Вчера закончилась весна...

Иван пришел в себя через несколько часов, уже под самый вечер — давно стемнело и в кузове ехали в полной темноте. Никто и не подумал зажечь хотя бы спичку или керосиновую лампу, что стояла в углу, среди огромных тяжелых ящиков. Рядом нашелся лом и солдаты, сумев открыть и сорвать с них крышки, обнаружили бутылки вина и шампанского, мешки с крупами, овощи, и многое другое. Очевидно, этот грузовик оказался не совсем патрульным — он принадлежал к снабжению. Впрочем, это было к лучшему — имеющейся провизии отряд не тратил, с удовольствием уничтожая то, что предназначалось шиковавшим даже на войне фрицам. Бойцы жевали хлеб, отрывая мякиш от буханок, Наташа дремала, уронив голову на ящик. Полковник Белов молчал, вглядываясь вперед. У него аппетита явно не было, да и у самого Брагинского тоже. Он приподнялся, ощутив боль в ноге, и закашлялся. Командир вяло посмотрел на него и спросил: — Как ты, старшина? — Хорошо, — ответил Иван, принимая от него фляжку с водой и на несколько секунд замолчал, глотая прохладную жидкость. Затем завинтил крышку и вернул флягу Белову. — Где мы сейчас? Полковник внимательно воззрился на карту, которая лежала расстеленная у него на коленях. Преодоленные точки были им зачеркнуты, но сплошной черной жирной линией шла стрелка от самого Черикова, и упиралась в большой кружок, рядом с которым значилось «Могилёв». — Проехали где-то половину пути, — сказал он. — Еще целую ночь проведем в дороге, а там окажемся в городе. — И что мы там сделаем? — старшина потянулся к хлебу, завернутому в бумагу. — Съедобный хоть? — Нормальный, — махнул рукой полковник. — У них даже у солдат обед богатый. Гляди, на дне копченое мясо, еще что-то. Я нашёл шоколад, — это он произнёс уже едва различимым шепотом. — Бойцам только не рассказывай. Нам некогда сейчас баловать свои желудки такой роскошью, мы солдаты. Я бы сейчас поел грибной похлебки с перцем. — А я бы съел кусочек пирога с капустой, — закрыл глаза от удовольствия Брагинский. — Мама пекла такие пироги… — А еще моя жена готовила самую вкусную курицу, — Белов печально улыбнулся. — Я бы её стряпню без конца ел. Она у меня была затейницей, кашеварила с огромной охотой. Иван не мог не обрадоваться светлым воспоминаниям. Когда он возвращался со связкой дров, когда топили печку и вместе с Оленькой и Наташкой сидели наверху, греясь зимой. На Новый Год мама устраивала им настоящий праздник живота и каждому дарила подарок. Маленькому Ване — деревянную саблю, старшей Оле — платьице яркое и ленточки пестрые, а Наташе… Наташе мама дарила книги. Тогда Иван не видел в них особой ценности и дразнил сестру. А еще у Наташи была милая кукла, которую мама специально сделала сама. Где она теперь — Бог знает. Осталась в доме, который наверняка опустел и сгорел в пламени войны. Сгорела сабля, куколка, книги и платья, разбились горшочки с цветами, пропали безвозвратно веселый радиоприемник, дорогой фарфоровый сервиз и старенькая гармонь покойного отца. Не к чему возвращаться, нечего искать. — А сушеную свеклу вы ели? Когда нам с Наташкой давали, мы думали что это конфеты, — горько засмеялся старшина. — Я как-то у генерала ужинал, давно, еще до войны, — отозвался Белов. — Так там коньяк… Такой коньяк. Превосходный, армянский, наверное. И конфеты там были. Сладкие как песня. Настоящие. — Товарищ полковник, — сказал вдруг кто-то. — Едут навстречу. Немцы! — Ё маё, — выругался тот. — Все сидим смирно, если что — мы пленники. Иван растолкал Наташу, а она подняла заспанного Петьку, устроившегося рядом. Снаружи и правда слышался рокот мотора. Неужели всё-таки нарвались на патруль? Брагинский благоразумно спрятал сестру и мальчика вглубь кузова, подальше, а сам устроился впереди. Все вместе как по команде сделали уставший и отстраненный вид. Руки сложили за спиной, как будто те были связаны. А ещё через несколько минут снаружи раздались голоса. — Wohin möchten Sie*? — спросил незнакомый голос. Иван постарался дышать глубже, а тут ещё как назло вновь разболелась раненая нога. Его сослуживцы, не ожидавшие появления немцев, чувствовали себя не лучше. Повезло хотя бы, что не пришлось идти пешком — иначе они бы быстро выдохлись. — Wir transportieren die Gefangenen, Herr Offizier, — ответил кто-то из сослуживцев. Иван поблагодарил Бога за то, что в отряде имелись знатоки немецкого и говорили они хорошо, с уменьшенным акцентом. — Und Bestimmungen in Mogilev*. — Gut, gut, — постукивание каблуком. Очевидно, остановивший их патруль не знал, что бы ещё спросить. — Zeigen Sie uns Gefangene*? — Ja… — тон прозвучал уже менее уверенно. — Natürlich, gehen*. Кто-то выпрыгнул из кабины и рядом раздались шаги. Солдаты все резко убрали руки за спины и опустили глаза, стараясь выглядеть как можно более подавленными. И голодными. Через несколько секунд появился немецкий офицер с довольно неприятным лицом — маленькими прищуренными глазками, жиденькими волосами и лопоухий, к тому же. Рядом с ним стояло двое солдат — его охрана, а в стороне замаскированный под немецкого шофера сослуживец Ивана. Незаметно он приложил палец к губам и чуть заметно кивнул, как бы давая понять что всё будет в полном порядке, если они сохранят тишину. — Warum brauchen Sie*? — поинтересовался патрульный, почесывая гладко выбритую щеку. — Um in der Stadt arbeiten. Wir wissen es nicht. Wir haben Aufträge*. — Gut. Alles in Ordnung. Haben Sie gute Reise*. Отряд с облегчением выдохнул, спрятавшиеся среди ящиков Наташа и Петька вновь переползли к Ивану, не веря в то что затея прокатила. Старшина посмотрел на Белова, который был бледен как полотно. Он молчал, но как только вновь раздавшийся рокот мотора стал удаляться, схватил первую же попавшуюся бутылку, разбил горлышко о твердый ящик и принялся жадно пить. Наташе с трудом удалось отнять у него бутылку. Она поднялась насколько это было возможно в кузове и, уперев руки в бока, строго посмотрела на командира: — Успокойтесь же, — строго сказала она. — Всё прошло удачно, они уехали. Что же сразу паниковать? — Не понимаешь ты, дочка, — горько вздохнул полковник. — Если бы мы хоть чуточку переиграли или недоиграли — нас бы расстреляли всех. А я вас до Победы довести обещал — сам, своими руками. Сами вы на вид слабые, а тень отбрасываете большую — они это чувствуют. Страшно представить, что бы произошло, оплошай мы с этим патрулем. — Хорошо, что нас не заметили, — сказал Пётр, присаживаясь на какой-то неоткрытый ящик и впиваясь зубами в мякиш хлеба. — Ну, тихо, — буркнул вдруг Брагинский. — Что вы сразу выть принялись, как плаксы какие-то? Заводи там! — Сейчас! — раздалось около кабины. — Барахлит что-то. Никогда я не доверял тому, на чем немцы ездят, вот хоть убейте… — Ты не рассуждай там, а заводи — и поехали. Скоро другие наверняка появятся. Меня вот что удивляет — как-то мало их, неправда ли? И грузовик этот подвернулся. Точно кто-то нас ведёт, путь нам расчищает. Полковник переглянулся с остальными и вдруг расхохотался счастливо. — Поняла судьбинушка, — погрозил он пальцем неизвестно кому, — поняла, что мы уже достаточно натерпелись. Вот и гонит нас вперёд, чтобы мы все дела уладили, а затем вернулись назад. Не волнуйся, Брагинский, это добрый знак. Наверное, и Победа уж не за горами. Ивану как-то слабо верилось, что во всем этом замешана лишь судьба. Что-то не давало ему покоя. Быть может, это подпольщики, узнав об их приближении, начали готовиться к встрече? Подпольщикам Иван определенно не стремился доверять -в таких организациях обычно каждый третий — предатель или двойной агент, если ему так выгоднее. Попадутся они на эти уловки, окажутся в неприятностях, и что затем? Надо действовать в одиночку, а сотрудничать только с проверенными людьми. Черт знает, что сейчас творится в Могилёве, а если они так внезапно туда явятся… В городе ведь полно людей, скрытых монархистов или настроенных против большевиков. Всем им захочется получить награду от новых покровителей, и они эту награду получат, если отряд будет вести себя неосторожно. Примеров даже искать не приходится — Семён Поддубный. Приютил, накормил, роль свою сыграл как по нотам, даже лекарства и провизию дал, и заставил их работой за кров и еду платить. А потом натравил на них фашистов, как только они уходить стали… По остальным нельзя было сказать, что они думали об этом гнусном человеке. Наташа попросила кого-то обрезать ей отросшие волосы и теперь оставшиеся пряди подравнивал солдат, любезно согласившийся помочь. Она снова была такой, как во время защиты Москвы — золотые пряди жестоко обкорнали и она вновь стала походить на долго не стригшегося мальчишку. Наташа выросла не только внешне, но и внутренне. Она спасла Петьку от смерти, она спасла Ивана, догадавшись что с ногой что-то не то. Из обыкновенной деревенской девочки она превратилась в незаменимого в отряде человека — медика, костоправа, называть можно как-угодно. Почти из всех, кто здесь присутствовал, она вынимала пулю-другую. Сестрица уже совсем не та наивная девчушка, что раньше. Она знает об этой жизни многое, и ей было бы достаточно пары дней войны, но она теперь тоже принимает в ней участие и осознает, что пощады никто не дождется. Машина тронулась с места. — Ещё около ста километров, может быть, чуть больше — пара часов, — сказал Белов, смотря на карту. — Не наткнемся на патруль — высадимся около небольшого лесочка, чтобы было куда шнырять. В городе нам появляться днем нельзя. На оккупированных территориях, я выяснил, немцы ввели… вроде «аусвайс». Попытаемся его сделать — пойдут вопросы кто мы и откуда. Лучше всего будет пока что затаиться вблизи от Могилёва. План ясен? — Да, — хором ответили все. — Наша задача — найти там документы. если же их не окажется, придётся ехать ещё дальше. — Куда? — удивился Иван. — В Бобруйск, — ответил полковник. — И зачем? — осведомилась Наташа. — Рассчитываете отыскать документы уже там? Немцам наверняка легче переправить их самолётом, а не перевозить с места на место. — Это сколько же у них свободных самолётов? — усмехнулся Белов. — Думаю, что очень скоро мы обязательно во всем разберемся. А пока отдыхайте. Как только приедем, нам предстоит серьезная работа. Вскоре он сам задремал, тихо похрапывая. Иван вздохнул. Наташа прижалась к его груди и вскоре тоже уснула. Остальные члены отряда мирно подрёмывали рядом, бормоча что-то, когда колесо машины натыкалось на яму или ухабы. Только старшина не мог никак прикорнуть — его мучила боль в ноге и странное чувство незащищенности. Казалось, что за ними кто-то следил. Обреченно вздохнув, он прикрыл веки, вспоминая Людвига. Если он сейчас в Могилёве, может быть, не так уж и плохо будет задержаться в городе… *** — Что ты откопала на этого Герца? — нетерпеливо спросил Лангсдорф. Он шагал по комнате туда-сюда, руки его дрожали, и он часто возвращался к столу, на котором стояла бутылка с коньяком. — Мне нужно знать о нём всё, до последнего слуха. Всё! Грета, не ожидавшая такого громкого восклицания, вздрогнула и нервно оправила складки своей юбки. Вид у неё был не уверенный, а скорее озабоченный. Сидя на диване, она следила за бесновавшимся полковником. Снаружи стояла глубокая ночь, они только что вернулись из ресторана после празднования, но в свою квартиру Вильгельм разведчицу не отпустил, а грубо затащил к себе, явно намереваясь допрашивать. Ясно было, что сейчас не время для таких дел, однако она решила смириться с тем, что проклятый оберштурмфюрер не давал покоя Лангсдорфу. — Ну, — она отпила немного коньяка, несмотря на то что в ресторане уже с трудом стояла на ногах, — начнем с того, что он родился в Тюрингии, точнее — Веймар. Потерял мать, когда та рожала дочь, второго и последнего ребёнка в семье, был воспитан отцом. — Кто его отец? Какой-нибудь группенфюрер? — презрительно фыркнул Вильгельм. — Ты любишь затягивать, но я люблю ровное и спокойное течение фактов. Дальше. — Нет, не совсем группенфюрер. У них семья потомственных военных. Перед законом чистая — как в плане бюрократии, так и в плане генетики. Проще говоря, в концлагерь ты его так просто не отправишь, не надейся. Она засмеялась, поймав его злой взгляд. — Хорошо, я больше не шучу на эту тему, — хмыкнула разведчица. — Я навела справки. Многие знакомые говорят, что он — вполне себе порядочный человек, женат не был, любит сестру, отец недавно умер. В целом… Самый обычный человек. Что тебя так испугало сегодня? — Если бы я знал, — холодно отозвался полковник. — Этого быть не может. Он — оберштурмфюрер, он должен был убивать женщин и детей, отдавать приказы о расстрелах и отправках в лагеря, он не может быть таким чистым! Слушай… А может быть он специально сюда перебрался, чтобы от работы своей уйти? Тут-то я его и разоблачу! Ещё и подозрения Эрмансдорфа отведу от себя… — Эрмансдорф с ним лично знаком, — разрушила его начавшие было строиться планы Грета. — Думаешь, сумеешь настроить его против этого человечка? Вряд ли. Послушай, ты выглядишь чересчур взволнованным. Может быть, нам лучше отложить этот разговор до утра? Полковник её не слушал. — Что же он на самом деле скрывает? — бормотал он. — Что… Но постойте! Он же твой поклонник. Тебе-то он всё расскажет. — Предлагаешь мне соблазнить его? — холодно спросила разведчица. — Ни за что. Я действую по приказам, а ты мне не начальство. Он за пару мгновений оказался рядом с ней и стиснул стальными пальцами её горло так, что Грета захрипела и попыталась рвануться. — Мне уже терять нечего, запомни, — предупредил он её. — Я свою жену убил, и тебя убью с легкостью. Ты меня знаешь. Разведчица вцепилась ноготками в его руку, а потом резко оцарапала его щёку, оставив ярко-красные отметины, как кошка. Громко выругавшись, полковник отступил и взглянул на свои пальцы, где осталась кровь. — Ещё раз ты пригрозишь меня убить, и я задушу тебя в твоей же постели, — жестоко улыбнулась она. — Советую тебе всерьез задуматься над своим положением. У нас есть более важные дела. Оставь этого оберштурмфюрера в покое, и он не станет причинять тебе неприятности. — Причинять мне неприятности он перестанет, как только окажется в могиле. А чтобы он там оказался нужно придумать что-то большее, чем несколько ошибок. И ты мне поможешь. — Возможно… Разведчица поднялась на ноги и подошла к нему. — Ты же помнишь наш уговор? — спросила она с вкрадчивой усмешкой. — Ты — мне, я — тебе. По-другому не будет. — Чего ты хочешь? — Женись на мне, — шепнула она и, грубовато притянув его к себе за воротник, крепко поцеловала. *** — Спасибо вам за книгу. Герц только сейчас вспомнил, что так и не поблагодарил знакомого за то, что тот сберёг его дневник. Многие люди пытались в него заглянуть — те, кому бы он вполне это позволил, и те, от кого бы он предпочел держаться подальше. В конце-концов, в этом дневнике много интересного и много того, что Йохан предпочел бы скрыть. И вот сейчас они вдвоем шли по темной улице, укрытой ночью, тихо переговариваясь. Людвиг держался непривычно собрано даже после нескольких бокалов вина, и Герцу приходилось самому предпринимать попытки разговорить его. Сразу видно, что человек достаточно замкнутый. Нужно помочь ему, сделать так чтобы он почувствовал себя достаточно комфортно рядом с собеседником. — Да не за что, — отмахнулся Людвиг. — Любой бы вам её вернул. — А вот и нет, — засмеялся Герц. — Вы знаете, больше половины офицеров в этом городе желает заглянуть в него хоть глазком, но я так храню своё сокровище, что им это не удается из раза в раз. — Почему же вы его в ресторане забыли? — У меня произошел небольшой инцидент и я был так взволнован, что напрочь обо всем позабыл. Вы знакомы с некой Гретой Майер? Людвиг молчал, но Герц сердцем почувствовал, что тот заволновался. — Знаком, — тяжелым голосом сказал он. — А это как-то связано с вашим инцидентом? Тон звучал опасливо и неуверенно. Герцу хотелось прогнать странное чувство что что-то не так, и он постарался взять себя в руки. У него это получилось. — В некой степени, — мягко рассмеялся он. — Красивая женщина, не находите? А какая гордая… Почему-то меня всегда привлекали такие скандалистки, надменные и прекрасные как богини. — Она не богиня, — усмехнулся Людвиг. — Слышали ли вы, господин оберштумрфюрер, что о ней говорят? Это — очень опасная женщина. Лучше не играть с огнём. — Так вы хорошо с ней знакомы? — Не слишком. Мы несколько раз встречались, говорили, но не более. Герц понимающе улыбнулся и поднял глаза к звездам. Сегодня ночное небо было непривычно чистым — ни облачка, крошечные огоньки мерцали над головой как крошечные алмазы. Если честно, в спутники Людвигу Йохан предпочел бы ту, о которой они говорили, но Грета ушла раньше, придерживаемая за локоть полковником. Если у них столь близкие отношения… Может быть, они — жених и невеста? Всё может быть. По крайней мере ему так казалось. Ушли они внезапно, что было очень странным. Другие офицеры продолжали праздновать и если бы у Людвига вдруг не разболелась голова, Йохан бы остался с ними. Но он не мог позволить своему новому другу отправиться ночью в одиночку. Не всё было известно об этом городе — могли нагрянуть партизаны. И пусть Герц причислял себя к тем, кто не хотел войны, ему бы пришлось защищаться. — Всё это очень странно, — произнес он вслух, продолжая всматриваться в темно-синий бархат. — Вы кажетесь необыкновенным человеком, — слабо усмехнулся Людвиг. — Как будто бы не вписываетесь в ряды СС. — Быть странным — не порок, — наставительным тоном ответил Герц, закуривая. — Так же как и быть бедным. Но последним я никогда не являлся — у меня семья потомственных военных, прадед оставил после себя приличное состояние, дед тоже, затем отец. И мне для моих детей нужно что-то раздобыть. — А у вас есть дети? — Пока нет. У меня два года чтобы жениться. Я знаете ли, — с этими словами он изящно-небрежным жестом стряхнул пепел, — не тороплюсь. Не то что эти юнцы. В женщинах я разборчив как в носках, которые нужно надевать по утрам. — И отношение у вас к носкам такое же… Они засмеялись, однако в этот момент из открытого окна второго этажа дома, мимо которого они проходили, раздались удивительно знакомые голоса. Людвиг замер, недоуменно озираясь и слегка придержал за руку Герца, который поначалу особого внимания не обратил. — Ты требуешь не от того человека, женщина! — Я прекрасно знаю, от кого и что требую! Несогласен — пожалуйста, но не смей оскорблять меня, иначе скоро не сможешь проснуться, я это обеспечу! Первый голос без сомнения принадлежал полковнику Лангсдорфу, а второй Грете Майер. Но что такое они выясняли на повышенных тонах? Людвиг хотел было двинуться к дверям дома, однако на сей раз уже Герц удержал его и отрицательно покачал головой. Обычно Йохан очень редко вмешивался в дела, его не касавшиеся, а теперь что-то будто бы заставило его по-другому посмотреть на ситуацию. Он сделал шаг к дому, и в тот же миг из дверей прямо на него выскочила Грета, буквально полыхая яростью. Она что-то бормотала обиженно, по щекам её стекали слёзы. Ну кто бы осмелился ещё сказать оберштурмфюреру, что в определенных ситуациях женщины не одинаковы? Она, эта надменная и холодная красавица, выскочила наружу, преодолела несколько ступенек и врезалась прямо в него — то ли не заметила в темноте, то ли сделала это намеренно, что, впрочем, было маловероятно. Йохан сам подхватил её. И когда эта хрупкая невысокая фигурка вдруг оказалась на таком непозволительно близком расстоянии, инстинкты Герца подвели. Он вдохнул запах цветов и руки сами легли ей на плечи. Он укрыл её от внезапно поднявшегося порыва ветра, понимая что вряд ли отпустит теперь по своей воле. Кажется, это началось с самой первой встречи. Какая-то его слабость к этой циничной и даже злой разведчице. Что же это такое? И кожа у неё теплая, благоухающая сладкими маслами… — Фройляйн Грета, — позвал он её нерешительно и робко. Людвиг, нахмурившись, смотрел на окно второго этажа. — Что… — она оторвалась от груди оберштурмфюрера и посмотрела на него во все глаза — зеленые, ещё полыхающие пламенем злости, но и растерянные, непонимающие. — Я… Уберите свои руки! Что вы себе позволяете?! Она ударила его по щеке, царапнув ноготками. Герц отступил от неё на несколько шагов, и снова совершил ошибку — улыбнулся трусливо и, как наверняка показалось разведчице, с издевкой, хотя той там не было и в помине. Йохан поправил фуражку и сделал шаг к Людвигу, который по-прежнему не спускал глаз с окна. — Да как вы смеете надо мной насмехаться?! — сорвалась до крика Грета. — Вы… Вы… Не договорив, она бросилась бежать прочь. Герц и Байльшмидт остались одни. На крик из окон и с балконов выглядывали любопытные лица горожан. — Что стоите? — обратился к оберштурмфюреру Людвиг. — Бегите за ней. — Я… — Герц медленно было закачал головой, но затем махнул рукой. — Вы сами.? Обер-лейтенант кивнул и указал в сторону темного переулка, откуда они десять минут назад вышли вместе. Йохан бросился туда и ворвался в густую тьму, в которой не видел почти ничего. — Фройляйн Грета! — крикнул он во мрак. — Подождите! Постойте! Он сворачивал налево, направо, перебудил, наверное, полгорода, но разведчицу так и не нашёл. Герц чувствовал себя дураком. Он думал о том, какой же он осёл, что позволил себе к ней прикоснуться. Бормоча про себя тихое «дурак», он посидел немного на какой-то скамье, стараясь сосредоточиться и понять что делать дальше. Оскорбил прекрасную женщину, да ещё и погнался за нею — и что бы ему это дало, если бы он её догнал? Перед взором вновь предстало её заплаканное, но всё равно милое лицо, дрожащие алые губы, след ладони на щеке. Да, определенно, это был след ладони. Но кто же её ударил? Уж не сам ли полковник? — Грета? — снова позвал он во тьме, поднявшись со скамьи и успокоившись. Вдруг откуда-то со стороны раздался громкий шорох. Оберштурмфюрер, положив руку на кобуру с пистолетом, двинулся вперёд и… кто-то схватил его, прикрыв ладонью рот. Он впился зубами нападавшему в пальцы и тот, вскрикнув и выругавшись, выпустил его. Но только Герц собирался достать оружие, как второй человек рядом сделал подсечку и он неуклюже рухнул в пыль. Ему скрутили руки и их коснулась грубая верёвка. — Лежи спокойно, — раздался над его ухом незнакомый голос. Говорили по-немецки и со знакомым акцентом. Русские. — Упертый попался, — засмеялись рядом, — чуть руку мне не отгрыз, собака. Луна на миг осветила фигуры и Герц заметил на них советскую форму. — Постойте, — заговорил он, — вы из… — Молчать, — щелкнул затвор. — Держите его, парни. Он повырываться любит.