Star that guides

Следующие пару дней, и ночей тоже, Бен проводит в этом чертовом кресле. Он, ровно как и все посольство, морщится, но держится из последних сил. Каждый раз, когда его взгляд падает на документ перед ним, весь исчерканный и еще на стадии дополнений, Бен понимает, что он сотворил. Эта поправка словно мина замедленного действия. И она свяжет руки его матери. Это не просто объявление войны. Куда хуже. Это перчатка, брошенная в лицо. Когда его мозги начинают плавиться от количества ненужной информации, Бен неловко выбирается из-за стола и тянет свое многострадальное тело сквозь многочисленные темные коридоры на свежий воздух. Мало кто знает, что в посольстве есть свой отдельный укромный уголок с фонтаном и парой скамеечек, больше соответствующих влюбленным парочкам, а не строгим дядькам в дорогих костюмах. Вот там Бен и усаживает себя. Закидывает затекшие ноги на мокрый парапет, уже не заботясь о том, что брызги воды испортят его туфли, и запрокидывает голову в небо. Там ничего нет. Ни звезд. Ни луны. Только серая мгла, еще больше раздражающая. Его телефон разряжен, да если бы и можно было, кому он стал звонить? Рей? Он до сих пор не знает ее телефона. А еще сбежал, так что за последние два дня Рей наверняка уже раз двадцать его возненавидела. Что ж, наверное, к этому все и шло. Бен чувствует себя таким беспомощным. Безнадежным неудачником, которого ненавидит даже скамейка, впиваясь острым краем в спину. А еще он бросил курить, так что заглушить отвращение к себе нечем. — Да пошло оно все... — смеется он, сначала тихо, про себя, а затем клокотанье в горле рвется наружу, вместе с обреченностью и ненавистью. Бен смеется над собой, идиотом, которому вздумалось отомстить другим, а вышло только самому себе. Если он не прекратит, то это выльется в истерику. Так что приходится заткнуться. Но еще одной ночи в кресле он не выдержит ни за что. Просто сломается пополам. Так что Бен вызывает Митаку, или как там его зовут, приказывая подогнать машину через пять минут. — Но, мистер Соло, приказ посла... — нерешительно тянет водитель, хотя ему недостает смелости отказать. — Я в курсе. Однако в мои обязанности не входит ночевать в посольстве, я не сторож, — Бен рявкает, потому что ему просто хочется выместить на ком-то другом свою ненависть, пока она не поглотила его самого целиком, — так что жду вас у входа через... четыре минуты. Стрелки часов показывают даже меньше, где-то три сорок две, но Митаке и этого хватает. Он нервно кивает и исчезает по направлению к парковке. Хотя бы с этим Бен справился. По дороге домой он дважды чуть не засыпает в машине, и его будит только торможение перед светофором. Бен сонно зевает и проверяет время на телефоне. Почти четыре. Ну хотя бы часа три он поспит в своей постели, не ворочаясь в кресле и не теряя пиджак, служащий вместо одеяла. Экран уже еле заметно мерцает, указывая, что батарея разрядится в течение десяти минут, хотя какая теперь разница. Все равно ему никто не звонил, не присылал сообщений. Бен Соло никому не нужен, кроме как работе. — Жду вас утром без пятнадцати восемь, Митака, — и Бен заставляет себя вылезти из теплого салона наружу, в мерзкий предрассветный холод. Он поднимает глаза наверх, к своему окну, внезапно замечая, что оно единственное горит светом на фоне темного здания. Вот черт! Неужели он забыл выключить все два дня тому? Или это бестолковая горничная. В любом случае, нехорошо. Идиот, ты просто идиот, Бен Соло, — он поднимается на свой этаж и открывает дверь, уже с самого порога чувствуя необычный, слишком свежий и чистый запах, слишком живой для его вылизанной квартиры. Это ее запах. Весь коридор заполнен этим необычным ароматом, и Бен на мгновение останавливается, прислонившись к закрытой двери с этой стороны, и вдыхает, надеясь, что это не сон и не галлюцинации. И что это действительно Рей. Неужели он настолько сошел с ума, что уже воображает ее везде? А потом щелкает тумблером, и свет заливает прихожую. Нет, не воображает. Ее легкие босоножки, такие крохотные по сравнению с его здоровенными туфлями, гордо втиснулись в самую середину ряда, потеснив собой дорогущие ботинки. Но Бену почему-то совсем их не жаль. Как будто так и должно быть. Она тут. Рей находится в его спальне. Она спит, свернувшись в клубок поверх застеленной постели и смешно прикрывает руками глаза, прячась от света. Рядом на полу валяется ее сумка, и вообще она словно свалилась сюда с неба. Возникла внезапно, как это бывает с девушками-мечтами, и стоит ее коснуться, как ее образ рассыплется. Тревожить ее Бен не хочет, просто любуется, сдергивая с себя одежду, в которой он провел два дня, и теперь ему срочно нужен душ. И сон. Но сначала он запомнит ее такой. И ее золотистые лодыжки, сплетенные вместе, и голые пятки, забавно упирающиеся в край одеяла. И руки, судорожно вцепившиеся в покрывало, как будто оно может исчезнуть в любую секунду вместе с кроватью. Она оставила свет включенным, а теперь морщится, как будто он ей мешает. Забавная девчонка. Бен отрывает от своего драгоценного сна еще пару минут, успев ополоснуться под холодным душем, максимально холодным, чтобы не заснуть там же, стоя и прислонившись лбом к прозрачной дверце. И почистить зубы. Он возвращается в спальню, переносит Рей под одеяло, и та совсем не возражает против его рук, просто вяло вздыхает и бормочет что-то неразборчивое. Она теплая и от нее пахнет свежестью и снами, так что Бен позволяет ей обхватить его руками и ногами. Пока Рей спит, она вряд ли догадывается, к кому прижимается. Ему хочется задрать на ней майку и все же узнать, что за рисунок прячется под одеждой на острых лопатках, но Бену слишком хочется спать. Смертельно. А насчет татуировки, в следующий раз ему повезет. И он не будет таким уставшим. Обязательно. Вместе с этими мыслями он засыпает, прижимая к себе спящую Рей. И ему ничего не снится. Она смотрит на него. Лежит совсем рядом в постели и все смотрит, пристально, и на фоне утреннего солнца ее лицо золотится, точно покрытое искрами. Жаль только, Рей не улыбается — улыбка идет ей. Уголок рта закушен, а между бровями пролегла хмурая морщинка. — Рей... — Бен морщится, потому что руку свело, и он ее почти не чувствует, разве что вихрь иголок по онемевшим пальцам. — Я... — Ты мог бы сказать мне, — она все еще хмурится, но хотя бы не пытается сбежать. А он бы — на ее месте — давно сбежал. Дерьма кусок, а не парень, это уж точно. — Нет? Тебя похитили? Держали в заложниках? Сдали на опыты? Ты... хотя бы позвонить мог! — У меня нет твоего номера. И я даже не знаю твое полное имя. Или кто ты на самом деле, — он встряхивает занемевшей кистью и тянется, чтобы поправить ее волосы. Выбившиеся пряди, прилепившиеся к щеке. — Может, я вообще тебя просто придумал. Какое-то время Рей просто смотрит на него, пристально, а затем вздыхает, и вместе с шумным вдохом теряется вся ее обида. — Ты придурок, — все еще слегка обиженно говорит она. Но уголки губ уже мелко дрожат, сдерживая улыбку. — Я... — ей нужно время, чтобы сказать это. — Я скучала по тебе. И в следующий раз... — Я сильнее, — это куда больше признания в любви, которое Бен и выдавить из себя не может, потому что не умеет. Он обрывает ее, и Рей замирает на полуслове, не успев договорить. — Серьезно, просто... больше не исчезай, Бен. Не надо. Она улыбается, но в глазах полно грусти, а пальцы, накрывшие его ладонь, прижатую к щеке, дрожат. — Не буду, — это всего лишь слова, это всего лишь клятва, и что скрепит ее лучше поцелуя? — Тебе пора, — останавливает его Рей раньше, чем он примется целовать ее всю, от кончиков пальцев на ногах и до смуглого лба, висков, шеи, от которой тянет чистым свежим запахом, не похожим больше ни на что. — Несколько раз звонили в домофон. Кажется, или ты просрочил оплату за квартиру, и тебя собираются выселить, или начался конец света, а без тебя не справятся. — О черт, — он вспоминает, что требовал машину к восьми. Нет, еще раньше. — О-о-о, черт! — от осознания того, что все это буквально уплывает сквозь пальцы — теплая Рей рядом, постель, возможно готовка завтрака на двоих на кухне, бок о бок — ему хочется застонать. И приходится поднять себя, разорвать прикосновения и потащиться к шкафу, выбирая из цельного ряда черного один из ненавистных костюмов. Она наблюдает за ним из-под одеяла, напоминая маленькую кошку, сонная, растрепанная, и белая майка только оттеняет золото плеч, блестящих в лучах утреннего солнца. — Вон там, — Рей указывает пальцем на брошенный на стол айфон. — Тебе стоит подзаряжать его время от времени. Вдруг я решу позвонить? Кстати, я забыла, я приглашала тебя на свое новое выступление? Не то, чтобы это что-то особенное, еще сырое, но... оно могло бы тебе понравиться. — Конечно, — он запихивает себя в удушливую черноту костюма, наспех вяжет узел галстука, скорее по привычке, хотя с этим можно справиться и в машине, по дороге на работу, и приглаживает волосы. — Конечно, буду. Когда? — В пятницу. Тот же бар, вечером. Рей идет за ним по пятам, закутавшись в одеяло, шлепает босыми ступнями по полу, зевает и прыскает со смеху, когда он сует ногу не в тот ботинок. — Все в порядке? — за смехом она скрывает обеспокоенность, и та пробивается даже сквозь самый теплый и яркий смех. — В прошлый раз ты сказал о яме, вырытой для другого. Ее больше нет? Бену достаточно поднять лицо и посмотреть на нее. Всего один взгляд, и веселье Рей гаснет. — Ну, я хотя бы могу что-то для тебя сделать? — она пытливо вглядывается в него, и Бен понимает, ей здесь не место. Она слишком солнечная, слишком яркая для этой пустой затхлой квартиры, оплаченной грязными деньгами. Она как ветер, которому проще быть на воле, носиться на байке, карабкаться по скалам к самому небу. Она как подарок, который он так и не заслужил. И вряд ли сможет. — Просто будь со мной, — он берет ее любовь в долг. Пока не придет пора платить по счетам. — Пожалуйста.