* * *
— Они подвязали меня на проектор, — печально вздохнул я, провожая Даньку до гардероба. — Там работы было на две минуты, зато теперь я ещё и слайды им переключать обязан, пульт звуковика настроить… подписался на свою голову. — Тебе за это плюс в стипендию пообещали? — Новиков нахмурился, забрав куртку из рук гардеробщицы. Полноватая хмурая Ильишна покосилась на нас с привычным презрением и уплыла за ширму, дочитывать главу бульварного романа. — Угу, но ты же понимаешь, что добровольно-принудительно. Там Ректор был… — Ох, Блэкджек, ты вроде хитрый, но иногда святая простота. Подождать тебя? — Это же концерт для преподов, он часа на два, — я фыркнул. — Обычное дерьмо, что может случиться? Даня нацепил куртку и сдержанно улыбнулся уголками губ. Пожав мою руку, мимолетно огладил кончики пальцев. Так быстро, что никто ничего не заметил бы, даже если бы смотрел на нас в огромную подзорную трубу. — Напиши, как освободишься. — Хорошо. Возле актового зала меня поджидала стайка профкомовских пираний. И каково было моё удивление, когда среди них оказался Соломонов — неизменно огромный, но приодетый по фейсконтролю, в черную рубашку и брюки. Выглядело это скорее устрашающе, чем стильно, но не мне давать ему оценку, не Модный приговор же. Рядом терся Игнатьев: — О, вас-то мы и ждем, — он усмехнулся, подтолкнув меня к «черному» входу в зал. И обратился к Володару, влачащему своё злобное существование неподалёку. От одного его взгляда моя кожа скуксилась в гусиную. — Что-то ты помрачнел. Знаете друг друга? — Немного… — проблеял я, ныряя в закулисье. Отсюда шла лестница на следующий этаж, где, собственно, и пылилось всё дорогостоящее оборудование. — Дарик недавно стал заведующим спортивной ячейки, — шелестел Игнатьев за моей спиной, наблюдая, как я располагаюсь в кресле. — Надеюсь, вы поладите. — Артём, я здесь только в этот раз, — тоном, не терпящим сладких предложений, сказал я. — Мне эта вся хрень даром не сдалась. Я помогаю только потому, что ты мой одногруппник. — Дай нам всем немного времени, — одарив меня дипломатичной улыбкой, сказал Игнатьев. — Будь внимателен, сегодня там всё наше руководство. Начнем через десять минут. Я покосился на место звуковика и вздохнул. Мероприятие прошло без сюрпризов. Ничего сложного — я действовал по инструкции, не создавал пауз. И на протяжении полутора часов тихо злился на себя за то, что не смог отказаться. Но это ещё ничего. Самое интересное началось немного позже. Оказалось, что Артёмка в концерте не участвует. Оказалось, что за ответственного остался Володар и плохое предчувствие едва не забило мне эфир, стоило зайти в кабинет, чтобы сдать ключи от операторной. — Задержись-ка на минутку, — сказал Соломонов, прижав мою руку с ключами к столу. — Думаешь, пронесло? — Послушай… — мирно начал я. — Откуда столько злобы? — Сапёр меня подставил, и я вытащу из тебя его адрес и полное имя любым способом. На этот раз твой рыцарь и пальцем пошевелить не успеет. — Я ничего о Сапёре не знаю. Хватка усилилась, и я скривился от боли. Силы Володару было не занимать — я мог бы справиться, только если бы выкрутился и убежал без оглядки. — А узнать придется. Ты — моя единственная ниточка и я не собираюсь её упускать. До меня, наконец, дошло, почему козлом отпущения стал именно я. Володар на проверку оказался не совсем уж пеньковым детиной — он просёк, что я говорю правду, а значит, нас с Сапёром связывали только временно-деловые отношения. Следовательно, впрягаться за мою тушку пирсингованный не станет. А ещё я никак не связан с профкомом и с самим Соломоновым, что делает меня идеальным доносчиком-крысой. От одной мысли, что за на первый взгляд простейшей ситуацией постепенно вырисовывалась схема, стало жутко. Тем более, мне в ней отводилась крайне неприятная роль. Я вырвался, но только потому, что Володар позволил. Кинул ключи на стол, пошел к двери, чувствуя, что одними разговорами адекватного отношения не добиться — следовало сейчас же доложиться деканату и свалить на недельку в тень. Но и тут Соломонов обошел меня на шаг. За дверью поджидали его дружки, притом не те, что прижали нас в переулке, а этаж, как по плану, зиял девственной пустотой. Пары закончились, и преподаватели с концерта рассосались по кафедрам, чтобы слегка накатить чего-нибудь алкогольного. Накатить пришлось и мне, правда, не по своей воле. Один из парней прижал меня к стене, другой — втолкнул в рот горлышко бутылки. Я закашлялся, скорее от неожиданности глотнув жидкость, и почему-то подумал о камерах, здесь же были камеры… Внезапно кто-то огромный стер тяжелой горячей ладонью всё: мои мысли, тревоги, страхи. Я бултыхнулся в желейную разноцветную муть, бессмысленно разводя руками перед собой и натыкаясь на чьи-то конечности и тела. В памяти всплыло самое неприятное воспоминание за последние годы жизни — как-то раз, на студенческой вечеринке, я соблазнился и попробовал экстази. Всё ещё работающей частью разума я понимал, что в пойле было что-то похожее, наркотик из тех, которыми опаивают дурочек на дискотеках, чтобы беспрепятственно затащить в постель или упереть из-под напудренного носа новенький айфон. Ещё я знал, что меня притащили в заброшенное помещение — в нос ударил запах размокшей известки, и на ум пришла семьсот пятнадцатая. Притащили и сбросили мертвым грузом на скрипучий прогнивший стол. Сознание прояснилось. Я начал улавливать смысл в диалоге этих двоих, хотя всё так же совершенно не мог сопротивляться. — С чего начать-то? — Дарик сказал, надо позорное видео. Чтоб его было чем подстегнуть. — Он видел наши лица? — Да пофиг, завтра нихуя не вспомнит. Нитро — забористая вещь. Сколько подсыпал — мимо проходят в коридорах и не узнают. — Как же бесит смазливая рожа… Я почувствовал приливчик сил. Слабый, скромный, буквально кот наплакал — но всё-таки. Ещё в тот раз удалось узнать, что мой организм неплохо справляется с колёсами и очень скоро средней дозы будет маловато. Весь ресурс приливчика я растратил на почти бессмысленный рывок из-под прижимающей к столу ладони. Результата не добился, но был горд и доволен — не совсем сопля… — Гляди, ещё и вертится, падла. Ему мало, что ли? — Так плесни ещё, хули. Я протестующе замычал. Голосовые связки, как и остальные мышцы, контролю не поддавались. Подумал вдруг — хорошо, что эта дрянь глушит почти все эмоции. Хоть ничего не почувствую. — Я слышал, он педик, — едко бросил тот, что стоял рядом, и оказалось, что я поторопился с выводами. Тело бросило в ледяной пот, подмороженное химией сердце тяжело ухнуло в груди. — Как мы с педиками поступаем? — Чистим мозги? — гаркнул тот, что давил мне на грудную клетку. Боль пришла не сразу — очень медленно, заторможено обдала живот тупой волной, затем потянула шею и вспыхнула где-то на уровне ключиц. Я не понимал, что со мной делают — избивают или режут, потому что явно ощущал только одно, что мне край как херово. Внезапно в какофонию смешков и матов ворвался третий, ровный голос: — Что это у нас тут происходит? Движение прекратилось. Я даже повернул голову, но ничего не увидел — только фиолетовые силуэты и какую-то сказочную размазню, словно через запотевшее цветное стекло. Руки исчезли. Боль тоже. Приглушенные голоса отдалились, и больше мне не удалось разобрать ни слова. А затем — громко, оглушающе громко грохнула дверь. — Эй, Тесаков, ты живой? Блевануть хочешь? Я отрицательно качнул головой, бессмысленно ища под собой опору. — Что с тобой? — Мнэ-э-э-э… — с каким-то адским усилием издал я. — Встать сможешь? Бля, откуда кровь… Я снова воспользовался головой, чтобы донести своё несогласие. — Пиздец, — весьма точно охарактеризовал незнакомый голос. Обессилев, я ткнулся лицом куда-то в грудь спасителя и понял, что рук всё-таки не чувствую. А потом мир схлопнулся. И всё пропало.* * *
Утро следующего дня нельзя внести в список самых мягких пробуждений в моей жизни. Во-первых, я был черт знает где. Серьезно. Черт. Знает. Где. Белый гладкий потолок, безумная, увешанная плакатами комната, изуродованная наклейками мебель — всё вокруг было незнакомое и странное. Во-вторых, незнакомым было и моё тело, отключенное от нервных центров и, кажется, вывернутое наизнанку три-четыре раза. — О, проснулся, спящий красавец. Я вздрогнул и повернулся к двери. В проходе стоял Никита — в белой майке, засунув руки в карманы спортивных штанов, неизменно обвешанный металлом, как всегда ехидный, но какой-то домашний и сонный. Не сказать, что я испытал особое облегчение, но страх, сжимавший сердце ледяной рукой, почему-то отступил. — Где я? — На моей съемной, — ответил тот. — Прости, пятнышко. Кто ж знал, что Соломонов такой ушлепок. Раз такое дело, придется из-за тебя пары прогулять. — Что вообще случилось… — Тебя опоили GHB и слегка покромсали, — Никита ткнул пальцем себе под ключицу. Я медленно опустил взгляд и обнаружил на себе штук пять пластырей и пропитанную кровью марлю. — Они сами были угашенные, так что это ещё цветочки и дело могло закончиться очень печальными ягодками. — Как ты узнал? — Увидел, что соломоновы подлизы пасутся возле профкома, решил перепроверить. Не зря. — Выходит, ты сперва меня подставил, а теперь спас… — я потер лицо ладонями. — Бля, мне хана. — Звонила твоя мама, — Никита покрутил перед носом моим телефоном, от чего я почти соскочил с кровати, но очень скоро понял, что своим ногам не хозяин и осел на краю койки враскорячку. — Я сказал ей, что ты налакался и переночуешь у одногруппника. — Отличная, блин, отмазка… Мозг тем временем потихоньку разгонялся. Ярко представились картины кары несчастного меня — мать почему-то виделась богиней войны, обрушивающей свой заточенный до остроты бритвы меч. А потом Никита улыбнулся так, что мыслительный процесс снова застопорился и, кажется, вместе с ним остановилась вся жизнедеятельность моего организма. — Ещё звонил твой личный охранник. Раз пятнадцать. Меня его звонки достали, пришлось ответить, уж извини. — Что ты ему сказал? — поинтересовался я. — Только правду, — Никита явно веселился, наслаждаясь своим остроумием и ситуацией в целом. — Что ты не можешь говорить, так как находишься в полной отключке. Он хотел тебя забрать, но я сказал, что не хочу говорить ему свой адрес. А то мало ли. Тогда мальчик-перчик пообещал меня убить. Но это, впрочем, не впервой. — Мне хана, — повторил я, сваливаясь назад на подушку. В один миг меня перестало смущать всё — то, что я нахожусь на квартире у левого пацана, от которого одна головная боль, то, что я полуголый, то, что на груди ноет свежая рана, а мышцы кажутся чужими… — Знаешь, что самое интересное? — решил добить Никита. — При всём при этом новые друзья не знали даже моего имени. Ты ничего не рассказал. Почему? Отвечать не хотелось, но хуже быть не могло. Просто некуда. — Я не доносчик. И не собирался доказывать, что действительно как-то с тобой связан. Хотя кого это теперь волнует… боже, ведь пообещал! — Что пообещал? — Что больше не свяжусь с тобой. — А вот сейчас почти обидно было, — Никита прошлепал к рабочему столу и уселся на скрипучий стул. Я застонал, запрокинув голову. Что может себе надумать Даня — страшно представить. Мало того, что с моего телефона ответил блядский Никита, так ещё и я ему не помешал, значит, действительно был не в себе. Причин, по которым это случилось, может быть дохрена. Я должен был ему позвонить. Сейчас же. Никита, судя по всему, по полубезумному взгляду понял, о чём я думаю. Немного повертев телефон в ладони, кинул его поближе к моей руке. — Удачи. — Может, выйдешь? — Это мой дом. Что скажешь ему? — Что вляпался… — И? Кое-как удержав смартфон в ослабшей руке, я пустым взглядом уставился в экран и положил палец на сенсор вызова. Рассказать Дане, что за приключение со мной стряслось — верный путь затянуть его в эту небезопасную историю ещё сильнее. И, учитывая характер Новикова, вряд ли всё закончится миром и одуванчиками. Я прижал телефон к уху и, кажется, перестал дышать. Медленные гудки рвали меня на части, а звонкий «тык», означающий, что абонент сбросил вызов — ударил под дых. — Ну-ну, подожди убиваться, — прокомментировал Никита. Я отложил телефон, не в силах повторить звонок. — Я у тебя в долгу? — тихо спросил, глядя куда-то сквозь молекулы воздуха в потусторонний мир. — Нет. Я тоже виноват в сложившейся ситуации, так что никакого долга. Лишь об одном попрошу — расскажи своему дружку правду. Иначе это придется сделать мне. — Зачем тебе это? — Разрушать пары не в моих интересах, да и не хочется быть крайним и наживать себе нового врага, поверь, их и так предостаточно. Со своей стороны пообещаю, что больше Володар тебя не тронет. И все виноватые получат по заслугам. Приблизительно за полчаса Никита умудрился почти полностью изменить моё мнение о себе. Говорят — не суди по обложке… — Мы не пара. — Ага, а я не племянник ректора, — Никита закинул ногу на ногу и откуда-то выковыряв пачку сигарет, одним взглядом спросил, не против ли я. Пришлось заставить своё тело печально отмахнуться. По комнате поплыл горьковатый запах. Никита курил как-то странно — затягивался долго, а потом выпускал дым с таким страдающим выражением лица, будто процесс причиняет ему физическую боль. — Не нужно крутиться передо мной и делать вид, что ты нормальный. Друзья не обещают убить за то, что друг перекантовал ночь у незнакомца. Он твой хахаль, это поймет даже полный идиот. — Даже если так, это только наше с ним дело. — Защищаться тоже не надо, сам не без голубого грешка, — Никита неприятно усмехнулся. — Успокойся. Ты голодный? — С чего забота? — снова попытавшись покинуть койку, я свесил ноги с края. Джинсы остались на мне, уже плюс. Кое-где темнели капли засохшей крови. — О, дай угадаю, — Никита снова тяжело затянулся и, запрокинув голову, с усилием выдавил из себя дым. Любопытство по поводу этой привычки потихоньку начинало подтачивать меня, да и хотелось отвлечься хоть на что-то, лишь бы не думать о том, что сказать Дане и как перед ним объясниться. — Ты решил, что я негодяй. — Ты создаешь не самое приятное впечатление. — Так вот, я не негодяй. Сука немного, но не негодяй. — За что тебя так ненавидит Соломонов? — А… я всего лишь помогал одному человеку. Но помощь одному предполагала подставу другого. Мне заплатили, так что я выбрал сторону «клиента», вот и всё. Дипломы, это так, в дополнение. — Племянник ректора… почему ты зарабатываешь таким способом? — Всё просто. Мне это нравится. Как твоя голова? Отходняк от этой штуки обычно дикий, но ты, я смотрю, более-менее огурцом. — Тела не чувствую, — признался я. — Домой нельзя… — Я потому в больницу и не потащил. Порез несерьезный, шрам останется, но зашивать не обязательно, а вот наркота в крови — это проблема. Оставайся сколько нужно. В универ тебе сейчас тем более нельзя. Непослушными пальцами я отцепил от себя пластыри. Под марлей, чуть ниже ключицы обнаружилась широкая болезненная рана со вспухшими синеватыми краями. Чуть подсохшая, но ещё кровящая. По форме она напоминала перевернутую букву «Р» с маленьким хвостиком в соединении дуги и линии. Судя по всему, это должна была быть «Я», но ублюдок не успел вырезать язычок. Боль усилилась. Я редко получал такие повреждения и плохо переносил кровь, поэтому поторопился снова прикрыть «клеймо» марлей. Никита всполошился и, зажав зубами сигарету, притащил новый кусок с шариком ваты внутри. Убрал мои дрожащие неловкие клешни, приложил к ранке. — Прижми посильнее. Шрамирование, блядь… — Что он хотел… — Что-то вроде «Я пидарас», предполагаю. Ребята вроде них не очень-то творческие люди. — Что же мне делать? — Для начала поесть. И не драматизируй, разберемся. Со мной и не такое бывало. Это самое «и не такое бывало» прозвучало даже не двусмысленно, а трёхсмысленно. В отличие от всего, что Никита говорил до, затаенно-злобно. И тут зазвонил телефон.