Почему я ненавижу фанфики

      — Итак, ты хочешь сказать, что опять сбрендил из-за девчонки? — в обычной своей насмешливой манере поинтересовался Лёха, сворачивая спиралью фантик от карамельки. Дурацкая привычка — вечная тренировка многострадальной мелкой моторики.       — Так… — я потер переносицу, чувствуя, что ядовитая злость медленно стихает, а на её месте устраивается обычное раздражение. — Скажи-ка, ты гомофоб?       — Неа, — карамелька клацнула о зубы, когда он задумчиво осмотрел меня с головы до ног. — Намек понят. Ты сбрендил из-за парня. Колись, раз позвал, кто, что и нахера?       — Он мой одногруппник, — начал я. — Костя Тесаков…       — Имечко зашибись.       — Там не только имечко зашибись, поверь. Он весь целиком такой, что им зашибиться можно…       — Конкретики мне, конкретики, в чем проблема?       — Вот скажи — если к человеку тянет так, что все вокруг тупо меркнут, это серьезно?       — Ходят слухи, что да, — Лёша хохотнул. — Ты из-за пола сомневаешься?       — Я не сомневаюсь.       — Тогда в чем проблема?       — Да подожди ты, дай мысли в кучу собрать!       — Мальчик или девочка, в чем разница, дружище безобразница? Но, черт, я бы никогда не подумал, что ты увлечешься кем-то своего пола. Не похож…       Прекратить поток Лёшиных бесполезных комментариев, как обычно, не представлялось возможным. Вдруг вспомнились больничные времена и наши первые попытки ходить во время реабилитации — этот утырок приглянулся мне тем, что болтал без умолку, не давая скучать и ныть от жуткой боли. Хорошо, что нас связывало что-то кроме аварии.       Но сейчас мне самому требовалось высказаться, поэтому Лёху пришлось ограничить:       — Мы поругались. Всё мутно и я ничего не понимаю… зачем ему потребовалось ехать к этому ублюдку?       — Продолжай в том же духе, и я никогда тебя не пойму.       — Лёш, подробности тут и не нужны. Суть в том, что меня, кажись, кинули, а я люблю. Люблю я, понятно тебе? Парня люблю.       Окно пришлось открыть нараспашку, несмотря на мерзкую погоду. Курить захотелось до тянущей боли в горле, а Лёша сигаретный дым аллергически недолюбливал.       — Как давно?       Хороший вопрос… давно ли…

* * *

      Я хорошо помнил своё первое впечатление.       Увидел его возле деканата, где собиралась группа тогда ещё абитуриентов с «молочными» усами и тупыми взглядами ошалевших сов. Костя был весь из себя, с аккуратной стрижкой, в очках. Идеальные уголки рубашки, уверенные жесты, прохлада во взгляде. И, что удивительно, осознанность.       Увидел я, одним словом, ботаника. Нет, даже Ботанище.       — Даня.       Вспомнилось и ледяное, как рыбешка из проруби:       — Константин.       Небрежное рукопожатие. Мало того, что Ботанище, так ещё и высокомерное.       Кто ж знал, кто ведал, что в этом тихом омуте не черти — сам дьявол завсегдатай, ещё и со всеми своими демонами-приближенными…       — У него родимое пятно под глазом, что ли? — шептались девчонки неподалёку.       Костя меня совершенно не зацепил. До середины третьего семестра он был просто ещё одним странным малым, сновавшим на фоне студенческой кутерьмы среди всех остальных. Мрачным и до зубовного скрежета умным. Пока однажды не выдал ни с того ни с сего:       — Ты индеец, туземец или кхонд какой-нибудь?       Я от этого вопроса так обалдел, что невольно прикусил язык. Сейчас-то понятно, что ему было скучно и хотелось развлечься за чужой счет, но тогда...       — Ты офигел?       — Ну, должно быть объяснение э-э-э… темноватости.       — Я ж не спрашиваю, откуда у тебя эта штука, — я ткнул пальцем под глаз.       — Так спроси, скрывать тут нечего. Копья мечешь? Танцы вокруг костра танцевать умеешь?       — Ага, каждый день так и делаю, как с магазина возвращаюсь с пакетом еды, — я поднялся и быстро добрался до его излюбленного места в глубине кабинета, неподалёку от шкафов. — Есть ещё остроумные комментарии?       — Ладно-ладно, мир… Или как там по-вашему? Тумба-умба, монь-монь?       — Тесакову пиздец, — печально подытожил кто-то из одногруппоты.       Я усмехнулся, с наслаждением восстановив в памяти, как изменилось его высокомерное лицо, когда прилетело неожиданно, но больно. Бил несильно — так, чисто для профилактики.       Костя ничего не сказал вслед, только прикрыл лицо рукой и сидел так минут десять, до появления преподавателя. Понимал, наверное, что сам нарвался и получил по заслугам.       Как оказалось — показалось.       — Дипломатичный метод решать проблемы с неугодными людьми — бить без предупреждения, — через пару дней высказался Костя. — Очень в духе аборигенов.       — Комментарии, как я погляжу, ещё не иссякли, — настроение было на уровень лучше, чем в прошлый раз, а потому я решил обойтись без конфликта. Глядишь, интерес пропал бы быстрее.       Тем более, фонарь на симпатичном лице Тесакова смотрелся так умопомрачительно и утонченно, что я невольно гордился своей ювелирной работой.       — По списку зачитать? Несколько дней шутки придумывал.       — Удиви.       — Я знаю кое-какую особенность мужчин из стран третьего мира: гордиться длинным достоинством, стесняться маленького мозга... и наоборот. Ты из какой категории?       — Раз так интересно, возьми и проверь.       — А я что делаю? Впрочем, уже видно. Маленький мозг как-то сразу заметен.       — А как же достоинство? Ненаучный подход какой-то.       Костя комично развел руками и вдруг ухмыльнулся так заразительно, так ядовито и весело, что вся моя злость исчезла. Он сидел на парте, слегка растрепанный, без очков, и красивый, мразь, как утреннее солнце.       — Может быть, я только начал.       — Какой-то нездоровый у тебя интерес.       — Мне правда любопытно, русские ли у тебя корни, вот и всё.       — Нет, — фыркнул я, незаметно для себя втянувшись в этот странный горьковато-злобный диалог. — Доволен?       — Почти.       Он притих, позалипал на потолок. И как только я убедился, что допрос окончен, продолжил в том же духе:       — А ты знаешь какие-нибудь полузабытые языки?       Я рассмеялся, вспомнив, как зародилось наше близкое общение.       — Он меня неистово бесил. Серьезно, я мечтал прибить его на месте. И даже пытался.       — Однако не прибил.       — Втянулся. Как мазохист. С ним всегда так — словно кактус жрешь…       Первая затяжка далась легко, но почему-то дальше дело не пошло. Чиркнув по уголку дома, я выбросил почти не начатую сигарету в пепельницу.       — Уже хочу с ним познакомиться. Очень интересно, как можно влюбиться в кактус.       — А по уши. Вот как.       Лёша вытащил новую карамельку из кармана толстовки, предложил мне. Я отмахнулся. Тихо зашуршала обертка. Моторика-моторика, как же тебя восстановить-то?       — Я всё ещё не понял проблемы. Ты сказал, что тебя кинули. Как это понимать?       — А он шляется черт пойми где с черт пойми кем. Третий день. Мы встречаемся, чтоб ты понимал, как всё запущено.       — Сам же сказал, что с ним непросто. Так чего ты ждал?       — Точно не обмана.       Злость снова поднялась из глубин сознания, знакомая, тяжелая и всеуничтожающая. Может и хорошо, что он третий день молчал. В таком состоянии я мог столько всего наговорить, что сам бы потом жалел.       Хорошо если наговорить, а не наделать…       — Даня, — Лёша встал, взлохматил ладонью свои косые кудри, подошел ближе. — Я тебя не первый год знаю. Не делай выводов раньше времени и не подкидывай дровишек. Мы вроде проходили, что ярость решать проблемы не помогает, помнишь?       — Ты о том случае, когда я на психах пытался уйти из больницы без ходулей?       — И о том тоже.       — Я хотел спросить. Насколько безнадежно всё выглядит со стороны?       — На восемь из десяти, — Лёша расслабленно облокотился на подоконник, поморщился, уловив слабый запах дыма. — Ладно, сказать, когда влюбился, невозможно. Но что он сейчас для тебя значит?       Что, спрашивается. Что Костя значит сейчас.       Я прислонился лбом к прохладному стеклу.       Ломкая улыбка. У него сложная — губы изгибаются, а глаза всегда острые, ртутно-холодные и смешинки в них зарождаются только в особых случаях.       Завораживающие руки. Худые и резковатые, с заметными косточками в линии запястья — кажется, что о них можно порезаться, но на деле хрупкие.       Он почти всегда чуть хмурится, беззлобно, но со стороны выглядит так, как будто каждая секунда его жизни полна сложностей и неразрешимых проблем.       Он терпеть не может свою фамилию, на дух не переносит красный перец и любой перец вообще, разбирается в технике, любит чай и латте, херово видит вдаль, поёт как выпь, шутит как бог, постоянно печется о своем пятне.       Кстати о пятне, пятно у него… прекрасное.       — Да всё, Лёш. Он значит для меня всё.       — Тогда докажи. Раз вы даже встречаться начали, значит, что-то да между вами есть и эти гулянки могут быть самыми обычными гулянками. Ну, понимаешь, всем иногда хочется расслабиться чуть-чуть, потусить… а с тем, что он тебе важен, уже ничего не поделаешь. Если я скажу, что ты долбоёб, это тебя остановит?       — Нет.       — Вот и прекрати тупить. Кстати, как там твоя Маргарита поживает? Что-то её не видно.       — Она в своей комнате. Спит, наверное.       — Что ж, и слава бо…       Лёху перебила трель дверного звонка.       — Если это вдруг он, я сваливаю. Не благодари. Опознавательные знаки?       — У него родимое пятно под левым глазом.       — Понял. Ну так, иди открывай, чего встал столбом?       — А вдруг это и вправду он?       — Даня, вот сейчас ты выглядишь как полный идиот. Верный признак сильных чувств, ага? — он благодушно подогнал меня дружеским поджопником.       Деваться было некуда.       Да и зачем, собственно, если всё уже настолько безнадёжно?