Чужой мир. Часть вторая

После дневных лечебных процедур Миндея задержалась:  — Подвижность к твоей руке будет возвращаться постепенно, — сообщила она, — с завтрашнего дня можно будет начать делать специальные упражнения, чтобы ускорить реабилитацию, однако сегодня лучше её не напрягать: это лишь задержит восстановление. Подойдя к окну, целительница принялась накладывать на него какое-то заклинание, перебирая в воздухе пальцами так, словно ткала невидимую паутину. Саундвейв с интересом наблюдал за её действиями. — Памятуя о твоей склонности к побегам, я наложила на окно сигнальное заклинание с небольшим подарком. Если ты решишь вылезти в окно, у тебя откажут руки и ноги, а мы тебя подберем, вернём в палату и оставим так до конца декады: именно столько должен длится минимальный курс восстановительных процедур под наблюдением целителей. На дверь я повешу такое же, так что бежать не советую. Саундвейв лишь спокойно кивнул. Разыгрывать оскорбленную невинность он и не собирался. А вот сбежать, едва почувствует в себе достаточно сил он и правда хотел: было безумно жалко потерянного времени, и с каждой минутой пребывания здесь это время утекало, как вода сквозь трещины разбитого сосуда.  — Соблюдай все предписания целителей и сможешь покинуть медчасть в кратчайшие сроки. — посоветовала Миндея, — Поправляйся. Оставшись один, Саундвейв поудобнее улегся на кушетке и принялся анализировать произошедшее. Нападение вампиров, яд на бокале и вызов на дуэль — это не совпадение. Его кто-то хотел убить, но кто — неизвестно. Кого он мог разозлить? В первую очередь — тех, кто похитил и спрятал Артефакт. Куда менее вероятной причиной могло быть его выступление против расистов. Больше никого он тут не задевал. С другой стороны, искать могли даже не его самого, а кого-то другого, а он просто попал под удар. Всё же вампир говорил о восьми именах. И всё же, всё же это походило на цепочку. Не зря все три удара были нанесены по нему. И хотя действовали, судя по неслаженности, три разных группы исполнителей, заказчик, похоже, был один. А если так, то Дарния тоже в опасности, как и ещё один человек, что спасся от атаки вампиров. Кстати, об этом человеке: его имени Саундвейв не знал, однако круг подозреваемых был невелик: лишь одна группа, кроме группы самого Саундвейва, смогла отбиться от вампиров. Это были шесть старшекурсников с разных факультетов. Проверив их разговоры по амулетам за последнее время, Саундвейв не нашёл ничего подозрительного. Может, местные знают о возможности просушки и имеют специальные каналы связи, защищенные от перехвата? На это же намекало и отсутствие любых намеков на деятельность Дарнии в её амулетных переговорах, связанную с разведкой. А ведь дес точно знал, что она поддерживает связь с внешним миром. Пока Саундвейв искал хоть какие-то зацепки, время пролетело незаметно, а после вечерних процедур, пришли посетители. Они принесли учебники, неловко попытались поддержать попавшего в беду друга. Дарния, как обычно, щебетала, словно птичка, и от её жизнерадостности, казалось, даже стало светлее в палате. Друзья поделились сплетнями, гуляющими по институту, однако ничего нового и по-настоящему полезного сказать не смогли. Так и ушли, в конце концов, оставив после себя легкий запах женских духов и звенящую тишину. Саундвейв встал с кушетки, подошёл к окну и раскрыл его, впуская прохладный вечерний воздух. Отсюда открывался прекрасный вид на закат. Легкие, полупрозрачные облака, что днем лишь делали небо светлее, подобно дымке сейчас преобразились: свет. Преломляясь, щедро раскрасил их яркими цветами, начиная от огненно-красного и вплоть до солнечно-желтого. Весь мир под этим небом, казалось, окрасился в разные оттенки оранжевого: здания, зелень, дорожки и спешащие куда-то органики. Вспомнилось небо Кибертрона. Из-за другого состава атмосферы, оно совершенно не было похоже на здешнее, а закаты и рассветы красили его в другие цвета. И всё же, что здесь, что там, восходы и заходы солнц были в равной степени прекрасны. Кибертрон… Что теперь с его родиной? Восстановили ли её автоботы? Да, скорее всего: всё необходимое для этого у них было. Забавно: героические защитники мира во всём мире как стервятники захватили созданное десептиконами орудие восстановления родной планеты. А что они сами сделали для возвращения на родину? Да ничего, а Прайм ещё и собственноручно уничтожил на тот момент единственную надежду на возрождение Кибертрона. А теперь они молодцы, теперь они спасли свою планету и к ним все потянутся, как к героям. А он сам, увидит ли он когда-нибудь Кибертрон вновь? Нет, едва ли, если только не захочет покончить с собой. Ведь его, как одного из предводителей десептиконов, не перестанут искать ни сейчас, ни через десять тысяч лет, ни через миллион. Ведь так хорошо найти крайнего, чтобы спихнуть на него вину, и как заманчиво использовать для этого главного разведчика Мегатрона. Саундвейв тяжело опёрся ладонями о подоконник: до чего же горько и обидно быть проигравшим. Правая рука с готовностью подломилась, не желая принимать на себя вес тела и разведчик покачнулся, чтобы не потерять равновесия. Даже это белковое тело его подводит. «Горе проигравшим» — говорили на Земле. Да, коротко и ёмко. Что у него осталось теперь? Лишь Лазербик. Больше нет ни союзников, ни друзей, ни цели. Он остался один. Праймус, да неужели он мало старался для победы? От накатившего гнева связист ударил здоровой рукой по стене. Боль не помогла, лишь стало ещё хуже. Саундвейв опустился прямо на пол и вцепился в воротник, пытаясь его ослабить: горло сдавила непонятная боль и, кажется, стало труднее дышать. Да он пожертвовал всем, что у него было, начиная от собственного голоса и вплоть до почти всех кассет. Каждая эта потеря черной дырой вырывала куски из его Искры, оставляя лишь болезненную зияющую пустоту. А теперь всё это оказалось напрасно, и он сидит сейчас на осколках своей жизни как бледный призрак себя прежнего. Теперь он один. Единственный кибертронец, если не считать Лазербика, на планете органиков. Среди существ, абсолютно чуждых ему, не способных его понять. Обречённый быть чужаком, орудием для интересов одних органиков и объектом ненависти для других. Да, во время войны он тоже не имел особых друзей, полностью доверяя лишь кассетам. Но он никогда не был один. Рядом всегда были союзники, был командир, были подчиненные. До войны были и приятели, а ещё раньше… ещё раньше было всё. Там, среди сородичей, все понимали его потребности, его жесты и действия. Выросшие в привычной Саундвейву культуре, такие же кибертронцы, они были его сородичами и с ними он чувствовал себя прекрасно. Кто здесь может его понять? Кто может стать ему близок? Нет, это ему придется ломать себя, перестраиваться, чтобы они хотя бы не пытались избавиться от него. Придется привыкать к их обычаям и традициям, к жестам и словам, порядкам и нормам. Придется сидеть в этом слабом, нежном человеческом теле, с едва работающими сенсорными системами. В теле, выделяющим со всех сторон всякие мерзкие вещества. В ходячем биологическом загрязнении. Не имея даже возможности подняться в небо, устремиться ввысь, куда изо дня в день зовёт его крылатая Искра. И всё это для того, чтобы просто выжить. Выжить для чего? Раньше у него была цель: победа десептиконов. Ради этого он жил, сражался, трудился не покладая манипуляторов, был готов на любые жертвы. И что же? Чем это обернулось? Грудь сжало, будто какой-то огромной ладонью. Саундвейв всхлипнул, с трудом вдыхая воздух. У него больше нет цели, нет смысла жизни. Теперь он больше не нужен своему народу ни для чего, кроме, разве что, показательной казни. Не нужен своей планете, своей фракции, которой больше нет, своему погибшему лидеру. И всё, абсолютно всё, что он делал за миллионы лет, все принесенные им жертвы, все труды оказались напрасны, бесполезны и никому, абсолютно никому не нужны. Даже наоборот: они выложили ему путь в бездну. В ту самую бездну, в которую он сейчас падал. Один. Враг. Изгой. Саундвейв обессиленно опустил голову. По щекам потекли слезы, но он не обращал на них внимания. Покрасневшее небо озарило палату лучами цвета крови, но и это разведчик едва замечал. Он вспоминал своих кассет, которые погибли, выполняя его команды в надежде на победу десептиконов. Он вспоминал павших товарищей, положивших жизнь за победу фиолетового знака. Что бы они сказали ему, что бы сделали если бы узнали, что всё это было зря? О, как бы он хотел вернуть тех, кого утратил в этой напрасной борьбе, но нет: погасшая искра уже больше никогда не загорится вновь. А ему останется лишь память, горечь утраты, да едкое, словно кислота, осознание: всё было напрасно. А сейчас он сидит и пытается что-то делать. Но что? Для чего эта борьба? Ведь больше нет ни цели, ни стремлений, ни желаний, кроме базовых подпрограмм выживания. Но зачем это бессмысленное существование? Да, миллионы лет назад он уже жил бесцветной жизнью без смысла, без надежд и ни во что не веря. Но потом пришел Мегатрон, и Саундвейв обрел всё в служении фиолетовому знаку. Однако сейчас, когда десептиконов больше нет, он больше не знал, к чему нужно идти. Впереди не было ничего, и как ни старался разведчик придумать себе новую цель, у него не выходило. И возвращаться к пустому, бессмысленному существованию не хотелось, хоть рви волосы, хоть вой в исступленном отчаянии. В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, открыли. Саундвейв не поднял головы, лишь вздрогнул, когда раздался голос Дарнии:  — Прошу простить за поздний визит, но я забыла… — начало было она своим беззаботным тоном, однако тут увидела хозяина палаты сидящим под окном в красных закатных отсветах. Свет играл на волосах и казалось, что они обрели кровавый оттенок. — что с тобой? Тебе нужна помощь? Она метнулась было к товарищу, но тот поднял всё же лицо, и она замерла, буквально примороженная к полу его взглядом. Взглядом, в котором плескались боль, отчаяние, горечь и такая тоска, что ей захотелось самой упасть, свернуться калачиком и тоскливо выть на одной ноте.  — Ост… — начал было Саундвейв, но горло перехватило так, что он запнулся, — оставь меня.  — Что случилось? — Дарния всё же подошла и взяла Саундвейва за руку, — Это из-за покушений? Саундвейв рассмеялся, но смех этот был неправильным: нервным и наполненным болью, как плач.  — Нет, — ответил он, оборвав сам себя, — мне не нужна твоя жалость. Уйди! С последним приказом, прозвучавшим неожиданно твердо и уверенно, Саундвейв выдернул свою руку из пальцев девушки и поднялся на ноги. И хотя росту в нем было немного, девушке показалось, что он нависает над ней, подобно грозовой туче. И если она сейчас не уйдет, эта туча разразится бурей. Поднявшись, она развернулась, подхватила со стула свою сумку и исчезла за дверью, бросив на ходу пару прощальных слов. Разведчик же сделал пару шагов и бессильно рухнул на кушетку, немного полежал неподвижно, а затем обхватил сам себя руками, подтянул колени и уперся в них лбом. Ему было очень плохо: страдала Искра, и муку эту ничем нельзя было ни заглушить, ни ослабить. Можно было лишь ждать: время приглушает боль. Измученный идущей от Искры болью, Саундвейв лишь под утро смог забыться тяжелым беспокойным сном.