Медиум

– Патрик! Рад тебя видеть! – Энтони Харт даже дома встречал гостя в идеально отглаженном костюме-тройке, только тапочки из верблюжьей шерсти да топорщащиеся белым пухом волосы над висками несколько портили парадную картину. – И я рад, мистер Харт, – тепло улыбнулся Патрик. Этот пожилой, но все еще энергичный мужчина, живущий своим детищем – музеем, стал для него теперь символом того прекрасного времени, когда бабушка была жива, и, общаясь с ним, Грэйс будто касался связывающей их нити. – Благодарю за то, что нашел время, – в глазах директора заиграла ответная улыбка. – Проходи же, я заварил чай. Патрик перешагнул порог, с удивлением и светлой печалью отмечая все больше схожих черт Энтони и Лидии. Он никогда раньше не бывал в гостях у директора, но оказавшись тут, увидев витрины, картины, фотографии и всевозможные предметы древности, ощутил себя так, словно попал в искаженное отражение бабушкиного дома. Безусловно, тут чувствовалась мужская рука, а чучел животных красовалось гораздо больше, чем исторических костюмов, но сама атмосфера была знакома до боли. И даже традиция угощать гостя чаем казалась заветом Лидии. Патрик позволил себе некоторое время полюбоваться окружающей обстановкой, а мистер Харт не торопил, улыбаясь уголками губ и еле заметно кивая. – Значит, бабушка у вас почерпнула идею домашней обстановки. – Грэйс тихо вздохнул и перевел взгляд на директора. – Нет, молодой человек. Мы вместе пришли к этому, она и я. И мы делились идеями, спорили, а еще старались перещеголять друг друга. Какое ребячество! Но тогда это казалось очень важным, чем-то совершенно особенным. Ты еще не осознаешь, но по молодости жизнь гораздо увлекательнее, да и сил больше, а с годами… С годами, как ни старайся вернуть былую яркость, все равно смотришь на мир будто через мутную пелену. Патрик был не согласен, но все же кивнул, не имея привычки спорить с пожилыми людьми. Что толку? Их не переубедишь, а портить настроение, пытаясь навязать свою точку зрения, тем более нет смысла. Пусть уж каждый останется при своем. Однако мистер Харт хитро прищурился и вдруг подмигнул ему. – Только вот бывают удивительные исключения. Люди, которые на протяжении всей жизни сохраняют эту детскую легкость восприятия и незашоренность мышления. Такой была и твоя бабушка, Патрик. Честно говоря, я даже немного завидовал ее очаровательной наивности… – Он склонил голову и на несколько мгновений замер в задумчивости, а затем встрепенулся и нахмурился. – Так-так-так. Ничего себе, хороший хозяин! Держу гостя в холле! Прости меня и проходи скорее. Печь печенье, как Лид, я не умею, но, надеюсь, ты согласишься и на покупное. Патрик не ожидал от вечно делового, довольно сухого в общении мистера Харта сантиментов о юности и восприятии жизни, так что не смог найти достойных слов для ответа и молча проследовал за хозяином дома в большую гостиную, где около источающего ароматный жар камина был накрыт раритетный журнальный столик. Чай оказался выше всяких похвал, с терпкими нотками ягод и кислинкой цитруса. Грэйс отпивал его маленькими глотками, закусывал свежайшим, определенно купленным в хорошей пекарне, брауни, слушал потрескивание дров и чувствовал, как внутри немного расслабляется сжатая до предела пружина. Он корил себя за эту слабость, понимая, что рассиживается, в то время как Брену и бабушке нужна помощь, к тому же не представлял, как выкрутится с обещанным мистеру Харту фильмом, но измученный разум требовал крохотной передышки, паузы, которая позволит перезагрузиться и приняться за дело с новыми силами. Директор, словно чувствуя его настроение, не спешил заводить беседу, то посматривая на Патрика, то переводя взгляд на ухоженный сад за окном, но когда чашки впервые опустели, разлил новую порцию и заговорил. – Прости старика за то, что отвлек в такой день, – мистер Харт печально улыбнулся, и Патрик отметил, что за сегодня он уже дважды так о себе отозвался, в то время как раньше любое упоминание возраста разжигало в серых глазах огонь недовольства. – Знаешь, глупы те, кто удивляется и злится на себя в старости, ведь годы – это почва, и она родит исключительно то, что в нее посеяли. Ты согласен со мной? – Пожалуй, – отозвался Грэйс, вновь отпивая чай и пытаясь понять, к чему идет разговор. – Я всегда был ненасытным и предприимчивым, старался пробиться наверх, а став директором, все силы положил на процветание музея. Я заводил новые связи, организовывал выставки, привлекал инвесторов и меценатов, и все для того, чтобы я и мои коллеги могли продолжать раскопки, выкупать лучшие экспонаты, искать в прошлом ответы на те вопросы, которые задает себе любой археолог. Археология, Патрик, – это моя страсть. Твоя бабушка любила оживлять мертвые языки, любила узнавать, о чем пытались сказать потомкам древние, я же люблю находить наиболее ценные, удивительные, уникальные свидетельства их жизни, открывая то, что неизвестно другим. Я стремлюсь всегда быть первым, и потому найдется достаточно недоброжелателей, которые с готовностью расскажут обо мне много плохого. Кстати, быть может, во многом они будут правы, – мистер Харт улыбнулся, и эта улыбка сгладила заострившиеся от старости черты лица. – Возможно, я не всегда поступал по-христиански, ведь я не считаю правильным уступать и подставлять левую щеку, если ударили по правой, но, как бы то ни было, я хотел только лучшего. Ты думаешь, к чему же тут мои слова о старости и почве? Так вот, я посеял недоверие, желание держать руку на пульсе и контролировать все лично, уверенный, что лучше меня не справится никто. А пожинаю теперь настоящую паранойю. Мистер Харт отставил белую фарфоровую чашку на блюдце и молитвенно сложил руки, прижав кончики пальцев к носу. – Теперь мне все время мерещатся предатели. Те, кто желает сместить меня с должности, считая, что мне давно пора на покой. Те, кто пытается набить на музее собственные карманы. Те, кто лишь изображает настоящее увлечение археологией, а на деле мечтает есть от пуза да греться на солнце. Все это для меня неприемлемо, и я готов без жалости карать подобных людей, если они имеют отношение к пока еще моему музею. Патрик кивал, но все не мог взять в толк, как рассказанное относится к его бабушке, и от этого перечисление предателей, которые окружают или же якобы окружают мистера Харта, вызывало смутную тревогу. – Когда ты приехал с друзьями, желая собрать побольше информации, то, признаться, застал меня врасплох вопросом о том, работала ли Лидия на кого-то еще. Скажи мне, Патрик, – директор отнял руки от лица и посмотрел на Грэйса так пристально, словно силился прочитать его мысли, – почему ты спросил меня об этом? Только лишь ради фильма или же у тебя имелись некие подозрения? – Подозрения? – переспросил Грэйс осторожно, очень надеясь, что участившееся дыхание и предательский румянец ускользнут от внимания мистера Харта. – Да. Подозрения. Быть может, ты слышал, как Лидия общалась с какими-то заинтересованными людьми? С теми, кто мог заказывать у нее перевод? Неприятное ощущение, сродни холодку озноба, крепло. Патрик сам себе не верил, но мимика Энтони Харта, то, как он подался вперед и буквально сверлил его взглядом, говорили в пользу худшей догадки – похоже, директор в чем-то подозревал его бабушку! Но в чем? Что такого ужасного могло случиться, даже если она работала на кого-то, кроме него? – Я не понимаю вас, – сдержанно произнес Патрик и поправил очки, чтобы четче видеть. – О, прости меня! – Лицо директора дрогнуло и озарилось поспешной улыбкой. – Я привык прощупывать почву, проверять тех, с кем разговариваю по долгу службы, и теперь это сыграло со мной злую шутку. Я вовсе не хотел тебя пугать или заставлять нервничать. Он отпил еще глоток чая, словно собираясь с мыслями, а затем продолжил: – Не в тот день говорю об этом, но я хочу, чтобы ты знал, потому что сам тревожусь и не могу забыть. Дело в том, что Лидия, повторюсь, была человеком прекрасным, но наивным, как ребенок, и однажды не так давно у нас состоялся разговор, который до сих пор терзает меня. Со свойственной ей открытостью Лид рассказала, что к ней обратился некий частный коллекционер и попросил сделать перевод очень древнего, плохо читаемого текста. В области солнечного сплетения что-то дернулось, будто инородный организм, но Патрик не придал значения, напряженно слушая рассказ и стараясь ничего не упустить. В его душе до сих пор кипело негодование от одной лишь мысли, что директор может плохо думать о бабушке, но он решил придержать коней и дать ему высказаться, впервые чувствуя возможность получить какую-то весомую, важную информацию. – Язык оказался ей знаком, но иероглифы так плохо сохранились, что приходилось действовать практически по наитию. Очарованная сложной задачкой, Лидия согласилась, и пару раз личный шофер возил ее в некий частный дом, где можно было работать напрямую с оригиналом, а все остальное время ей приходилось довольствоваться фотографиями артефакта. Второй спазм оказался гораздо сильнее, у Патрика словно все внутренности сжало мощной рукой гиганта. На миг задохнувшись, он чуть не выплеснул чай на цветастый восточный ковер под ногами, но мистер Харт даже внимания не обратил, глядя куда-то в окно и продолжая вести свою историю для пейзажа, открывающегося за ним. – Эти самые фотографии она, гордая тем, как быстро продвигается работа, и показала мне. И все бы хорошо, ну подумаешь, частный заказчик, подработка… Хоть я и был всегда против того, чтобы Лидия переводила для кого-то еще… Но дело в том, что этот папирус был похищен несколько лет назад из музея в Каире. Я хорошо знал это, потому что потратил почти месяц на переговоры относительно временной экспозиции, в списке которой числился и этот редкостный, но, к сожалению, очень плохо сохранившийся экспонат… И тут Патрика выбросило из привычной реальности. Поблекший, словно изображение на старой фотографии, мистер Харт говорил еще, но он больше не слышал его. В ушах гулко билась кровь, а может, это так громко, заглушая все иные звуки, стучали старинные напольные часы в углу гостиной. Энтони беззвучно раскрывал рот, жестикулировал, продолжая свой рассказ, а за его креслом стояла скорбная Лидия Грэйс. В том самом платье в легкомысленный мелкий цветочек, что было надето на ней в последний день жизни, бледная и печальная, она выглядела самой настоящей во всей комнате. Встретившись с Патриком взглядом, его бабушка отрицательно покачала головой и, подняв тонкую белую руку, указала ею на директора. Она больше не кричала жутко и яростно, как бывало во снах, не металась. Просто дала знак и, горько уронив голову, растворилась. Чашка все же полетела на ковер, а Патрик дернулся в кресле, вжавшись спиной в мягкую спинку и бестолково хлопая глазами. Видение рассеялось, вернулись звуки и краски, но он все еще плавал в его послевкусии, не в состоянии понять, где он и что происходит на самом деле, а что нет. – Патрик! Патрик! – мистер Харт стоял прямо перед ним, с беспокойством заглядывая в глаза и похлопывая по плечу. – Патрик, что с тобой? – Ни… Ничего, – с трудом вымолвил Грэйс. – Просто внезапно голова закружилась… М… Мистер Харт, не могли бы вы принести мне холодной воды? Пожалуйста… Врать было неудобно, но догадка, посетившая Патрика после появления призрака бабушки, оказалась такой страшной, что ради ее опровержения, он готов был и на большее. Директор кивнул и торопливо засеменил прочь из зала, а Патрик, как только он вышел, собрался с силами и поднялся на ноги, попутно возвращая чашку на журнальный столик. Он до сих пор понятия не имел, что делать, но бабушка впервые с момента смерти настолько открыто общалась с ним, и сердце переполняла отчаянная надежда на успех. – Мистер Харт ошибается? – тихо и напряженно спросил Грэйс, медленно оглядывая гостиную в поисках ответного знака. На периферии зрения что-то заметалось, словно полупрозрачное полотно, размытое скоростью движения. – Он врет? – вновь рискнул Патрик, еще надеясь, что неправильно все понял, но внутри будто жидким азотом плеснуло, на миг даже сердце зашлось и замерло. Грэйс схватился за спинку кресла, прижал руку к груди и только со второй попытки сумел вдохнуть, но как ни ужасны были эти ощущения, как ни ужасно было подтвердившееся подозрение, он испытал восторг и благодарность от того, что бабушка направляет его. Когда, как не в последний день пребывания души на земле, она могла найти на это силы, и Патрик готов был вытерпеть что угодно, лишь бы услышать ее, лишь бы узнать наконец способ помочь. – Мистер Харт знает, что с тобой произошло на самом деле? – И вновь боль и холод – как подтверждение. – Он как-то виноват в этом? – выдохнул Патрик, согнувшись около кресла в три погибели, но на сей раз спазма не было, наоборот, все тело расслабилось, и он почувствовал, как кровь постепенно начинает свой привычный бег по венам, разогревая мышцы и возвращая возможность двигаться. Неужели в точку? Неужели друг, который был рядом с бабушкой всю ее жизнь, поддерживал, вел за собой, оказался повинен в ее преждевременной кончине?! Патрик не представлял пока, как именно это могло произойти, но на смену постоянной тревоге пришла уверенность в том, что теперь кусочки головоломки точно сложатся, нужно только найти пару недостающих. Сжав губы, Грэйс медленно распрямился, и насколько мог бесшумно подошел к выходу из гостиной, прислушиваясь, не идет ли мистер Харт. В запале он уже представлял, как прокрадывается в его кабинет или же спальню, где находит неопровержимые доказательства вины, но раздавшиеся совсем близко шаги смешали все планы и вынудили вернуться обратно в кресло. *** – Кажется, твое любопытство дало совершенно неожиданный результат, – усмехнулся Военный. – Удивлен? – Отнюдь, – автоматически отозвался Брендон, полностью поглощенный известием о новой угрозе для оставшихся на свободе Пита и Патрика. – Люди вообще не кладезь добродетелей, и для многих из них предать – раз плюнуть. Ты вот тоже не слишком бережно хранишь инкогнито своего работодателя, разве нет? Джерард потянулся к лицу, словно хотел почесать подбородок, но коснулся пальцами маски и опустил руку обратно. – Работодатель… Старикашка, который цепляется за трухлявые черепки и кости. У каждого свой способ отвлекаться от мысли, что все мы летим в бездну. Он строит из себя мистера Я-держу-руку-на-пульсе, но на самом деле здорово сдал после происшествия с Лидией и, наверное, только тогда понял, что и сам не бессмертен. От отчаяния Харт вцепился в этот перевод, словно в нем рецепт вечной жизни. Боялся, что Лидия оставила вместе с ним какие-то указания на его связь с черным рынком. Нам пришлось даже сад перекопать. И знаешь, я ведь был уверен, что это пустая затея, но он настоял на прослушке в доме миссис Грэйс и ее внука. Он настоял! И его настойчивость подарила мне тебя. Что это, как не перст судьбы, которого я не смог избежать? Которого мы не смогли избежать. Судьба столкнула нас в вопросах гораздо более важных, чем испещренные полустершимися иероглифами древние таблички. Так что мой работодатель, точно так же, как и твои друзья, как Мик – все они лишь актеры в драме, где мы с тобой играем главные роли. Есть в этом какая-то высшая ирония, не находишь? – Не нахожу, – угрюмо отозвался Брендон. – Ты одержим идеей и готов все под нее положить, не замечая, что где-то мозаика не сошлась, а ты просто силой вколотил фрагмент в общую картину. Знаешь, что это напоминает? Войну религий. Каждый народ придумал себе своего бога и совершенно уверен, что именно он – истинный, а все остальные не просто заблуждаются, они будут гореть в огненной геенне за то, что не верили в их версию, будут страдать и мучиться вечно. А чтобы это поскорее произошло, их можно и нужно убивать. Любой свершившийся факт эти «верующие» перевирают и разворачивают так, как выгодно им, чтобы казалось, что это воля их бога. Но это же просто навязчивая идея, требующая себе в качестве пищи одну жертву за другой! Фанатизм и попытка спрятаться за стенами из воздуха. И это то, чем занимаешься ты. Тебя сломали, вывернули наизнанку морально и физически, и ты ищешь ответ на вопрос «почему?». Взываешь к Небесам, но ответа нет, и тогда ты придумываешь его сам. А знаешь, почему все так происходит? Да потому, что нет богов, блядь! Есть только мы, люди. И мы готовы прикрываться чужой волей, великой миссией и еще черт знает чем, лишь бы оправдать неспособность противостоять реальности, которую сами же создаем!.. Брендон осекся, но, похоже, поздно. Надо же было так разойтись и заболтаться! Нет, он искренне верил во все, что высказал Джерарду, более того, он очень хотел это сказать, но уж больно неподходящими были обстановка и слушатель. Что толку кричать каннибалу, что он чудовище? Все равно сожрет. Только после подобных откровений сделает это с особой жестокостью. В наступившей тишине Военный смотрел на него так долго и внимательно, что только врожденная вредность космических масштабов не позволила Брендону сжаться в комок и начать извиняться, а потом качнул головой и допил остатки его воды. – Знаешь, я не приверженец какой-то определенной религии, но я знаю, что Он есть и незримо наблюдает. Он играет. Он сталкивает нас как бумажные кораблики и смотрит, что из этого получится. Ты можешь не верить, я продолжу верить, но суть от этого не изменится. Мы с тобой сошлись здесь и сейчас, и какова бы ни была природа твоей силы, она либо станет для тебя спасением, либо погубит. Согласен? Если брать вывод в сухом остатке, то получалось именно так. Крыть было нечем, и Нери промолчал, решив, что гораздо полезнее будет вместо теологических дискуссий подумать о вариантах побега. Первой возникла идея попросить отвезти его в дом Лидии. Можно было пообещать, что на месте возникновения призрака дар проявится ярче, но Брендон очень боялся, что там окажутся ничего не подозревающие Патрик и Пит. Немного лучше узнав Джерарда, он не исключал возможности немедленной расправы над ненужными свидетелями, так что от этого направления пришлось отказаться, и все же мысль о смене места дислокации продолжала греть, ведь где-нибудь среди людей шансов спастись будет в десятки раз больше. Только вот как выманить этих ублюдков с завода? Вторым вариантом было кладбище, но его Брендон отмел сразу. Он не знал, где была похоронена Лидия, но главное, что вокруг любого захоронения зачастую крутились неупокоенные души, а ему только их эмоций для полного счастья черпнуть не хватало. Куда же, черт побери, позвать Джера и его подельника? И ведь тут нужно железное обоснование, просто так этот хрен не поведется и будет только хуже!.. – Я что подумал, – дав Нери немного времени, Военный подвинулся ближе и уперся руками в скрещенные ноги, – тебе нужно изменить свое восприятие, ход мыслей. Ты пытаешься убедить меня в невозможности выполнить задачу и ищешь путь к бегству, а надо поверить в возможность и искать путь к решению. Сосредоточься на этом. Кажется, этот псих буквально читал его мысли! – Знаешь, тяжело сосредоточиться на сакральном, когда тебе больно, холодно, мерзко и наручник не дает отлипнуть от бетонной стены, – огрызнулся Брендон, ловко увернувшись от вновь потянувшейся к волосам руки. – Ну что же, – Джерард качнул головой и поднялся, возвышаясь над Нери, словно гигант, – в таком случае предлагаю прогуляться. Сменишь обстановку, а там, глядишь, и мысли в голове зашевелятся. Мик! Издали послышались торопливые шаги Кислого, и Брендон непроизвольно вздрогнул. На его условиях идея со сменой обстановки сулила свободу, но что там удумал Джерард, и во что это для него выльется?.. Не добавил оптимизма и мешок в руках Мика. Захотелось даже, игнорируя логику и гордость, закричать классическое и бесполезное: «Мои друзья меня ищут, ублюдок! Они найдут – и тебе хана!» – Джер… Джер, послушай! – Брендон беспомощно задергал прикованной рукой, не обращая внимания на боль во вновь разодранном запястье. – Я не могу так! Я даже не понимаю, чего ты хочешь! Перевод? Волю бога? Что ты надеешься от меня получить?! – Все, что ты сможешь мне дать, – глухо отозвался Военный и с силой прижал Нери к стене, давая Кислому возможность беспрепятственно накинуть ткань ему на голову. Ощущения в дороге были точь-в-точь как те, что он испытывал, пока его везли к сталелитейному заводу: холод ребристого пола, наручники за спиной, удушье и страх. В плюсе были только любезно надетая на него Джером во время перестежки наручников куртка да отсутствие пинков от Кислого, но не успел Брендон этому порадоваться, как у Мика проснулся внезапный интерес к общению. – Ну чё, уёбок, перетрём? Удар в спину перевернул Нери на живот. Он даже предпринять ничего не успел, а ноги уже придавила к дну фургона тяжесть тела. В затылок уперлось дуло пистолета. – А ты умеешь уговаривать, – прошипел Брендон в ответ, и тут же получил чувствительный тычок в шею. Желание указать на несовместимость предложения поговорить и побоев за эти самые разговоры, Нери усилием воли задушил, напоминая себе, что Джерарда в кузове нет, а значит, никто Мика останавливать не станет. И словно в подтверждение его мрачных мыслей, Кислый медленно опустился на него, прижавшись всем телом и чуть качнув бедрами, так что прошелся ширинкой по его заднице. Мерзость! Невыносимая мерзость! – Я гляжу, Джер с тобой типа очень возится, – прошептал Мик ему на ухо, продолжая давить стволом в затылок. – Прям как с гребаной цацей. И он с какого-то хуя верит во всю эту магическую лабуду. Ток вот я – нет. Эт все херь, понял? Знаешь, чё б я с тобой щас сделал? Заставил бы хорошенько облизать глушак и вставил в зад. Уверен, если хорошенько выебать тя этой железякой – соловьем запоешь! «Молчи, Брен, молчи, мать твою за ногу!» – билось у Нери в висках. Это было правильно и вовсе не зазорно – не попадаться на такую вот топорную провокацию и беречь здоровье, но как же бесил этот тупой быдло-бой с его постоянными «типа» и гей-фантазиями! У Джера были мозги, пусть и перемешанные блендером, а любое общение с Кислым заканчивалось для Брендона желанием избить его до полусмерти, плюнуть и растереть – большего этот урод просто не заслуживал. – Боишься, сучка? – Мик склонился еще ниже. – Эт прально. А знаешь, чё самое забавное? Твои друзья-пидоры, которых ты, поди, сильна ждешь, нихера тя не ищут. Они уверены, что ты съебал в Вегас, а сами лижут друг друга на ковре прям в доме дохлой бабули. Брендон сжал зубы. Собака лает – ветер относит. – Не веришь? – Судя по голосу, Мик скалил зубы в улыбке. – А зря, блядь! Я прослушиваю дом бабки Грэйс, и пока Джер ебёт те мозги, твои кореша ебут друг друга. Знал бы ты, как сладко они стонут один под другим, в то время как ты скулишь тут от холода и страха! Была это безжалостная правда или же не менее жестокая ложь – Брендон и раздумывать не стал, зато твердо решил одно – больше ни слова из этого поганого рта! Положение было не слишком удобным, однако он извернулся чуть вбок, так чтобы ствол соскользнул с затылка, и ударил головой назад. Кислый взвыл и отпрянул, но остался сидеть сверху, прижимая его ноги к полу и не давая развернуться. Конечно же, теперь будет ответочка, но Брендон, разгорячившись, почти ждал ее. Он не боялся Мика. По сравнению с тем минотавром, что охранял лабиринты сознания Джера, этот тип был сущим котенком. И все же тело напряглось и мучительно заныло в ожидании удара. – Чего залип? – мазохистски подбодрил Нери. – Давай! У меня есть ирландский дружок, педик и любитель плеток, так вот он и то лучше тебя бьет! Ну же! Куда? По почкам? По позвоночнику? Рукояткой пистолета по шее? Он слышал, как тяжело и яростно Мик дышит, но расправы так и не последовало. Вместо этого Кислый вновь склонился над ним, правда, на сей раз держа лицо на безопасном расстоянии, и прошипел: – Когда Джер вызнает все, чё ему надо, он отдаст тя мне. И тогда я тя выпотрошу! Запомнил?! Выпотрошу! Тяжесть пропала с ног, и Нери тут же перевернулся на бок, группируясь на случай удара. Угроза прошла впустую, он прекрасно понимал, что Джерард вряд ли получит от него то, что хочет, и уж тем более не отдаст своему подельнику, как бы тот ни мечтал, но какой же мерзкий осадок остался после его слов о ребятах! Брендон категорически не поверил в эту грошовую ерунду, она была словно из классических учебников по болевым ударам, но дорога мягко стелилась под колеса, Мик больше не проронил ни слова и не приближался, видимо, чтобы не соблазняться, и Нери в какой-то момент поймал себя на том, что вновь думает об услышанном. Собственно, почему бы и нет? То, что Пит решил, будто он укатил в Вегас, не стало для Брендона откровением, он и так был в этом уверен. Что же до секса… Ну, положим, странно, что они решили заняться им прямо в доме Лидии, но с другой стороны – страсть штука опасная, где вспыхнет, там и туши, а то прожжет до дыр. И стоило только на миг допустить, что это правда, как обостренное воображение прорвало плотину и начало безостановочно пихать в голову обрывки прошлого вперемежку с фантазиями на тему. Рука на загривке, сбившееся дыхание, а в глазах мольба, почти отчаяние. «Плевать! Плевать на всё! Пусть будет один раз, слышишь?! Один, как тогда… Я не отпущу тебя просто так! Не могу, понимаешь?..» Это было так откровенно, так искренне. Брендон ни на миг не усомнился. Но разве Пит обманывал? О нет, он был честен и в тот момент действительно хотел его. Ему просто необходимо было закрыть этот гештальт, наступить на те же грабли, но уже по своему сценарию, отыграть его и сложить наконец-то в ящик воспоминаний. А теперь, обновленный, завершивший все дела с беспокойным бывшим, он строит отношения с Патриком. С верным Патриком, который не держит скелетов в шкафу и никогда не исчезнет, как бы тяжело ни было. «Мы теперь с тобой вдвоем, Грэйси, ты и я, – шепчет Пит прижимающемуся к нему обнаженному, взмокшему Патрику и ласково отводит прилипшую ко лбу светлую прядь. – Мы со всем справимся, ты мне веришь?» Грэйс приподнимает голову с его плеча, смотрит заторможено, а потом улыбается и прикрывает глаза. Верит. Конечно, верит. Он слишком недавно знаком с ним, Брендоном, и у него нет причин сомневаться в том, что богатенький ублюдок из Вегаса просто поиграл и свалил, особенно когда это подтверждает серьезный и надежный Пит. Эта картинка, как и десятки других, ей подобных, иглой вонзилась в сознание Нери и засела там, неотступно подтачивая волю, лишая сил, заставляя чувствовать себя позабытым и ненужным. Лишним. Наверное, каждый получает по заслугам. И это было бы очень смешно, если бы не было так грустно… Выдернуло Брендона из глубокого, мрачного омута лишь осознание, что машина стала часто вилять и поворачивать, а последующая плавная остановка заставила малодушно пожалеть, что не бывает бесконечных поездок. Нери напрягся в ожидании дальнейшего развития событий, чутко прислушиваясь к окружающим его звукам. Вот заглох мотор – и наступила тишина, дающая неутешительный намек, что они опять в каком-то безлюдном месте. Вот скрежетнул засов и распахнулись дверцы. – Все нормально? Вряд ли Военный обращался к нему, так что Брендон промолчал. Кислый тоже не ответил. И вновь крепкие руки сжали предплечья и вытащили Нери из кузова, только на сей раз под ногами вместо гравия оказалась мягкая почва, и тишина была какая-то другая: не шумная городская, но и не безжизненная, как на заброшенном заводе. Шелест, шорох, а через минуту, в течение которой почему-то никто не двигался и ничего не говорил – отдаленное пение птиц. Это что, лес? – Ну ладно, идем, – по интонации Военного Нери показалось, что он чего-то ждал, но так и не дождался. Может, у них тут встреча с еще одним работником ножа и топора? Нашли мастера покруче? Или… или Джерард все-таки решил, что ничего с ним не выйдет и надумал закопать подальше от хоженых троп?! Удерживаемый с двух сторон, Брендон осторожно зашагал туда, куда его понукали идти. Почва под ногами была неровная, прохладный ветер дул порывами, но куртка Военного принимала большую часть удара на себя. Из-за невозможности видеть гнетущее ощущение нарастало с каждым шагом и постоянно мерещилось, что прямо впереди обрыв, с которого его швырнут, словно куклу, и будут с удовольствием наблюдать, как он катится вниз, ломая себе кости. Ну а там – контрольный в лоб, и можно, предварительно отзвонившись Харту о прискорбной неудаче, расходиться по домам, пить пиво, отдыхать и расслабляться. – Куда идем, парни? – не выдержал Брендон, стопорясь перед очередным шагом и изо всех сил упираясь ногами в землю. – Смотри, штаны не обмочи, – счастливо шепнул слева Кислый и толкнул его с такой силой, что если бы с другой стороны не держал Военный, Брендон точно упал бы и пропахал носом. – Твою мать! Я не пойду! – Паника, наперекор всем доводам рассудка и гордости, росла и крепла. Воображение слишком разыгралось, и Брендон теперь упирался на каждом шагу. Он надеялся выбесить Мика и получить от него хоть какую-то брошенную в порыве ярости подсказку, но то ли тот сам решил, что безмолвие страшнее, то ли Джерард подал сигнал, только больше никто и словом с ним не обмолвился. Под ноги кидались кочки и коряги, в самых неожиданных местах разверзались ямы, а сердце колотилось так отчаянно, что казалось, еще немного – и не выдержит. К тому же, голову обручем охватила давящая боль, а по венам вместо крови будто бы пустили ледяную воду, и все это слишком отчетливо напоминало… – Куда мы идем?! – прорычал Брендон, наконец понимая, что место совершенно не важно, важно то, что там произошло. «Папа, нет! Не надо!» – тонкий детский голосок. Не страх. Ужас. Такой глубинный, словно разверзлась пучина Ада и оттуда поднимается сам Дьявол. «Адель, Ирма! Нет! Джош! Джош, я тебя умоляю! Я тебя умх…» – истерический, охрипший от криков голос женщины обрывается на полуслове. Отчаяние матери, которая всеми силами пытается защитить своих детей, но их жизни утекают, как вода сквозь пальцы. Паника, боль, бессилие. – Джерард! – Брендона начало трясти. Он всеми силами пытался абстрагироваться, не слышать, а главное – не чувствовать, но за всю жизнь он так и не научился закрываться от того, что пережили перед смертью дети. – Джерард, твою мать! Нельзя показывать, как его пробрало, нельзя позволить им заметить, иначе они воспользуются подвернувшейся возможностью и заставят его пробыть в этом жутком месте как можно дольше. – Ну, уловил? – с неподражаемой смесью напряженности и облегчения спросил Военный, и Нери прошило ужасным осознанием, что тянущий к нему свои руки ад – не совпадение, а заранее спланированная акция. – Я ведь помню, как внук Лидии вытаскивал тебя из дома после того, как ты ощутил, что с ней произошло, вот и решил – зачем портить тебе шкуру. В этом забытом богом и цивилизацией домишке посреди леса отшельник не так давно серпом зарезал всю свою семью – жену и семерых дочерей. Решил, что конец света близок, и он таким образом избавит их от мучений. Расположимся тут на часок-пару, и, может быть, на тебя снизойдет вдохновение. «Мамочка! Нет! Нет! Мама-а-а-а!» Крепкие руки на тонких плечиках. Кривое лезвие вспарывает горло и оттуда неудержимым горячим потоком льется кровь. – Не надо! – попытался выкрикнуть Брендон, но его распоротое горло могло издавать только бульканье, а ноги вмиг стали ватными, подкосившись и заставив повиснуть на руках похитителей.