Какая бывает любовь.

Василиса Борисовна опешила от такой встречи, но Авикеджи вторжение Анны нисколько не озадачило. Она прекрасно знала, в каком состоянии должен находиться человек, ни разу не испытавший счастья, а потому отнеслась к Анне с пониманием и заочно простила за все слова, которые сегодня услышит. — Присядьте. — Журналистка любезно указала на свободный стул между собой и Василисой Борисовной. — Аня, прошу тебя, — взмолилась бывшая директриса. — Сядь. Ольшанская сжала руки в кулаки и с неприязнью посмотрела на Авикеджи. Она приблизилась к столу, но не присела. — ЧТО ВЫ СЕБЕ ПОЗВОЛЯЕТЕ? — закричала она. — ПРОСТИТЕ, НО Я ВАС НЕ ПОНИМАЮ! — Авикеджи тоже перешла на крик, но, в отличие от Анны, её крик не был проявлением раздражения и ненависти. Она не хотела перекричать Ольшанскую или показать, кто здесь круче. Она не желала ей зла. Она хотела подстроиться. — КТО ДАЛ ВАМ ПРАВО СПЛЕТНИЧАТЬ ОБО МНЕ? — МЫ НЕ СПЛЕТНИЧАЛИ О ВАС! — оспорила её мнение журналистка и вскочила со стула. Теперь они стояли почти нос к носу. Поймав волну оппонента, Авикеджи стала постепенно снижать тон, подводя Анну к тому же, и дёрнула подбородком в сторону Василисы Борисовны. — Она переживает. — За меня никто не переживает! — Анна, идя на поводу ловких манипуляций, и впрямь убавила громкость, но злобные восклицания оставила при себе. — Никто! Я живу, как в аду. — Вы принимаете наркотики? — спросила журналистка. — Выпиваете? — Что за вздор? — Вы размышляли о самоубийстве? — невозмутимо продолжала Авикеджи. — Вы когда-нибудь думали о том, чтобы закончить свои страдания? — Я не сумасшедшая!!! — Значит, кто-то за вас всё же переживает. Кто-то, кто стоит сейчас передо мной. Этот человек не довёл себя до точки невозврата, у него есть шанс. И он понимает, что есть. Но не знает, как избавиться от боли, как очиститься и начать новую жизнь. Он отчаянно пытается понять, что ему нужно. — Расплата. — Вдруг сказала Василиса Борисовна, словно разгадала вопрос в кроссворде. Похоже, она сама не ожидала, что из уст её вырвется это слово. — Я ни о чём не жалею… — Анна выдохлась, её крик сошёл на нет. Авикеджи добилась своего, Ольшанская больше не шумела. — Однажды мы с Лизой катались верхом и остановились у ручья, чтобы дать лошадям напиться. Моя сестра подошла к одной из них, чтобы погладить. В её глазах застыли слёзы. Она сказала: «люди не имеют права приручать лошадей». Я обняла её, и голову посетила мысль, которая до сих пор внутри меня. Зачем животным свобода, если у человека её нет? Я никогда не была по-настоящему свободной. Ни единого раза. Анна придвинула к себе стул и села, обессиленно опустив голову к груди. Авикеджи и Василиса Борисовна устроились по обе стороны от неё. Журналистка придвинула к Анне кружку с кофе, а бывшая директриса взяла Ольшанскую за руку. — Я испытываю злость. Ко всем людям. Они бесят меня, их слова и действия выводят меня из себя. Это неправильно, но бесконтрольно, это высасывает из меня все соки. Я не чувствую себя человеком. И с каждым годом одиночества становится всё хуже и хуже. Когда я иду на свидание с мужчиной, он заведомо меня не устраивает. Я ещё не видела его, но уже знаю, что сорвусь при встрече. Никому не нужна моя любовь, а когда что-то случается, я первая в списке подозреваемых. Я не могу найти своё место… и это страшно. — Я знаю, что тебе нужно. — Заявила Василиса. — Собирайся. — Куда? — покосилась на неё Анна. — Мы едем в кино. — Думаю, это отличная идея, — поддержала Авикеджи. — И я так считаю, — кивнула бывшая директриса. — Вставай, дорогая. Тебе нужно проветриться. — Нет! — помотала головой Анна. — На часах половина четвёртого, кинотеатры закрыты. — Я знаю один круглосуточный. — Но я не хочу никуда ехать. Лицо Василиса Борисовны стало сердитым: — Хочешь. Просто пока не знаешь. Иди и собирай свои манатки. Анна не стала больше спорить. Эти женщины сегодня поддержали её, поняли и не осудили. Она не хотела снова скандалить, только не с теми, кто перестал быть в списке раздражающих её людей. Ольшанская встала и покорно вышла за пределы кухни, пообещав, что спустится, как только возьмёт куртку. Василиса Борисовна молчала и мысленно молила Авикеджи ничего у неё не спрашивать. Но журналистка отпила из кружки немного кофе, поправила воротник своей кремовой кофты и между делом спросила: — Кино? — Кино будет, я не обманывала, — кратко ответила Василиса, остерегаясь смотреть Авикеджи в глаза. — Не обижайтесь, но я с вами не поеду. — Предупредила писательница. — Вас никто и не приглашал, насколько я помню. — Подсказала ей директриса. — Постарайтесь хотя бы закончить поскорее. — Обратилась с просьбой Авикеджи. — Поверьте, у меня нет никакого желания растягивать «удовольствие». — Заверила собеседницу Василиса. — И я совсем не готова. — Знаю. Иначе сделали бы это давно. — Но как вы узнали, что я задумала? — Когда вы рассказали мне об Анне, я задумалась о том же. Тук-Тук. В дверь постучались. Это была Анна. Она причесалась и даже накрасила губы. Ей грезились чудесные минуты, которые она проведёт в компании доброй подруги. Она хотела выйти в свет, хотела развеяться и посмотреть, какие бывают люди. Когда в последний раз она куда-то ходила? Быть может, никогда. Но сегодня эта полоса прервётся, и Анна почувствует себя такой же, как все. Она идёт в кино с человеком, который знает её и принимает. Что может быть лучше? — Я взяла деньги на попкорн. — Улыбнулась Ольшанская. Продолжение следует…