Медиум

Военный больше не оставлял Брендона одного. Он все время был где-то поблизости, а то и вовсе садился в отдалении и наблюдал внимательно, будто Нери в любой момент мог показать какой-то фокус. К ночи на продуваемом ветром заводе стало совсем холодно, и лишенный возможности двигаться Брендон промерз до костей. От жажды, голода и переживаний голова стала, словно ватой набитая, а мысли в ней сделались дурацкими и неповоротливыми, то и дело возвращаясь к Питу и Патрику. Что они делают там, на свободе? Могли ли начать его искать? Брендон хотел бы поверить в какую-нибудь утешительную ложь, вроде того, что вскоре за ним нагрянет полиция и все будет хорошо, но привыкший мыслить реально ум не позволял такой роскоши. Пит прогнал его и уверен, что он, последовав «совету», летит сейчас обратно в Вегас. Патрик поверит Питу, когда тот скажет, что они повздорили, и он от обиды вернулся домой или даже просто бросил их из-за природной мерзости характера. Друзья? Друзья знают, что он в любой момент может сорваться, куда захочет левая пятка, и уехать-улететь-убежать на несколько дней, а то и недель. И даже Аннету он традиционно не предупреждал о том, на какой срок планирует отбыть. А, ну еще есть родители. Только на самом деле их нет и, в общем-то, никогда не было, так что уж кто-кто, а они последними задумаются, отчего об их сыне уже больше полугода ничего не слышно. Какая, однако, ирония – иметь миллион друзей-знакомых, и подыхать на заброшенном заводе без единого шанса, что кто-то дернется тебя искать! Не добавлял оптимизма и тот факт, что множество украшавших его тело синяков налились тяжестью и постоянно ныли, взрываясь вспышками боли при попытках шевельнуться. Мучаясь от неизвестности и невозможности хоть что-то предпринять, Брендон иногда проваливался в подобие тягостной дремы, но и она не приносила ничего, кроме головной боли да потока бессвязных образов и воспоминаний. Правда, один раз удалось уговорить похитителя отвести его в туалет, но вместо ожидаемого уединения, которое могло бы стать прикрытием для побега, он оказался около отдаленной стены с направленным в затылок дулом пистолета. Сидя на кажущемся сделанным изо льда бетонном полу, Брендон с ненавистью смотрел на початую бутылку воды. Военный оставил ее рядом, после того, как съел проигнорированный им сэндвич, но Нери не мог переступить через себя, уверенный, что если сделает хоть глоток – признает поражение и результативность дрессировки. – Попей. – Он и не заметил, когда Военный успел подойти так близко – краткая отключка плюс феноменальное умение этого гада ходить удивительно тихо для его комплекции. Брендон вздрогнул и усиленно заморгал, прогоняя тяжелый, облепивший все тело, словно водоросли, морок. – Не хочу, – едва ворочая языком, отозвался он, кое-как подбирая под себя плохо слушающиеся ноги и стараясь сесть ровнее. – Ты еле выговариваешь слова, и от этого, уж прости, теряется весь пафос. – Военный сложил руки на груди, нависая над ним, словно камуфлированная каменная глыба, но зубы в улыбке больше не скалил. – В курсе, что у тебя обезвоживание второй степени? Слабость будет только нарастать, скоро появится головокружение и судороги. Ты этого хочешь? – Я тащусь от твоей заботы, – усмехнулся Брендон. – Дурак ты, – спокойно и даже как-то необидно констатировал Военный. – Упираешься рогом там, где совсем не надо, пытаясь что-то кому-то доказать. Знаешь, что говорил Экклезиаст? «Живая собака лучше мёртвого льва». Вкусовщина, конечно, но мне хотелось бы, чтобы ты пожил подольше. – Ну еще бы! Ты очень огорчишься, мать твою, если я сдохну до того, как ты вызнаешь все, что нужно! – огрызнулся Нери. – Не переживай за это, я не дам тебе умереть раньше, чем ты потеряешь для меня интерес, но мне хочется верить, что ты сильный человек и готов побороться за свою жизнь. Впрочем, могу вливать воду в твой рот насильно, если тебе так больше нравится. Запах сандала. Везде и повсюду чертов запах сандала. «Время обеда, мистер Нери». «Но я не хочу есть!» «В нашем заведении обед по расписанию, мистер Нери. Или вы желаете, чтобы мы снова вводили вам питательные вещества внутривенно?» Эта медсестричка, она была милая и всегда очаровательно улыбалась, какая бы мерзость не слетала с ее языка… Брендон встрепенулся. Заброшенный завод, косые тени из высоких ничем не забранных окон. А где же Военный? Оказалось, он уже переместился к своим вещам, лежащим около пыльного, громоздкого пульта управления неким агрегатом, и копался в рюкзаке. Он что, вот так отрубился и грезил наяву, пока этот урод стоял над ним?! Нет, это уж слишком! Надо хоть как-то поддерживать ясность сознания. Сглотнув вязкую, горькую слюну, Брендон схватил бутылку, дрожащими пальцами отвинтил крышку и с жадностью припал к горлышку. *** Пит стоит, замерев, в холле собственной квартиры, который в ночном полумраке, на удивление, кажется чужим и неуютным. Прижавшись мокрой от пота спиной к стене, он прислушивается к звукам, доносящимся из спальни, к голосам, и сердце сжимается от боли и ненависти. «Пат, малыш, тихо! Не так страстно, ты мне все зубы выбьешь!» – со смехом укоряет Брендон. «Прости. Прости», – едва слышно шепчет в ответ Патрик. «Не парься. А как насчет того, чтобы твой язык поработал кое-где пониже? Возьмешь в рот? Только, чур, без зубов!» Опять Бренов смех. Такой заразительный, такой родной. Но сейчас Питу хочется только одного – ворваться в собственную спальню, стащить этого ублюдка с кровати и бить, раз за разом обрушивая кулаки на лицо, пока оно не превратится в кровавое месиво, чтобы он больше никогда не смог веселиться. «Ты ведь умеешь делать минет, а?» – продолжает ворковать Брендон. Патрик шелестит что-то смущенно и совсем уж неразборчиво, и Пит, глухо рыча, отталкивается от стены, чувствуя, как сердце яростно колотится где-то в горле, а кулаки наливаются тяжестью. Он бегом бросается через душный, темный, расчерченный квадратами света из окон холл, но двигается так невозможно, так мучительно медленно, словно крепкие ноги вязнут в полу, как в болоте. А из спальни уже доносятся стоны. Откровенные, сладкие, захлебывающиеся. Стоны Патрика. И Пит понимает, что не успел, что безвозвратно упустил время, и его Патрик теперь принадлежит Брендону, заражен его флюидами, поглощен им. Все кончено, но он, задыхаясь и обливаясь потом, продолжает свой медленный бег среди стоячего, оплетающего тело жара. И вот она дверь, вот ручка. Он рвется вперед, хватается за нее и дергает на себя, уверенный, что вид обнаженного, изгибающегося под Брендоном Патрика выжжет ему глаза, но не находящий сил остановиться… Холодно. Холодно и пусто, будто он и не в спальне оказался, а в каком-то железном ангаре. Даже шумное прерывистое дыхание разносится в ржавой полутьме гулким эхом. Пит вглядывается до рези в глазах, и наконец видит у выплывающей из мрака стены скорчившийся силуэт. Некто сидит на коленях, спиной к нему. Он промок до нитки, и все его тело сотрясает крупная дрожь. Черные волосы, черная майка, черные джинсы. Никаких примечательных особенностей, но он ни с чьей не спутает эту спину. Пит знает, кто дрожит и судорожно дышит у той стены. «Брен?» – Имя повисает в воздухе, словно иней, и с тихим шелестом битого стекла опадает к его ногам. Брендон не реагирует, и Пит делает шаг, потом второй. Очень осторожно, через силу, потому что уверен – если Нери обернется, он увидит что-то невыносимо жуткое. Все внутри замирает, скручивается напряженным жгутом. Это будто бомба с часовым механизмом, и Пит не знает, когда она рванет, но уверен, что это вот-вот случится. Можно отвернуться, пока не поздно, можно броситься обратно к двери и попытаться спастись, но он делает еще шаг вперед. «Брен». – Голос предательски дрожит, но на сей раз Брендон слышит. По крайней мере, он вздрагивает, замирает, а потом начинает медленно оборачиваться. Медленно-медленно. В мертвенный лунный свет попадает сначала скула, потом нос и губы, а затем он разворачивается в анфас, и только глаз не видно – вместо них до сих пор два темных провала. Пит замирает. Пит задерживает дыхание. Пит ощущает, как через все тело проходит нечто вроде вибрации от барабанов, но звука нет. В этом чертовом зазеркалье вообще больше нет ни единого звука. Ни шороха, ни дыхания, ни глухого удара от того, как Брендон бьет кулаком в стену… А потом он открывает рот и кричит. Его еще не слышно, как пролетающий в небе самолет, но белые бескровные губы раскрываются шире и шире, растягиваются, уродуя знакомое до мельчайших черточек лицо все больше искажающейся пропорцией. Там, где должен быть рот – черная дыра, и она растет, словно в космосе, и она затягивает, тащит, впитывает в себя. И тут Пита накрывает звук – оглушительный, отчаянный, полный боли и страха крик… Пит вздрогнул всем телом и распахнул глаза. В первые несколько мгновений, он никак не мог понять, где находится, а крик, перешедший на последних нотах в вой, все бился в голове, усиленный многократным эхом. Качнувшись вперед, он едва не упал с кресла, в котором, видимо, задремал после долгих тягостных размышлений, и тут же кинулся к выключателям, разом ударив по ним ладонью, так, что гостиная наполнилась ярким светом всех установленных в ней ламп. Питу было жарко и душно, как во сне, когда он бесконечно долго бежал через холл, и в то же время его бил озноб, словно по квартире гулял тот ледяной ветер из ангара. Ошарашенно погладив щетинистую щеку, он побрел в спальню, включил свет и там, и долго смотрел на разворошенную кровать, которая до сих пор хранила воспоминания об их утреннем пробуждении втроем и о постыдном, жарком сексе с Брендоном. «Обычный кошмар», – сказал бы любой, кому ни расскажи, но Пит слишком хорошо себя знал. Так уже было. Мучительно много раз, до того, как он стал общаться с Нери и вместе они постепенно вывели рецепт управления этим потоком бесконтрольных болезненных откровений. Пит опустил голову и тоскливо посмотрел на татуировку Dream. Жаль, в том холодном, заброшенном помещении было так темно, что он не смог бы рассмотреть ее, даже окажись она частью сна. Пожалуй, первая половина видения была всего лишь шуткой сознания, воплотившимся страхом потерять Патрика, но вторая… Неужели Грэйси был прав, и Брендон действительно в беде? – Да плевать мне на тебя в любом случае! – вслух, чтобы было убедительнее, выкрикнул Пит, но с такой отчетливой фальшью в голосе убедительно не получилось. Мрачно набросив на кровать покрывало, он вернулся в гостиную и остановился у стены с картой и приклеенными вырезками, разглядывая те скудные ниточки, что у них имелись. Какого черта уже второй раз его жизнь благодаря Брендону сначала приобретает что-то особенное, яркое и удивительное, а затем начинает лететь ко всем чертям с целеустремленностью лишившейся тормозов фуры?! И ведь он сейчас точно в Вегасе! Готовится к вечеринке в своем доме или уже закатил ее. Пьет, лапает всех подряд, закидывается таблетками и даже считает себя несправедливо обиженным, проклиная Пита на все лады. Правда же?.. – Сука, – выдохнул Пит и, подхватив с тумбочки мобильник, набрал-таки номер Нери. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Глаз не видно – вместо них два темных провала. Белые бескровные губы раскрываются шире и шире. Черная дыра. Крик. – Сука! – с отчаянием повторил Пит, и тут его взгляд упал на лежащий на тумбочке предмет, присутствия которого он не замечал с самого момента ссоры с Брендоном – его кошелек. С усилием сглотнув, Уокер взял его и раскрыл. Наличные, кредитки, все оказалось на месте, а значит, Брен ушел не только без вещей, но и без денег… «У него тут куча знакомых, одолжили бы без проблем», – жалобно забилось где-то на периферии сознания. Черная дыра и крик. Оглушительный, отчаянный, полный боли и страха. – Только не это! – выдохнул Пит, подхватил куртку и кинулся к двери. *** Кап-кап-кап-кап-кап. Этот ритмичный, бесконечно повторяющийся звук грозил свести с ума, но Брендон слишком вымотался, чтобы и дальше обращать на него внимание. Краем сознания он все еще улавливал его и вроде бы даже думал, когда же эта хрень докапает и заткнется, но на самом деле уже забылся тревожным сном. Сном, где несуразные гротескные видения переплетались с реально существующими образами в безумный поток картинок, которым позавидовали бы Босх (1) и Дали (2). Это было какое-то пограничное состояние, когда мозг еще работал, а тело выключилось, словно перегревшийся робот. И вдруг на него навалилось что-то большое и тяжелое. Адреналин мгновенно вскипятил кровь, но полусон-полуобморок никак не желал отпускать, и Брендон сумел в полной мере осознать, что происходит, только когда его руки вновь оказались скованы за спиной, а сам он вздернут на ноги. Похоже, пока он дремал, к Военному присоединился Кислый, и хоть Брендон не видел его, он мог поклясться, что ладонь именно этого садистского ублюдка сжимает шею и пригибает к земле, в то время как его едва ли не бегом тащат куда-то. Он попытался вырываться, но добился лишь того, что ему с силой вывернули руки. Едва освещенный тусклым искусственным светом пол в засохшей грязи, мелькающие справа и слева ноги в армейских ботинках, а потом – какое-то препятствие прямо на пути. Его толкнули вперед, заставив перегнуться через него, и тут же голова и тело по грудь ушли в ледяную воду. Брендон не успел набрать воздуха в легкие, а шок от неожиданности и резкой смены температуры вынудил открыть рот и выпустить последние запасы кислорода. Горькая железистая вода хлынула внутрь, потекла по горлу, заложила уши, защипала распахнутые глаза. В панике Нери бился изо всех сил, но руки, словно стальные, удерживали его под водой, а попытки высвободиться приводили лишь к тому, что он сильнее захлебывался. Казалось, это конец, но его все-таки дернули за волосы, вытаскивая и заставляя не только распрямиться, но и сильно выгнуться назад. Голос Военного, громкий и четкий, раздался над самым ухом, словно гром. – Текст перевода, который делала Лидия Грэйс, где он? Брендон зашелся мучительным кашлем, но не успел даже дыхание восстановить, как его снова перегнули через бортик. Все шло не так, они даже не дали ответить традиционное «не знаю», и вновь вокруг только вода до стучащей в ушах крови, до горящих огнем легких, до едва не рвущихся от напряжения мышц. Рывок. – Где текст перевода, который делала Лидия Грэйс? Он пытался откашливаться и одновременно выкрикивать «не знаю», но то ли они не расслышали, то ли не удовлетворились ответом – он опять оказался в воде. На сей раз дольше двух предыдущих. Что случится первым: он вдохнет и захлебнется или же у него не выдержит сердце? В совершеннейшем беспросветном отчаянии, Нери дернулся не назад, а вперед, а затем ударил ногой в наивной надежде попасть по кому-нибудь из своих мучителей и – о чудо! – его вновь рывком вытащили из воды и с силой швырнули на пол. Брендон ободрал плечо о какую-то выпирающую железку, но зато получил восхитительную возможность дышать. – Сука! – раздалось над ним, и тут же вслед, если не одновременно: – Не сметь! Мстительного удара, который точно должен был прилететь от вновь обиженного им Кислого, так и не последовало, но Нери схватили за волосы, пытаясь поднять на ноги. – Нет! – закричал он изо всех сил. – Стой, я расскажу! – Оставь, – велел Военный. – Джер! – возмущенно завопил Кислый, но руку все же разжал. Брендон скорчился на полу, подтянул ноги к животу и надрывно кашлял, отплевываясь водой. Он понимал, что нужно начать говорить прямо сейчас, иначе пытка продолжится, но был не в состоянии. – Так что, – кажется, Военный сел рядом на корточки, но точно сказать Нери не мог – его глаза все еще жгло, и изображение перед ними расплывалось, будто он пытался смотреть через полупрозрачный целлофан, – готов рассказать, где перевод? – Джер… да?.. – Брендон через силу втягивал воздух в легкие, стараясь забить их полностью, впрок. – Джереми?.. – Джерард, – к огромному его изумлению поддержал непринужденную беседу Военный. – Джерард, дай сигарету. Это был верный билет обратно в резервуар с водой, но Нери нечего было сказать по предмету допроса, так что не все ли равно, как тянуть время, пытаясь дать своему телу хоть крохотную передышку? Конечно, можно начать умолять, но он был категорически против, к тому же совершенно не уверен, что Военный, оказавшийся Джерардом, оценит. – Я его щас выебу! – рявкнул Кислый. Едва справляясь с желанием судорожно глотать воздух, Нери сжал челюсти, чтобы не прикусить язык, когда этот мудак станет его пинать, но Джерард опять удивил. – Я не курю, – спокойно отозвался он. – Мик, дай ему сигарету. – Твою мать! – яростно взвыл Кислый по имени Мик. Пока он возился, Брендон успел немного проморгаться и отдышаться. В свете подвешенной неподалеку тусклой матово-белой лампы стало видно, что Джерард и правда сидит рядом с ним на корточках. Сидит и смотрит, как обычно, без тени недовольства или азарта, внимательно, с легким сожалением, и Нери подумалось вдруг, что он даже гребаного Мика не ненавидит так сильно, как этого загадочного ублюдка. Хрен проссышь, что творится у него в голове! Военный требовательно протянул руку, и Кислый, стоящий позади Брендона, вложил в нее мятую пачку и зажигалку. Силы полностью оставили Нери, так что он почувствовал что-то вроде мимолетной благодарности, когда Джерард, ухватив его за предплечье, помог сесть и прислонил спиной к проклятому резервуару. Кап-кап-кап-кап-кап – раздавалось чуть выше его головы, и теперь от этого звука хотелось выть. Словно завороженный, Брендон смотрел, как Военный ловко выуживает из пачки сигарету, как зажимает ее губами, поджигает и раскуривает. Лицо в маске подсветилось крохотным огоньком, который на миг стал центром вселенной. – На, держи, – Джерард прищурился сквозь дым и вложил сигарету Нери в рот. Это было странно до ирреальности: сидеть со скованными руками на заброшенном заводе с разгневанным садистом с одной стороны и щурящимся голубоглазым маньяком с другой и курить дешевую сигарету, чувствуя, что ничего прекраснее во рту не было за всю жизнь. Словно замерев в безвременье, Брендон не торопился, с наслаждением затягиваясь и через нос выпуская струи дыма, а Военный не торопил, усевшись на пол и скрестив ноги. Мик, видимо, задолбавшись смотреть на их странные игры, и вовсе чертыхнулся и отошел в сторону. Он оказался высоким и худым, тоже в камуфляже, только более светлого оттенка, поверх которого была надета кожаная куртка с не по размеру короткими рукавами. Такая же, как и у Военного, лыжная маска не позволяла увидеть черты лица, а полутьма не давала рассмотреть открытые глаза и рот, но Брендону по большому счету было плевать, про этого парня он и так все понял – обыкновенное агрессивное, сучное мудло, каких полным-полно на окраинах любого города. Затяжка, еще одна, еще… Все, до бычка. Джерард забрал окурок и затушил об пол. Он ничего не говорил, но вопрос висел в воздухе. – Послушай, а если я тебе мамой поклянусь, что не знаю, где перевод? – еле сумев приподнять уголки губ, усмехнулся Брендон. – Вполне верю, – серьезно кивнул Военный, – но я думаю, у тебя есть способ узнать, так ведь? – К-какой способ? – Холодный ветер с остервенением впивался в мокрую кожу под мокрой одеждой, пробираясь до самых костей, отчего Нери начало трясти. – Твой дар, – подсказал Военный, и Брендон почувствовал, как к горлу подкатывает ком. – Твою мать! – выдохнул он ошарашенно и мрачно. – Ты не понимаешь. Мой… дар, он совсем не похож на звонки мертвым по телефону. – А на что похож? – Джерард придвинулся ближе и уперся руками в скрещенные щиколотки, до ужаса напоминая ребенка, который выпросил у деда рассказать любимую сказку. «У нас много времени. Сейчас ты зол, но, поверь, скоро ты сам захочешь поговорить». Теперь Брендон понял смысл тех слов и, более того, уверовал в их правоту. О-о-о, как он хотел говорить! Как Шахерезада, без умолку, день и ночь, лишь бы его больше не топили в этом резервуаре, лишь бы не били, лишь бы не придумали каких-то иных, еще более жестоких способов выпытывать то, чего он не знает. А над всей этой паникой парило мерзкое до тошноты осознание того, как легко заставить человека подчиниться чужой воле... _____________________________ 1 – Иероним Босх (1450 – 1516) – нидерландский художник, сочетавший в своих работах мрачную мистику, изощренную средневековую фантастику и гротескные демонические образы с фольклорно-сатирическими и нравоучительными тенденциями. 2 – Сальвадор Дали (1904 – 1989) – испанский живописец, график, скульптор, режиссёр, писатель. Один из самых известных представителей сюрреализма. *** Время перевалило далеко за полночь, а Патрик все сидел с бумагами Лидии. Он сменил место дислокации, устроившись в маслянисто-желтом свете торшера на диванчике с вышитыми цветочными узорами, но спина и шея продолжали болеть от напряжения, а мысли постоянно убегали прочь от исписанных ровным, бисерным почерком строчек. Пару часов назад позвонил отец. Он без проблем добрался до дома друга, и теперь Патрик мог хоть за него не волноваться, но, к сожалению, проблем оставалось еще великое множество. Подошедший к концу день, который он все продлевал, не вполне уже понимая, что именно ищет, и не особо надеясь на удачу, оказался так забит событиями, что даже не верилось воспоминаниям об утре, которое они провели втроем, как лучшие друзья, готовые на дальнейшие подвиги ради общего дела. И что теперь? Их расследование под угрозой срыва, Пит признался ему в любви, а Брендон либо сбежал, бросив их на произвол судьбы, либо попал в беду, и выяснить, что именно с ним случилось, Патрику никак не удавалось. А самое главное, наступил тридцатый день со смерти Лидии, последний шанс получить от нее подсказку, а может и последний шанс для нее обрести покой. Некстати среди смога, который царил в голове, не давая ни на чем сосредоточиться, пришла мысль о том, как он объяснит отцу, что они с Питом – тем самым Питом, с которым Мартин Грэйс так любил по выходным пропустить по кружечке в баре и потрепаться о спорте и политике – любовники. «Привет, пап. Это Пит». «Спасибо сын, но мы уже знакомы». «Пап, познакомьтесь еще раз. Пит – мой парень». Что он услышит в ответ? «Считай, мы больше не родственники»? Отец никогда особо не выступал против подобных отношений, но сам был убежденным приверженцем старых устоев, и если бы дело коснулась его семьи, даже представить трудно, что он испытал бы. Нет, конечно же, ему не надо говорить! Слабое сердце и традиционные взгляды – не самое лучшее сочетание для подобных откровений единственного сына. Патрик понимал и принимал это совершенно отчетливо и без всяких иллюзий, но на сердце было тяжело из-за необходимости скрывать от самого близкого человека такую важную, такую счастливую часть себя. Ладно, потом. Все потом. Радости, сожаления, попытки осознать перемены и примерить их на себя. Для начала нужно помочь бабушке и удостовериться, что с Брендоном все хорошо. Честно говоря, у Патрика просто в голове не укладывалось, как Пит может так спокойно и уверенно разглагольствовать о его бегстве, даже не попытавшись убедиться в своей правоте. Это было жестоко, несправедливо и опасно, но как, как ему это доказать? Как заставить посмотреть на ситуацию непредвзято? Что-то было между этими двоими… Некая особая связь, больше, чем дружба, больше чем секс. Патрику почти не досталось фактов, которые могли бы подтвердить его смутные подозрения, тем не менее, он был уверен, что в прошлом Пита и Брендона кроется некий разлом, потаенная боль, которая не дает им покоя даже сейчас, а такую боль может оставлять только утрата очень глубоких и близких отношений. И судя по тому, как легко и взахлеб рассказывал об их прошлом Брендон и как краток был в свое время Пит, можно предположить, что именно Нери стал инициатором разрыва, а Уокер до сих пор страдал от этого. Мелькнула даже неожиданная мысль, а не мог ли Брендон быть причиной того ужасного состояния, в котором Пит находился, когда они познакомились. Но даже если все это правда, разве можно, кормя старые обиды, подвергать опасности чью-то жизнь? Как ни крути, Патрик был зол на Пита, и эта злость омрачала их первый день вместе. Тот день, который – Грэйс прекрасно понимал это – запомнится ему на всю оставшуюся жизнь, как бы там дальше ни сложилось. Смущенное, полное страха признание, ужин в кафе и разговоры о том, что никогда не шло дальше Патриковых мыслей, а потом эти поцелуи и ласки на полу. Под горячими нетерпеливыми руками Пита, он терял над собой контроль и забывал обо всем на свете, вплоть до въевшихся под кожу комплексов. Как же он был счастлив в эти мгновения! И они… Они могли бы вернуться к Питу домой и продолжить, пойти до конца, заняться любовью, перейдя последнюю черту, которая теперь так и маячила призрачным, но непреодолимым препятствием… Ничего, если чувства настоящие, то все еще будет, но сейчас никак нельзя, невозможно, когда за тобой наблюдают из иного мира, когда ждут помощи. А ведь бабушка, она бы поняла и приняла, если бы он рассказал ей… Она покачала бы головой и улыбнулась, словно ребенку, который торопился к ней и разбил по дороге колено, а потом сказала бы: «Знаешь, а мне этот мальчик всегда нравился». Патрик нервно поправил шляпу и прижал кулак к губам, устремляя взгляд за окно, где едва различимо покачивались во тьме еще не опушившиеся листвой деревья. А что бы сказала бабушка, если бы он признался ей, что ему очень сильно нравится еще один «мальчик»? Что бы она сказала, если бы он признался, что вегасовский пижон сумел задеть его за живое и привязать к себе за какую-то пару дней настолько, что он всерьез размышляет об этом даже после признаний Пита, в которого без памяти влюблен все время их дружбы? Увлечение парнем такого типа она вряд ли одобрила бы, но Патрик поймал себя на том, как мысленно спорит с ней, пытается доказать, что Брендон гораздо глубже, великодушнее и отзывчивее, чем хочет казаться. Безумие какое-то! Зачем на него навалилось одним махом столько всего? Это был замкнутый круг боли и радости, и они так сплелись, что уже совершенно невозможно отделить одно от другого… Трель дверного звонка и последовавший за ней грубый и настойчивый стук разом развеяли меланхолию и заставили насторожиться. Наверное, впервые в жизни Патрик так отреагировал на чей-то визит, но и в столь тревожной ситуации он раньше не оказывался. Бесшумно поднявшись, Грэйс, под аккомпанемент непрекращающегося истеричного грохота, прокрался в холл и, взяв по дороге каминную кочергу, замер около двери. Воображение щедро рисовало палитру вариантов один хуже другого, и Патрик, чтобы поскорее избавиться от пугающей неизвестности, прильнул к глазку, ожидая увидеть там кого угодно, но только не мечущегося по крыльцу Уокера. – Пит! – выдохнул Патрик, прислонил свое импровизированное оружие к стене и поспешно открыл замок. – Я звонил тебе! Я звонил тебе сотню раз! Почему ты не брал трубку?! – с порога накинулся на него Уокер, влетая в холл и буквально внося Патрика собой. – С тобой все нормально?! – Да… Да! – Грэйс вначале опешил, но быстро пришел в себя, напуганный возможной причиной столь странного поведения. – Наверное, телефон разрядился. Ты чего такой? Что случилось? – У меня что случилось?! – выкрикнул в ответ Уокер, но под пристальным взглядом Патрика все же взял себя в руки и протяжно выдохнул. – О-о-о, твою мать, я так за тебя волновался! Ты же не брал, а я звонил… – Так что стряслось? Что-то с Бреном? – поторопил Патрик. Он ожидал, что сейчас темно-карие глаза Пита опять сверкнут злостью, но ничего подобного не произошло, даже наоборот – Уокер как-то весь сник, заозирался по сторонам, словно думал, куда пристроить куртку, а потом и вовсе уставился в пол. – Пит, что с Бреном?! – почувствовав, как сердце болезненно сжалось, а затем ухнуло куда-то вниз, Грэйс ухватил молчаливого Уокера за грудки и хорошенько встряхнул. – Не знаю, – неохотно отозвался тот. – Не уверен, но… Он аккуратно отцепил Патриковы руки, обернулся, закрыл входную дверь и прислонился к ней спиной, все еще стараясь не встречаться взглядом. – Пит! – Я видел сон! Ты будешь смеяться, но я видел сон про Брена. – Я буду смеяться? – Патрик прищурился и сорвал шляпу с головы. – Я, которому почти каждую ночь является мертвая бабушка?! Пит, что было во сне? – Кажется… кажется, Брен в беде. Я не уверен, но… в любом случае, ему очень плохо. По дороге я обзвонил всех наших общих знакомых в Чикаго. Откликнулся только один мутный парень, Дэйв, он толкает колеса на вечеринках, и Брен как-то закупался у него. Так вот он сказал, что Брендон звонил ему днем, по времени сразу после нашей ссоры, хотел купить, но потом вдруг оборвал разговор, пообещав перезвонить… Так и не перезвонил. Потом я покидал сообщения в Вегас, но там никто о возвращении Брена не слышал. Я… я даже хотел заехать в участок, но ведь еще и суток не прошло с момента исчезновения, и они ж нихрена с места не сдвинутся! – Господи, все настолько плохо?! – ужаснулся Патрик. – Нет. Быть может, и нет. Не знаю… – Что было во сне, Пит? – Грэйс уже еле держался, чтобы вновь не ухватить Уокера за куртку и не начать трясти до тех пор, пока слова сами не посыплются из него. Наверное, сложно было вот так серьезно говорить о своих снах, как о реальности, с человеком, который только недавно оказался в курсе этого дара, но на кону было здоровье, а может, и жизнь Брендона, так что Патрику в кои-то веки было плевать на нежные чувства Пита. – Там… Он… – Уокер глянул мимолетно и как-то виновато, обошел его по дуге и остановился около чучела огромного медведя. – Он звал на помощь. Он был весь мокрый, и ему было очень холодно. А еще страшно… Ты пойми, это же все зыбко и размыто! – А обстановка? Какая там была обстановка? – напирал Патрик. – Да темно там было! – отмахнулся Уокер. – Эхо еще, будто большое помещение… Но я же говорю, Грэйси, там почти ничего нельзя было разобрать! – Понимаю, – кивнул Патрик, – но пока твой сон – это все, что у нас есть, и будем надеяться, по нему получится отыскать реальное место, иначе нам Брена не найти. Ему безумно хотелось добавить, что он сразу говорил, что они потратили кучу времени впустую, в то время как Нери, скорее всего, нуждался в них, но Пит поднял на него полные боли глаза, явно ожидая этого заслуженного удара, и слова застряли в горле. – Ладно, – надевая федору, вновь кивнул Патрик, – сейчас еще раз расскажешь все в мелочах, порыщем в картах и составим список, где можно попытать удачу. Идем!