* * *
Данька действительно оделся прилично, более того, весьма и весьма дорого. Черная рубашка сидела на нем, словно влитая, идеально обтекая фигуру. В дополнение шли строгие джинсы, дизайнерские часы на запястье. Так что домой ко мне заявился прямо-таки мажор. Только задорные искры в глазах напрочь разрушали образ — какой тут обольстительный мачо, когда оборотень-долбоёб. Я же ходил в утепленно-домашнем, а потому почувствовал себя несколько неуютно рядом со столь элитной невъебенностью. — Пап, это Данька. Помнишь, я рассказывал? — А, Новиков который? — улыбнулся отец, пожимая ему руку. — Спасибо, что терпишь моего сына. — Па-а-а-п. — Я знаю, это нелегко, — продолжал он. Данька моментально подхватил волну, покачал головой и сунул отцу пакет. — Андрей Юрьевич, я вам рыбку принес, хоть расслабитесь немного. Тяжело, наверное, за ним присматривать? — Охо-хо, спасибо! Не то слово, лежит, ноет и всё ему не так. — Знакомо. Короче говоря, спелись они за считанные минуты, а пара-тройка выпадов в мой адрес лишь закрепила союз. Уже к семи пятнадцати папа был от Даньки в восторге. — Добрый вечер, — сказал Ньютон, когда мы зашли на кухню. — Добрый вечер. Добрый вечер. — Ого, говорящий попугай? — изумился Данька. — Он что, различает время? — Нет, — усмехнулся я, вытаскивая из тумбы кружки. — Он только и талдычит своё «добрый вечер» круглыми сутками. — Нью-нью, — обиделся Ньютон. — Значит, одногруппники? — поинтересовался папа, расставляя пиво на столе. — Чем ты занимаешься помимо учебы, Даня? Есть хобби, интересы? — У меня собака. Забота о ней занимает кучу времени. — У Даньки мастиф, — сказал я. — Огроменный мастифище. — Она просто пушистая. — Да, пятьдесят-шестьдесят килограммов шерсти. Потихоньку-помаленьку мы разошлись так, что у папы от смеха начало колоть в боку. Убить его искрометным юмором — лучший способ войти в доверие, и Данька справился с делом на ура. Отец оставил нас лишь после звонка мамы и убежал забирать её из фотостудии. Советом из двух человек было принято решение переместиться в мою комнату. — О. Как светло, — заметил Данька, с любопытством осматриваясь. — Вот уж не думал, что твоя цитадель будет такой. — Почему? — Мне представлялось что-то более… м-м-м… бунтарское? Данька пошел по кругу, от компа, в сторону кровати и шкафа с книгами. Я уже давно загородил спальное место так, чтобы при входе в комнату меня не было видно. Любил укромные уголки. А кто на открытом пространстве чувствует себя уютно? — Это — логово дрочера, — предсказуемо сказал Данька, ткнув пальцем в кровать. — Еще лет шесть назад руку сточил до костей. — А где плакатики? Сувенирчики? Или верстак хотя бы, ты же любишь колупаться в технике? Я кивнул на нижние ящики шкафа. — Всё попрятано. Недавно паяльную станцию у мамы отбивал с таким боем, что теперь всё на замки закрыто. — Не терпится с ней познакомиться. Он сел на край кровати. Смотрелся непривычно — весь такой элитный, глянцевый, да ещё и в родной домашней обстановке. А у меня от температуры потихоньку мозг норовил вытечь через ухо. Да и волнительно как-то было, если честно. В свою крепость я впускал только избранных. — Как там синяк? Я приподнял футболку, демонстрируя свой фонарь. — Ничего нового. Как ты и говорил, синюшное пятно. — Тебе нехорошо? Можешь лечь, если устал. — Я уже два дня пластом лежу, надоело. Главное, чтобы ты не заразился. — А пусть и так. Время твоего отсутствия я тоже пролежу на больничном. — Так вот какой был план? Данька рассмеялся. — Я… рад. Не люблю ходить в гости, но побывать у тебя всё равно, что узнать немного получше. И да, я снова убедился, что ты страшный зануда. Но логово дрочера — это зачет. — Кстати о зачетах, ты курсач-то начал? Новиков виновато поджал нижнюю губу и состроил моську. — Нет. Но ты же мне поможешь? — Куда я денусь, скажи на милость? — И да, ты мне девственность задолжал. Я вздрогнул. Голова варила плохо, а потому воспринял эту фразу в самом прямом смысле из всех существующих прямых смыслов. Но, благо, от ответа меня спасло явление её величества. Мама тихо стукнула дважды, приоткрыла дверь и уставилась на Даньку, рассевшегося в расслабленной позе на моей постели — думаю, с точки зрения женщины он был роскошен, прямо-таки принц на белых простынях, короны не хватает… Мысль о короне заставила меня покраснеть и я закашлялся, прикрыв лицо ладонью. — Добрый вечер, Анна Михайловна, — поздоровался Данька, врубив на полную катушку машину неотразимости и генерируя феромоны с такой скоростью, что воздух вокруг чуть не превратился в желе. — Добрый, — отозвалась мама, продолжая разглядывать его в свой подозритель. Но я-то видел, я чувствовал, Данька уже покинул зону риска и верными шагами двигался к победе. — Это ты Даниил, который самый классный чел в мире? Я снова покраснел, расслышав Данькин смешок — чует моё сердце, эта фраза долго будет темой для шуток. Меня угораздило её произнести где-то год назад, когда мы начали сближаться. Я часто делился с семьей впечатлениями, о чем потихоньку начинал жалеть этим вечером знакомств. — О, я просто скромно надеюсь на это, — Данька встал и подошел поближе. — Это вы самая классная и молодая мама в мире? Всё. Это был второй зачет за вечер — мама поплыла по дверному косяку, готовая на всё, даже приготовить ужин и помыть за нами посуду. Пока я тихо офигевал от способности моего друга очаровывать всех за считанные мгновения, они перекинулись стандартной информацией — чем занимаешься, где планируешь работать и тэ-дэ. — Приходи почаще, Данечка, — уходя, сказала она, от чего я просто выпал в пространственный коагулят. Ни одна девушка не получала таких предложений, даже Дашка, хотя та в первую встречу расстаралась на полную катушку. — Серьезно, «самый классный чел в мире»? — на грани истерики прошептал Данька, прикрывая за мамой дверь. — Я был молод и глуп, — беззлобно огрызнулся я. — И я ещё не знал, каков ты на самом деле. Короче говоря, знакомство с родителями прошло как по маслу. Правда, меня страшно беспокоил вопрос, как они отнесутся к тому, что мы с Данькой как бы… вместе? Но говорить им об этом было рановато, так что вопрос на время отпал сам собой.* * *
Неделя тянулась ужасно медленно. Я страдал от скуки, так как делать ничего не хотелось. За компом долго не сиделось, не паялось, не читалось, а в мозгах творилась вакханалия. И ещё я скучал по Даньке. Это действительно оказался полезный опыт — я сам удивился, насколько привык к его присутствию рядом. И то, как сильно мне его не хватает, дало почему-то по самолюбию. — Добрый вечер, — завел свою волынку Ньютон, когда утром, оставшись один, я приперся на кухню, чтобы набадяжить себе что-нибудь горячее. Зеркальная поверхность шкафа-пенала изобразила сонное опухшее нечто с эпическим черным кустом на голове. С одного плеча футболка свалилась и я, шмыгнув носом, подтянул её на место. — Ньютон, вот ты мне объясни, как быть? Я не хочу отвлекать его, но... ну напишу я, это ведь всё не то. Ты согласен? — Добрый вечер. — Я никогда не считал себя прилипчивым человеком, зависимым от чьего-то общества, понимаешь? Веду себя, словно влюбленная девчонка… Достав банку с орешками, я скормил один Ньютону. — Добрый вечер! — Это ненормально. Моя зависимость от него — ненормально это, — подтащив стул поближе к клетке с попугаем, я подпер голову рукой и стал наблюдать за тем, как он счищает скорлупу с арахиса. Вздыбив серебристо-серые перья, Ньютон тихо пискнул от удовольствия. — Хорошо тебе, — продолжал я изливать душу своему кухонному немногословному психотерапевту. — Или попугаи тоже по кому-нибудь скучают? Я сунул палец между прутьев. Ньютон потрогал его сухим шершавым языком, слегка придавил клювом и отпустил. — Добрый вечер. До середины дня я бродил неприкаянной душой, но к двум часам сел-таки за паяльник. Недоделанная плата укоряюще смотрела на меня из коробки своими вытравленными контактами, и я решил, что не имею права и дальше оставлять её в неполноценном виде. Но как только мобильник завыл мелодию, которую я выставил на Даньку, печаль как ветром сдуло, а внутри заёкало от радости. Что-то подсказывает мне, что сеанс у Ньютона не помог. И что я идиот. — Нэ? — сняв с жала припой, я сунул паяльник в держатель от греха подальше. — Привет, Блэкджек, — судя по фоновому шуму, Новиков стоял на улице. — Как самочувствие? — Да нормально, что со мной будет? — Эй, ты мне зубы не заговаривай, человек-беда. Что делаешь с кучей свободного времени? — Я паяю. — Что, весь день? Решил создать микропроцессорное оружие? — Нет, последние два часа. Ты же знаешь, я сумрачный гений и целый день мне не потребуется. Ты как там? Уроды не донимают? — Мелькали на горизонте, но так и не решились подойти. Не волнуйся, я перед выходом из универа сохранился. — Будь поосторожнее, ага? — Осторожность — моё второе имя. Мы оба замолчали, задумавшись о чем-то своём. И как только я собрал в сгусток бедовой суперсилы всю свою решимость, чтобы высказать, что думаю о последних днях, Данька сказал: — Я соскучился. Мысль, мгновением назад бывшая четкой и ясной, превратилась в нечленораздельный набор звуков, но решимость осталась, так что я уже не смог остановиться: — Мнелыанп… э-э-э… ан… — Ты точно в порядке? — Кхм, в полном, — шлепнув себя ладонью по лбу, я обреченно вздохнул. — Тоже. — Если честно, всё это напоминает мне влюбленность. — Ну… может, это она и… есть? — я сказал это настолько осторожно, что даже рефлекторно оглянулся, проверяя, не стоит ли кто за спиной. — О, мы почти откровенны друг с другом, — веселый голос лишь накинул баллов моему неловко-радостному состоянию. — Странно было бы делать то, что мы делаем, без… неё. Почему? Почему мне было так нелегко произнести то, что вертелось в голове почти постоянно? — Не заставляй себя, — успокоил Данька. — Я не к тому, что хочу вытянуть из тебя признание. — А я к тому, что хочу это сказать. — Ты хоть раз признавался в любви парню? — Конечно, нет! — Вот и я не знаю, как это делается. — Может словами, бляха медная? — саркастично высказался я. — Не думаю. Мужчины слишком тонко устроены, — уже откровенно забавлялся Новиков. — Ну, знаешь, все эти душевные метания, ранимые души. Я набрал в лёгкие воздуха до самого упора. — Я влюблен в тебя, комедиант хуев. И сбросил. Сердце норовило сломать ребра и ускакать на прогулку по паяльной доске, так что пришлось придержать грудину рукой, дабы угомонить мои непослушные органы. Даже дыхание отказало. Всё против меня. Как теперь жить-то? Божечки-картошечки, что я сказал… Через пару минут Данька начал перезванивать, и я с ужасом уставился в экран, удерживая сотовый дрожащей влажной ладонью. Взять трубку оказалось сложнее, чем признаться. Намного сложнее. — Ну? — наконец, хмуро буркнул я, вертясь на стуле так, словно он припекал мне тайник. — Я тоже тебя люблю, мой маленький хитрый грубиян. И сбросил, говнюк.