разгадать. Феанаро бывает жестоким и непредсказуемым, но я молился о том, чтобы научиться его понимать и прощать, и Валар мне помогли. Когда Феанаро чутьем дикого зверя уловил мою покорность, он стал вежливее и почти подружился со мной. Однако я не забываю, что, будь его воля, он бы повернул время вспять и не позволил бы отцу жениться на моей матери — а значит, стер бы мое существование с лица Арды. Несмотря на это, мы вежливо разговариваем, и я получаю от него не такие формальные письма, как Нолофинвэ. Феанаро позволяет при встрече обнять его, и его душа не отвергает меня, как было раньше, и как бывает до сих пор, когда он видит Нолофинвэ. Наверное, единственный способ смягчить Феанаро — это позволить ему рвать и терзать тебя, подставить ему беззащитное горло, пока твои бесстрашие и покорность не заставят его проявить милосердие. Именно так я сумел завоевать расположение Феанаро. А Нолофинвэ не таков. К огромному сожалению отца, Анайрэ и Нерданэль, их с Феанаро нельзя оставить наедине без опасения, что это приведет к очередной ссоре. Вот только ссорятся они именно потому, что похожи друг на друга. Нолофинвэ окончательно погружается в угрюмое молчание: необходимо его отвлечь. — Вернемся к игре? — предлагаю я голосом легким, как крылья стрекозы, скользящей над поверхностью воды. Брат встряхивает головой, словно просыпаясь, и скованно улыбается: — Конечно. *** Завтра родители Эарвен приедут из Альквалондэ и останутся у нас до конца лета. Потом ее отец вернется исполнять обязанности правителя, а мать будет жить у нас до самой зимы, когда мы ждем появления сына. Эарвен предвкушает эту встречу, но мне немного не по себе в присутствии короля Ольвэ, словно я обязан доказать, что третий принц-полукровка, не сведущий в политике, достоин его наследницы. Ужинаем мы, как обычно на пятый день, во дворце с родителями и семьей Нолофинвэ. Вернувшись после игры с братом, я застаю только Эарвен, которая принимает ванну. Все слуги разошлись по домам, и кругом тишина. Нервы у меня взвинчены — то ли из-за разговора с братом, после которого он замкнулся в молчании и весь ушел в игру, то ли из-за неминуемого приезда тестя. Как жаль, что Эарвен занята. Можно, конечно, выманить ее из ванной, но она обычно разговаривает с ребенком, когда купается, и будет бессовестно ей мешать. Поэтому я открываю все окна в спальне, встаю на колени на полу и приступаю к молитве. Мысленно я прошу ветер отнести мое послание к Манвэ, на далекую Таникветиль. Дай мне силы… Зачем я об этом прошу? Я всегда прошу наделить меня силой, хотя на первый взгляд мне это нужно меньше всех в семье. Ведь бремя короля досталось отцу, а бремя наследников — братьям. Будь моя воля, я бы отказался и от звания принца, не то, что от долга править народом, ведь я всегда плохо понимал нолдор: я не похож на них ни внешностью, ни помыслами. Дай мне силы сохранить мир. Слова рождаются непроизвольно: как водопад стремится со скалы — так уносится с ветром молитва. И когда я доверяю свои тревоги тому, кто сильнее и могущественнее меня, напряжение уходит из тела. Я поделюсь с тобой силой, Арафинвэ, шепчет ветер. Ибо сохранить мир труднее, чем затеять войну. Улыбнувшись, я слышу, как открывается дверь за спиной, но не встаю. Эарвен обнимает меня сзади, и к моей спине прижимается ее округлый живот. Огонек души нашего нерожденного ребенка мягко мерцает там, где соприкасаются наши тела. Сердце переполняет мир и покой, и все тревоги улетают, словно листья по ветру. Эарвен целует меня в шею, и я ощущаю аромат телерийского мыла. — Хорошая была игра? — Никакая. Если не считать того, что я провел время с братом. Обернувшись, я обнимаю ее и глажу изгиб живота, ощущая, как льнет к моей руке огонек, словно сын хочет познакомиться со мной не меньше, чем я с ним. По меркам эльдар мы зачали его очень скоро после свадьбы, хотя, честно говоря, попытки его зачать понравились мне гораздо больше, чем я ожидал. «Как хорошо, что в этом ты похож на нолдор», однажды шепотом призналась Эарвен, когда мы прозанимались любовью большую часть вечера. И правда, в отличие от, например, ваньяр, мои родичи нолдор гораздо более страстные. Я предвижу, что мы с Эарвен не скоро устанем друг от друга, и в будущем у нас будет еще много детей. Мы еще долго сидим обнявшись: Эарвен — прильнув головой к моей груди, а я — касаясь того места, где шевелится наш ребенок. Скоро я возьму тебя на руки, сын мой. И скоро моя жизнь будет отсчитываться твоими годами. Я буду считать мгновения в сиянии Древ до встречи с тобой, чтобы бежать домой и, взяв из колыбели, осыпать тебя поцелуями. В тебе я открою предназначение своей жизни. *** Мы с Эарвен забываем о времени, и, увидев, что время уже позднее, беремся за руки и, задыхаясь от смеха, выбегаем на улицу, чтобы не опоздать на ужин к родителям. Лаурелин угасла, Телперион посеребрил мостовую — к счастью, в этот поздний час мало прохожих, и никто не видит нашего стремительного бега. На дворцовой лестнице мы приглаживаем друг другу волосы и одежду, и я вспоминаю, как незадолго до свадьбы тайком приезжал в Альквалондэ и вечером залезал по шпалерам в окно Эарвен, а утром перед встречей с отцом точно так же помогал ей поправлять одежду и прическу, и Эарвен выглядела так, словно не делала ничего предосудительнее чтения стихов. По дворцовым чертогам мы идем уже с достоинством, рука об руку, что не принято среди придворных, но вполне естественно для мужа и жены. Почти никто не попадается нам на пути — отец в этот вечер отпускает своих лордов по домам и до утра освобождает их от обязанностей. Только один из слуг отца встречает нас и, улыбнувшись, передает, что все собрались в гостиной моей матери и ждут, пока приготовится ужин. Слуги Атара гораздо приветливее слуг моего брата, и всю дорогу до покоев мамы мы отвечаем на вопросы о здоровье Эарвен и обсуждаем городские дела но, не успеваем мы как следует разговориться, как уже заходим в гостиную, и Амил встает поприветствовать нас, а слуга уходит. — Чудесно выглядишь, Арафинвэ, — говорит мама, беря меня за руки и целуя как в детстве. Я, не выдержав, обнимаю ее, и мама со смехом крепко обнимает меня в ответ. — И ты, Эарвен, — поцеловав мою жену, добавляет она. Следом подходят Нолофинвэ и Анайрэ, которые опередили нас. Брат всегда приходит вовремя, и сейчас он бросает на меня подозрительный взгляд, пока Амил хвалит румяную Эарвен за цветущий вид: видимо он догадывается, в чем причина румянца. Сделав комплимент Анайрэ, я оборачиваюсь к Нолофинвэ и крепко обнимаю и целую его, несмотря на сопротивление, позабавив его жену. Покончив с приветствиями, Амил предлагает нам присесть. — А где отец? — спрашиваю я. — Он захотел сегодня сам приготовить нам ужин, — устало улыбнувшись, говорит мама. Иногда Атар винит себя, что дает своим подданным больше, чем родной семье. Когда мы были детьми, он иногда отсылал учителей и пытался учить нас сам, несмотря на то, что советники постоянно его дергали. Отец строил планы, как мы поедем на охоту или на прогулку, но мы быстро научились не ждать этого, потому что в последнюю минуту у него всегда находилось какое-нибудь дело, и вместо отца на прогулку нас увозил какой-нибудь приближенный лорд. И несколько раз в году он вспоминает, что обычные жители Тириона частенько что-нибудь готовят для родных, пока он поглощен государственными делами. И тогда отец отсылает всех, дает повару выходной, и пробует состряпать что-нибудь сам. У Атара много талантов: он хорошо владеет пером и мечом, а при желании и наличии времени может приготовить неплохой обед — но увы, как раз времени ему обычно и не хватает. В прошлый раз мясо оказалось полусырым: отец слишком поздно поместил его в печь, а суп немного подгорел из-за того, что он не успел его вовремя помешать. Но Атар так хотел нас порадовать, что ни у кого не хватило духу пожаловаться — мы только улыбались и расхваливали обед, поспешно глотая горелый суп, чтобы не почувствовать вкуса. Амил с Эарвен и Анайрэ, конечно, быстро перескакивают на разговор о рождении детей, а это болезненная для меня тема, поэтому Нолофинвэ, сжалившись, уводит меня в смежную с гостиной комнатку, где отец хранит вина. Налив мне медовухи, а себе вина, он делает строгое лицо: — И не стыдно тебе, Арафинвэ, опаздывать к отцу, занимаясь с женой недостойными делами? — Недостойными? — громко вырывается у меня. Эарвен оглядывается, но Амил с Анайрэ если и слышали, то вежливо делают вид, что они тут не при чем. — Тссс, — шипит Нолофинве. — Мы ничего такого не делали, — понизив голос, возражаю я. — А как ты тогда объяснишь, что вы явились румяные и вспотевшие? — Мы просто засиделись и потеряли счет времени. Пришлось бежать со всех ног, чтобы успеть вовремя. Представив, как младший брат — к слову, принц нолдор и ваньяр — несется по улице, таща за собой беременную жену на глазах у потрясенных прохожих, Нолофинвэ приходит в такой ужас, что, наверное, он бы предпочел, чтобы мы с Эарвен занимались чем-то недостойным у себя дома. Сделав большой глоток вина, он замечает: — Знаешь, Арафинвэ, иногда мне кажется, что тебя воспитывали в какой-нибудь забытой Валар хибаре на окраине Тириона. Это камень в огород Феанаро, которого, в отличие от Нолофинвэ, не волнуют приличия. Сводный брат, насколько я видел, частенько разгуливает по улицам Тириона в простой одежде, пренебрегая украшениями, в изготовлении которых так искусен, и больше напоминая простого ремесленника, чем наследника короля. Сыновья Феанаро немногим лучше: Макалаурэ неловок, Тьелкормо производит слишком много шума, а Карнистир излучает непонятную враждебность. Один только Руссандол обладает хорошими манерами, однако Нолофинвэ недолюбливает его, хотя и не может к нему придраться — скорее всего, потому что Руссандол унаследовал врожденное чувство собственного достоинства Феанаро, которое не позволяет никому усомниться в том, что он принц, несмотря на растрепанные волосы и грязные сапоги. К счастью от дальнейших нотаций Нолофинвэ меня спасает появление Атара, который сообщает, что ужин готов. Обменявшись поцелуями и объятиями, он ведет нас в столовую к уже накрытому столу. Мы с Нолофинвэ предлагаем помочь, но отец, не дав договорить, подталкивает нас к стульям. Он так рад возможности угостить семью ужином, что, когда открывает вино, пробка яростно вылетает и рикошетом отлетает от стены, будто сердитый шмель, надолго запертый в банке, и опрокидывает на пол стеклянную вазу Феанаро: к счастью благодаря ковру она остается цела. Атар, неловко рассмеявшись, возвращает вазу на стол и щедро разливает вино по бокалам. — Это изумительное вино, — одновременно рассказывает он, — прислал мне с севера Феанаро и велел непременно попробовать его. Нолофинвэ, который уже успел сделать солидный глоток, морщит нос и демонстративно ставит бокал. Я пробую, и в нёбо сразу же ударяет яркий необычный вкус. У вина сложный букет: вкусом напоминает недоспелую малину — одновременно терпкий и сладкий. Решив, что вино мне нравится, я делаю еще глоток, не обращая внимания на возмущенные взгляды Нолофинвэ, и приступаю к первому блюду. Салат состоит из зелени, посыпанной тертым сыром и украшенной малиной, такой спелой, что чуть не лопается от сока во рту — и к нему подаются поджаренные хлебцы с маслом. Но хотя такое блюдо трудно испортить, я не питаю надежд — отец однажды отвлекся, выбирая листья салата в лавке, и взял зелень, которая годилась в пищу разве что кроликам детишек лорда Лайкуйвэ. Когда мы опустошаем тарелки, Атар вскакивает, убегает на кухню, снова отказываясь от нашей с Нолофинвэ помощи, и приносит супницу с «весенним овощным супом», как называет это он. — Но сейчас не весна, — замечает Нолофинвэ. — Не спорь, Нолофинвэ, — беспечно отмахивается отец, собирая тарелки из-под салата. — У нас в Валиноре всегда весна. «Весенний овощной суп» отец обычно варит из привычных картошки-морковки, но потом добавляет все овощи, какие только может вспомнить. Пока только мама решилась попробовать это блюдо: отец временно ушел на кухню, и нет опасений обидеть его нашими кислыми лицами. Я помешиваю содержимое тарелки и успеваю насчитать двенадцать видов овощей, прежде чем натыкаюсь на неодобрительный взгляд Нолофинвэ. Дверь из кухни открывается, и мы торопливо зачерпываем суп и отправляем его в рот, чтобы похвалить Атара, когда он займет место за столом. Суп оказывается не так уж плох — немного недосолен, но овощи свежие и хорошо проварены. Судя по количеству специй, почти таких же разнообразных, как овощи, подозреваю, что отец позаимствовал рецепт у Феанаро, который почти так же изощрен со специями, как и с металлами, и любит экспериментировать, хотя, конечно, отцу не угнаться за ним. Не успеваем мы завязать беседу, как Атар уходит за главными блюдами — сегодня это сырно-картофельная запеканка, морковь в меду, рис, артишоки и огромный запеченный гусь. Я выбираю для Эарвен кусочек гуся поменьше: она не привыкла к такой пище, и я не хочу, чтобы ей пришлось себя заставлять, но обижать отца тоже не следует. Поразительно, сколько всего он сумел приготовить — должно быть, рано распустил совет. И все блюда превосходны — гусь жирный, но этого и следовало ожидать, и морковь немного пересушена, но от того не менее вкусная. И теперь, когда почти вся еда на столе, мы, наконец, можем побеседовать. — Твои родители приезжают завтра, верно, Эарвен? — спрашивает Атар. — Да, они проведут в дороге всю ночь и к утру надеются прибыть в Тирион, — отвечает Эарвен. Это известие поднимает всем настроение. Амил и Анайрэ мечтают расспросить мать Эарвен, которая разбирается в покроях платьев лучше портных Тириона. Нолофинвэ собирается поговорить с королем Ольвэ. У нолдор и тэлери всегда были хорошие отношения, и он хочет предложить, чтобы наши мастера продолжили отстраивать Альквалондэ в обмен на телерийский жемчуг. А отец просто рад повидать старого друга. Да и я в самом деле доволен, что они приезжают. В последнее время Эарвен много тревожится, и мать успокоит ее. Эарвен делится своими переживаниями по поводу ребенка с Анайрэ, но, как истинная леди, Анайрэ сдержанно и уклончиво отвечает на ее вопросы. Нерданэль гораздо откровеннее и могла бы помочь, но Тирион и Форменос разделяют много дней пути, и письма приходят нечасто. Но вместе с радостью за Эарвен меня гнетут сомнения — хотя Ольвэ всегда был добр ко мне, я до сих пор сознаю, что такой малообещающий принц, как я, недостоин его старшей дочери. *** За долгим разговором незаметно проходит время, и мы задерживаемся у родителей допоздна. Я думал, что, вернувшись домой, Эарвен сразу уйдет спать, ведь завтра рано вставать и встречать гостей. Но у нее игривое настроение, и, едва переступив порог, она начинает осыпать меня поцелуями и освобождать от одежды. Я увлекаю нас к лестнице, но Эарвен противится: — Нет, давай не будем подниматься в спальню. В итоге мы не оставляем без внимания ни одну комнату на первом этаже, и наши следы отмечает сброшенная на ходу одежда. Сначала мы целуемся на диване, а потом перебираемся на мягкий ковер, устилающий пол летней веранды. Теплый ночной бриз колышет легкие как паутинка занавески у нас над головой, и звенят насекомые, выводя свою незамысловатую песню. Мы молча лежим обнявшись, смешивая дыхание и соприкасаясь кончиками носа. Я глажу ее серебристые волосы, невесомые как ветер и теплые. Увидев Эарвен в первый раз, я подумал, что ее волосы окажутся холодными, потому что раньше видел такой оттенок серебра только в металле. Но погрузившись в эти волны, узнал, какие они теплые — как сама Эарвен, как ночное море Альквалондэ, теплее ветерка, ласкающего мою обнаженную кожу — так и манят в них утонуть. Я ласкаю Эарвен рукой и взглядом, а она прислушивается ко мне, прикрыв глаза, слушая мое дыхание, как могла бы слушать плеск морских волн у порога своего дома. Уже после свадьбы Эарвен призналась, что чуть было не отвергла мои ухаживания, боясь, что я окажусь слишком мрачным и строгим. В детстве она была знакома с Феанаро, и всегда удивлялась его самоконтролю: он мог совершенно бесшумно ходить и бесшумно дышать — даже вблизи нельзя было его расслышать — словно каждую минуту силой воли укрощал свое тело. После слов Эарвен я и сам подметил такую особенность сводного брата, которую он, как оказалось, разделял с отцом. Да, за веселым смехом и легким нравом отца тоже прятался великолепный контроль — словно его душа была крепче привязана к телу, чем моя. — Когда мы с Феанаро были детьми, то много проказничали вместе, — сказала тогда Эарвен. — Мы бегали по берегу, кричали, распугивая чаек, и танцевали на деревянных досках пирса, чтобы послушать, как они скрипят под ногами, но я никогда не слышала Феанаро так, как слышу тебя. — Такова природа нолдор, — ответил я. Что бы ни делали нолдор, все должно быть подчинено строгой дисциплине. Зодчие, художники, кузнецы — все ей подчинены. Они не надеются на мудрость лет, а постоянно читают, учатся, идут в подмастерья. Советы нолдор — это не сборище друзей, они собираются в назначенный день и час в зале совета. Они веселятся на праздниках, а все остальное время работают. Словно услышав мои мысли, Эарвен шепотом говорит: — Как хорошо, что ты выбрал меня. — А что я мог поделать? — отзываюсь я, играя ее волосами. — Мое сердце выбрало тебя прежде, чем я успел подумать. Эарвен улыбается, не открывая глаз, и целует меня. — Наверное, мы были предназначены друг другу, — шепчу я ей в губы. Вера в Валар, доставшаяся мне от матери-ваниа, у тэлери не так сильна, но Эарвен никогда не подвергает мои слова сомнению. Наверное, она тоже чувствует, что идеальная гармония наших душ — это нечто, пришедшее к нам свыше, и недоступное нашему разуму. Мы снова лежим в тишине. За окном заливается соловей, призывая свою подругу. Наши сердца и спрятанное между нами сердечко сына стучат в совершенном ритме — ритме нашей семьи. И потом Эарвен прерывает молчание: — Ты не спросил, почему я захотела побыть здесь, а не в спальне. — Ну а зачем мне искать причину? Мне не важно, где быть, главное, что с тобой. Мои слова вызывают у нее улыбку. — Просто сегодня особенная ночь. Она последняя на много лет вперед, когда нас дома только двое. Теперь придется подождать, пока наши дети вырастут и возможно женятся, — Эарвен притягивает меня к себе и прижимается всем телом, словно хочет слиться со мной воедино. — Я счастлива и хочу, чтобы эта ночь никогда не кончалась. *** Наутро мы просыпаемся на веранде, овеваемые теплым ветерком, ко времени Слияния Древ. Эарвен лежит головой у меня на груди, а мои пальцы запутались у нее в волосах. Скоро придут слуги прибирать комнаты для родителей Эарвен и готовить для всех завтрак. И хотя они уже привыкли заставать нас с Эарвен, обнимающихся в самых неожиданных уголках дома, но понежиться нам осталось совсем недолго — нас ждут дела. По пути в ванную я собираю разбросанную по первому этажу одежду, иногда останавливаясь, чтобы вспомнить поцелуи, которыми мы обменивались по пути. Сегодня мы откроем еще одну дверь в бесконечной анфиладе чертогов нашей жизни — в прошлый раз мы открыли такую дверь, когда связали себя узами брака, и еще одна дверь ждет нас впереди, когда родится наш сын. И хотя я, несомненно, счастлив, к этому чувству примешивается печаль, словно мое сердце предчувствует, что когда мы снова окажемся свободны, эту свободу омрачит какое-то горе. Как будто, зайдя в эту дверь, мы уже никогда не сможем вернуться назад. Когда я приведу родителей Эарвен в дом, дверь будет запечатана навсегда. У меня мелькает шальная мысль взять Эарвен, и сбежать с ней из города — чтобы вырваться из этой бесконечной анфилады комнат, некоторые из которых, вероятно, окажутся темны, и уйти от этого будущего в земли Амана, открытые всем ветрам, избегнув горя разлуки с любимыми. Но бредовые мысли, на мгновение затуманившие рассудок, разлетаются, словно вороны-падальщики, и я, дособирав одежду, поднимаюсь к Эарвен в спальню. *** Скоро у меня не остается времени на упаднические настроения. Едва мы заходим в спальню, как появляются слуги и начинают деловито прибирать гостевые комнаты. Эарвен позволяет мне принять ванну первым, зная, что я буду долго выбирать одежду. И в самом деле, к тому времени, как заканчивает мыться Эарвен, я успеваю три раза переодеться. — Хватит! — выйдя из ванной, объявляет она. — На этом и остановимся. — Ты уверена? — подняв брови, спрашиваю я. На мне только нательная рубашка и подштанники: я только что снял третью отвергнутую тунику. — Тунику можешь надеть обратно, — разрешает Эарвен. — По-моему, этот цвет мне не идет. — Арафинвэ, думаешь, кто-нибудь заметит, во что ты одет? В словах Эарвен есть зерно истины. Родители не видели ее с прошлой весны, когда мы неожиданно нагрянули в Альквалондэ, чтобы порадовать их новостью о будущем ребенке. Тогда по виду Эарвен нельзя было ничего понять, и о ребенке знали только мои родители, брат и Анайрэ. Бросив спорить, я надеваю и застегиваю последнюю, светло-голубую, тунику, а Эарвен с заслуживающей уважения быстротой выбирает платье. В Тирионе Эарвен обычно носит привычную для нолдор облегающую одежду из плотной ткани простых ярких оттенков с простыми застежками, удобную для работы. Но сегодня она выбрала платье тэлери, полупрозрачное и почти невесомое. С помощью хитрых ленточек и шнуровок Эарвен подгоняет прямой фасон по своей округлившейся фигуре, оставив рукава свободными ниже локтя. Потом затягивает шнурки над животом, оставляя платье свободно струиться до самого пола. В глубоком вырезе проглядывает ставшая пышной благодаря беременности грудь, и мне хочется отнести Эарвен в постель и снова распустить эти бесчисленные шнурки и ленточки. Однажды я побывал в Альквалондэ во время праздника, посвященного Оссэ. Это был редкий случай, когда эльдар видели, как трое сыновей Финвэ спокойно стоят рядом. По обе руки от меня возвышались Нолофинвэ и Феанаро, величественные и статные в своих праздничных одеждах; на груди и запястьях у них горели самоцветы, переливающиеся в лучах Лаурелин, а венцы на челе говорили о том, что, вопреки всему — они братья, великие принцы нолдор. И я, хоть и меньше ростом, но заметный своими светлыми волосами, тонкими чертами лица и привычкой смеяться во время неловких пауз — был словно кусочек золотой фольги между молотом и наковальней. В тот необычный день рядом не было ни отца, ни жен, и мы наблюдали, как на площади танцуют девы, облаченные в призрачные, как туман на воде, одеяния. — Подумать только, Арафинвэ, одна из этих дев досталась тебе в жены, — заметил Нолофинвэ. — Они кажутся гораздо более раскрепощенными, чем мы, нолдор. — И это неудивительно. Здешний народ позаимствовал некоторые взгляды и обычаи у авари, — вмешался Феанаро с таким самодовольным видом, как будто это был не плод его долгих изысканий, на которые у нас с Нолофинвэ не хватало терпения, а общеизвестный факт. — У авари? — фыркнул Нолофинвэ. — Да. Жизнь авари гораздо тяжелее нашей, Нолофинвэ, — резко ответил Феанаро. — У них нет времени гранить алмазы и строить башни. Зато они близко знакомы со смертью и рождают детей много и в юном возрасте, чтобы выжить. Авари не привыкли скрывать свою наготу, они гордятся силой и красотой своего тела, которое служит залогом их выживания. Я чувствовал, как раздражает Нолофинвэ покровительственный тон Феанаро. «Что эльда может знать о традициях авари? Как можно с такой уверенностью говорить о том, чего не видел собственными глазами?» — должно быть, думал он. И понимая, что еще немного — и молот ударит о наковальню, я начал нести какую-то чепуху, о которой никто потом и не вспомнит: что-то о том, как мне повезло завоевать сердце одной из этих прекрасных и искусных дев. Замечание было хоть и не к месту, но заставило братьев рассмеяться, и разногласия были временно забыты, а тема сменилась на более безобидную. А вскоре подоспели Нерданэль и Анайрэ, одурманенные тэлерийским вином, и увлекли их на площадь танцевать. Первые недели после свадьбы Эарвен в пику моим родичам носила платья Альквалондэ. И когда мы обнимались в танце, я был только счастлив, что сквозь тонкую паутинку платья могу ощутить каждый изгиб ее тела. И что я теперь не один бунтую против строгих порядков нолдор. Голос Эарвен прерывает мои размышления. — Тебе нравится? — с ноткой волнения спрашивает она. Эарвен хочется, чтобы родители видели, что она здорова и счастлива, и не сомневались в ее решении жить с принцем нолдор. Она крутится на месте, и я любуюсь ее красотой. Светлое платье разлетается от движения, серебристые волосы рассыпаются веером у нее за спиной. Эарвен оставила их распущенными, только заплела и закрепила серебряными заколками-ракушками две пряди у висков. Она похожа на Майа, помощницу Ульмо, снизошедшую ко мне. — Ты прекрасна, — отвечаю я. Эарвен не останавливает движения и оказывается в моих объятиях, и я целую ее нежную кожу. Накрутив на палец одну из моих кос — несмотря на мои громкие опасения, что она испортит мою прическу — Эарвен спрашивает: — Как ты думаешь, на кого будет больше похож наш сын? На тебя или на меня? — Не знаю, Эарвен. С тех пор как эльдар пришли в Валинор, вряд ли когда-нибудь смешивалась кровь всех трех наших народов. — Мама говорила, что ваниар и тэлери заключали браки до Великого похода, и их дети обычно рождались светловолосыми и сероглазыми. Но, кажется, кровь твоего отца очень сильна: сыновья Феанаро гораздо больше похожи на него, чем на Нерданэль, и Финдекано скорее унаследовал внешность Нолофинвэ, а не Анайрэ. А значит, наш сын, скорее всего, будет твоей копией. Закончив переодеваться, мы рука об руку выходим из наших покоев. Утро в самом разгаре, и родители Эарвен должны приехать с минуты на минуту. В доме кипит работа: слуги заканчивают последние приготовления к приему гостей. То и дело кто-нибудь здоровается, и мы приветливо отвечаем. — Однако сам я мало похож на отца, — говорю я Эарвен, продолжая прерванный разговор. — И, кто знает, может быть, наш сын сможет более достойно распорядиться наследием своих предков. Громкий смех Эарвен застает меня врасплох. — Почему ты смеешься? — спрашиваю я, видя, что она и не думает успокаиваться. — Ты сейчас напомнил мне своего брата. — Которого? — И того и другого, Арафинвэ. Ребенку недостаточно просто взять самое лучшее от родителей, он непременно должен «достойно распорядиться наследием». Ты гораздо больше похож на нолдо, чем тебе кажется. Я усмехаюсь, сообразив, как забавно это прозвучало для Эарвен. Мы спускаемся в холл. Дом замирает в молчании, словно предчувствуя, что гости вот-вот прибудут. Эарвен запевает песню, чтобы развеять тишину, и тянет меня за руку, и мы затеваем небольшой танец на площадке перед домом, выложенной светлой мозаикой. Восторг Эарвен трепещет во мне, словно бабочка, заключенная в ладонях, которая рвется навстречу неизведанному. Но вот мы слышим цокот копыт по улице, и привратники на въезде в усадьбу провозглашают: — Приветствуем короля Ольвэ! Эарвен, радостно вскрикнув, стискивает меня в объятиях: — Они уже здесь! Я размыкаю руки, отпуская Эарвен, и она убегает встречать повозку у ворот. А я, невольно улыбнувшись, поворачиваюсь и следую за ней более размеренным шагом, подобающим принцу нолдор, и навсегда запечатываю за собой дверь в наше прошлое, зная, что никогда не смогу вернуться назад.