Монпансье

День выдался ясным, но ветреным; в прозрачном воздухе явственно чувствовался запах снега, однако небо сияло беспечной лазурью, и тусклое солнце монеткой на ниточке висело над городом в гордом одиночестве. Оно почти не грело, но слепило глаза; Ванда раздраженно морщилась, когда лучи проскакивали в глубь капюшона, щекоча кожу. Несмотря на подступившие холода и сырость, веющую со стороны реки, под плащом у девушки была надета лишь тонкая футболка; на ребятишек, гоняющих по набережной на велосипедах, заботливые родители уже нацепили шапки, а пара старшекурсников пили горячий шоколад. У Алой Ведьмы от холода уже немели пальцы, но она продолжала мятежно идти вперед, равнодушная и к шоколаду, и к жареным каштанам, хотя ей даже не нужны были деньги, чтобы их получить. Стоит только захотеть, но Ванда не хотела; сквозь сладость сахарной ваты, запах стоячей воды и сырого дерева ей чудился затхлый больничный душок. Он преследовал ее с самого побега; девушка едва не до крови сдирала кожу в душе, лила гели и жидкое мыло, обливалась духами так, что делалось трудно дышать, но вонь не пропадала, въелась в нее намертво, до самых костей. Профессор Ксавьер говорил, что все это фантомное, и дело в самой Ванде, в ее обиде, а вовсе не в том, что родной отец отдал ее в психушку. Как же! Алая Ведьма торопливо спрятала руки в карманы: в ладонях уже алыми георгинами расцветал огонь; он пробежал по венам, разгоняя кровь, и под плащом стало жарко, раскаленный воздух сизым паром вырывался через расстегнутый воротник. Какой-то мальчонка шарахнулся от нее в сторону, проезжавший мимо велосипедист окатил ноги Ванды водой из лужи; вода зашипела, испаряясь. От гнева Алая Ведьма раскалялась, будто уголь в печи. Вокруг, играя, бегали дети; девочку в забавной шапочке с заячьими ушками отец учил кататься на роликах. Он бережно поддерживал дочь под руки, ступал осторожно, позволяя ей катиться самой. Челюсть Ванды закаменела, заныли зубы; жар в груди сменился могильным холодом, и она не заметила, как ее рука, стиснувшая собственное горло, покрылась перчаткой из инея. Почему? Почему у нее было не так? За что?.. Талая вода капала с судорожно сжатых пальцев, затекая в рукав, губы дрожали. До смерти мамы все было иначе, почти... вот так, но когда мамы не стало, исчезло все. Ванда не помнила почему, не понимала. Она ведь такой же его ребенок как и Пьетро, но братца никто не бросал и не предавал. Это Ванду предали! Девушка выдохнула, чувствуя, как сводит зубы. Надо успокоиться; под подошвами сапог уже проминался асфальт и жирно пузырился гудрон, прохожие косились на нее с опаской. Алая Ведьма рванулась вперед, поднимая воротник плаща, низко опустила голову; девушка почти перешла на бег: невыносимо смотреть на все это в то время, как у нее пепел вместо семьи. Ванда грубо проносилась сквозь толпу, прочищая себе путь локтями; рядом с парком аттракционов народу было куда больше. Ярмарка шумела, воздушные шары трепетали на ветру, с каруселей доносился хохот и счастливый визг. Девушка уже и не помнила, когда последний раз каталась на "чертовом колесе"; кажется... ей тогда было пять, и сидела она у отца на коленях, пока мать пыталась удержать высовывающегося из кабинки Пьетро. Ванда задрала голову, и капюшон спал; связка разноцветных воздушных шариков цвела на фоне неба. Когда-то маленькой Ванде для счастья было достаточно яблока в карамели и воздушного шарика, а сейчас... что заставит ее улыбнуться? Смерть предателя? Смерть... отца? Жаль, что не воздушный шар. Это... куда легче. Ванда невесело усмехнулась, вновь накидывая на голову капюшон. Возле продавца шаров толпилась детвора, тянули руки, подпрыгивали и толкались; продавец, высокий и светловолосый, в длинном пальто с меховым воротником, улыбался ослепительнее голливудской звезды. Он раздавал шары, но Ванда не заметила, чтобы он брал с кого-то деньги. Она склонила голову на бок, снисходительно глядя на тающую связку шариков и восторженные лица детей. Здорово, когда такая малость может сделать счастливым... будь Алая Ведьма ребенком, этот продавец был бы для нее почти волшебником. Девушка слегка нахмурилась: пальто как-то странно топорщилось у него на спине, но мужчина повернулся раньше, чем она успела разглядеть. Ванда поджала губы, встретившись с ним глазами; ангельски-голубые, они почти сравнялись цветом с безоблачным небом, а лицо было точь-в-точь как у статуи Давида. Алая Ведьма втянула носом воздух, но он застрял где-то в горле так, что ни выдохнуть, ни слова произнести. Да, он не похож на парней из школы, явно старше, интереснее; Лансу или братцу уж точно не пришло бы в голову раздавать воздушные шары бесплатно. Предпоследний шарик он отдал той самой девочке в забавной шапочке, а единственный оставшийся, малиново-красный, продолжал крепко держать за тонкую нитку, и Ванда ехидно скривила губы. Никак себе оставить решил? Вроде взрослый дяденька, а все в игрушки играет. Она не ожидала, что мужчина направится к ней. Ухмылка слетела с лица, Алая Ведьма огляделась по сторонам, готовясь в любой момент кинуться прочь или нанести удар. Когда он подошел, нервы звенели натянутыми струнами и тонко кололо виски; когда он протянул девушке воздушный шар, она задохнулась, как от боли; словно ледяной прут вбили ей в грудь. Он... он, что, издевается?! - Вот, - он улыбался ласково и мягко, и внутри у Ванды все задрожало, - это вам. - Я, что, похожа на первоклашку? - рявкнула Алая Ведьма, попятившись. - Зачем он мне? - Не знаю, - мужчина пожал плечами, и под пальто у него что-то зашевелилось, спина заходила ходуном. - Мне показалось... что вам бы очень хотелось. - Чего? Шарика? Вот еще, - Ванда капризно дернула плечом, - я уже большая девочка. Как-нибудь да обойдусь, - она обошла блондина, не отрывая от него подозрительного взгляда. Это, наверняка, какая-то шутка, тупой розыгрыш, сейчас из помойки выскочат Тодд и Альварес и примутся хохотать. Мужчина провожал ее печальным взглядом, и Ведьма едва не рассвирепела вновь. Кто он такой вообще? С чего взял, что ей нужны эти подачки? Надо же, какой самаритянин выискался! Девушка нырнула в толпу, в самую гущу людей, и через секунду он пропал из виду, но воздушный шарик все так же алел и казался огромным, больше, чем само "чертово колесо".