Какая бывает любовь.

«Я — Мари Петрова. Если вы читаете это письмо, значит, я уже добралась до своего нового милого дома. А если вы дошли до этого предложения, значит, я уже заселилась. В белую-белую камеру с белой-белой кроватью, стенами, полом, потолком и чёрной-чёрной мной. Пока чёрной. Я бы стала белой, если прожила бы здесь хоть недельку. Но я не из тех, кто позволяет запирать свою свободу в клетке. Жизнь дана нам не для того, чтобы сидеть в четырёх стенах. Я была обычной, но необычной. Такой же, как все, но не совсем. Я была лесбиянкой. Но больше нет. Теперь я другая. Стану другой. Я думаю, ничего не происходит в нашей жизни просто так. Все события связаны. Все истории к чему-то приводят. Если бы я не получила эту опухоль, то не заболела бы и раздвоением личности, а если бы не заболела раздвоением, то не пришла бы к тому, к чему сейчас подхожу. Я всегда поражалась, как жизнь бывает смешна! О чём таком невозможном я мечтала? Быть с девушкой? Любить девушку? Да! И не более. И всё же жизнь неимоверно забавна. Наш пол определяют гениталии. Член или влагалище решают всё (да, Виноградова, на этих словах отвернись и не читай). Почему же никто не задумывается о чём-то большем? Не половые признаки делают нас мужчинами или женщинами. Я вот, например, всегда была мужчиной, искусно, профессионально и талантливо исполняя роль женщины. Я была Мари Петровой. Бог не дал мне любовь всей жизни. Бог не дал мужчине женщину. Такая мелочь. Подарить мне женщину. Одну из нескольких миллиардов. Одну на несколько миллиардов. Конечно, у меня были свои запросы. Меня интересовала внешность. Против себя не повалишь. Я люблю красивых людей. Я всегда мечтала о девушке с золотистыми блестящими волосами. Знаете причёски восьмидесятых? Вот чтобы у неё была такая причёска. А ещё лёгкий румянец на щеках и розовые-розовые губы. Такие же, как белые-белые стены в моей палате. И они должны быть настолько розовыми, чтобы их даже не надо было красить. Как будто уже в помаде, если вы понимаете, о чём я. Но что самое досадное, так это, что Мэри была таковой. Моя Мэри, которая отдала мне две недели. Теперь-то я понимаю, что это была я. Но в те дни она была такой живой для меня, такой реальной. Самой настоящей. Обидно, что это была я. Жестоко, что это вымысел. Я хотела бы, чтобы она существовала, чтобы я могла дотронуться до неё. Но я трогаю только себя. На часах почти шесть утра. Я должна бежать, бежать подальше отсюда. Подальше от вас. Я хочу поскорее скрыться. Поэтому я уже дописываю это письмо. Почти дописала. Вы помните меня, хорошо? Я, может, была не лучшей из вас. Но я была среди вас. Была. Так вот. О чём я? Если вы читаете это письмо, значит, я уже добралась до своего нового милого дома. А если вы дошли до этого предложения, значит, я уже заселилась. А если вы дочитали это письмо до конца, значит, я уже умерла. Мари Петрова. Я мертва, но разговариваю с вами. Чудо, не правда ли? Но это так. Я убила Мари Петрову примерно за час до того, как к вам в руки попало это письмо. Я убила её. Я не хочу ею быть. Я люблю вас. Я люблю то, что была частью вас». Ваня с ног до головы оглядел Мэри и снова уставился на письмо, уткнувшись взглядом в тот абзац, где Петрова описывала внешность желаемой для себя девушки. Этого не может быть. Мэри так подходила под описания. И она была здесь. Живая. Значит, она реальна. Значит, Мари так полюбила её, так привязалась, что стала ею, переняла её личность. Переняла, а не придумала. Знала ли она об этом? Нет. И никогда не узнает. И ничего уже не вернуть. Только бы она осталась в «Логосе» ещё на несколько часов, дождалась бы Юлю, Ваню, Лизу и… Мэри. И всё было бы по-другому. Она лечилась бы, но у неё был бы стимул. Мотивация. — Как она могла себя убить? — Лиза с ужасом встала с кровати, прикрыв вспотевшей ладошкой рот. — Бог дал ей жизнь, чтобы жить. Она не имела права вот так ею распоряжаться. Я… в чём тогда смысл? Если молоденькие школьницы кончают с собой, в чём тогда смысл бытия? — Тише, — Ваня тоже поднялся с кровати. Он передал письмо Юле, а сам бережно обнял Лизу. — Смысл бытия, дорогая моя, заключается в том, чтобы самим не оказаться теми молоденькими школьницами, что кончают с собой. — Я… вы… — Мэри всё ещё стояла в стороне и молчала. Она даже и не представляла себе, о чём говорят эти люди. — Передайте Мари, что я заходила. Пусть позвонит мне. — И Мэри, окинув ребят изумлённым взглядом, покинула комнату, вежливо закрыв за собой дверь. — Я помню, как… — вздохнув, с мелкой улыбкой на лице обратилась к Ване и Лизе Юля. — Помню, как Мари чуть не зарезали. Она тогда спасала мальчика от похитителя. Мари была единственная, кто с самого начала заподозрил что-то неладное. Она чуть не умерла из-за него, но боролась до конца. — Юля потрясла руками в знак весомости её слов. — Я хочу сказать, что я храбрая. И сильная. Я смелая, если меня хотят убить. Но Мари… она была смелой не для себя. Она была смелой для всех, включая того бедного мальчика. — Юля так же, как и остальные, гордо встала с кровати и воскликнула: — Я считаю, что это высшее проявление силы духа! — В свете минувших событий, я смею прийти к выводу, что мы остаёмся без присмотра, друзья, — левой рукой обнимая Лизу, правую Ваня благосклонно тянул к Юле. — Мы — трио. — И будем держаться вместе и… держаться на плаву. — Сощурив глаза, улыбнулась, словно счастливый японец, Лиза. — Тавтология, Виноградова? — Юля с радостью позволила Ване обнять себя и, сама от себя не ожидая, обвила парня левой ручкой, а правую возложила на плечи Лизы. — Очаровательная команда! Деревенщина, простушка и королева. — Будем присматривать друг за другом, — трогательно пропел Ваня. — И будем держаться вместе и держаться на плаву! — повторила недавнюю фразу Лиза, с хитринкой подмигнув раскрывшей рот Юле. — Да, Самойлова. Тавтология. Так они и стояли. Держась друг за друга. Больше у них никого не было. Их осталось трое. И кто знает, сколько их останется через день, неделю, месяц или даже через секунду. Но они продолжали стоять и обниматься. И это было важнее всего для них в этот миг — чувствовать, что вас мало, но дружба ваша настолько крепка, что погубит миллионы всяких злодеев и миллиарды страшных маньяков. Они живы. Они смогли дойти до этого момента. И обнимать друг друга было самым великим подарком. Лиза, Ваня, Юля. Как разрядившиеся батареи в телефонах, которым срочно нужна была подзарядка. На лицах блеснули отполированные улыбки. Конец.