Какая бывает любовь.

-Я не должна об этом жалеть. Не должна! Он сам купил себе эту смерть, когда предал меня, когда надругался надо мной, когда врал мне... я не должна жалеть об этом ни минуты, но... Господи... как же я жалею... Она услышала шаги, скрип лестницы, писк открывающейся дверцы шкафа и увидела его. Адама. И не важно, как он здесь оказался, что делал на чердаке и почему не пришёл раньше. Вот её утешение, оно здесь. Он рядом. Он не спросит ничего, не осудит её. Едва оценив представшую взору картину, Адам сразу развел руки в стороны, словно открывая капкан, который захлопнется только тогда, когда она прильнёт к его груди. И она не мешкала. Вся заплаканная и беспомощная она ринулась к нему. Даша скрестила ручки на его спине, и он в свою очередь поступил так же, укрыв своими тёплыми мужскими ладонями её спину. Лицо его было таким, каким хотела видеть его она: спокойным и понимающим. Адам будто бы намеренно не выдавал истинных чувств и эмоций, потому что так хотела она, и потому что её эмоций с лихвой хватало им обоим. -Адам, я убила человека, - плакала Даша, обмочив юноше чёрную футболку. -У тебя была причина? -Я не знаю. -Конечно, была. Я знаю, что была. -Но что же мне теперь делать? Адам, кажется, я схожу с ума, творю немыслимые вещи. Что-то внутри меня приняло решение, и я взмахнула ножом. Нож… это же… он режет. Режет человека и Ваня чувствовал, как его разрезают, словно хлеб к обеденному супу. -Даша, не плачь. Сделанного не воротишь. Я сказал, что у тебя была причина, значит, она у тебя была. Не казни себя, Даша, умоляю. Я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не вырвать себе уши. Ты прижалась ко мне, а такое чувство, что прижался раскалённый утюг. Мне хочется завыть, я… Даша. Адам что-то заметил там на полу. Он глядел на Ваню. Человечек с дырками, пустое тело. Он смотрел на него и видел крошку на полу, которую просто надо вымести, поэтому чувство спокойствия в нём было искреннем, он не подделал его для Даши. Однако что-то привлекло его внимание в этом истекающем кровью теле. -Он дышит! – воскликнул Адам. -Дышит? – на секунду эта новость вогнала её в ступор. Она не могла смотреть на Ваню, она обращалась молящим взглядом к Адаму. Она поверит всему, что он скажет и обрадуется ещё больше, если сейчас он сообщит ей, что Ваня поднялся с пола и с улыбкой отправился восвояси. Одно только то, что он дышит, означало для неё, что Ваня встанет, отряхнётся и пустится в пляс, ведь он жив. Жив! Как же хорошо, что он жив! – Адам, ему нужен врач. Больница, я… я вызову… -Помолчи, моя хорошая, я сам обо всём позабочусь. – С этими словами Адам просунул руки Ване под голову и под колени. – Я разрешу тебе убить меня, если допущу его гибель. -Спасибо! Спасибо!! – затрепетала Даша, провожая Адама за дверь. – Жив! – огромный камень свалился с её души, она чувствовала безумное облегчение. Как будто корчишься от невыносимой, бесконечной боли год, два, три и вдруг понимаешь, что всё прошло. Жив. – Ваня жив, - в последний раз выдохнула Даша, и ноги приказали ей опуститься на пол. Девушка осталась наедине с этой мерзкой отравляющей дух комнатой, на которой отныне отпечаталось всё плохое, что случилось сегодня. Злость и холод на её лице, радушие и недоумение на его. Нож за спиной, выброс гнева, порезы, удары ножом, тело на полу. Нет! Пусть навсегда отгородится память от этих злобных картинок. -Сама виновата, - уныло шепнула Даша себе под нос. И только потом, минут через десять Даша поняла, что эта комнатка повидала ещё не всё за этот день. Этой ночью комната узрит что-то ещё, что-то не менее ужасное. В распахнутую дверь кто-то вошёл. Даша ощутила на себе чужой, враждебный взгляд. -Приветики-атлетики, - кто-то весёлый, кто-то радостный, кто-то известный. Кто-то, кого очень радовало, забавило происходящее. Кто-то, кто словно бы пришёл в театр. – Молодец, что прибрала за собой. Ну и ну. Я пропустила всё самое интересное, пока добиралась сюда. Сплошной ажур-абажур. Лицо. Лицо Алевтины. Даша оцепенела. Лицо перед ней. Она вглядывалась в него, смотрела Алевтине в глаза глазами. От глаз Даши до глаз Алевтины прополз невидимый мост осознания ужаса и понимания глубокого заблуждения. Даша смотрит. Алевтина здесь, Алевтина там. Там. В комнате. В лесу. -Кто здесь? – Даша обернулась на внезапный звук. – Ах. – С облегчением вздохнула она. – Это ты. Из темноты показались длинные кудрявые волосы, такие светлые, такие красивые, такие знакомые. На человеке была белая кофточка, и сомнения отпали. Рядом был друг, любимый и преданный. -Юля, - обрадованно вскрикнула Даша. -Ажур-абажур, - стоп. Снято! Сцена готова, реквизит сброшен. Дешёвый парик повис на прогнувшейся веточке зелёного кустарника. – Даша-Даша. Красавица наша. Яркие глазки, маленький носик, мягкие щёчки, в головке вопросик. Что же забыла здесь тётушка Аля? Пусть убирается девочка злая. Но принесла от души она лом. Дашка, прости меня, это облом. -В этот раз ты меня не убьёшь, - готовая ко всему, с вызовом пообещала ей Даша. -Я здесь не за тем. – Она перевела взгляд на одежду Даши. – Юбочка-голубочка *** Он пришёл в себя. Отходил ненадолго куда-то в забытье, но вернулся. Весь обмякший, не помнящий, как удалось выжить. Силы упали с той крыши, на которой уцелел он. Как это произошло? И где он? Лежит словно в большой коробке, над собой видит что-то белое, круглое. Объёмных размеров шар. Майк опёрся о деревянные стенки корзины и присел. Протёр глаза, осмотрелся. Коробка куда-то двигалась, это мешало ногам стоять ровно. Сколько он здесь пролежал? В кармане что-то лежало, отдавливало ногу. Рука полезла посмотреть, что же там и через секунду в ней оказался телефон. Парень был ошарашен: одиннадцать часов утра – подсказал телефон. Голова выглянула наружу. Где он? Вверху летают облака, внизу тоже. Зелёные облака, много зелёного цвета. Деревья. Он летел в воздушном шаре, этот мальчик, что боялся летать. Майк Гришанов. Спасшийся. Он улетел из «Логоса» ночью, а сейчас время приближалось к обеду. Сколько же он летел? И где он сейчас? -Я не верю… - с досадой вздохнул Майк, поглаживая и постукивая рукой деревянную корзинку, в которой летел. И тут до него дошла внезапно вспыхнувшая ясность: этот шар, которого они так долго страшились, который охранял крышу в ожидании первой жертвы. Этот шар спас его. А ведь они думали иначе, боялись, ждали, когда же он придавит одного из них, напуганных. Столько плохого случилось, что они уже не верили в хорошее и видели в этом шаре очередную проблему. А он лишь хотел помочь. Так вот, в чём было его предназначение, его добрый умысел. Понимание того, что воздушный шар оказался другом в мире врагов, не принесло Майку удовлетворения и радости. – Он унёс меня. Унёс, не пойми куда. И как вернуться домой? Это… это просто… так гадостно. Мы летим часов двенадцать, а может и больше. Как, чёрт меня дери, я в это влип? Парень не понимал, что в эту минуту мог лежать мёртвый у дверей пансиона. Не понимал он и как ему быть теперь. Шар унёс его, он не знал, куда, не представлял себе, как его посадить и когда он соизволит приземлиться. Всё это было неправильно и Майку ничего не оставалось, кроме как ждать. Майк Гришанов улетел. Спасся от Адама, от падения с крыши, спасся от школы «Логос». Друзья остались там, всё ещё в опасности, в беде, в лапах незримого монстра, а он здесь. Казалось бы, спасся, а вроде и нет. Майк Гришанов улетел. Непредсказуемо, сам не желая того он парил в небесах, далеко от всего, далеко от семьи. И чтобы ни произошло с ним дальше, он понял одно: в «Логос» он вернётся нескоро. Как бы ему не хотелось, как бы ни мечтал. Он не попадёт в школу прямо сейчас, не попадёт и завтра и через неделю. Майк Гришанов улетел. И никого не предупредил, и никому не пообещал вернуться. Его больше не было. Майк Гришанов уцелел. А шар тем временем уносил его всё дальше и дальше, черпая ложкой надежду из его сердца, в котором почти её не осталось. -Прощай, семья, - огорчённо, безысходно, потерянно протянул Майк воздуху. Больше шар никто не видел. Но мы-то знаем, Майк там, где-то там. Одинокий и потерянный чувствует обиду и утрату. И становится менее заметным, улетая всё дальше, поднимаясь всё выше, исчезая навсегда. Конец.