***
Пресса не дает ему жить, подкарауливая у квартиры, у магазина, куда Бен отправляется даже не за бухлом, хотя ему снова хочется напиться до безумия, а за здоровой едой, играя роль идеального кандидата в сенаторское кресло. Она следит за ним по ночам, когда он не может решиться выйти наружу, чтобы проветрить мозги, ощетинивается вспышками фотоаппаратов из соседнего окна, и даже телефон издает странные щелчки, стоит только набрать любой номер. Сноук, видимо, хочет удостовериться, что все в порядке. И что Бен не сорвется с крючка, хотя это первое, что приходит тому в голову. Набрать номер Рей. Бен даже набирает, первые три цифры, но затем отключается, а потом швыряет трубкой в стену. И сползает по стенке, беспомощно цепляясь за воздух, под аккомпанемент хруста пластика. Набрать мать. Или Чуи. Но это даже опаснее, потому что тогда Сноук посчитает, что его предали. Ждать. Ему остается только пережидать эту кутерьму дней, несущихся слишком быстро — интервью, натаскивания Сноука на вопросы, чертов Хакс, вечно снующий рядом, делая вид, что вовсе даже не шпионит для своего хозяина, новости: президент будет вынужден подать в отставку в ближайшее время, и даже назначение ее сына, Бена Соло, мало что изменит, и пятница... Пятница уже завтра. А он все еще не может ничего сделать.***
Бен чувствует себя настолько измотанным, что скорее всего даже не доберется до квартиры самостоятельно. Что ж, всегда есть возможность ночевать на работе. Но зрелище постоянно маячащего рядом Хакса бесит настолько, что Бен попросту не выдерживает. — Мне нужно выйти. Тот мигом подрывается со своего места, откладывая кипу документов. — Ага. Самое время пройтись подышать и размять ноги. Я с тобой. Он уже даже не пытается скрывать тот факт, что шпионит за Беном, собираясь следить, чтобы тот не облажался, даже, наверное, в туалете с другой стороны кабинки. Бен кривится, но идет. Быстро, даже слишком для Хакса, не обладающего длинными ногами, и тот отчаянно семенит, стараясь поспевать. В здании есть небольшая площадка, куда доступ посторонним запрещен. Здесь сейчас только пара человек, дымящих сигаретами и что-то обсуждающих между собой. Стоит только приблизиться Бену, как они замолкают, так что несложно догадаться — скорее всего разговор был о нем. Не прождав и пяти секунд, они поспешно уходят, словно боятся даже стоять рядом. Бен не курит, так что просто стоит, вцепившись в перила, и смотрит вперед — город шумит, надрывается визгом дорожных пробок, залитый алым светом. Если наступит конец света, он будет вот таким. Переполненным даже не болью, а обреченностью. Хакс в отличие от него закуривает и становится рядом. Затягивается и закрывает глаза — ему, похоже, плевать на город и все остальное. — Я вот не могу одного понять, — слова гаснут в клубах дыма, несущихся изо рта, — почему ты? Что ты такого сделал, чтобы заслужить это все? Я так горбатился, чтобы попасть к Сноуку, а ты... Ты даже не стараешься. Не хочешь ничего делать. Тебе будто насрать на то, что будет, — Хакс говорит недостаточно громко, чтобы сюда сбежались, но резко и отрывисто. И зло. Выплевывает слова, затягиваясь подолгу, чтобы успокоиться. — Ты рохля, Соло. Полное ничтожество, а еще сенатором заделаться хочешь, — Хакс сжимает пальцы, и окурок падает прочь, в пустоту, мелькая красным огоньком. — Но ничего, ты проколешься, я знаю, может, с этой твоей убогой малолеткой, и тогда я буду перв... Договорить он не успевает. Бен бьет от души, перед глазами стоит другое лицо, Сноука, но и Хакс свое заслужил. Один удар, второй, третий, он даже не замечает, как тот больше не стоит на ногах, больше висит, удерживаемый за воротник пиджака, и из разбитого носа течет кровь. Бен отпускает Хакса, и тот валится ему под ноги тяжелым кулем. Хрипит, значит, живой, но следом больше точно не побежит. — Ага, — Бен картинно стаскивает с себя пиджак, новый, чистый, как требовал Сноук, и картинно вытирает ушибленные костяшки. — Не хочу. Он хочет другого — увидеть Рей. Потому, что если она услышит, что он ей расскажет, то поймет. Больше у него никого нет.***
До клуба, где должна быть Рей, он добирается с опозданием — приходится петлять словно загнанной лисе, чтобы на пятки не наступали репортеры, — и внутри уже темно. Дым, заполнивший сцену, переливается разными оттенками, он такой густой, что в нем сперва сложно различить фигуру девушки, что танцует внутри своего кокона, не обращая внимания на мир снаружи. На людей, подступивших к сцене вплотную — здесь много людей, среди них Бен замечает Финна и По, они смотрят на Рей с какой-то особенной гордостью, словно парочка родителей на выступлении своего любимого ребенка. Он протискивается все ближе и ближе — кто-то его толкает, шикает, требуя не мешать, но это все равно что общаться с глухим, если бы Бена кто-то спросил, что за музыка играет, он не смог бы ответить. Она так близко, за канатами, худенькая, с острыми плечами, изящно поднимает руки, собирая густой дым, меняющий цвет, и ей совсем не нужны партнеры. Это ее танец, ее признание. Синева переходит в пурпур, фиолетовый, а затем становится нежно-розовой, окутывая фигуру Рей мягким плащом, и в этом цвете нет ни капли пошлости, он напоминает распустившиеся цветы, новый восход солнца. Что-то затаенное, что она не захотела скрывать. Когда музыка затихает, и Рей замирает напротив него, дым расступается, послушный ее воле, Бен протягивает ей руку и ждет. Она куда смелее его, в сотни, даже тысячи раз.***
Он целует ее, чувствуя соль на губах. Рей вся будто в испарине и дрожит, но крепко держит его за талию. — Уведи меня отсюда, — шепчет она, и Бен понимает, дело не в людях, не в шуме, что обрушивается на нее громом аплодисментов, не в гуле голосов, ей действительно нужно уйти. С ним вместе, ее пальцы намертво стиснули рубашку, не оторвать. — Куда? — Бен мотает головой, выглядывая нужное место, явно не за стойкой у бара, но кругом слишком шумно, и дискошары под потолком набирают обороты, слепя глаза. — Туда, — она кивает в один из углов, и им приходится протискиваться через толпу. Все они галдят, пытаются дотронуться до Рей, а он, как может, держит ее у груди, обнимая и прикрывая. Только когда за ними защелкивается дверь подсобки, тесной и темной, Рей успокаивается и понемногу перестает дрожать. Кто-то стучится снаружи, и Бен гаркает во весь голос, чтобы убирались ко всем чертям. — Я думала, ты больше не придешь, — слабо шепчет она, уткнувшись лицом ему в грудь. — Я почти поверила в это, смирилась, и вот... По его рубашке растекается мокрое тепло, оно же на ее щеках, когда Бен пытается стереть слезы. — Извини, — ему бы звучать уверенно, спокойно, но голос подводит, трескается с каждым звуком еще больше. — Помнишь, я говорил про яму? Похоже, там были колья. Так что... — Все так плохо? — она хлюпает носом, но успокаивается. Как это похоже на Рей, стоит только заикнуться о проблемах, как она тут же делается собранной и решительной, чтобы решить их. Или хотя бы помочь. Ей плевать на свои беды, она вот такая. Такая, какую он не заслужит, но, может, именно поэтому Бен перестает говорить или думать о Сноуке, о матери, о том дерьме, в котором потонет завтра снова, сегодня и сейчас есть только Рей. Он целует ее, быстро, будто пытаясь украсть ее дыхание, ладонями стирает слезы со щек и целует снова, только жадно, как если бы больше у него не было шанса. Как если бы сегодня наступил конец света. Может, это так и есть? Рей отвечает, сперва слабо, но затем становится сложно сказать, кому это нужно сильнее, она тянется на цыпочки, выгибается, подставляя ему свое горло, соленое от пота и слез, выемку у плеча. Не закрывается и не отталкивает, когда Бен стягивает лямки от трико — от нетерпения у него сводит пальцы и стояк готов пропороть брюки, такого не было никогда, но даже этой болью он сейчас наслаждается. — Погоди, — ему сложно оторваться от ее грудей, совсем маленьких и упругих. — Свет... тут есть? Я хочу... хочу видеть тебя. Всю. Пересчитать все родинки поцелуями, провести по каждой из линий, вытатуированных на спине. Узнать ее и запомнить. Она даже смеется, пусть и сдавленно, а затем снова охает, когда он берет ее под бедра и несет в том самом направлении, куда она указала. Под ноги что-то попадается, они на что-то натыкаются, но все это неважно. И когда все же вспыхивает свет, их крохотный мирок не становится хуже, пусть это всего лишь и тесная подсобка, заполненная лишними столиками и стульями. Рей просит опустить ее, и Бен слушается, с неохотой. Мгновение — и трико валяется на полу крохотной тряпочкой, а ее тело золотится в пыльном воздухе. Она поднимает руки, раскрывая, словно крылья, разворачиваясь, и линии на ее спине живут. Она настоящее совершенство. Три... три удара сердца есть у него до того, как рвануться ей навстречу, поднимая за талию и усаживая на один из столиков. Рей даже не протестует, слабо стонет, зарываясь пальцами в его волосы, пока Бен сражается с собственными брюками, с ватными пальцами, с заевшей застежкой ремня. Она задыхается, пока он пробует ее на вкус там внизу, где скользко от смазки и тоже немного солено. — Постой... презервативы... там, — лишь раз она приходит в себя после оргазма, который он доставил ей языком и пальцами. — Кажется... Даже в презервативе — черт знает, кто их тут оставил, видимо, бармен, кто-то еще, он не может об этом думать сейчас — ему настолько хорошо, что Бен кончает практически сразу. — Черт! Прости... — он еле переводит дыхание, пытаясь подстроиться под биение ее сердца. — Я не... — Все хорошо, — слезы со щек исчезли, там теперь румянец, и Рей улыбается. — Для пижона, женатого на работе, ты очень даже неплох. О нет. Она шутит, но у него все внутри переворачивается. — Рей, я... Я должен рассказать тебе... И, словно почувствовав слабину, мир наносит новый удар. По двери. Кто-то колотит снаружи. Достаточно громко, чтобы заставить Рей подскочить и застыть на месте. — Он там... — несется из-за двери сдавленное, назойливое. — Он зашел туда с той девушкой? Они заперлись? — кто-то дергает за ручку, и Рей испуганно вскрикивает, прикрывая ладонями голую грудь. — Вы слышали? Да, там. У кого-нибудь есть ключ? Это точно пресса. — Оденься! — Бен двигается куда быстрее, чем соображает. Стаскивает презерватив и сует себе в карман штанов, даже забыв завязать, застегивает ремень, пытается справиться с пуговицами на рубашке — одной не хватает, черт, значит, придется расстегнуться. У Рей есть только трико, маленькое, и в него легко влезть, ей куда проще, но она все равно тревожно смотрит то на дверь, то на Бена. — Что это значит... — Рей, послушай меня, я... — чтобы объясниться, ему нужно куда больше десяти-двадцати секунд, потому что черт знает, через сколько сюда ворвется толпа людей с фотоаппаратами, жаждущая грязи. — Я не... — Бен судорожно проводит по волосам, приглаживая их. Вроде все нормально. Запах секса в подсобке есть, но не такой сильный, может, сразу и не заметят. — Я объясню. Но не сейчас. И, пока это все не вышло из-под контроля, пока может, Бен отщелкивает замок и открывает дверь. Вовремя, там снаружи уже кто-то вовсю ковырялся шпилькой. Там полно людей, и все смотрят на него, слепя камерами, бросаясь вопросами. — Мистер Соло, почему вы здесь сегодня? Мистер Соло, кто эта девушка? Мистер Соло, вы знакомы? Как давно? Как вы можете прокомментировать свою связь с девушкой на десять лет вас моложе? Вы не считаете это ненорм... Вот она, расплата. Может, если он постарается, расскажет о том, какая Рей, они поймут? В толпе, по-за первым кольцом из набежавших репортеров, он видит лицо, которое ему знакомо так, что мутит от этого. Сноук. Он тоже тут. — Я лишь поверхностно знаком с мисс... — Бен застревает, потому что даже не знает ее фамилии. Он ничего не может сказать, чтобы это выглядело достаточно хорошо и для прессы. И для Рей. — Я всего лишь помог ей добраться сюда и прийти в себя после выступления. Ей стало плохо, думаю, любой на моем месте поступил бы так же. Дверь заклинило, и все это время мы старались выбраться наружу. Вот и все. — Вы встречаетесь с ней? — в лицо прилетает новая вспышка от камер. Видимо, недостаточно. Бен оборачивается к Рей, пытается уцепиться за нее взглядом, но она так растеряна, что вообще не замечает этого. Пожалуйста, не верь мне. Пожалуйста, потому что это все только для Сноука... Иначе он убьет тебя, если ему покажется, что ты представляешь хоть какую-то угрозу. Пожалуйста... — Мистер Соло? — Я не имею обычая спать с малолетками, если вас это интересует, — так достаточно? Лицо Сноука, гротескно-уродливое в свете неона, еще больше искажается довольной гримасой. Но Рей... Когда он переводит взгляд на нее, Рей выглядит совсем иначе. Чужой. Она спокойно смотрит в камеры и подтверждает эту версию. Что они никто друг другу. И Бен ничего не может поделать.