Быть может, в сентябре...

      Нетерпение. Единственное, что было в этом мире. Настоящее, ощутимое, почти физически выталкивающее из дома — куда-то. Выливающееся в движение, в наваждение, в желание — бежать. Неведомо куда, но быстро, как можно быстрее. Точно это — стремительное перемещение в пространстве — могло хоть немного ускорить динамику времени и приблизить такую желанную встречу. Микеланджело не знал, куда себя деть, всю комнату исходил вдоль и поперек, пробежал по всему убежищу, даже сунулся за его пределы, но скоро возвратился, боясь пропустить приезд Шадоу. Рафаэль и Донателло добродушно посмеивались, натягивая в гостиной растяжку «С возвращением домой!».       — Ты сам на себя не похож, мелкий, — рассмеялся Рафаэль. — Соскучился, что ли? Да ты же сам говорил, что она — как заноза…       — Не отвлекайся, — и Донни тряхнул стремянку, на которой стоял темперамент. Тот охнул, вцепившись в металлический каркас, и укоризненно посмотрел сверху вниз на гениального брата.       — Если я упаду, то точно на тебя. И раздавлю к чертям черепашьим.       — О да, ты и так уже весишь два с половиной центнера, — рассмеялся ученый. — Не исключено, что мой хрупкий скелет не переживет встречи с твоей тушей! Майки, хочешь, мы и тебе найдем занятие?       — Нет, не хочу, — улыбнулся ниндзя. — Я просто не знаю, куда себя деть. До ее приезда всего два часа, а мне кажется, что это так долго.       — Неужели ты соскучился по этой маленькой вредине? Она выклюет нам мозги своим птичьим писком, рассказывая об учебе, однокурсниках и всяких заумностях, которые в состоянии понять только Донателло. Неужели тебе этого так не хватает? Все, пропали наши тихие спокойные вечера перед телевизором, наши мирные чаепития…       — Пивопития, в твоем случае, — смеясь, поправил ученый, но Раф только отмахнулся.       — Не суть, брат. В общем — кранты нашему спокойному существованию, — он постоял, глядя на гостиную и семью с высоты стремянки, и потом неожиданно улыбнулся и махнул рукой, — да и черт с ним. По правде, я и сам безумно рад, что эта белобрысая ракета возвращается. В доме хоть перестанет царить эта отвратная тишина!       — Тебя ли я слышу, горбатая ты зануда, — и гений, хулиганя, со всей силы затряс стремянку. Рафаэль удержался, но на Донни посыпалась отборная, хоть и совершенно беззлобная ругань. Перестав раскачивать брата на лестнице, он засмеялся и довольно подытожил, — вот. Как в старые добрые времена! Не хватает только ворчание Леонардо… ты чего, кстати, такой притихший, лидер?       — М-м-м? — старший оторвался от какого-то журнала, поднял голову. Ощущалось, что он не участвует в общем веселье совершенно, даже не пытается стать частью счастливого вечера, не рвется приниматься за какие-то дела, не собирается готовиться. Взглянул на растяжку, на раскорячившегося на металлической лестнице Рафаэля, слабо усмехнулся. Перевел взгляд на Микеланджело, посерьезнел и неожиданно поднялся. Подойдя, хлопнул младшего по плечу. — Идем со мной.       — Недолго я оставался без дела, — рассмеялся Микеланджело, но Лео не отреагировал на шутку. Раф и Донни удивленно переглянулись, но решили не вмешиваться. Рафаэль спустился на пол, пошептавшись, ниндзя только пожали плечами и направились на кухню, заниматься ужином.       Леонардо быстро поднялся по лестнице на галерею, распахнул дверь в свою комнату, пропуская Майки вперед. Тот вошел, рассматривая родной, такой предсказуемый идеальный порядок, царивший в комнате старшего брата, вдыхая знакомый с детства запах, слабо улыбнувшись привычным вещам. Однако сейчас что-то тревожное ощущалось в самой комнате, точно Леонардо наполнил ее каким-то собственным сомнением, таким же живым и ощутимым, как дикое, неуемное нетерпение Микеланджело. И сейчас сильное чувство младшего разбилось о царившую в спальне атмосферу и пугливо сжалось где-то на задворках сознания. Оно, да и сам Майки поняли — именно об этом пойдем речь. Остановившись у кровати, ниндзя нерешительно присел на край и удивленно посмотрел на лидера. Тот прикрыл дверь, слишком медленно, точно оттягивая неприятный момент, а потом обернулся. Лицо было спокойно, собрано, и это здорово напугало и встревожило младшего. Так же Леонардо выглядел перед боем. Тогда, когда точно знал, что придется убивать, принося страдания и боль. Взглянув на Микеланджело, он оперся панцирем о дверь, спрятав руки за спину, и тихо спросил:       — Соскучился по ней?       — Ты сам знаешь, что да, — осторожно отозвался Майки, не собираясь выдавать больше информации, чем Лео стоило знать. В конце концов, их с Шадоу взаимоотношения — только их и точка. В общем-то, не только ответил скупо, но еще и всем своим видом показывал нежелание продолжать разговор.       — Слушай, Майки… Да, я знаю, читать чужие письма нехорошо, но ты бросил последнее послание Шадоу на столе в гостиной, что было весьма неосмотрительно, — Леонардо говорил спокойно, но увидел, как потемнели от смущения щеки младшего брата. Лидер отвел глаза. — Если бы его прочитал Рафаэль, девочка еще долго терпела бы его насмешки, ты знаешь, что у нашего великовозрастного остряка такта ноль. Так вот, я не читал все, это все-таки предназначалось не для моих глаз, но начала мне вполне хватило, — он замолчал, снова переведя взгляд на мутанта. Помолчал и неожиданно тихо, печально спросил, — Майки, что ты делаешь, а?       Микеланджело поднял глаза, встретился взглядом с братом и смутился еще больше. Отвернулся, упрямо уставившись в край плинтуса, точно там мог промелькнуть ответ или хотя бы подсказка. Лидер спрашивал так, точно один он, Майки, был за все в ответе, точно он затеял какую-то игру, а не бился в сетях непонятных, раздирающих на части чувств, которые не давали ему есть, спать и вообще жить — жить так, как живут нормальные люди. С утра до вечера он был поглощен мыслями о Шадоу, он засыпал, представляя ее лицо, и, просыпаясь утром, первым делом думал о том, как она. Как справляется с одиночеством? Как живет, отправленная на учебу за много километров от дома. Как бьется ее сердце от тревоги перед экзаменами, как замирает от удовольствия, когда ей что-то удается? Как она задерживает дыхание, невольно, не замечая, когда рисует? Как покусывает губу, лежа перед сном с книгой и жадно проглатывая описанные на белых страницах приключения и истории? Как будто весь этот невероятный калейдоскоп жил в нем по воле самого Микеланджело, а не потому, что просто — жил. Словно мутант нес какую-то ответственность за то, что больше не мог не думать, за то, что больше не мог быть другим. Быть отдельно от Шадоу.       — Я знаю, что ей сейчас подселят в голову множество мыслей, часть из которых может пойти тебе на пользу, — продолжал Леонардо как можно спокойнее, но младший улавливал тревожные нотки, их было не скрыть. — Любви все возрасты покорны, Монтекки и Капулетти, прекрасная Лаура и юная Беатричче… Да, я тоже учился, кое-как, правда, но все-таки понять, что сейчас творится с семнадцатилетней девушкой… нет, не могу. Но попытаться представить вполне в моих силах. Она будет искать оправдание тому, что ты — мутировавшая черепаха, живущая под землей и ведущая войну с этим миром. Она найдет, клянусь тебе. И ты не станешь ее разуверять. Просто не захочешь объяснять ей, что это не судьба и не стечение обстоятельств, не рок и не карма. Поддакнешь, что вы просто — такие, но почему бы вам не стать счастливыми вместе. И ты влюблен в нее настолько, что сможешь подарить ей не только весь мир, но и луну с небес. А уж сделать счастливой сумеешь наверняка. А рай в шалаше вообще не проблема. Что-то такое крутится в твоей голове, да, братишка? Я угадал? — и сейчас сочувствие вытеснило показное спокойствие полностью.       — Можешь зарабатывать на дешевых предсказаниях на ярмарке, — негромко отозвался Микеланджело, по-прежнему не глядя в глаза старшему. Стало как-то гадостно оттого, что все его прекрасные светлые мысли были только что вытряхнуты перед ним, как грязное белье — на каменный пол. И теперь казались мелкими, слипшимися, совершенно ничтожными и пустыми. Как будто, облеченные в слова, внезапно переродились в какую-то субстанцию, совершенно не способную выжить.       — Я сказал это не для того, чтобы демонстрировать свою башковитость, — мрачно отозвался Леонардо. — Черт, до последнего надеялся, что ошибаюсь…       — Зачем тогда вообще затеял этот разговор? — упорно избегал взгляда лидера, как будто это что-то меняло.       — Потому что я не хочу, чтобы мучились два близких, любимых существа. И ты, и Шадоу слишком много значите для меня, чтобы я мог позволить вам вот так ошибиться! А то, что вы устроили, Майки, это иллюзия. Пойми, ты далеко не тот принц, который после поцелуя превратится из монстра в молодого престолонаследника. Как был мутантом, так и останешься. Что ты ей дашь? Подземелья. Шикарно. Или будешь приходить к ней только по ночам, пока вас не засекут? А ты потеряешь бдительность, брат, рано или поздно, потому что любовь делает всех уязвимыми. Тебя будут ловить на живца. Шадоу используют в качестве наживки, ты хотя бы понимаешь, какой опасности подвергаешь ее? Всю жизнь я думал о том, что Эйприл и Кейси могут попасть в беду из-за нас — и попадали, неоднократно! Но этим двоим хоть кол на голове теши. А Шадоу? Ее-то ты за что хочешь подставить под удар? Придет день, когда ты не сможешь ее защитить, и мне страшно представить, что тогда будет с тобой.       — Не надо меня пугать, — хрипло пробормотал Микеланджело. Внутри что-то умирало. Видимо, эти самые конвульсии, до ужаса болезненные, совершенно не поддающиеся никаким уговорам, необратимые и сопровождали гибель робкой, нежной надежды на несбыточное будущее. Майки медленно прижал руку к груди, словно надеялся, что тепло ладони смягчит, утишит боль. Но не вышло, холодные пальцы бессознательно скребли пластрон, губы сжались.       — Я и не пытаюсь, — отозвался Леонардо. — И ни к чему тебя не призываю. Просто подумай, о ней для начала.       Лидер вышел из комнаты. Услышал, как едва слышно прошептал несколько слов Микеланджело, и, прикрыв за собой дверь, направился вниз по лестнице. Вошел на кухню. Донателло и Рафаэль так и не принимались за готовку, сидели за столом, о чем-то тихо переговариваясь. Когда Леонардо вошел, оба замолчали и взглянули на него. Кажется, сразу все поняли, потому что Рафаэль тяжело вздохнул и поинтересовался:       — Что, прочитал ему лекцию? Красавица и чудовище это не про них?       — Что?.. — Леонардо опешил. — Откуда ты знаешь?       — Не трудно догадаться, Бесстрашный. Как правило, бред написан на твоем лбу максимально разборчиво.       — Раф, не надо, — попросил Донателло расстроенно. — И так все насмарку. А Майки ждал, радовался…       — Черт, Лео! Ты не мог повременить хотя бы до завтра со своими нравоучениями?! — Рафаэль хлопнул ладонью по столу. — Обязательно надо было влезть!       — Так, я не понял! Откуда вы-то знаете, что Майки и Шэд…       — Да потому что не ты один видел то письмо, — фыркнул Рафаэль. — Я нашел его еще до тебя. Только у меня почему-то не хватило ума припереться к мелкому с нотациями! Рассказал Донни, и мы оба решили не лезть, потому что не нашего ума это дело! Но тут появился наш великий босс и тут же разогнал всех по углам!       — Знаешь, что я тебе на это могу сказать? — Леонардо, упершись руками в столешницу, навис над темпераментом. — Что вы два безответственных дурачка! Неужели непонятно, что из этой затеи ничего хорошего не выйдет? Что за отношение к ним, как к подопытным крысам? Это не опыты, это жизнь! И я не хочу, чтобы Шадоу и Майки сломали ее друг другу! Я не допущу, чтобы семья развалилась!       — Ты смотри-ка, нашелся тут Демиург! Творит свою вселенную! Только ты упускаешь момент, Бесстрашный, — огрызнулся Рафаэль, откинувшись на спинку и отодвигаясь от брата. — Действуешь, как слон в посудной лавке! Нельзя было так поступать с Майки, понял? Ты скорее все сломал, хотя, как обычно, из лучших побуждений!       — Не смей повышать на меня голос!..       — Что, нечего сказать? Ну, я так и знал, — Рафаэль невесело усмехнулся. — Ты в своем репертуаре! Когда заканчиваются аргументы, выдаешь свой вечный козырь «Заткнулись, я все сказал!» Очень по-взрослому!       — Хватит, ребят, — вздохнул Донателло устало. — Хватит. Что сделано, то сделано. Следующий шаг все равно будет принадлежать Майки, тут мы бессильны. Сядь уже, Лео, нечего над ним возвышаться, не на митинге. Раф, прекрати скалиться, мне хочется съездить тебе по физиономии. Все, доигрались.       Братья замолчали. Наконец, Рафаэль взглянул на Леонардо и равнодушно спросил:       — Он сказал хоть что-нибудь?       — Да, — Леонардо присел за стол, уставившись в поверхность. — Сказал: «Мне ничего не нужно».