Быть собой

      Эта страна пропитана запахом мокрой псины, пота и подгоревшей каши, а последние месяцы – еще и скверны. Зимы здесь чертовски холодные, осень сырая и мерзкая, вёсны грязные и затяжные, а лето приходит без предупреждения, коварно ударяя жарой по неподготовленному организму. Но нигде это не чувствовалось так остро, как на столичных улицах, переполненных разношерстной публикой. Напыщенные богачи вальяжно ступали уродливыми башмаками по раскаленной, залитой нечистотами брусчатке, будто представляя себе красную дорожку из антиванского бархата. Забитые, сгорбленные эльфы с глазами загнанных кроликов, не поднимали их, даже натыкаясь на чью-либо неблагожелательную спину, и смиренно принимали все соответствующие им эпитеты. Торговцы подзывали покупателей, во всю глотку пытаясь перекричать друг друга и двух сварливых сестер, читающих проповеди. Между прилавками рыночной площади, где смрад был особенно невыносим, постоянно сновали стайки ребятни и бродячих собак, стараясь стырить все, что плохо лежит. То и дело толпа торговцев вспыхивала отборной руганью, и воришки, хохоча, улепетывали в ветвистые переулки – те, кому повезло. Стражники молча смотрели на этот бедлам и деликатно прикрывали рты во время зевоты. Ничего удивительного, что четверка новых лиц изначально не обратила на себя никакого внимания.       Лицо Морриган выражало полнейшее отвращение и осознание тщетности бытия. Она ежеминутно брезгливо ежилась и дергала себя за рукава, которые, сами по себе, уже были ей в диковинку. Немалых трудов стоило уговорить ведьму одеться по-человечески, чтобы не привлекать ненужных взглядов в этом змеином логове. Расстаться с посохом – еще сложнее. Но пример Солоны и степень ее влияния на строптивицу сделали свое дело, хотя Лелиана была уверена, что любой, заглянувший в ее звериные глаза, сразу разгадал бы весь маскарад. К счастью, Морриган была далеко не дура и понимала, чем рискует, выдавая себя, а потому вела себя тише кроткой овечки.       Подозрительный дядечка под личиной антиванского торговца говорил вкрадчиво и двусмысленно, и, похоже, Солона каким-то образом расшифровывала его витиеватую речь. Пока они разговаривали, Алистер развернулся таким образом, чтобы заслонить ее от цепкого взгляда капитана стражи, уже несколько минут не сводящего с них глаз. Лелиана оценила его осторожность и примостилась с другой стороны, делая вид, что перебирает склянки со снадобьями на соседнем прилавке. На секунду они встретились глазами, и он слегка улыбнулся, но тут же перевел взгляд куда-то выше ее плеча и задумчиво нахмурился.       Когда Солона закончила разговор, он взял ее за локоть и, не меняя ракурса разворота, оттеснил к угловому дому с желтой дверью. Капитан настороженно проводил их взглядом. Чувствуя напряжение, Морриган тихо хихикнула и незаметно встряхнула пальцами. Бородатый гном-наземник на обратной стороне улицы пронзительно закричал, сбивая огонь со стола, и стражники устремили на беднягу все свое негодование. Дескать, торговля запрещенными воспламеняющимися товарами, а там, глядишь, и магическими, грозила коротышке плетьми, штрафами, а то и церковной головомойкой и тюрьмой. Амелл укоризненно посмотрела на ведьму, но та невинно пожала плечами. В самом деле, была ли эта невиновная жертва их безопасности единственной на их пути? Отнюдь. И все понимали, что далеко не последней. Высокая цель оправдывает средства – этим можно было бесконечно тешить свою совесть.       – Нам туда, – Солона махнула подбородком на улицу, идущую от ворот, и сделала шаг вперед, но Алистер удержал ее.       – Может, сейчас не время, но… Я ведь говорил тебе о своей сестре? Вот он, ее дом. Я подумал… может, зайдем?       Девушка удивленно окинула взглядом обшарпанную желтую дверь, возле которой он взволнованно мялся с ноги на ногу, и, помедлив, кивнула:       – Разумеется, иди. Мы пока проверим доску проповедника.       Он взялся за дверную ручку, вздохнул, потер переносицу, постучал ногой о землю, дернул себя за чубчик. Чародейки, как по команде, одновременно изобразили одинаковые ухмылки и понимающе переглянулись. Лелиана прониклась нарастающей перебранкой между сестрами-проповедницами, а потому молча облокотилась спиной о стену дома, смиренно сложив руки перед собой и воплощая предельное благочестие. Алистер что-то пробурчал себе под нос и отошел от двери.       – Ты не могла бы пойти со мной? – вдруг спросил он, касаясь ее руки.       – Я? – Лелиана оторопело заморгала. – Зачем?       Из-за угла выскочил незнакомый мальчишка и, дернув Солону за рукав, без объяснений всунул что-то ей в руку, и она, раскрыв ладонь, триумфально улыбнулась. Увлекая за собой Морриган, она отошла к церкви и только тогда издалека посмотрела на лучницу. Ее взгляд поторапливал – ничего более.       – Я нервничаю. Сильно. Зайду и сражу ее своим безудержным красноречием и медвежьим обаянием – ты знаешь, как это бывает, – усмехнулся Алистер. – Побудешь немного голосом моего здравого смысла?       – Почему я? – недвусмысленно спросила она.       – Примерная дочь, решившая убить свою мать, или человек, не понимающий в принципе, что такое семья, и согласный ей с этим помочь… Прекрасный выбор, – ответил он, понизив голос. – Потому, что ты единственная способна меня понять и не поднять на смех. Как-то так.       Способна ли она понять его? Очень. Очень спорный вопрос. Но обещание быть ему другом давалось ей абсолютно осознанно. Поддержка и принятие не всегда идут рука об руку с пониманием, но это именно то, что делает людей близкими.       Солона завела дискуссию с одной из монахинь, вынуждая Морриган нервно дергаться вблизи бронированных храмовников, и безучастно повернулась к ним спиной. Похоже, никому, и правда, не было никакого дела до семейных коллизий потерянного бастарда. Оттолкнувшись от стены, Лелиана постучалась в дверь и вошла, буквально волоча за собой опешившего от ее радикальности Алистера. Лишь секунду спустя она почувствовала, как он благодарно сжимает ее пальцы.       Воссоединения семьи не произошло – сестра Алистера оказалась редкой стервой, озлобленной на весь мир от беспросветной нищеты и пятерых голодных спиногрызов. Чуть ли не с порога прачка принялась обвинять новоявленного братца в смерти их матери, неуемной похотливости его отца, дороговизне меча за его плечами, жаре и сквозняках, своей неудавшейся женской доле и том, что он смеет являться пред ее светлы очи. На нее не повлияли ни коронные щенячьи глаза, ни призывы к пониманию его сиротской судьбы, ни заверения в посильной помощи. Лелиана и хотела бы заткнуть ей рот, но втайне даже радовалась, что Алистера, наконец, хоть кто-то окунул с головой в неблаговидную реальность.       Путешествовать с ведьмой, задумавшей убийство своей матери? Разбираться в семейных проблемах Эдуканов, где все братья перебили друг друга за право на трон? Ничего наглядного, мы же не дикие ведьмы и не беспринципные гномы – у людей все гораздо благороднее, и уж точно, в его случае все будет иначе. Что ж, очевидно, что истина семейных радостей оказалась не такой сладкой, как он представлял. Лелиана могла бы рассказать ему много историй о том, как родственники платили бардам за устранение друг друга – из-за денег, наследства, обид детства и юности, неравнозначного внимания родителей или просто из-за того, что за всю жизнь устали терпеть рядом с собой опостылевшие им рожи и отвечать за них, как за себя. Никогда у бардов не было более решительных и ожесточенных заказчиков. Ненависть, замешанная на родственных узах, непреодолима. Потому, что вырастает из любви. Или ее недостатка.       Но Алистер не для того брал ее с собой, чтобы она подсыпала щелочи в его раны. С присущим ей тактом и стремлением к миру во всем мире – тому, чего он от нее ожидал, – она попыталась направить Голданну к милосердию и благоразумию. И, вполне предсказуемо, обратила этим на себя весь поток грязи, щедро льющийся из ее глотки. Подавленность Алистера быстро сменилась гневом – для разнообразия хоть чем-то продуктивным. Защищать себя он никогда не видел смысла, других же защищал истово и повсеместно. И потому не стал особо возражать, когда Лелиана настойчиво вытолкала его за дверь.       Вновь нырнув в раскаленный полдень рыночной площади, он зажмурился от яркого солнца и, прикрывая глаза рукой, дернул губами в попытке усмехнуться.       – Это было… не так, как я ожидал, – выдохнул Алистер. – Мягко говоря. Не могу поверить, что эта злобная ведьма – семья, о которой я всю жизнь мечтал. Наверное, я думал, что она просто… а, не важно. Я чувствую себя полным идиотом.       – Если ты веришь, что она могла бы что-то изменить в твоей жизни, то я, пожалуй, соглашусь, – хмуро ответила Лелиана. – Какая-то мегера, которая вообще тебя не знает. Кроме тебя, никто не сможет этого сделать.       – Да уж. Похоже, ты была права, когда говорила…       – Я говорила?... – удивленно отозвалась Лелиана, когда он осекся и замолчал. Но парень только мотнул головой и, вздохнув, расправил плечи.       – Не хочу больше это обсуждать. Пойдем, нас ждут.       Ждала их главным образом Морриган – ей не терпелось скрыться от едких храмовничьих взглядов. Кудряшка же с упоением испытывала терпение недоверчивой монахини, в подробностях описывая мифический храм священного праха и найденные в нем реликвии. Уставшая женщина только снисходительно качала головой, не находя в себе сил произнести все любезности, которые читались у нее на лбу, этой очаровательной непосредственности. В итоге она находчиво пообещала вознаграждение за доказательства, и Солона, довольная, оставила ее в покое. Услышав их шаги, она пошла навстречу и, увидев перекошенное лицо Алистера, перестала улыбаться.       – Что-то я не вижу, чтобы ты прыгал от счастья. Ее что, не было дома?       – Лучше бы не было, – буркнул Алистер. – Не вышло из меня семьянина. Мы идем уже? Капитан стражи снова на нас смотрит.       – Пусть смотрит, – вкрадчиво проговорила она, обнимая ладонями его руку. – А она тебе не нужна. Есть люди, для которых ты действительно важен.       – Да? – он вскинул брови. – Например?       – Например, я, – она встала на цыпочки и поцеловала его куда-то чуть выше губ.       Ее голос стал похож на кошачье урчание, а глаза влажно заблестели. Старо, как мир. От него так и пахнуло желанием прижать ее к стене в ближайшем переулке. Со вздохом мученицы Морриган закатила глаза и раздраженно двинулась вперед, подталкивая Лелиану.       – Пойдем отсюда, пока меня не стошнило.       Бардесса засмеялась и, мурлыкая под нос какую-то мелодию, чуть ли не вприпрыжку выскочила за церковные ворота. Незамысловатая песенка состояла всего из нескольких слов, но пристойными среди них были только предлоги. Если бы Создатель видел все это, то простил бы ее и сам добавил.       Лелиана злилась. Наверное, как раз потому, что обещала быть голосом его здравого смысла. Если тебе в плечо попала стрела – выдерни ее, прижги рану раскаленным металлом, надень наплечник и смотри внимательно, откуда они летят. Это больно, но правильно. Это то, что повышает шансы выжить. А пьяные глаза и бабочки в животе тут не помощники. Но, по-видимому, Солона имела другие представления на этот счет. Она была готова уверять, что стрела только прибавляет шарма и мужественности, и воткнула бы еще одну для симметрии – так красивее. Алистер понимал, как это глупо, но готов был терпеть, если она это оценит – так хотел быть нужным, особенно сейчас. Поводок сделал еще один виток и затянулся туже. И видеть это было невыносимо.       Но Лелиана не могла позволить себе злиться. Единственное, что сейчас должно было ее заботить – предстоящая встреча с Маржолайн. Страх, который она испытывала с того дня, когда наемники напали на них. Ненависть, которую она поднимала со дна своего сердца, чтобы не дать ей вновь уйти безнаказанной. Силы и стойкость противостоять ее влиянию. Терпение, чтобы не выйти из своей роли. А что получилось? Все, о чем она думала, подходя к ее двери – чужая душа, проблемы которой ее вообще не касались. Дура.       – Ты готова? – спросила Солона чуть позади ее плеча. – Вряд ли нас ждет теплый прием.       – Теплый, – тихо ответила лучница. – Но не верьте своим глазам.       Лелиана достала лук и, не снимая улыбки, толкнула дверь ногой. В прихожей маялись два охранника в тяжелых доспехах и восприняли ее появление как долгожданное развлечение. Первый потянувшийся к мечу сразу отправился к праотцам, получив стрелу в щелку шлема. Второй оказался более расторопным и успел сделать шаг в ее сторону, когда Солона прошила металлическую броню молнией. Дергаясь от электрических ударов, громила выронил меч, которым лучница тут же воспользовалась, и, кажется, лишаясь головы, он был ей даже благодарен.       Дверь в комнату казалась безобидной, но Лелиана слишком хорошо знала, что значит, потерять бдительность, имея дело с орлесианским бардом. Из-под двери в углу проема выглядывала струнная петля, сливаясь с цветом серого пола. Ловушка срабатывала с обратной стороны, но у охранников должен был быть способ ее отключать. Бардесса ощупала стену слева и справа от двери, и точно – один из настенных подсвечников оказался рычагом. В стене заскрежетало и щелкнуло, и петля уползла внутрь.       – Напомни тебя не злить, – шепотом сказала Солона, переступая через обезглавленное тело, и Лелиана скрипнула зубами. Она даже не представляла себе, насколько в данный момент содействовала ее боеспособности.       Дверь открылась легко, впуская их в небольшую гостиную, из которой, в свою очередь, вели еще две двери – закрытые. Маржолайн знала, что она здесь, и ждала ее. Расслабленность позы, небрежная улыбка на холеном лице, цепкий, обманчиво ласковый взгляд, щепетильно уложенные волосы, платье, которое могла бы носить королева. Ничего не изменилось. Рядом с ней Лелиана снова чувствовала себя жалкой и незначительной, как маленькая девочка, заигравшаяся своим игрушечным луком.       – Лелиана! – воскликнула Маржолайн, расплываясь в восторженной улыбке. Она стояла близко, и от нее пахло розами – как тогда. – Как же я рада видеть тебя, дорогая!       – Не разделяю твоей радости, – ответила она, стараясь придать своему голосу максимальный скепсис. Улыбка женщины стала еще приторнее. Руки задрожали от желания разрисовать ножичком эти мягкие ямочки на ее щеках. Ее сдерживало только то, что люди, стоящие за ее спиной, сильно бы удивились такой кровожадности. Она ведь пришла сюда поговорить, не правда ли? – Я уж думала, что больше не увижу тебя. За что ты меня так ненавидишь? Почему хочешь моей смерти?       – Смерти? – засмеялась бывшая наставница. – Ерунда! Я же знаю тебя. С небольшой кучкой болванов ты без труда справишься. Их послали, чтобы дать тебе повод прийти. И видишь – ты пришла.       – Я тебя насквозь вижу – это неправда. Зачем ты в Ферелдене?       Маржолайн сложила руки перед собой и сменила позу, властно вильнув бедрами. Как только она начала говорить, сзади чуть слышно прошелестело:       – Ты правую, я – левую.       – Хочешь правду? – говорила хозяйка, истинно по-орлесиански растягивая слова. Она не услышала. Лелиана улыбнулась, нежно сжимая рукоятку меча. Вся эта болтовня слишком затягивалась – ей было все равно, что она скажет. Тогда, на дождливом причале, она отпустила ее потому, что любовь казалась ей сильнее обиды. Она думала, что сможет залечить свою боль и измениться, а на самом деле просто делала вид, что ее не существует. Но сейчас, слушая, как она пеняет ей на угрозу своей безопасности, рассказывает, как следила за ней все эти годы и восприняла ее уход из церкви, как желание найти ее и закончить начатое, Лелиане просто становилось смешно. Это та, которой она восхищалась, которую боялась, которую любила до лихорадочной дрожи своей наивной души. Теперь она не значила ничего. И пора было вырвать эту ядовитую стрелу из своего сердца.       – Ты решила, что я ушла из-за тебя? – хмыкнула бардесса. – Это называется паранойей. Я бы и не вспомнила о тебе, если бы ты снова не влезла в мою жизнь.       – Мир не вертится вокруг тебя, Маржолайн, – поддакнула Солона, становясь рядом. На ее губах Лелиана увидела отражение своей ухмылки. – Мор – вот что волнует Лелиану.       – О-о-о, вот как ты считаешь, – сочувствующе проворковала она, с интересом разглядывая девушку. – На твоем месте я не верила бы ни одному ее слову. Она тебя использует. Ты видишь в ней милую девушку, дружелюбную, ласковую и достойную доверия. Это все игра!       – Если ты пытаешься мне сказать, что на самом деле она хитрая, расчетливая и бесстрашная, то я знаю и люблю ее именно такой, – спокойно ответила Амелл. – Доверие такого человека многого стоит, и я имею причины верить ей, что бы ты ни говорила.       В поисках подвоха Лелиана недоуменно повернула голову и в упор посмотрела ей в глаза. Но они не лгали. Даже не пытались. Маржолайн дернула губами – она не ожидала такого ответа, и лучница понимала, почему. Первое впечатление ни с кем не было так обманчиво, как с Солоной. И все последующие – тоже.       Алистер стал возле другого плеча, чувствуя назревающую опасность.       – Мы все верим, – сказал он. – И не позволим угрожать ее жизни.       Лелиана снова озадаченно моргнула. И улыбка орлесианки опять изменилась.       – Похоже, сладкая, ты нашла себе нового покровителя. Браво. Только жаль, она не знает, с какой ненавистью ты смотришь ей в спину. Ты так и не научилась скрывать свои чувства – я разочарована. И все по такой недостойной, но, признаю, весьма очаровательной, причине, – она покачала головой, цокая языком. – Да, ты не играешь. Но ты хочешь в это верить. Ты пытаешься быть мной, но на самом деле, ты все та же зависимая дурочка, которую прожуют и выплюнут.       – Хватит, – скучающе вставила Солона. – Честно говоря, я ожидала от предводителя бардов большей… проницательности. Коварства. Властности. Но все, что я слышу – лишь бесконечное пустословие. Пыль в глаза. Это, и правда, на кого-то способно подействовать? – она снисходительно вздохнула и повернулась к Лелиане. – Она всю жизнь будет тебя донимать – если не наемниками, так псевдодушевными разговорами. Ты этого хочешь?       Конечно, Маржолайн никак не выразила своего недовольства. Даже расслабленно заложила руки за спину, открываясь и демонстрируя абсолютную уязвимость. Прямо нежный цветок. Из тех, что иногда встречаются в Ривейне и в изобилии произрастают в тропиках Пар-Волена, насколько можно верить книгам брата Дженитиви. Они такие же яркие и ароматные, и точно так же плотоядны.       – Тебе не уйти живой, – чувствуя себя щепкой в водовороте, сказала Лелиана. Создатель знает, насколько она не верила в свои слова. В опровержение ее мыслей рядом звякнул меч Алистера, а в ладони Солоны закрутился маленький снежный вихрь. Морриган позади всех начала шептать заклинание.       – Ты думаешь, меня так просто убить? – не меняя тона, насмешливо проговорила Маржолайн и резко выбросила руки вперед.       Лелиана не успела увернуться. И упокоиться бы ей на месте с метательным ножиком во лбу, если бы Алистер вовремя не подставил щит. Но тут вослед прилетел еще один, впившись ей в руку, и бардесса выронила меч.       – Двери! – воскликнула Солона, и две снежные струи полились в разные стороны, замораживая обе двери общими силами двух колдуний.       В соседних комнатах затопало, закричало, загрохотало – подкрепление оказалось в морозной ловушке. Не меньше трех человек тщетно пытались взломать двери с обратной стороны. Кто-то даже угодил в собственный капкан. Маржолайн заметно побледнела, но все же выставила кинжал недрогнувшей рукой. Одно из правил барда – не вступать в сражения без необходимости, но в случае, когда этого не избежать, драться до последней капли крови. Все, что угодно, лишь бы не попасть в плен.       Лелиана выдернула нож из предплечья, и кровь прыснула на доспех Алистера, пока она не зажала рану пальцами. Он протяжно рыкнул, выскочил вперед и одним незатейливым ударом щита сбил орлесианку с ног. Морриган повела ладонями и приморозила ее руки к полу, а Солона в это время быстро перевязала рану Лелианы платком. Извернувшись, Маржолайн толкнула воина обеими ногами в колени, явно целясь выше, но, пошатнувшись, он только отошел на шаг назад и сказал громкое «ха». Глядя, как точеные ноги ее любовницы также смерзаются с затоптанными досками пола, а лицо искривляет злобная гримаса, лучница нервно сглотнула.       Мадам, это Вам не шевалье совращать и не подставлять наивных девочек. Для Серых Стражей Вы ничтожнее бездушных генлоков.       – Кончай с ней, пока двери не разморозились, – сказала Солона, и голос ее дрожал, но Лелиана не могла понять, почему. Она отрешенно кивнула и подобрала с пола кинжал Маржолайн.       – Рано радуешься, mon petite, – почти пропела она, когда лезвие коснулось горла. – Он… они готовы убивать за тебя. Но ты ведь знаешь правду, да, детка? Ты никому не нужна.       Дверь справа затрещала. Рука резко дернулась. Потом еще раз. В другую сторону. Замахнулась. Опустилась. Кровь пропитала повязку. Потекла по руке. Смешалась с чужой. В нос ударил приторный запах. Розы. Как же она их ненавидела. Лишь немногим больше, чем эти потухшие глаза, видевшие ее насквозь. Они были так похожи на другие. Живые. Глубокие. Близкие. Те, которые она хотела ненавидеть – и не могла.       – Уходим, – скомандовала Амелл и потянула ее к выходу, но непослушные ноги отказывались вставать. От двери отскочил обломок доски, и в прореху вылетел арбалетный болт, воткнувшись в тело Маржолайн перед глазами Лелианы. Она засмеялась, потрогала его пальцами и повернулась лицом к громящим стену воинам.       – Идиоты, вам некому заплатить! – крикнула она почти весело. – А наши условия вас не устроят.       Алистер посмотрел на нее, как на сумасшедшую, но щит перед ней выставил, меч в сторону двери направил, лицу суровости придал. Глядя снизу вверх на его напряженную спину, она почувствовала, как глаза заволакивает слезами. Из звуков в соседней комнате остался лишь приглушенный ропот. Мстить за Маржолайн никто не собирался. Ничего личного. Просто бизнес. И элементарный инстинкт самосохранения.       Встряхнув головой, Лелиана встала и похлопала Алистера по плечу, знаменуя окончание не начавшейся битвы. Солона выдала нервный смешок. И, когда лучница поравнялась с ней, направляясь к выходу, прошептала:       – Вот за что я тебя люблю.       Она промолчала и не обернулась, толкая дверь в денеримскую жару. Появляться в таком виде перед стражниками было все равно, что сразу запереть себя в подземельях Форта Драккон. В тупике им удалось найти какие-то мешки, наваленные на связанные тюки сена в углу между домов. В этом импровизированном укрытии Солона, как следует, перевязала ее руку – оказалось, что в крестьянских платьях есть много скрытых карманов, в которые прекрасно умещаются целебные бинты Винн. Алистер кое-как вытер сеном доспех, но кровавые разводы на серой стали все равно были отчетливо заметны. Наблюдая за его бесплодными попытками привести себя в порядок, Амелл подняла подол и оторвала кусок ткани от своей рубашки. Подошла и сама принялась полировать его нагрудник. С самым невинным и заботливым видом. Делая вид, что не замечает, как он на это реагирует. Вытянувшись, как вкопанный, Алистер почему-то посмотрел на Лелиану взглядом, в котором истерически кричало: «спаси меня, Создатель». В ответ она продемонстрировала ему полное равнодушие.