Быть собой

      Преподнося каждый шаг, как высочайшую милость, королева вплыла в зал собраний с таким одухотворением на своем холеном личике, будто воплощала во плоти саму невесту Создателя. Перепалка между лордами оборвалась на высокой ноте, ошеломленные взоры аристократов обернулись вниз. Разодетое в шелка сборище ханжей стало похоже на свесившихся с жердочек попугаев. Кто-то ахнул, верховная жрица начала вполголоса читать молитву, навязчивым жужжанием вторгшуюся в тяжелую тишину. На посеревшем от ярости лице тэйрна Гварена впервые разгладились презрительные складки под губами. Пальцы эрла Эамона, вцепившиеся в балюстраду, напряглись до побелевших костяшек. И только Солона никак не изменилась в лице. Стоя к Аноре вполоборота, она почтительно склонила голову, чем вызвала новую волну ропота.       – Внемлите мне, леди и лорды Ферелдена, – нараспев произнесла королева, надменным взглядом обводя присутствующих. – Мой отец больше не тот, каким вы его знали. Этот человек – не герой реки Дейн. Этот человек увел свои войска с поля битвы и не стал защищать короля, когда тот храбро сражался с порождениями тьмы. Этот человек захватил трон Кайлана прежде, чем его тело остыло, и держал меня взаперти, чтобы я не могла разоблачить его предательство. Я была бы уже убита, если бы не Серый Страж.       Надо отдать должное отменной выдержке Логэйна: было видно, как он все сильнее сжимает зубы, но размах плеч стал только шире, холод в глазах – еще отчетливее.       – Итак, влияние Стража отравило также и твой разум, Анора, – выговорил он тихо, но ровно. Поддержка той, на кого он больше всего рассчитывал, оказалась собственным оружием, приставленным к горлу. И, как многие, он слишком верил в наивность этих любопытно распахнутых девчоночьих глаз. Но что он мог противопоставить слову королевы? Только собственную жизнь.       На щеках Солоны заиграли ямочки, Винн рядом с плечом Лелианы облегченно выдохнула. Однако бардессе ни на минуту не верилось в бескорыстное благоразумие интриганки королевы, зубами вцепившейся в вожделенную власть. Интересно, что Амелл пообещала ей за предательство отца? Трон? Жизнь? И если жизнь, то чью? И почему Анора решила, что всем ее обещаниям можно верить?       Ритмичное скрежетание металлических сочленений стало раздражающе громким. Напряженный, как гончая, которой не давали вцепиться в добычу, Алистер нервно сжимал кулаки, не в силах больше терпеть все эти бесконечные разговоры. Во лбу предателя давно образовалась бы дыра, если бы взгляд бастарда мог физически ее прожечь. Пока представители Земель один за другим выражали свою поддержку Стражам, его ухмылка становилась все более кровожадной – неестественное для Алистера выражение изменяло его лицо до неузнаваемости.       – Собрание Земель против тебя, Логэйн, – констатировала Солона чистым, отдаленно похожим на сочувствие, голосом. – Прими свое поражение с достоинством.       Ненавидяще смотря прямо ей в глаза своим пронзительно-колючим взглядом, тэйрн спокойно поднял руку, и за его спиной стеной выстроились солдаты, оставшиеся верными своему неизменному генералу. Рука сжалась в кулак – воины обнажили мечи. Почти радуясь этому, Алистер также вооружился, заслоняя собой Винн.       – Если ты думаешь, что я просто так отдам страну, за которую всю жизнь проливал кровь, какой-то сопливой выскочке, продавшейся шевалье, и невесть откуда взявшемуся ублюдку, то ты меня очень плохо знаешь, – презрительно выплюнул Логэйн. – Но мои мечи все расскажут за меня.       Толпа дворян внизу заметно поредела. Прижимаясь к стенам, высокородные банны осторожно пятились к выходу. Лелиана прикрыла рот рукой, пряча усмешку за наклоном головы. Убийства здесь были предметом разговоров и торгов, кровь – героической метафорой. Но сложно сохранять хладнокровие, когда мечи маячат так близко, а ты еще так молод и хочешь жить. Фортуна – дама с изощренным юмором и частенько грешит неоправданным садизмом. В случае боя никто не будет разбираться, кто праведен, кто грешен, а кто мимо проходил. И потому лордам было наплевать, кто победит, просто шелка портятся от кровавых брызг, а шальные шрамы – весьма сомнительное украшение.       – Отзови солдат, – снисходительно вздохнув, сказала магичка. Складки на спине ее мантии плавно переместились в тонкое пространство между лопаток. – Никто не сомневается, что ты считаешь себя человеком чести, что бы ты ни имел под этим в виду. Посему, давай уладим это дело по законам чести.       – Поединок? – Мак-Тир насмешливо выгнул бровь. Не удивительно, ведь ей пришлось бы встать на цыпочки, чтобы дотянуться до его подбородка.       – Боишься? – в тон ответила Солона. – Теперь понятно, что на самом деле произошло в Остагаре. Но, смею заметить, я все же не настолько отвратительна, как порождения тьмы, которым ты вместо себя скормил короля. Как и сейчас, прикрываясь солдатами и несуществующей честью.       Надавить на эпицентр уязвимости – то, что всегда выходило у нее превосходно. И будь тэйрн хоть величайшим из героев Ферелдена и коварнейшим из предателей всех времен и народов, человеком он от этого быть не перестал. Вскипая, как оставленное на огне молоко, срывающее крышку котла, он рванулся вперед, с лязгом выхватывая меч, и прорычал, всколыхнув эхо взволнованных вскриков:       – Так давай покончим с этим! По древней традиции, один на один, пока побежденная сторона не запросит пощады.       – Я готов, – громко сказал Алистер, становясь возле Амелл. Рука его сжимала меч с нескрываемым нетерпением, и все, что ее сдерживало – невероятно удивленный взгляд чародейки. Она так активно захлопала глазами, что он, кажется, сам засомневался в своей адекватности. – Ты же всерьез не собираешься биться с ним в одиночку?       – Собираюсь, – коротко ответила она, доставая посох.       – Он прихлопнет тебя, как комара, – процедил он сквозь зубы. В воздухе отчетливо запахло грозой, когда она, стукнув посохом о пол, вздернула подбородок.       – Еще никому не удалось, – не уступая напыщенности королевы, выговорила Солона. – Никто, кроме храмовников, не сможет мне противостоять. А единственный храмовник в этом зале на моей стороне.       Ярость так сильно заострила его скулы, что Лелиане показалось, что он готов скрутить магичку и заткнуть ей рот кляпом, чтобы она не мешала ему вершить правосудие. Еле сдерживаясь, он сглотнул и отрывисто проговорил осипшим голосом:       – Позволь мне. Я ждал этого так долго. Кем я буду, если спрячусь за твоей спиной?       – Привыкай, – сказала она, отмахиваясь от него, как от назойливой мухи. – Короли всегда так делают. Они не скачут в авангарде.       – Вызов бросила она, и решать ей, – резко вклинился Логэйн. – И я устал ждать, пока вы наговоритесь. Кто выходит на поединок?       – Я выхожу, – непререкаемым тоном отрезала Солона, обходя Алистера и выступая в центр круга. Он неверяще посмотрел ей вслед, так и не спрятав меч. Кулак на свободной руке снова надсадно заскрежетал. Лелиана молча потянула его назад и в ответ на сорвавшийся нервный рык приложила палец к губам, призывая его к терпению. Все только начиналось. Стоило ли говорить о чести в этом осином гнезде? Лишь Амелл чувствовала себя здесь, как дома. Потому, что понимала, как мало значит справедливость.       Поединок должен был стать занимательнейшим зрелищем, и расслабленно покручивающий мечом Мак-Тир, возможно, решал для себя, как умудриться сразу не убить девчонку. Жаль, что он не был в Тени и не видел, как сладко улыбается Демон Желания, прежде чем раскроить череп своими иглообразными когтями. А в искусстве таких улыбок демонесса могла бы многому научиться у Солоны. Для тэйрна она охотно демонстрировала все свои идеальные зубы, но Лелиана знала, что такое показное благодушие сродни смертному приговору для ее противника.       Генерал успел сделать только два шага, когда восходящие столпы света окружили его, рассыпая в стороны бирюзовые искры. Мерцающая клетка сжималась вокруг тэйрна, свободно пронзая смертоносной энергией его великолепный доспех, непревзойденно защищающий от лезвий, но здесь ставший совершенно бесполезным. Человек бился внутри пойманной бабочкой, беспомощно раскидывая руки.       Солона неторопливо обошла клетку, мурлыкая под нос новое заклинание, и пространство между световыми прутьями заполнилось черным дымом, проблескивающим багрово-кровавыми молниями. Логэйн схватился за горло, судорожно хватая ртом воздух. Кружась, мгла всасывалась в щели доспеха, клубилась змееобразными формами, заползающими в рот, нос, уши. Отойдя на расстояние выстрела, Амелл выставила ладони, растопырив веером пальцы, и, выговаривая слова низко и проникновенно, стала медленно их сжимать и закручивать. Дым живыми свистящими струями потянулся к ней, а Мак-Тир упал на колени, харкая кровью. Световые столпы истончились и иссякли, и он неверной рукой нашарил на каменных плитах зала свой упавший меч. Заметив это отчаянное движение, Солона дернула рукой, и кашель стал кровавой рвотой, тело изогнулось, из вытаращенных глаз потекли ручейки крови.       – Никто не смеет называть меня соплячкой, – ласково потянула она, подходя и приставляя посох к его поверженной спине. Мотнув головой, Логэйн что-то прохрипел, ломая ногти о каменный пол, и Солона, усмехаясь, легким движением поправила упавший на лоб непослушный локон. Жуткий дым взвился вверх и мгновенно рассеялся.       – Можно считать, что тэйрн Мак-Тир просит пощады? – звонко спросила она в гробовой тишине Собрания.       Повернув голову, Лелиана посмотрела на королеву и едва сдержала рвущееся наружу злорадство. Побледневшая Анора балансировала на грани обморока, а в глазах ее застыл бесконечный ужас и мольба. В дворцовом закулисье о таких неприглядных сторонах жизни, как выпотрошенные внутренности, не упоминалось, ваше величество? Или Вы думали, что Ваш муж, намотавший кишки на кулак огра, действительно умер от чрезмерного чванства, а отец, приняв поражение, просто закроет глаза и уснет вечным сном?       Внимательно разглядывая заволоченные слезной пеленой королевские глаза, магичка неопределенно повела бровями и обратилась к Винн:       – Исцели его. Я хочу, чтобы он говорил.       Целительница немедленно повиновалась, но лучница могла поклясться, что слова, которые она бормотала, не были заклинанием. Больше это было похоже на отчаянно-паническую молитву. Светящиеся узловатые руки, прикасаясь ко лбу предателя, заметно дрожали, а когда Солона благодарно дотронулась до ее плеча, Винн отпрянула, как ужаленная. Алистер медленно сделал шаг в их сторону, немного отклоняя руку с мечом.       Логэйн хрипло вдохнул воздух, как спасенный утопленник, поднял голову и замер, ткнувшись затылком в острое навершие посоха. Чародейка слегка наклонила лицо, со снисходительным любопытством ожидая его слов.       – Я недооценил тебя, Страж. Мне казалось, ты вроде Кайлана – дитя, которому вздумалось поиграть в войну. Я ошибался. В тебе есть сила, которой я ни в ком не встречал. Я сдаюсь.       Кивнув, Амелл отвела посох, накаляя напряжение до предела. Алистер взялся за меч обеими руками, подходя еще ближе. Среди перекошенных лиц аристократов, окружающих место поединка, втиснулось бородатое, землистое, орлесианское. Расталкивая людей, Риордан подступал к Солоне, явно стараясь опередить бастарда и неся на устах, определенно, что-то жизненно важное. Но магичка начала говорить прежде, чем он успел выдать свое откровение.       – Я принимаю твою капитуляцию, Логэйн Мак-Тир, – сказала она, останавливая взглядом вздрогнувшего от неожиданности Алистера.       – Я просто ушам своим не поверил, – выдавил он. – Ты хочешь оставить его в живых? Убей его немедля, или я это сделаю.       – Нет, я не убью его, – ответила она так уверенно, что тэйрн сам удивленно поднял брови. – У нас война. Он знаменитый полководец. Люди пойдут за ним, а он только что принял нашу сторону. Отстранения от трона с него достаточно.       Оторвавшись от нервного теребления рукавов мантии, Винн огорошенно посмотрела на нее широко раскрытыми глазами, но не стала ничего говорить. Подошедший Риордан открыл рот, готовый произнести свою давно заготовленную речь, и на мгновение задумался, озадаченный. Страж, видимо, опешил не столько от хладнокровия Амелл, сколько от неожиданности ее решений для соратников. Он хотел ее в чем-то убедить, но понял, что может только излагать факты, лишь надеясь, что она соизволит их учесть.       – Посвящение может обеспечить его верность, – наконец, сказал он, предусмотрительно становясь между Логэйном и побагровевшим Алистером.       – Прекрасная идея, Риордан, спасибо, – кивнула Солона.       – Прекрасная? Идея? Спасибо?! – задыхаясь, проревел Алистер. – Он не достоин чести быть одним из нас! Я никогда не признаю его братом! Никогда!       Запах грозы стал почти невыносимым, в волосах зловеще потрескивало. Пока он гневно выбрасывал слова, которые ни для кого не были секретом, в глазах Солоны что-то неотвратимо менялось. Так смотрит придирчивый скульптор на свое творение, когда понимает, что идея его искусства морально устарела. С сожалением, но решительно. Осознавая, что не разрушив, не построишь.       – Я требую правосудия, – твердил наивный бастард. – И если для этого мне придется взять дело в свои руки, я приму трон.       – Чтобы ты казнил его? – спокойно спросила Амелл, поджимая губы. Раньше она никогда не позволяла себе настолько обнажать свое пренебрежение, но сейчас, конечно, ей уже незачем было его скрывать. Алистер привел ее на Собрание Земель, где она произвела впечатление на всех великих мира сего, единодушно признавших ее лидером и доверивших ей ответственность в выборе головы, которую отяготит корона. Никто ранее не удостаивался такой привилегии, и потерять ее, пойдя на поводу у его истерик, казалось ей сумасшествием. И потому он больше не был ей нужен. А своей яростной конфронтацией глупец только подписывался под своим приговором.       – Гнев заслонил твой разум, Алистер. Это непозволительно для короля. Во благо государства трон останется за Анорой, – помедлив, она полуиздевательски добавила. – Насколько я помню, ты сам этого хотел.       Пожалуй, любой из присутствующих, говоря с ним в таком тоне, нарывался бы на мгновенную встречу с предками. Но Алистеру снова не повезло. Единственная, кому он никогда не мог возражать, знала, что останется безнаказанной, и он это тоже знал. Разочарованно помотав головой, он проговорил устало, иссушенный эмоциями до дна:       – Не заставляй меня это принять. Не после всего, через что мы прошли. Не перед лицом всего Ферелдена. Не ты. Если я что-то значу для тебя, то мои братья не останутся неотомщенными.       – Но смерть Логэйна не вернет их к жизни, – Солона нетерпеливо развела руками. Она сделала несколько шагов вдоль шеренги лордов, продолжая говорить, рассматривая их лица. – А между тем, Создатель завещал нам быть милосердными. И сама Андрасте, взойдя на костер, отпустила грехи своих предателей, и прах ее стал священным. Нам не сравниться с пророчицей силой духа, но мы должны наследовать хотя бы то малое, на что способны. Это – наша сила в этой войне. Это то, что отличает нас от порождений тьмы.       Вот это запредельное благочестие. Это оказалось сюрпризом даже для Лелианы, с тоской взирающей на все, что происходило перед ее глазами. Она ничему не удивлялась – ни убийственно логичным решениям Амелл, ни реакции Алистера, ни его поражению в этом заранее проигрышном споре. Но уста магички, произносящие проповеди, чуть ли не убедили ее в том, что она просто сошла с ума и видит сны наяву. Лучница даже тихонько ущипнула себя, чтобы проснуться, но, выхватив взглядом наверху сияющее лицо верховной жрицы, чуть не засмеялась в голос. За спиной Солоны стояла сильная и опытная королева, пожаловавшая ей свое благоволение и признательность, герой реки Дейн, чье имя произносилось с трепетом простонародьем и знатью, обязанный ей жизнью и вручивший ей свою судьбу, представители Земель, впечатленные ее силой и рассудительностью, а теперь еще и церковь, по определению не признающая магов людьми, но готовая принять в свои объятия того, кто вершит великие дела под именем Создателя. На другой чаше весов стоял всего лишь один никем не признанный принц со своей неистовой жаждой мести. Выбор был очевиден даже слепому.       И Алистер это тоже понимал. Лелиана видела его со спины, но то, как опускались его плечи, без слов говорило ей обо всем, что творилось в его душе. И как бы ей ни хотелось избавить его от этой боли, она ничего не могла изменить. Доверие – слабость. Слишком поздно он это осознал.       – Полагаю, ты уже приняла решение, – сказал он невозможно чужим голосом. – Тогда вот мое решение: я больше не Серый Страж. Я ухожу.       Солона равнодушно фыркнула. Неужели он действительно думал, что как-то ее этим впечатлит? Королева же, видя ее реакцию, расплылась в торжествующей улыбке, а в глаза ее вернулась надменность. И еще. Зловещий металлический блеск.       – Боюсь, Алистер, не все так просто, – жестко изрекла Анора. – Пока ты жив, твоим именем можно поднять мятеж. Наша страна не вынесет новой гражданской войны. Я вынуждена требовать твоей казни.       Прокатившийся по толпе ропот заставил Солону задуматься. Винн поднесла руки к лицу. Эамон начал яростно вырывать волоски из бороды. Лелиана незаметно достала кинжал. Все, о чем она сейчас размышляла, – кого из присутствующих ударить первым. Жажда жизни, успешно ведущая ее извилистыми дорогами, покрытыми кровью тех, кто был с ней не согласен, в этот момент не подала даже писка. Стремление уничтожить Мор превратилось в желание, чтобы скверна плотно покрыла эти пафосные фрески на стенах, прославляющие мифических героев, истинные лица которых никому неизвестны. Ей хотелось, чтобы синие глаза Аноры побелели, а ее злополучный трон превратился в зловонное месиво. Потому, что она знала, что собирается ответить Амелл, и каждая ее клетка кричала, что этого она вынести не в силах. Ни понять, ни принять, ни простить.       – Да, ваше величество, вы, безусловно, правы, – страдальчески сдвинув брови, прокомментировала Солона. В нарастающем галдеже голосов она обвела успокаивающим взглядом сборище лордов и остановилась, наткнувшись на глаза Лелианы. Бардесса слегка усмехнулась, позволяя ей читать в них все, что ей хотелось, вползать своими невидимыми вездесущими щупальцами на самое дно ее обозленного сердца и понимать, что любовь толпы не всегда способна ее обезопасить. В отличие от Алистера, она не станет просить и ждать объяснений. Глаза девчонки самую малость расширились, но этого оказалось достаточно.       – Но… – через минуту добавила магичка, поднимая руку с просьбой тишины. – Мы не можем отступить от только что провозглашенных принципов милосердия. Я лично ручаюсь, что этот человек не сможет поднять мятеж. Он на это неспособен. И я прошу даровать ему жизнь.       – Хорошо, – неохотно согласилась Анора. – Только потому, что я у тебя в долгу, он может уйти, если отречется от всех прав на трон для себя и своего потомства.       Явно сожалея об оказанной ему милости, Алистер хлопнул себя по лбу и горько рассмеялся. Это единственное, что он сейчас мог себе позволить.       – Я не желаю иметь ничего общего ни с вами, ни с этой страной, – выговорил он громко, обращаясь к Собранию, десятками пар глаз рассматривающему его, как загнанного в клетку зверя. – Никогда. Я отрекаюсь.       Едва закончив говорить, он развернулся и быстрым шагом направился к выходу. Лелиана на секунду встретилась с ним взглядом, но он не остановился, протискиваясь сквозь толпу. Такой взгляд она видела лишь однажды – очень давно, в позапрошлой жизни. В луже на полу каменной ямы, куда беспрепятственно стекал дождь через решетчатое окошко в потолке. В луже, которая наполовину состояла из ее крови и слез. И сейчас, как тогда, в груди снова разливалась пульсирующая боль.       Бардесса пропустила мимо ушей все, что было после: вдохновляющую речь Аноры, клятвы Логэйна, назначение Солоны главнокомандующим. Обряд Посвящения решили провести в поместье эрла Эамона, который с неожиданной услужливостью заверял королеву в своей верности, ни словом не обмолвившись о судьбе своего воспитанника. Естественно, он мог только радоваться, что не попал в опалу за организацию переворота. Как быстро он ради этого забыл, кто рисковал своей жизнью, спасая его сына от демона, владения – от разрушения, а его самого – от вечного забытья. Впрочем, стоило ли ожидать иного? Благодарность некоторых людей порой эгоистичнее ненависти.

***

      На ночных улицах Дворцового квартала моросил противный мелкий дождь, рассыпаясь блестящими брызгами в пятне света факела, что нес впереди мальчишка-эльф, слуга эрла. Отряд передвигался в полном молчании, лишь шедший позади всех Риордан вполголоса проводил для Логэйна вступительный инструктаж. Генерал мрачно смотрел перед собой, изредка вздохами сигнализируя, что все же слушает. Винн аккуратно переступала по брусчатке, щепетильно обходя лужи и стараясь держаться подальше от Солоны. За все время она так и не сказала ни слова, и на ее опущенном лице было трудно прочитать что-либо, кроме огорчения. Лелиана же, напротив, шагала так близко от магички, что грязные брызги из-под ее сапог то и дело попадали на подол длинной мантии.       Ей казалось, что здесь, в темноте, вдали от проницательных взглядов аристократии, Амелл сможет показать ей другие чувства – что-либо, кроме холодной расчетливости и пренебрежительного безразличия. Лелиана смотрела на нее и вспоминала тот день в Лотеринге, когда впервые их встретила. Тогда Солона казалась чистой, как рассветные лучи, – восхищенной окружающим миром, которого никогда не видела, жадной к знаниям, участливой к страждущим, легкой и приятной в общении, местами наивной, но чарующе сообразительной. Не исключено, что это было отчасти правдой. Она играла людьми с радостью и благими намерениями, прислушивалась к мнению спутников, сопереживала им и старалась делать их счастливыми. Чего стоил только их марш-бросок по Бресилианскому лесу в поисках пропавшего ученика Винн лишь для того, чтобы она могла перед ним извиниться. Что стало теперь с этим милейшим во всех смыслах созданием? Неужели война убила в ней все человеческое?       Чувствуя пристальный взгляд Лелианы, Солона повернула голову и ликующе улыбнулась. В глазах ее сияло такое кипучее самодовольство, что лучница почти слышала мелодию хвалебных од самой себе в ее златокудрой голове. Нет, у нее, конечно, было сердце, но для любви к кому-то, кроме себя, в нем просто не было места. В душе ее не было озлобленности, лишь трезвый расчет, который назвали бы жестокостью только люди, на него неспособные. И, возможно, теперь Лелиана могла считать себя одной из них – Создатель свидетель, как она ненавидела саму себя за то, что все это понимает.       А потом они с Винн сидели в комнате Амелл, прижавшись друг к другу у камина, пока Риордан проводил Посвящение Логэйна в библиотеке. Меряя пространство между кроватью и шахматным столиком широкими шагами, Солона в деталях рассказывала Морриган и Стэну увлекательную историю своего триумфа. Огрен, убаюканный ее голосом, мирно спал на кушетке, сладко причмокивая во сне. Седая целительница вздрагивала и терла глаза, поминутно жалуясь на дымные поленья. Делая вид, что верит, Лелиана прижималась щекой к ее плечу и сквозь прикрытые веки смотрела в танцующие языки пламени, шепчущие ей то, что она пока не хотела слышать.       – Бедняга думал, что своим ножичком-переростком сможет противостоять моей магии, – воодушевленно щебетала магичка, для чего-то перебирая вещи в сундуке. На этих словах Винн вздрогнула сильнее обычного и вкрадчиво спросила:       – Ты, кстати, не хотела бы мне прояснить, что это была за магия?       – Дробящая темница, – сиюминутно ответила Солона. – Тебе это известно.       – А тебе известно, что я не об этом спрашиваю, – резанула Винн, поворачиваясь. – По-моему, это было очень похоже на…       – Ты где-то видишь у меня вскрытые вены? – насмешливо парировала Амелл, доставая из сундука пергаментный сверток. – Или ты действительно считаешь, что единственная магия, которую не изучают в Круге, – это магия крови?       – Я считаю, Солона, что тебе очень повезло, что Дункан забрал тебя, – холодно отозвалась чародейка. – Потому, что если бы тебя не усмирили, то ты, определенно, заняла бы место Ульдреда. Поскольку его гордыня по сравнению с твоей – младенческий лепет. После того, как ты поступила с Алистером, я в этом больше не сомневаюсь.       – Для радости твоей нет смысла, – вставила Морриган. – Придет минута – пожалеешь ты. Могла прогнать его ты после битвы, коль сильно так оскомину набил.       Перескакивая взглядом по их лицам, Солона тяжело вздохнула, демонстрируя то ли глубочайшую печаль, то ли величайшее раздражение.       – Он сам с собой так поступил. Я собиралась сделать его королем. И, конечно же, я не хотела, чтобы он уходил. Но отвечать перед лордами за его глупость и упрямство выше моих сил. Это было так по-взрослому – бросить все из-за своих накрученных обид. Так что давайте будем честными: из него вышел бы отвратительный правитель. Опуская все поэтические формулировки его неоспоримых достоинств, нельзя не признать, что Алистер всего лишь ребенок, сам не знающий, что ему нужно. Нужен ли нам такой полководец? Не думаю.       – Опуская, говоришь… – потянула Лелиана, не отрывая взгляда от огня. – В таком случае, ты просто лицемерная, беспринципная, самовлюбленная тварь.       В наступившей тишине было слышно только, как дождь все сильнее барабанит по стеклам. Винн тихо сжала ее руку в немом одобрении. Огонь в камине пыхнул искрами и неестественно взвился столбом. Лучница довольно усмехнулась – если уж Солона не смогла сдержать всплеск магии, то слова явно задели ее за живое. Но когда она подошла и, пошевелив поленья, бросила на них сверток, голос ее был, возможно, самым спокойным и уверенным на свете.       – Не просто, – сказала Солона нравоучительным тоном. – Я та тварь, которая только что прекратила гражданскую войну, объединила армию для борьбы с Мором, пресекла разногласия в королевской семье и сохранила народу его Героя. Может, даже создала несколько новых. Это реальные дела, а не бесплодные крики о благородстве. Ты можешь сколько угодно меня осуждать, но мы до сих пор живы и стоим на пороге нашей цели.       Грохот открывающейся двери заставил всех повернуть головы, и на пороге появилась чуть ли не визжащая от радости королева. Весть о том, что Мак-Тир успешно прошел Посвящение, вызвала у Амелл неописуемый восторг, и Морриган, весь вечер хмурившая брови, тоже почему-то облегченно выдохнула. Переполненная грандиозными планами, Анора говорила с Солоной вежливо и почтительно, как с равной, уверяя ее в своей пожизненной благодарности, а она все робко отнекивалась, что недостойна такой чести. Какое душераздирающее зрелище.       Скрывая свое отвращение, Лелиана снова отвернулась к огню и замерла, едва дыша. В пергаменте прогорела дыра, обнажившая содержимое свертка. На угли выпал цветок, ставший для бардессы символом предательства, как проклятье, преследующий ее всякий раз, когда жизнь, изымая душу, делает новый поворот в бездну. Роза корчилась у нее на глазах, и сердце ее тлело вместе с ней. А ведь это даже не его сегодня разбили.       О, Создатель, что это, если не знак? Что, если таким немыслимым путем он все же решил заговорить с ней?       – На рассвете выходим в Рэдклифф, – проводив королеву, объявила Солона.       – Я иду спать, – сказала Лелиана, поднимаясь, и быстро прошла к двери, обходя Амелл. На выходе магичка плавно скользнула рукой под ее локоть, задерживая.       – Я для тебя – чудовище? – спросила она тихо. Эти слова дались ей на удивление тяжело: ресницы дрожали, рука царапала ногтями, дыхание выходило рывками. Даже странно, что кто-либо мог настолько ее расстроить.       – Не больше, чем раньше, – туманно ответила бардесса, и темно-карий взгляд цепко и удушливо вцепился в ее лазурный. Солона хотела еще что-то сказать, но, словно услышав отголоски ее мыслей, еще не до конца понятных ей самой, на секунду явила тревожную складку между бровей, и всю ее искренность как ветром сдуло.       – Стэн, проводи Лелиану, пожалуйста. И убедись, чтобы ее никто не беспокоил.       Лелиана едко прищурилась, но не стала комментировать этот коварный ход. Неизвестно, что Солона думала о ее намерениях, но ее бесстрастный и неукоснительный телохранитель теперь стал очаровательным подобием тюремщика. Блестяще. Что ж, если ей хотелось думать, что теперь все под ее контролем, – пусть думает.       Комната, которую ей отвели в поместье, была едва ли больше чулана, с единственным маленьким окошком под самым потолком. В ней со скрипом помещалась узкая кровать – на такой обычно спит прислуга – и сундук, больше похожий на ящик для овощей. Пожелав Стэну спокойной ночи, лучница закрыла дверь на засов и, приникнув к ней ухом, убедилась, что кунари и не думал уходить. Опустившись на скамью, он подпер спиной стену и громким вздохом выразил свое недовольство. Многих подвигов можно будет ожидать от их воинства в завтрашнем походе, если основная боевая сила накануне не сомкнет глаз. Такие жертвы – и ради чего? Неужто Солона и впрямь решила, что Лелиана реально угрожает ее безопасности? Что, в таком случае, мешало бы ей раньше?       Посмеиваясь, бардесса сменила боевой доспех на легкую кожаную куртку и надела плащ с капюшоном. Отложила лук, кинжалы закрепила сзади на поясе. Пламя свечи рвалось в стороны и плясало от ее движений, тени, падающие на стены, от этого казались пугающими, уродливыми, хищными. Лелиана придвинула сундук под окно и, взобравшись на него, вытянула руки вверх, нащупывая подоконник.       В архитектуре ферелденских домов, достаточно грубой, но, безусловно, крайне практичной, бревна выступают как стройматериалом, так и своеобразным украшением. Массивные перекрытия потолков сочетаются далеким от изящности ансамблем с балками, встроенными поперек в стены. Прекрасное открытие для тех, кто вздумает по ним карабкаться.       Металлическую задвижку на окне давно не смазывали, и скрежетала она так, что запросто можно было перебудить весь замок. Открывая окно, Лелиана тревожно покосилась на дверь. Признаков беспокойства Стэн не выказывал. В конце концов, ему было велено только следить за дверью, а не реагировать на звуки в ее комнате, и степень его рвения в этом вопросе могла успокоить все волнения. Подтянувшись, она перегнулась через подоконник и осмотрела внутренний двор. Караульные, позвякивая, прошлись под стеной и скрылись за углом поместья. До ограды оставалось около семи шагов.       Бревна были скользкими от дождя, но все же не могли сравниться с жирно-грязными скалами подземных троп, которые Лелиана излазила около месяца назад. Кроме того, отличным подспорьем стал вьющийся по стене жизнерадостный плющ. Преодолеть каменную ограду оказалось еще проще – здесь уж эрл не поскупился на декорации. Быстро переставляя ноги по каменистым выступам, Лучница успела спрыгнуть с обратной стороны за секунду до того, как из-за угла снова послышалось звяканье доспехов.       Дождь прекратился, но неизменный туман повис тяжелыми гроздьями в промозглом воздухе рыночной площади. Скрываясь от городской стражи в тенях, Лелиана прокралась под навесы рынка. Здесь вновь нахлынуло неуютное колюче-щекочущее чувство дежавю, возвращающее в тот самый день, но она старательно отгоняла от себя воспоминания. И копошащаяся тучная тень между запертых сундуков торговцев показалась ей еще одним даром Создателя. Обернувшись на тихий свист, Проныра узнал ее не сразу, а узнав, заметно расслабился, что, по ее придирчивому мнению, было сделано очень зря.       – Вы вроде отказались дальше участвовать в моих мероприятиях, – шепотом забормотал Коулдри, прячась между прилавками. – Так что, извините, леди, но дайте мне спокойно делать мою работу.       – Ты знаешь все, что происходит в этом городе, – дождавшись горделивого кивка, Лелиана достала серебряную монету и красноречиво вложила ему в ладонь. – Около часа назад. Рыцарь вышел из королевского дворца. Один. Высокий, светловолосый. Ты с ним знаком. Я хочу знать, куда он пошел.       Он повертел монету между пальцев и посмотрел на Лелиану так снисходительно, что она невольно скрипнула зубами.       – В Дворцовом квартале полно разных рыцарей. Кто ж уследит за всей этой оравой?       – У него сильверитовый щит с грифоном, – в ладонь упала еще одна монета.       – Грифоном? – потянул вор. – Мать честная, а я ведь ни в жисть не видел ни одного. Откуда мне знать, как они выглядят?       – Ты издеваешься надо мной, Коулдри? – прошипела Лелиана. Ухмылка растянула его лицо, подминая пухлые щеки в узкие щелочки глаз.       – Извини, не смог удержаться. Но за два серебряка я не рассказал бы тебе даже, где крыс сегодня травят. Назови приемлемую цену – поговорим.       Качая головой с нарочитой укоризной, она заулыбалась ему в ответ и зашарила рукой возле пояса. В предчувствии наживы глаза вора жадно заблестели, но тут же округлились до предела, когда щеку пересек алый след от лезвия кинжала, скользнувшего под горло, а острие второго проткнуло его куртку с левой стороны груди и уперлось под ребрами.       – Я, право, затрудняюсь. Как насчет твоей жизни, пышечка? – с любопытством поинтересовалась Лелиана. – Или, может, спросим у стражников?       – Эй, остынь, – пискнул Проныра. – Добавь еще пять монет, и я все расскажу.       Прикусив улыбающиеся губы, Лелиана медленно, с нажимом прокрутила кинжал. Широкий лоб толстяка покрыли бисеринки пота, глаза забегали.       – Сначала информация, – сказала она полуласково, и он благоразумно сдался.       – В порту, надирается в таверне. Утром в Киркволл уходит корабль, и на него заказана каюта.       – Ух, какие неожиданные подробности. За ним следили?       – Дык, ясное дело. Ублюдок чуть не стал королем, – помедлив, он неуверенно добавил. – Если это все, убери-ка ножички, ты мне и так ни за что ряшку подпортила.       Тихо рассмеявшись, Лелиана отступила и бросила ему обещанные монеты.       – Не слишком огорчайся. Шрамы украшают мужчину.       Не тратя больше времени, бардесса снова слилась с тенями восточной улицы. Коулдри что-то сердито бросил ей вслед. Вряд ли это были пожелания долгой и счастливой жизни.

***

      Двери комнат в этой Создателем забытой дыре были неожиданно добротными – массивными, подбитыми качественной сталью, отлично скрывающими звуки. Пожалуй, даже в поместье Эамона таких было от силы три: в хозяйскую спальню, темницу и сокровищницу. Тусклый рыжий свет выдавал присутствие постояльцев лишь тонкой полосой на полу и бляшками замочных скважин.       Задержав дыхание, Лелиана рассеянно огладила ладонью дверь, на которую ей указал трактирщик. Итог стремительного галопа по ночным улицам должен был ее удовлетворить, но сейчас мысли предпочли предательски заткнуться, не оставляя в голове ничего, кроме бессмысленной тревоги. Заперто. Тихо. Возможно, и вовсе пусто.       Она постучала, впервые неуверенно, после громче, а затем и вовсе стала нагло тарабанить по двери кулаками. Но ответа так и не последовало – то ли там действительно никого не было, то ли тот, кто там был, не хотел этого обнаруживать. Могло ли это когда-либо ее остановить? Отмычки, как и кинжалы, давно стали ее незаменимыми аксессуарами. Как трость для престарелых подслеповатых дворян, только гораздо полезнее. Два крючка привычно подцепили язычок щеколды и сдерживающую пружину, ловкие пальцы умело и аккуратно двинулись, бесшумно открывая замок. В эту секунду дверь резко распахнулась внутрь, свет разлился на пол полукругом, а Лелиана так и замерла, как нашкодивший ребенок, сидя с отмычками в руках и плотно надвинутым на голову капюшоном. Перед глазами возник крупный покачивающийся силуэт, но холодящее щеку лезвие рунного клинка не оставляло сомнений в сохранившейся быстроте его реакции.       – Похоже, ты ошибся дверью, парень, – выговорил он хрипло, делая неестественные паузы между словами. Лелиана медленно скользнула взглядом вдоль лезвия меча и увидела, что костяшки сжимающего эфес кулака полностью сбиты в кровь.       – А по-моему, нет, – тихо ответила она, и меч, дрогнув, отрывистым движением отбросил капюшон.       – А-а, карающая отмычка Создателя, – хмыкая, потянул Алистер. – Оставить меня в покое, я смотрю, было бы слишком милосердно. Никак, добить меня явилась?       Из комнаты пахнуло невыносимой вонью прокисшего эля, накатившей удушающей волной, так, что аж в глазах защипало. Но Алистера, кажется, это никак не смущало. Без доспеха он казался не намного меньше, но гораздо внушительнее, как слепленный из мышц искуснейший голем. Бардесса поднялась, обращая взгляд в покрасневшие, затуманенные глаза. Чужие и злые, словно мертвые глазницы гарлоков.       – Я просто хочу поговорить, – спокойствие никогда не давалось ей так болезненно.       – Оп… парл… парламен… тер, – заплетающимся языком пролепетал он, картинно отбрасывая меч за спину. Загрохотав, он ударился о стену и упал за кровать. Она сделала шаг навстречу, но он попятился от нее, как от чумной. – Что еще я должен сделать? Расцеловать дражайшую генеральскую задницу?       Лелиана закрыла дверь, когда Алистер, пятясь, отошел достаточно далеко. Внутри комната ничем не отличалась от сотни других таких же дешевых комнат в ферелденских постоялых дворах. Кровать, кресло, стол, обшарпанный сундук, на окне – давно потерявшие цвет шторы. Конструкцию стоящего на столе подсвечника сложно было определить из-за облепивших его потеков воска, свет, отражаясь от стекла нагроможденных на стол бутылок, играл на стенах переливающимися бликами. Лучница обвела обстановку брезгливым взглядом и, не меняя выражения лица, ответила:       – Для начала, вынуть голову из своей.       – Избавь меня от… – он отрицающе взмахнул рукой, – нравоучений. Жалкое зрелище.       – Я? Или ты?       – Пожалуй, оба. Но я, хотя бы, не пытаюсь пинать ногами упавшего.       – Все так и кончится, Алистер? Ты просто сбежишь?       – Да, – коротко ответил он, переплетая руки перед собой. – Это то, чего вы хотели.       – А чего хочешь ты?       Прыснув беззвучным смехом, Алистер попытался покачать головой, но, пошатнувшись, чуть не упал от этого движения. Найдя равновесие, выдохнул и прикрыл глаза рукой, подпер стену, снова нервно хохотнул.       – Как неоригинально. Почему мы всегда об этом разговариваем?       – Мне казалось, мы друзья.       – Да, мне тоже… много чего казалось, – мрачно выговорил он, и глаза под сведенными бровями блеснули сдерживаемой яростью. – Где были все мои друзья, когда меня, играючи, втаптывали в грязь? Просто стояли и смотрели. Ожидали, чем все закончится, чтобы подмазаться к лидеру. Безропотно променяли меня на убийцу. А сейчас ты стоишь тут, вся такая сострадательная, будто, и правда, тебе есть какое-то дело до меня. Лживая сучка.       Кулаки раздраженно сжались сами, и так усердно выстраиваемое хладнокровие взорвалось тучей пепла, застилающей глаза. Одним прыжком Лелиана подскочила к Алистеру и с размаха врезала кулаком – куда, зачем и как, сама не понимала. И лишь когда он удивленно потер пальцем губы и одеревенело посмотрел на размазавшуюся по нему кровь, она вспомнила про все еще зажатую в ладони отмычку. Он резко перевел на нее взбешенный взгляд – ярость клокотала в нем разбуженным вулканом. Но прежде, чем бардесса успела даже рот раскрыть, оказалась прижатой лицом к затоптанному дощатому полу.       – Как я и сказал, – рыкнул он, заламывая руки и придавливая к спине коленом.       Злость – это хорошо. Она не оставляет места для увиливаний. Она всегда правдива и всегда обнажает чувства. И главное, злость всяко лучше самобичевания.       – Слизняк, – бросила Лелиана, повернув голову набок. – Тебя поимели, как портовую шлюху, только потому, что ты позволил себя нагнуть. А теперь ты забился в угол и пускаешь никому не нужные сопли до тех пор, пока тебя снова не пустят по кругу. Я не верила, что ты сможешь все это просто им подарить. Наверное, зря.       – Меня даже не удивляет, как много тебе известно о портовых шлюхах, – презрительно выговорил он, скручивая запястья до боли. Скривившись, она выдала смешок.       – Давай, отыгрывайся на мне. За своих братьев, на трупах которых поплясали. За честь, в которую дружно плюнули. За корону, которой издевательски помахали перед носом.       – Да пусть они подавятся своей сраной короной! – закричал он, теряя остатки самоконтроля. – Ты думаешь, что все это из-за нее? Все, чего я когда-либо хотел…       – Правды? – перебила она. – Но ее нет. Ты думал, что твоя преданность обеспечит тебе любовь, понимание и безоговорочное принятие. Что людям свойственно тянуться друг к другу, когда они вместе преодолевают трудности. Что те, кто назвался семьей, будут стоять за тебя до последнего. Это ложь. Люди думают только о себе. И ты никак этого не изменишь.       – Точно. Все-таки добить, – выдавил Алистер. – За что ты так со мной?       – Но кто-то же должен ткнуть тебя носом в то, какой ты идиот. Ты ничего не добился. Твои враги все еще живы. И твое сердце, – Лелиана проглотила комок в горле, понижая голос, – растерзано и изломано. Потому, что предательство любимой хуже смерти. Я это знаю.       Тяжело дыша за ее спиной, он молчал и не шевелился, казалось, целую вечность. Так же молча он отпустил ее, встал и нетвердым шагом отошел к столу, где откупорил зубами бутылку и долго пил, запрокинув голову. Лелиана села на полу и смотрела, как двигается его горло, как желтые ручейки текут из уголков рта по щекам, смешиваясь с другими, прозрачными, как неровно дергаются плечи под помятой хлопковой рубахой. Свет, падающий снизу, лег тяжелыми тенями под глазами, на подбородке, в заостренных крыльях носа, сразу делая его старше на добрый десяток лет. Оторвавшись от горлышка, Алистер громко стукнул бутылкой о стол, устало вытер лицо рукавом и сел на кровать вполоборота к ней, так и не нарушив молчание. Улыбчивый и нежный воин, что они сделали с тобой?       – Ты не можешь этого просто так оставить, – голосом, в котором отчетливо прозвучала надломленность, сказала она. Он мотнул головой, не смотря в ее сторону.       – Я не вернусь.       Голос его был сиплым, тягучим и бессильным. Он больше не злился. Но если и начал что-либо понимать, то никак этого не показывал. Поднявшись, Лелиана несмело сделала один шаг к кровати и остановилась.       – Я не просила тебя вернуться. Ты свободен.       – И, видимо, должен этому радоваться?       Качая головой, она подошла еще ближе и, протянув руку, легко прикоснулась к его всклокоченным волосам. Он не дернулся, не отшатнулся, только поднял лицо, с невнятно-пьяным удивлением вздымая брови. Девушка встала между его разведенных коленей, и теперь пальцы уже уверенно смяли ткань рубашки на плечах.       – Не должен, – возразила она. – Но пойми это и прими. Тебе не нужно признание этого зажравшегося сборища ханжей. Ни орден, ни Солона, ни кто-либо из нас. Для того, чтобы все сделать правильно, тебе нужен только ты и твой меч. Самое время узнать, что это значит.       Моргнув, Алистер закрыл глаза и отрывисто вздохнул, и руки Лелианы сплелись у него на затылке. Мужские плечи шевельнулись, теплые ладони легли на поясницу, он притянул ее к себе, уткнувшись лицом куда-то под сердцем. Наклонившись, она потерлась щекой о светловолосую макушку, отдавая ему всю ту светлую нежность, что делала ее счастливой. Бескорыстную и чистую, ставшую возможной только благодаря ему. Она текла сквозь ее пальцы, как целебные силы Винн, и, может быть, на самом деле была своеобразной магией. Потому, что плечи, вздрагивающие под ее ладонями, прижимались все сильнее, судорожное дыхание становилось громче, руки путешествовали по ее спине с отчаянной надеждой утопающего. А она обнимала его, преисполненная пониманием, что ближе, чем сейчас, ни он, ни кто-либо другой никогда не сможет ей быть. Ближе, чем она когда-либо хотела и могла себе позволить.       – А ты? – спросил Алистер так тихо и неожиданно, что она не сразу поняла, что не ослышалась.       – Я? А что я? – прошелестела Лелиана, перебирая пальцами в его волосах. – Я тебе тоже не нужна. И меня это давно перестало расстраивать.       Он сразу весь напрягся и задержал дыхание. Ох, будь оно все неладно. Бардесса, крепко зажмурившись, от души отвесила себе мысленную оплеуху. Неосмотрительно раскиснув в своей слащавой сентиментальности, она совсем перестала следить за словами. Ни сил, ни желания их объяснять она так и не нашла, искренне надеясь, что зеленый змей не нашепчет ему лишних вопросов.       И, действительно, Алистер не стал ничего спрашивать. Просто, оплетая талию руками, настойчиво потянул ее вниз, запрокинул лицо, нашел ее губы своими. Горько-терпкими и горячими, немного грубыми и очень требовательными. Подчиняться им было сладко и мучительно, будто утолять неистовый голод обжигающей горло расплавленной карамелью. И она вздрагивала от взрывной смеси счастья и боли, когда они жадно втягивали и мяли ее податливые губы, протяжно вздыхала, когда двигались вдоль линии челюсти, покорно отклоняла голову, когда вырисовывали на шее рунную вязь. Сзади что-то мягко упало – наверное, это был ее плащ, звякнуло – очевидно, пояс с ножнами; ремешки, стягивающие запах куртки, стали один за другим расслабляться, шнуровка на рубашке развязалась, губы двинулись ниже.       Выгибаясь в его руках, которые были одновременно повсюду, Лелиана думала, как ей нравится видеть его таким, когда он уверенно, не спрашивая, и без сомнений просто берет то, что ему хочется. Кто затолкал – или вбил – в него это настолько глубоко? Почему, только выворачивая душу наизнанку, он смог обнаружить это в себе? А она – разве не только сейчас она почувствовала, как ей нравится быть слабой, как хочется беспрекословно покориться, отдаться без остатка, раствориться в чувствах? Похоже, что оба они сумасшедшие.       Грудь нежно легла в ищущую ладонь, такую восхитительно шероховатую, заставляющую гамму ощущений играть новыми гранями оттенков, что с губ сорвался стон, идущий, казалось, от самого сердца, и он снова поймал его ртом, лаская, одобряя, провоцируя. Она улыбнулась сквозь поцелуй, очерчивая пальцами веснушчатые скулы. Алистер, увидев ее взгляд, вдруг остановился. Отклонился, прикоснулся кончиками пальцев к ее губам.       – О, Создатель, что я делаю? – пробормотал он почти с благоговейным ужасом.       – А на что это похоже? – тихо засмеялась она, целуя его пальцы. Лицо его как-то все дернулось, и он отвел руки.       – Уходи.       Лелиана, уже сомневаясь в том, что не слышит потусторонние голоса, молча уставилась на него ошеломленным взглядом. Совсем не смешная шутка. И даже жестокой ее назвать язык не поворачивался. А между тем, он, кажется, не шутил. Даже галантно начал затягивать обратно кожаные ремешки. Хотелось громко кричать, рыдать в голос и истерически хохотать. А еще выцарапать эти наглые пьяные глаза. Неестественно, возмутительно спокойные, будто она тут только что сама с собой целовалась.       Оттолкнув его руки, она вскочила, наспех застегивая куртку, надела пояс, даже не пытаясь сдерживать бьющую ее дрожь. Пока непослушная застежка плаща плясала в ее пальцах, она, не сдержавшись, раздраженно хмыкнула:       – Поверить не могу, что ты снова сделал это со мной. Будто ты вовсе за человека меня не считаешь. Ты рискуешь. Со мной нельзя так играть.       – Со мной – тоже, – ответил он, не мигая, смотря ей прямо в глаза.       – Ты что… – осеклась она и вдруг поняла, что происходит. – Ты мне не веришь.       Так попасться в собственную ловушку! Аплодисменты – он хорошо услышал все, что она говорила. И, вполне предсказуемо, все понял по-своему. Но почему, поцелуй его Архидемон, она должна была из-за этого страдать?       – Я сейчас даже самому себе не верю.       И правда, почему она должна?       – Это разумно, – кивнула Лелиана. – С таким цинизмом ты не пропадешь.       Алистер дернул бровями, прищурился и отвернулся, разглядывая пляшущие на стене тени. Лелиана подошла к двери, надела капюшон, ядовито усмехнулась сама себе и вышла.       Бардесса сделала несколько шагов по коридору, когда нервы ее окончательно сдали. Ноги подкосились, и она съехала по стене, сбивая кулаки о грязный пол. Уткнувшись лицом в колени и отгораживаясь от мира плотным пологом капюшона, она дала волю слезам, злым и по-прежнему бессмысленным. Чего она ожидала от изломанного всеми возможными способами человека? Будь он хоть бесконечно святым и непорочным, остаться собой после такого невозможно. Она знала это лучше, чем кто-либо, – и все равно на что-то надеялась. И получила поделом за свою глупость.       В его комнате послышался грохот и звон бьющегося стекла, голос, выкрикивающий, по-видимому, все разнообразие известных ему ругательств – это через такую-то дверь. И эти звуки почему-то дали ей сил подняться. Идти. Улыбнуться сонному трактирщику. Нырнуть в ночной туман улиц.       Завтра им предстоял новый поход. Первый без Алистера. И Лелиана была почти абсолютно уверена, что только что видела его последний раз в жизни.