* * *
Мы сидели на маленькой тихой кухоньке. За окном светлело дневное небо, серебристо-синее, в мазках перьевых облаков. Я жевал что-то похожее на пасту, спагетти с томатным соусом, Никита догрызал бутерброд с докторской колбасой и хрустящим куском огурца. Доев, он порылся в шкафчиках и достал на свет божий девственную пачку сигарет. Мне начинало казаться, что он и спать ложится с табаком в обнимку. — В тринадцать я познал удовольствие быть жертвой педофила, — вдруг сказал Никита, дернув глянцевый язычок полиэтиленки. — Я помог тебе не потому, что хотел извлечь из этого выгоду. Просто быть жертвой — это полная херня. — Прости. — Сейчас выглядело, будто я пытался надавить на жалость, — хохотнул он. — Это было давно, так что забей. Ты сам спросил, а я не скрываю. Такую кучу дерьма трудно спрятать. Он снова закурил, и снова — с болезненной обреченностью бесконечно ломкого человека. Немногие разглядели бы за его надменностью взрытые котлованы страданий, но я их видел отчетливо. Может быть потому, что мне самому сейчас было невыносимо плохо. — У тебя… проблемы с легкими? — наконец, предположил я. — Больно дышать? — Нет, — Никита покусал пирсинг в губе. — Я боюсь сигаретного дыма. — Почему? — Ну знаешь, — Никита открыл окно и повис на подоконнике, уперевшись в него локтями. Ветер взлохматил короткие, смолянисто-черные волосы. — Большие крутые мужики любят курить по любому поводу. Например, перед весельем с мелким пацаном. — Он курил? — осторожно спросил я, чувствуя, что нагло и больно влезаю человеку в душу, но Никита раскрывался легко, как незажившая рана. Пусть это и случилось давно, его страхи, очевидно, стали его повседневностью. — Ага, три-четыре штуки. Когда три-четыре сигареты отделяют тебя от полной дичи, это быстро врезается в психику. У меня зависимость, но реакция на дым осталась до сих пор. — Его поймали? — Ублюдка посадили, меня спасли, да. Одного из немногих его игрушек. И только потому, что у родных были деньги мобилизовать людей на поиски. Так что мне чертовски повезло в жизни. — Почему ты рассказываешь мне такие важные вещи о себе? — Ты не похож на того, кто будет мстить, да и... понравился. Не надумай лишнего, просто как человек ты интересный. Наверное, поэтому народ так любит о тебе судачить. — Что говорят? Плохое? Хорошее? — я пододвинул к себе чашку с крепким растворимым кофе. Странно — Никита явно не был педантом, да и любил всякую шляпу вроде наклеек, но чашки у него были как на подбор, из дорогого фарфора, как и выставленная на видном месте посуда. В коридоре я заметил полку с внушительной коллекцией сувенирных тарелочек. — Девки любят пожжужать на тему, кто с кем и в какой позе. Тебя они считают парнем недоступным и себе на уме. Многие выделяют, что ты в списке успевающих и одеваешься с иголочки, как модель, так что они тебя в эти самые модерн-модели и записали. Завидный, мол, но со сложным характером. И «боже, это пятно». — Женщины, — я сделал челодлань, с трудом воздержавшись от челостены. — Пятно? — Пятно — отрицательный изюм, детка. Даже если кто-то не знает имени, тебя безошибочно определяют по пятну. Кстати, я из-за славы решил отправить тебя к Соломонову, думал, он не станет клевать тех, кто на виду. Как видишь, ошибался. — Да уж. — Но с твоим хвостиком история веселее — к Даниилу с первого курса прилип образ полного отморозка с тараканами. Одно время я часто о нём слышал. И даже помогал кое-кому узнать, где он и кто он. Представить страшно, сколько у него этих тайных воздыхательниц, которые готовы на всё, только никак не решаются подойти. — Я думал, наоборот. Он кажется легкомысленным и доступным… — С твоей колокольни — возможно. А дамы любят высасывать из пальца целую эпопею и подогревать интерес. Я у них вообще чуть ли не подпольный наркобарон, пф. Я встал. Вестибулярный аппарат всё ещё барахлил, но еда и никотин действительно облегчили общее разбитое состояние. Мы помолчали. Никита плевал в окно, я — пялился на его узкую, как лезвие, спину. Прежней неприязни к нему больше не испытывал. Осталось только понимание и совсем ещё неокрепшая, чисто человеческая симпатия. — Слушай… спасибо за всё. Ты сука, но не негодяй. И будет просто прекрасно, если всего этого больше не повторится. — Пожалуйста. Домой собрался? — Угу. — Тебя проводить? — До метро далеко? — Минут десять. — Тогда не стоит, с навигатором как-нибудь доберусь. Наблюдая за тем, как я влезаю в пальто, Никита стоял неподалёку и выглядел немного устало. Мне кажется, начнись наше знакомство с менее бредового эпизода, со временем мы могли бы стать друзьями. Хотя кто знает, загадывать не стоит. — Не забывай о нашем договоре. Расскажи всё сам или это сделаю я. — Я попробую, Никита. Давай, до когда-нибудь, если жив останусь. И я ушел, а точнее — уполз на автопилоте, игнорируя все мыслительные процессы и сумбурные эмоции. Разобраться в случившемся в своем нынешнем состоянии я был просто неспособен.* * *
Два дня мне пришлось провести в полуспячке — отходил. Отходил, забравшись под тяжелое одеяло и ворочаясь с боку на бок, одним глазом пялясь в окно, на сырую, горьковатую осень, другим — на ленту новостей вконтакте. Поначалу мать была готова меня придушить, но сжалилась, когда увидела на месте сына неспособное жить тело, расплющенное наковальней реальности и перехватив мой полный тоски взгляд. Я дошел до того, что вечером второго дня утащил к себе в комнату клетку с Ньютоном, сидел на полу и методично, по штучке, скармливал ему всякое — семечки, арахис, ягодки. — Что с тобой, Костя? — тихо спросила мама, сменив обычную суровость на мудрую материнскую заботу. — Дурак, — ответил я. И вдруг понял, что больше не могу молчать. — Мам, мне надо тебе кое-что важное сказать. Она зашла в комнату и закрыла за собой дверь. — Слушаю. — Ты всегда воспитывала меня, как человека терпимого к любым странностям. Так вот. Мне понравился парень… — Даня? — очень точно, метко и больно подметила она. — Не смотри так, ты с ним как с девушкой поступил, когда привел к нам. Я не удивлена. Мама присела рядом. Подбежав к ней поближе по погрызенной жердочке, Ньютон сунул клюв между прутьев. — Что ж… Костя, ты имеешь право любить кого угодно. Хоть кошку. Я хочу наследников, но этот вопрос в наше время не стоит ребром. — Спасибо. — Только вот явно что-то стряслось, коль ты решил напиться до полуобморочного состояния. Дома я решил придерживаться версии Никиты с глобальной попойкой, так что мама думала, что в недавнем бунте виноват подростковый максимализм и моя врождённая привычка драматизировать. — Да, я изрядно напортачил… — Прятки делу не помогут, — вздохнула мама, подсовывая Ньютону семечку. Привычка подкармливать его в моменты стрессов у нас была общая. — Выясните всё, да и дело с концом. — Что бы ты выбрала… чтобы важный тебе человек остался в стороне и мучился или чтобы он знал правду, но пострадал ещё сильнее? — Хм… — она покосилась на дверь. — Взять твоего папу — не знать правду для него самый большой стресс в жизни. Он умереть готов за истину. Так что в его случае ответ очевиден. — Думаешь, это может быть хуже всего? — Отношения ничего не стоят, если доверия нет, — деловито кивнула мама. — Даже с кошкой. Но Даня ведь не кошка и он отличный парень. — Это верно, мам… Она поднялась, потрепала меня по волосам. — Тончика я заберу. А то у него из-за твоей депрессухи талия исчезнет. Иди сам лучше поешь. И ушла, громыхая клеткой. Я ещё минут десять сидел в обнимку с тарелкой всякой фигни для Ньютона. А потом встал и понял — да. Надо разобраться. И всё. Хотя бы потому, что прятки делу не помогут.* * *
Идея с самого начала была рисковой — я решил заявиться к Новикову без предупреждения, прямо так, не зная, дома он или нет. Сначала за дверью раздались шорохи Ритуси — она даже поскребла дверь, что можно было считать приветствием. Потом послышались медленные шаги и щелкнул замок. Этих звуков мне хватило, чтобы умереть от волнения раз пять, а то и шесть. Так что когда Даня открыл дверь, пришлось тратить силы ещё и на то, чтобы всё-таки вернуться в мир живых. — Нам надо поговорить. Тут из-за его спины появился парень. Высокий, подкачанный, с растрепанными, чуть вьющимися светло-русыми волосами. Лицо, подернутое холодной сосредоточенностью, казалось непрошибаемой маской. В возникшей паузе он потянулся за кожаной курткой к вешалке и начал собираться. Какое-то время провозился с молнией, а после, проходя мимо, молча пожал Дане руку. Меня обдал спокойным, чуть насмешливым взглядом. Я мог бы проигнорировать это, но почему-то его проницательно-понимающие глаза сбили градус моей решимости до позорного нуля. Поэтому я стоял, пялясь на свои ноги, таким образом пережидая приступ острой ревности и злости. Даня этому важному процессу мешать не собирался. — Ты притащился, чтобы помолчать? — наконец, не выдержал он. — Признаюсь честно, ты бы ничего не узнал, — не знаю, почему я начал именно с этой, мало похожей на извинение фразы. — Но лучше от меня, чем от него. — Чем от Никиты? — холод вновь резанул по ушам. Я перевел взгляд со своей обуви на Риту, усевшуюся у хозяина в ногах. — Да. Дашь зайти? — Давай вкратце и здесь. — Вкратце, хех… Я прислонился плечом к стене, чтобы чувствовать хоть что-то твердое. Потому что казалось, что окружающее пространство засасывает меня, как зыбучие пески. — В профкоме был Володар, — наверное, со стороны мой рассказ был похож на перечисление пунктов какого-то стрёмного списка. — После концерта меня поймали его ребята. Я помню всё очень смутно. Они… а… хотели меня прижать, но Никита вмешался. — И ты поехал с ним, чтобы отпраздновать? — Я не… С минуту я решался, стоит ли безопасность Новикова моего оправдания. Вдруг подумалось, что я мог преувеличить свою важность. Ведь могло статься и так, что он не стал бы вмешиваться. Тем более теперь. — Под наркотой. — Что?.. Я поднял голову и поймал ускользающее отвращение в его темных глазах, юркое, как болотная гадюка. Шуруп снова поспешил напомнить о себе. Даня меня не понимал. — Не по своей воле. Они влили мне какую-то д-дрянь. Былневсебе, — я начал тараторить, больше не в состоянии справляться с волнением. — Что значит, влили дрянь?.. Зачем? — голос изменился. Лёд тронулся, царапая нас обоих острыми гранями вспученных льдин. — Они, кажется, хотели снять видео с моим участием, чтобы… чтобы Володар мог меня им шантажировать, потому что… Всё. Дыхание сбилось так, что я не мог произнести ни слова — просто хватал воздух, задыхаясь. Даня взял меня за руку, затащил в квартиру. Закрыв дверь, снял пальто с моих плеч. Неожиданно приобнял. — Успокойся… успокойся же. Костя? Ты чего? Меня мутило. Сам не понял, когда успел так стрессануть. Думал ведь, что подготовился к разговору. Как всегда — переоценил себя. — Не знаю… — Почему ты не рассказал мне? — Не хотел тебя втягивать, но теперь… Более-менее успокоившись, я оттолкнул его. Даня опустил взгляд и заметил язычок пластыря в вырезе моей футболки. — Что это? Попытка отпихнуть его локтем провалилась — Новиков без труда переборол сопротивление. Оттянул ткань, заглянул, нахмурился… — Что это? — повторил он теперь уже севшим, тяжелым голосом. — Порез, — выдохнул я. — Это они сделали? — Да… Даня отступил на шаг. Вдруг развернулся, пошел на кухню. Я осторожно двинулся за ним, словно охотник за собакой, взявшей след. Притормозил на повороте, но внезапный шум придал мне ускорения. Грохнула посуда. Даня сидел на корточках, согнувшись и зарывшись пальцами в волосы. Дышал урывками. Неподалёку валялись осколки разбитой кружки. — Дань… — Дай мне минутку, — прошептал он. Я осел на стул. И вот странно, даже Рита не рискнула подходить к сгустку ярости в лице её хозяина, хотя никогда не упускала шанса до костей вылизать ему лицо, стоило этому самому лицу оказаться на досягаемом уровне. Она, как и я, лишь наблюдала за напряженной спиной с каким-то особым, глубинным пониманием. Мне же стало легко и немного, самую малость, грустно. Он правильно сказал — а что мы, в сущности, друг о друге знаем? Если бы не Никита, я бы повел себя, как скрытная мразь. Даня же с трудом справлялся с эмоциями — я не видел такого ни разу в жизни и, если честно, никогда больше видеть не хотел. — Покажи, — тихо попросил он, спустя самые долгие пять минут в моей жизни. — Зачем? Даня выпрямился. Когда он поднял взгляд, я понял, что каждым произнесенным словом влияю на эмоциональное равновесие и всего одним отказом легко расшатаю хрупкий баланс. Поэтому я стянул футболку. Отлепил пластырь, поморщившись от мимолетной боли. Дал Новикову увидеть порезы. Даня прижался лбом к моему плечу. Шепнул: — Прости. Прости, я так разозлился. Я не должен был… не знал. И затих. Я закрыл глаза, боясь что мои собственные эмоции сожгут меня заживо. Это была последняя капля в море переживаний, но её оказалось достаточно, чтобы прорвало все плотины сразу. Психика защитилась привычным способом: — Ты всегда такой несносный, когда психуешь, придурок? — Я всегда несносный, — Даня попытался вырулить на мою волну, но быстро скатился обратно. — Что мне сделать… — Для начала объяснить, кто вышел из твоей квартиры несколько минут назад. — Кто?.. А. Это был Лёша. Который мотоциклист. Мы с ним вроде как дружим. Я отстранился, молча залепил ранку, натянул футболку обратно. Уткнулся взглядом в свои колени. — Следующий вопрос. Ты вот так запросто решил, что я развлекался у тебя за спиной? Чем я заслужил настолько низкое мнение о себе? Даня сделал круг по кухне. Взялся было собрать осколки, потом бросил это гиблое дело и сел возле тумбы, согнув травмированную ногу в колене. — Мне тяжело доверять людям, я… представь: ты не ответил на сотню моих звонков, а потом Никита взял трубку и сказал, что ты никакой и валяешься у него дома. Что я мог подумать? — Ты мог дождаться, когда я сам всё объясню. — Я разозлился, — Даня больше не отводил взгляда. — Именно об этом я тебя предупреждал, тогда, в баре. Я не такой, каким могу казаться. Я просто… просто боялся, что при встрече сорвусь. Поэтому мне каждый раз приходится держать дистанцию, я не могу, это… моя агрессия. — Что-то мне подсказывает, что мы бы опять подрались без выяснения причин? — с некой ноткой ностальгии спросил я. — Запросто. Запросто, Костя. Рита, почуяв смену настроения, прибилась к Дане сбоку. Я же сокращать расстояние не торопился — хотелось просто отдохнуть от всего, что случилось, и осознать, что дело поправимо. Может быть, Никита не так уж и плохо поступил, вынудив меня прийти с поличным. — Блэкджек… я… господи… — Даня закрыл лицо руками, прижав запястья к векам. — Прости. Тебе и так досталось, тут ещё мои заморочки. Всё это выглядит просто ужасно. — Ну да, последние пару дней сказкой не назовешь, но я рад, что мы разобрались. Я поднялся. Даня, услышав мои шаги, тоже отскреб себя от пола. Догнал быстро — да я и не убегал особо, так, торопливо одевался. — Куда ты? — Домой. — Подожди. Да стой же. Он придержал меня в процессе напяливания обуви. Сразу испуганно отнял руку, видимо, решив, что надавил слишком сильно. — Пожалуйста, не уходи сейчас. Я знаю, знаю, я мудак, и ты имеешь полное право злиться и напинать мне по почкам, но не уходи. Стена вновь понадобилась мне в качестве опоры, иллюзорной защиты. Даня медленно, совсем как в то время, когда мы только начинали исследовать друг друга, прикоснулся к моей щеке. — Зачем? — тихо спросил я. — Потому что я без тебя дурею. И с тобой тоже дурею, но без тебя — сильнее. — Куда уж дальше… — Нет, нет… — он помотал головой и осторожно потянул меня к себе, позволяя пойти навстречу или не пойти. Я пошел. А куда от него денешься? — Как же трудно объяснить. Прикрыв глаза и расслабившись, я наслаждался — Новиков гладил меня по затылку, без усилия прижимая к себе. — Потому что ты дурак. — Мне трудно, Костя. Трудно справляться с тем, что я постепенно… привязываюсь к тебе сильнее, чем к кому-либо раньше, — сумбурно заговорил он. — Мне надо сдерживаться на каждом шагу, чтобы не выглядеть тираном, но ты… с тобой как на аттракционах, когда слетели все крепления — фиг знает, какая мертвая петля станет последней. Я столько всего чувствую. Как контролировать это? И сейчас такой тупой, потому что испытываю лишь одно желание — убить тех уродов особо жестоким способом. — Сейчас я рядом с тобой, здесь, и ты должен думать обо мне и успокоиться, — ответил я. — Иначе мне незачем здесь оставаться. Именно поэтому я не хотел тебе рассказывать. Ты чертова пороховая бочка. — Прости. — Я тебе не девка, которую можно просто так поморозить, а потом — приласкать, и всё наладится. Мне нужно время всё обдумать. Мы замолчали, замерев в немой, бессмысленно-пустой секунде. В песочных часах жизни вместо песчинки вдруг оказался крупный камушек и перекрыл ход времени. Оно не то, чтобы потекло медленно — остановилось. Совсем. А потом я выкрутился из его рук и мимолетно поцеловал в уголок губ, противореча своим, казалось бы, жестким словам. Наверное, со стороны мы выглядели как хреновы лебеди, и сопливо-розовая нежность момента вытащила из меня ухмылку отбитого на всю голову придурка. Даня повторил её, как отражение в зеркале. — Никогда. Никогда больше я не поддамся на твои уговоры и не отойду ни на шаг. — Мне не нужен вечный хвост, — я возвел очи горе. — И я всё ещё бешусь, так что, падла, не думай, что мы съехали с темы. — Да плевать, главное, чтобы ты бесился где-нибудь неподалеку. Я пнул его в коленку, выхватил ощутимый тычок в бок. И мысленно поклялся, что больше ни за какие коврижки меня не затащат в профком. Ну их к дьяволу. А Игнатьеву, чтоб его сожрал Соломонов, мои конспекты теперь будут только в мокрых снах сниться.