Почему я ненавижу фанфики

      Так уж повелось, что все пробуждения у Даньки неизменно превращаются в маленькие спектакли, полные приключений и щекотливых ситуаций. И этот раз, естественно, исключением не стал.       Когда я разлепил глаза, то первым делом наткнулся на криповый изучающий взгляд. Я не просто испугался — чуть не кончился прямо там, на диване, под теплым одеялом, ага.       Даня лежал на боку, подперев голову рукой и пырился на меня своими фальшивыми глазами, как на первый, сука, подснежник, вылупившийся из сугроба в конце столетней зимы.       — Ужас, — прохрипел я. — Давно… кхм… наблюдаешь?       — Минут двадцать. Доброе утро, — мурлыкнул Новиков. — Поверить не могу. Ты такой милый, когда спишь…       — Я не милый. Вообще никогда. Понял? Я суров… как Эверест, — я потер затёкшее запястье и приподнял голову, рефлекторно ища взглядом настенные часы. — Сколько времени?       — Часов десять. Не вертись, Завражин пары отменил, а на физ-ру можно не идти. Ты в курсе, что у тебя глаза бесцветные?       — Чего? — информации оказалось слишком много, и обрабатывать её спросонья я не успевал физически.       — Бесцветные. Обычно серые глаза… с оттенками. А у тебя они монохромно-серые. Хотя зануде в самый раз.       Он дернул прядь моей челки и насмешливо улыбнулся, чем активировал самое ворчливое существо на планете Земля и на всех орбитально-прилегающих небесных телах.       — Специально обесцвечивал, — взъершился я, обходным путем покидая разложенный диван. — Зато от твоих цветовых переходов с ума сойти недолго, индеец недоделанный.       Как только я завершил утренние дела, слегка задобренный тем фактом, что Новиков приобрел мне зубную щетку, мы вернулись к провокациям:       — Кстати, я поступил как настоящий рыцарь и выручил твоего нового друга из беды. За это полагается награда? — вытирая свежевыбритую рожу полотенцем, спросил Даня.       — Оплата, конечно же, натурой? — я скептически поднял бровь.       — Мог бы и тортиком расплатиться, но я и натурой возьму.       — То есть тебе что тортик, что я — всё одно?       — Нет, я не интересуюсь выпечкой в таком плане. Хотя, наверное, ощущение ничего так. Ну, присунуть в крем между коржей…       — Нет слов, — я откопал на полке тонкую деревянную расческу, начал вычесывать патлы, но с непривычки к материалу запутался в собственных волосах. — Бля.       — Утреннее рукожопие? — усмехнулся Данька. — Стой смирно.       Пока он распутывал колтун, я прислонился к косяку и наклонил голову вперед. Момент, когда расческа была извлечена, упустил, и всё потому, что Новиков нагло воспользовался моментом доверия — сунул руку под футболку, погладил меня, как собаку, по спине.       — Так где моя награда?       — Попробуй возьми, — сказал я, выпрямляясь. Вышло как-то агрессивно, с вызовом, отчего у меня самого по загривку побежала дрожь. Хотел было мягко скатиться с темы, но не успел.       Даня перестал улыбаться, вернул расческу на полку. Неожиданно наклонился и одним непринужденным движением забросил меня себе на плечо.       — Да… Даня! Пусти!       — Цыц. Я абориген. И не ори, Риту разбудишь, а она и так на нас злится.       Дотащив меня до дивана и сгрузив без всяких нежностей, Даня перехватил руки у запястий. Сжал не больно, но крепко. Самое главное — демонстративно.       — И как это называется? — пробормотал я, по глупости не воспринимая его всерьез.       — Изнасилование.       — Хочешь вызвать Стокгольмский синдром?       — А тебе такие игры по душе? — он приподнял брови и усилием вклинился между моих ног. Говорил-то весело, но глаза мерцали нехорошим таким, диковатым блеском.       Я насторожился — бабская позиция снова дала по нервам. Кроме того, мы крепко соприкоснулись бедрами. Кожу словно обдало кипятком, в животе ухнуло.       Тут обнаружилось странное — мне и вправду… слегка доставляло подчинение. Роль прижилась, что ли?       — Без понятия, — я сжал его ногами, пытаясь разобраться в своих реакциях. Решил чуть посопротивляться — чисто для приличия.       Даня без особой запарки подавил все попытки вырваться. Мышцы на руках красиво перекатились под кожей, ровное дыхание сбилось. Выглядел он крайне небезопасно.       И мне… это нравилось.       — Очень размыто, знаешь ли…       Я посмотрел ему в глаза — прямо и открыто.       — Ты сильнее, в курсе?       — Будь добр, пошли на хуй прямо сейчас. Я пойду ставить чайник и забудем. Костя?       — Что?       — Ещё чуть-чуть и остановиться я уже не смогу.       Я знал.       Ощущал кожей. А задницей ещё и в самом буквальном смысле. У Дани и так были проблемы с самоконтролем, и вчера ему пришлось подавить все свои не радужные эмоции. Сегодня это грозило чем угодно, так что такие вот не самые веселые игры — ещё цветочки.       Но проблема не в том, что Даня балансировал на грани.       Проблема во мне.       Это было особенное чувство. Эгоистичное и темное, абсолютно незнакомое. Чувство наслаждения тем, что Новикову по-тихому кроет башню из-за этой близости. Или как раз из-за её отсутствия?       Хотелось распробовать, хотелось до чертиков, но Даня и его спокойствие были важнее.       Только поэтому я смягчился.       — Прости… что спровоцировал.       Он что-то прорычал сквозь зубы, но я не разобрал ни слова.       — Что?       Даня наклонился и очень больно прикусил кожу в изгибе шеи, но, наконец, отпустил. Мы оба были слегка неадекватные и с шерстью дыбом, так что ради безопасности рассосались по разным комнатам, притом, не сговариваясь.       Я проверил сообщения в вк, накатал маме извинительную поэму, бездумно полистал какую-то группу с забавными картинками.       Сердце-сердечко никак не успокаивалось и продолжало колотиться, как сумасшедшее — до мозга медленно доходило, что Новиков не игрался.       И я тоже. Пусть на какой-то недолгий миг, я хотел. Хотел, чтобы его сорвало. Хотел узнать, каково это, когда тебя ломают… целиком и полностью.       Какой же придурок, а…

* * *

      Переждав приступ легкого страха, я притащился на кухню. Даня курил, лениво наблюдая за суетой во дворе.       — Всё хорошо? — как можно мягче спросил я, доставая чашку из шкафа.       — Да… прости, — он взъерошил волосы на затылке. — Просто вышел из себя.       — Не ты один переборщил… — я насыпал чая в кипяток. Зеленые чаинки медленно закружились на поверхности воды.       — Не хочу причинить тебе боль, не хочу ранить, — тихо добавил Даня. — Но ты представить себе не можешь, как бывает тяжело держать себя в руках. С девушками проще — они, как правило, понимают, что делают. И если провоцируют, то с целью, если держат на расстоянии, то уверенно. Ради бога, определись, чего ты хочешь.       — Я определился.       — Ты готов в любой момент съехать с дорожки. Я это чувствую. Я тебя насквозь вижу, Блэкджек, — говорил он всё так же тихо и ровно, но разговор с каждой секундой набирал обороты, как снежный ком. — Нам не обязательно заходить так далеко. Ты рядом, этого более чем достаточно, и я справлюсь. Но твои слова для меня как красная тряпка для быка, блин.       — Прости. Иногда я поступаю жестоко... неосознанно.       — Если бы не моя агрессия, не было бы проблем. Ну, знаешь, пошутили и разошлись. Но я не могу. Так не могу. Вообще.       — В кого у тебя взрывной характер? — спросил я, когда он повернулся.       — В отца, наверное. Даже не знаю. Но дед тоже очень эмоциональный. Ты бы видел, как он нервничает, когда что-то идет не по плану.       — Слушай… а что ты там сказал? Я ничего не понял.       — А… — Даня затянулся и я, как завороженный, проследил за тем, как он выдыхает облачко дыма. Неожиданно Новиков слегка смутился и отвел глаза. — Cabeza de sierra. Это значит «засранец».       — На каком?       — На испанском. У меня бывает. Очень редко, но… да.       — Ты знаешь испанский? — я настолько обалдел, что дальше просто некуда. Пришлось поставить кружку на столешницу, чтобы случайно не уронить.       — Угу, второй родной язык. Дед со мной почти всегда говорит на испанском. У него какие-то свои тараканы.       — Почему я не знал?       — Ну ё-моё… ты и так прикалываешься насчет моей кожи и внешности, не хватало ещё шутеек про это, — Данька нервно забил сигарету в пепельницу. — Блин, угораздило.       — Да ладно тебе, это классно!       — Это ты сейчас так говоришь. А как понадобится повод подъебнуть — вспомнишь. Мне Лёши по горло хватает с его «Ай-ай, палабротас!».       — Что?       — Ай-ай, сквернословишь!       — Пф… тут ты прав, но это всё равно здорово. Интересный у тебя дедушка.       — Ага. Он даже называет меня по-своему, пф.       — Как?       — Даниэль. Иногда Дани. Говорит, что в нашей семье это был самый громкий спор… назвать ребенка на испанский манер или на русский. Как понимаешь, победила мама, но деду наплевать, что написано у меня в паспорте.       — Даниэль… — я посмаковал ощущение от имени, медленно прокатив звуки на языке. Если честно, дедушку можно понять — звучало мягче и как-то даже подходило его экзотической мордашке. — А мне нравится.       — Даже не думай, — Новиков тоже достал чашку. — Ладно, как насчет отличного завтрака от лучшего в мире повара?       — Не преувеличивай. Я готовлю очень посредственно.       — Видимо, я влюблен.       — Нет, ты просто дурак.       — Костя-Костя… в своем репертуаре, — Даня наклонился и коснулся губами моего затылка. Затем, слегка прижав к столешнице, прошептал:       — Пожалуйста, пока я не сделал чего-то, о чем буду жалеть, не дразни, ладно? Я не настолько сильный. И именно настолько несдержанный.       — Что, если я готов? — тихо спросил я, осторожно опрокинувшись ему на грудь.       — Когда ты перестанешь дрожать в моих руках — поверю.       Я печально вздохнул.       — Понимаешь… до всего этого у меня были обычные реакции, простые желания, никаких… извращений. А теперь…       — Теперь?       Я медленно развернулся и поднял голову. Новиков смотрел относительно спокойно, внимательно.       — Мне хотелось, чтобы ты переборщил, так же сильно, как не хотелось. Я странный?       — Тебе было любопытно?       — Нет. Вот именно. Ты считаешь, что я запутался, но я понимаю, чего хочу, даже если это пугает.       Он отступил на шаг. Оглядел очень задумчиво, с головы до ног. Я почти потянулся прикрыть пятно — этот взгляд был слишком «глубоким», непривычно-пронизывающим.       — Тебе… такое нравится?       — Может быть. Я ещё не разобрался. Вообще запутался. Это при том, что я никогда не испытывал никаких… мазохистских или садистских наклонностей. С тобой всё настолько по-другому…       — Так, всё, опасная тема, — он поднял руки в жесте капитуляции. — Я понял. Мы оба запутались. И нам нужно немного времени, да?       — Наверное.       Даня полез в холодильник. Я отвлекся на слегка подстывший чай.       Окно пришлось закрыть — уже не осенняя прохлада игривой кошкой кралась по подоконнику, готовая подморозить кому-нибудь нос.       Если честно, стало легче. Только надолго ли?

* * *

      — Я этого не одобряю, Костя. Не одобряю и никогда не одобрю, — говорил отец, слегка нервно проворачивая чашку. — Но это твоя жизнь. Запретить тебе любить не в моей власти. Поэтому решай сам и бери на себя ответственность за свой выбор.       — Да. Мне важно знать одно… ты не отвернешься, что бы ни случилось? — ладони вспотели, и я никак не мог заставить себя поднять взгляд и посмотреть папе в лицо. Я не испытывал стыда или неуверенности. Лишь тревогу.       И страх оказаться непонятым.       Часть меня была уверена в том, что разговор пройдет если не нормально, то терпимо. В конце концов, мои родители — люди, не терпящие осуждения, дипломатичные и понимающие. Они всю жизнь придерживались установки, что каждый имеет право выбирать, что ему делать и как.       Говорят, свобода развращает. Но, по мнению моего отца, развращают как раз-таки запреты. И чем запрет страшнее, тем сильнее соблазн.       Поэтому он никогда не говорил «нет», исключением стал лишь один-единственный случай с удалением пятна. Со временем я понял, почему.       И даже был в какой-то степени благодарен за такой категоричный отказ.       — Я не отвернулся от тебя, даже когда ты в детстве живьем сожрал лягушку. Куда тут бисексуальность. Ты сожрал чертову лягушку! С лапками и травой!       — Па-а-ап, — я рассмеялся и потер алеющие щеки. Ненавижу эту историю, пропади она пропадом.       — Добрый вечер! — вставил свои пять копеек Ньютон.       — А если серьезно, то могу дать один совет — взвешивай решения. В твоем возрасте я был доверчив. И много раз попадал в передряги по своей глупости.       — Я постараюсь.       — Спасибо, что поставил в известность. С мамой говорил?       — Да, если честно, даже немного раньше, чем с тобой.       — Что сказала?       — Сказала, что догадалась.       Я видел, что его немного расстроили новости, но с души свалился огромный камень. Папа кивнул в знак того, что разговор закончен, и я поспешил слинять в комнату, чтобы дать нам обоим возможность спокойно обдумать сказанное.       Как раз вовремя — телефон вовсю надрывался, гусеницей ползая по тумбочке.       — Алло.       — Костя, хана, — торопливо сказал Никита. — Соломонов хочет отомстить Дане за стычку в переулке. Я не знаю его нового номера, предупреди как можно скорее.       — Откуда ты знаешь?       — Они искали его домашний адрес через деканат, у меня там знакомые. Но и у Володара, судя по всему, тоже, — последнее Никита сказал с такой яростью, что злость мигом передалась и мне. — Прости, что втянул в это дерьмо. Я не знал, что всё так обернется.       — Ты не виноват. Перезвоню, — я сбросил и дрожащими пальцами тыкнул в книгу контактов. С перепугу попал не туда, чуть не психанул, но всё-таки справился со своими непослушными руками.       — Давай-давай-давай…       В ухо гудели ровные гудки. Долго, слишком долго.       — Возьми трубку, пожалуйста…       Время было позднее — скорее всего он гулял с Ритой.       «Абонент не отвечает…»       Со второй попыткой дозвониться сердце моё оборвалось. Ещё не понимая, что делаю, я начал собираться-одеваться, кое-как натягивая на себя вещи и непоследовательно прыгая по комнате из угла в угол.       Через пять минут я вылетел из дома, проигнорировав вопросы отца, и рванул так быстро, что едва не скатился по лестнице носом вперед.       Я понятия не имел, как могу помочь — от меня в разборках, а тем более в драках, никакого толку.       Но сидеть и ждать тоже… не мог.       Просто не мог.