Приют для Эми

Жизнь в Хайхиллз оказалась не столь ужасна, как представляла себе Эмили раньше. Большой, красивый особняк по праву теперь был в полном её распоряжении; вежливые слуги всегда готовы были исполнить любые просьбы, и не нужно больше беспокоиться о том, хватит ли свежих продуктов на следующую неделю, все мелкие домашние дела были сброшены с её хрупких плеч. Никто больше не требовал от неё подниматься на рассвете, готовить завтраки и прибираться. Последние головокружительные события вихрем подхватили её, заставили реальность испариться на несколько вполне беззаботных весенних дней, когда новоявленная молодая супруга капитана Барретта только и делала, что читала в роскошной библиотеке своего нового дома, лакомилась вкусностями талантливой кухарки мадам Гренуи и забывалась безмятежным сном по вечерам в своей уютной угловой спаленке. Из гостей, посетивших венчание, в Хайхиллз остался только престарелый Эдмунд, которого Эмили нашла весьма забавным. По непонятным для неё причинам его старались сторониться окружающие, даже слуги оказались не столь лояльны к нему. Он был странным в самом обыкновенном понятии, ведь не многие старики его возраста могут похвастаться такой живучестью и здоровьем, так что никто не мог помешать ему бродить по особняку, бурчать непонятные фразы за столом или подшучивать над прислугой. Время от времени они с Эмили беседовали в гостиной после ужина, сидя в креслах перед разожжённым камином; он называл её именем матери — Джейн — и, словно впадая в нечастый ступор, повторял: — Не доверяй моему племяшке, Джейн, не доверяй. Он тот ещё проныра! — Так вы знали мою мать? — пыталась выведать девушка у него, но старик только улыбался и почти мигом засыпал, роняя голову на грудь. Несколько дней в доме кроме них и немногочисленной прислуги не было никого. Через двое суток после венчания Бенджамин обязался проводить свою матушку и Эстер в Лондон, чтобы дамы приготовились к открытию сезона. Разумеется, он просил Эмили поехать с ними. Разумеется, она отказалась. Как это ни звучало бы странно, без присутствия Джуди и её недовольных взглядов она чувствовала себя гораздо спокойнее. С мисс Полк они так толком и не познакомились. Нянька Бетси, исполняющая роли и горничной, и главной сплетницы Хайхиллз (а, может, и всех ближайших окрест) проговорилась как-то, что недолюбливала эту приставучую девчонку. — Бенджамин, конечно, тот ещё сорванец — привёл вас, незамужнюю сиротку в свой дом, но вы хотя бы вовремя поженились! А эта мисс Полк что? Ни рыба, ни мясо — бледнючая да тонюсенькая, как палка! О чём вообще думала миссис Барретт, когда привезла её сюда? Решила сделать из собственного сына какого-то индийского шаха с гаремом! Совсем из ума выжила, дамочка… Эмили только улыбалась и молчала. Бетси ей нравилась, несмотря на манеры и любовь к многообразным деревенским ругательствам. Она напоминала ей о Марии, по которой девушка часто скучала. Хайхиллз оправдывал своё название. Он был построен выше других богатых особняков и казался отшельником не только из-за обширной холмистой территории, принадлежащей Барреттам, с длинной подъездной дорогой и густым пролеском вокруг, но и благодаря старому замку — родовому наследию семьи Бенджамина, теперь похожему на груды серых камней и голых кривых стен, покрытых вьюнком и мхом у самого основания. Когда-то шпиль донжона замка был виден издалека — теперь от башни не осталось ничего, только полукруг из огромных камней внутри главных строений. Эмили нравилось это место ещё с детства. Можно было забраться на один из ближайших зеленеющих холмов и наблюдать, как тяжёлые тучи заполняют собой ещё светлеющее небо над развалинами, и их тени ползут по камням и разрушенным стенам. Бенджамин видел в этом только утраченное наследие отца, а для Эми природа рисовала удивительной красоты картины, мрачные и древние, как сама земля. Бенджамин… он всегда так непредсказуем. Возможно оттого, что был солдатом — во всех смыслах этого слова — он так отличался от джентльменов, крутившихся порой вокруг красавицы Молли. Изредка рядом с ней Эмили могла наблюдать целый красочный парад из молодых людей, каждый со своими желаниями и потребностями, но все настолько одинаковые и скучные, у неё даже не укладывалось в голове, как можно было бы отдать своё сердце одному из них… Эмили не с кем было сравнивать. Отца она почти не помнила, мать говорила лишь, что любила его, и ей так посчастливилось, ведь это было взаимно. После венчания празднество продолжилось в особняке, но в скором времени у Эми так закружилась голова, что она попросила Бетси отвести её наверх. Корсет под платьем стягивал её слишком сильно, дышать было тяжко, и, избавившись от лишних одежд, она не заметила, как заснула. Ничего не произошло той ночью, предполагающей стать значимой для неё и для её мужа тоже. Утром она проснулась всё той же неопытной, неискушённой девственницей, как и прежде. Бенджамин вёл себя неотличимо от обычного и ни словом не обмолвился о том, что не пришёл к ней тогда. Сначала сей факт успокоил девушку. Но время шло, супруг покинул дом, и тревожные мысли о том, как и когда всё должно случиться, стали преследовать её в минуты одиночества. Лучше бы он сделал это сразу, казалось ей теперь. Я бы выдержала, потерпела. Ведь невозможно до конца дней своих притворяться, что всё так, как должно быть, дружить с собственным мужем и держать эту опасную дистанцию. Тяжело было думать о том, что Бенджамин мог завести любовницу, и на том оставить всё, как есть. Тяжело было думать о будущем. А вскоре та самая действительная реальность вновь дала о себе знать. Началось всё с обыкновенной пыли на книжных полках. Эмили заметила толстый слой пыли, когда попыталась добраться до одного из потрёпанных фолиантов. Тогда она не придала этому большое значение, но подобные неприятности всё чаще стали бросаться в глаза. То столовые приборы оказывались совершенно не начищенными, но посуда попадалась со сколами, в конце концов, от полнейшего безделья, она решилась обойти все комнаты и обнаружила, что ни одно окно на всех этажах не было вымыто, по меньшей мере, в последние лет пять! — Честно говоря, моя дорогая, я не припомню, когда в доме проводилась генеральная уборка, — виновато отвечала перед Эми няня Бетси, когда девушка спросила её о беспорядке. — Мы, конечно, можем начать прямо сегодня, ежели пожелаете, но только не знаю, что скажет на это мадам Джуди! — Разве ей приятно было бы жить во всей этой пыли, дышать ею изо дня в день, есть из треснувшей посуды? — удивилась Эмили. — Да кто же её знает? Спросить я боюсь, она в последнее время такая раздражительная, вернулась из столицы без сыночка своего и вот ворчит и ворчит попусту! Но то ведь я… А коли вы хотите подчистить особняк, действуйте. Вы же хозяйка здесь! Бетси была права. В конце концов, должно же быть у неё какое-то преимущество перед Джуди. Жаль только Бенджамина оставили в Лондоне. Как новоявленный капитан он обязан был посетить совет генерала Бересфорда, британцы готовились отправиться в Южную Америку. Читая первое и до сего момента единственное письмо Бена о том, что его буквально толкают в испанские колонии, она чувствовала всё его негодование. Он также писал о том, что не видит смысла в этом бесполезном вторжении, и что «испанцы не такие идиоты и перебьют нас, как простых салаг на своей земле!» Однажды за ужином вдова Барретт обмолвилась вслух об этой ситуации, и Эмили наконец представился случай разделить с ней свою печаль и отчаяние. Отсутствие Бенджамина могло бы объединить их, и она не стала молчать. — Я прекрасно понимаю вас, мадам, и скучаю по нему тоже, — слабым голосом произнесла девушка тогда, так и не притронувшись к лёгкому супу. — Но я знаю Бена, и я уверена, он поступит по совести, он всегда так… — Ха, ты думаешь, что знаешь моего сына? — холодно переспросила Джуди, скривив презрительно тонкие губы. — Основываешься на этих нескольких неделях, что вы прогуляли вместе? — Мадам, я же просто… — Ни от кого и никогда я не слышала подобной самоуверенности, дорогуша! — женщина наигранно поправила оба коротких рукава платья и поднялась с места, бросив салфетку прямо в свою тарелку. — Нет, ты не знаешь его. Ещё пока не узнала. До чего же вы, девчонки Паркер, вечно были благородно прямы и высоки в глазах других, хотя по сути ничего из себя не представляли!.. Мильтон! Мне тошно… наверное, суп испорчен. Уведи меня, да поживее! Управляющий появился рядом с ней, будто из воздуха, взял мадам под руку и, бросив мимолётный взгляд через стол, увёл раздражённую женщину прочь из столовой. У Эмили сердце упало. Она сидела, глядя в свою тарелку и на раскрошенный хлеб, кусая губы и пытаясь мысленно успокоить себя. Какая жуткая ненависть! Какая жестокая женщина. Разумеется, когда через день она попыталась заговорить с Джуди о генеральной уборке, намекая на то, что пыль и засохшая грязь с труднодоступных мест буквально падают им на головы, та надменным тоном отказала в разрешении и помощи. — Наша прислуга работает в меру своих сил, — сказала она, не глядя на невестку. — Я не хочу сказать, что они работают плохо. Они прекрасно справляются, но им не под силу прибрать весь дом так тщательно, потому что им нужна помощь! Мадам, их слишком мало! — Так что же ты сама не возьмёшь тряпки, дорогуша? Насколько я знаю, тебе не впервой. Эмили молча проглотила обиду за подобный намёк на её некогда плачевное положение в доме тётки. Но это было последней каплей. Взяв всю волю в кулак, девушка категорично произнесла: — Знаете, мадам, а я возьму. Я не побрезгую. И буду работать, пока тут всё не заблестит. Но, как вы помните, отныне тут я хозяйка, а раз уж мой муж отсутствует, я напишу ему письмо и попрошу разрешения на вызов помощников из деревни. Бетси говорила, что в Хаунде полным-полно трудолюбивых рабочих рук! С этими словами она развернулась, дабы покинуть комнату, но затем резко обернулась к вдове, сделала нарочно небрежный книксен и произнесла громко и с отвратительным акцентом: — Извольте простить да не серчать, м’дам! Пойду, чегой-нить поделаю! Джуди ахнула, прижав ладонь к груди, а Эмили поспешила выйти вон. Она увидела её поражённое, едва ли не напуганное выражение лица, и улыбалась весь свой путь до комнат прислуги. Через два дня Бенджамин прислал ответное письмо своей жене, в котором разрешил (и не без благодарностей за инициативу) потратиться на слуг и уборку. А ещё через четыре дня в особняке Хайхиллз не осталось ни клочка пыли. Нанятые Эмили женщины из деревни поработали на славу. Они то и дело удивлялись этой проворной молодой хозяйке, снующей по этажам с вениками или щётками, одетую в самое простое лёгкое платьице без корсета, с подвязанным к поясу подолом юбок. Даже молчаливый сэр Мильтон с нескрываемым волнением заметил, глядя из гостиной, как Эмили протирает массивные перила лестницы: — Что за поразительная девушка! Не помню, чтобы мадам Джуди когда-либо сама могла замарать свои ручки. А Бетси шмыгала носом и качала головой, замечая на высоких подоконниках изящную фигурку в одеянье бежевого цвета и пышные, пусть уже слегка в пыли, каштановые локоны, выбившиеся из небрежной косы. — Жаль, что Бенджамин не видит её сейчас. До чего хороша малышка! На его месте я бы ни на шаг от неё не отходила до самой кончины. А Эмили было весело: столько приятных улыбчивых людей вокруг, которые слушались её, будто старшую, и могли рассмешить своими шутками или деревенскими историями, несколько часов подряд они то отмывали кухню в подвале, то перебирали старые вещи в кладовых, подметали, чистили, натирали… Ей хорошо было в этой простоте, комфортно и уютно. Лишь иногда мимо проплывала величественная Джуди и смеряла её и помощниц холодными взглядами. Конечно, всё это вскоре должно было кончиться. Бенджамин предупредил в последнем письме, что вернётся в ближайшие несколько дней. Эми и понятия не имела, чем обернётся его возвращение для них обоих. Старый Эд любил гулять вдоль стен заброшенного замка. Эмили сопровождала его и всё время поражалась, как же при его кажущейся немощи в таком возрасте, он умудрялся двигаться проворно и уверенно. Только вот разум его явно страдал частыми сценами забытья, словно старик мгновенно возвращался во времена юности: то он видел индийцев вокруг себя и начинал ругаться, как сапожник, размахивая невидимой саблей, то ему мерещились умершие родственники, вроде его супруги и двух дочерей, так и не доживших до этих дней. Эмили всегда старалась не упускать его из виду, прогуливаясь чуть позади и иногда называя вслух по имени. Тогда он оборачивался, приходил в себя и улыбался беззубым ртом. То был самый конец мая. Нью-Форест каждую неделю подвергался сильнейшим ливням, так что прогулки не затягивались надолго. Земля в Хайхиллз была зыбкой и медленно высыхала, ноги утопали в грязи там, где не было камня; всё равно, что бродить по болотам. Запахи дождя, мокрой травы и дерева преследовали даже в стенах дома. В такие дни, на фоне тёмных небес, затянутых тучами, развалины замка казались ещё более романтическими: ветер стонет между камней, будто бы в них кроются неведомые голоса; зелень, облепившая стены, волнами колышется, и кажется, словно оживает от каждого дуновения; если долго и внимательно наблюдать, можно уловить мгновение, когда тот или иной камень свалится откуда-то сверху — замок роняет сам себя и стремился к земле. Его время истекало. Эмили клонило в сон весь тот пасмурный день. На широком подоконнике, обитом мягкими подушками, с книгой в руках, она почти заснула. Кто-то осторожно потрепал её по плечу, эти руки были тёплые, пухловатые. Девушка очнулась и встретилась сонными глазами с экономкой, мисс Элен Джонс. — Мадам, прошу прощения за беспокойство, но капитан Барретт вернулся. Вы просили сообщить, как только он приедет. Эта полноватая, но милая женщина, носившая под белым чепцом две косы, как она называла это «в дань своим предкам», говорила с заметным акцентом и растягивала слова, будто нарочно. Она любила лишний раз упомянуть о своих кельтских корнях, о родне из некоего древнейшего рода в Корнуоллах, и вообще напоминала Эмили эдакую простодушную крестьянку, очень набожную, хотя на первый взгляд соответствовала своему статусу строгой экономки в особняке. Окончательно проснувшись Эми поднялась, поправила юбки муслинового платья цвета светлого перламутра и поспешила в хозяйский кабинет. Но ни там, ни в спальне Бенджамина она не нашла. В коридоре второго этажа ей встретился Старый Эд: он стоял у приоткрытой двери рабочего кабинета Джуди Коудвел, слегка сгорбившись; его явно немного потрясывало. — Сэр, вы не здоровы? С вами всё хорошо? — спросила девушка, подойдя ближе. — Не могу ли я помочь? Тогда он замотал головой, обернулся и, взяв её руки в свои, дрожащие, старческие, и произнёс очень внятно и настойчиво: — Берегись моего племянника, Джейн, дорогая! Он — повеса и прохвост, обдурит тебя и бросит. Не слушай его любовные трели, не слушай, просто беги прочь. А затем просто зашагал мимо неё, по коридору, шаркая старыми тапками по ковру и бормоча невнятные фразы. Из кабинета вдовы Барретт раздавались в это время голоса — Джуди и её сына. Оба говорили на повышенных тонах, почти грубо. Эми всем нутром чувствовала — не стоит ходить туда, не стоит. Лучше поступить, как предупредил безумный старик — уйти и не оборачиваться. Но, ради Господа Бога, при чём тут была её покойная мать и племянник Эдмунда? Отец Бенджамина? Без стука она решилась войти в кабинет. Тяжёлые шторы здесь были задвинуты. Лишь одна лампа горела возле изголовья кровати и канделябр с несколькими свечами — на столе, возле книжных полок. И всё равно казалось, будто комната пустовала, мрачная и холодная, как семейный склеп Барреттов. — Я не хочу, чтобы ты так отзывалась о её семье, мама, — заслышала Эми голос мужа ещё до того, как коснулась ручки двери. — Я вообще не желаю тебя больше слушать! Всё, просто замолчи! — Вот, чему учила тебя академия, да, дорогой? Чему учили армия и война! Так обращаться со мной? С той, которая растила тебя, любила, холила… Да будь проклята твоя армия! И твой паршивец отец! — злилась Джуди. Эмили поразилась её грубости. Никогда она бы не подумала, что вдова могла так разговаривать с сыном. — Ты тему переводишь, мама. И ты прекрасно знаешь, что заслужила моё раздражение. Господи, я же только что вернулся! А ты уже тащишь меня в свою паутину и поливаешь грязью Эмили и её… Тогда он резко замолчал, потому что увидел наконец свою молодую жену, замершую в дверях белой статуей, с недоумением смотрящую на него. И Эмили, будучи обиженной на него всё это время за то, что он вынудил её стать его супругой, а сам пропал, оставил и бросил здесь, с его матерью, которая презирает её, вдруг поняла, как сильно скучала по нему. По своему милому другу, товарищу детства, молодому человеку, который умел рассмешить её и утешить… А его взгляд, прикованный к ней сейчас? Он мог бы сказать больше, чем любые слова, уместные или нет. Словно он впервые за целую вечность увидел её, словно она была прекрасней всех женщин, каких он только видел, такое восхищение она прочла в этих прозрачных глазах! Конечно, подумала она мгновенно, я скорее на простушку похожа, не на леди, и всё-таки… как он смотрел! Бен даже переодеться не успел, в своей форме, ставшей уже такой привычной, и дорожном пальто он был похож на одинокого странника, растрёпанного, небритого, случайно забредшего к ним, но Эмили он всё равно показался до безумия красивым. Одними губами он прошептал её имя, и она в ответ сделала шаг к нему, но раздражённый голос Джуди прервал долгожданную встречу: — Легка на помине, надо же! А мы как раз говорили о тебе, дорогуша. — Мама, ещё хоть слово! — перебил её Бенджамин, вскинув руку, но та и слушать не желала. — А знаете, дети, думаю, сегодня самый подходящий день! — Подходящий для чего? — девушка переводила взгляд с Джуди на своего мужа. — Объясните, наконец, что происходит! — Не слушай её, Эми, она не в себе… — О нет, милый мой, сегодня я чувствую себя лучше всего! — воскликнула она почти благоговейно, и Эмили показалось, что она действительно начинает терять контроль над собой. — Вспомни, для начала, сынок, своего отца. Своего примерного, вечно сурового отца. Помнишь? А ты не помнишь, как он вёл себя с нами? С тобой, со мной, нет? Эмили видела, что глаза её мужа налились кровью, и кулаки он стиснул, что было сил, но молчал, нервно кусая губы. Его мать было не остановить. — Ненависть, скандалы, боль и оскорбления — вот всё, что я получала от него, и ты помнишь это! Да, ты всё помнишь, мой мальчик! Как он пытался сначала игнорировать тебя, затем, когда это стало невозможным, и ты просил его ласки, грубо прогонял тебя? А помнишь ли, когда тебе было десять лет, что сделал твой отец? Ну, ты помнишь? Дрожащим голосом, словно это был вовсе не он, не опытный солдат и капитан, а несчастный напуганный мальчишка, Бенджамин склонил голову и произнёс: — Поколотил меня… — Не бубни под нос, скажи громко, чтобы и она это услышала! Эмили дёрнулась, как от удара, и ощутила, что глаза защипало непрошенными слезами. — Он меня поколотил! — рявкнул Бенджамин грубо, сверля бешеным взглядом мать. — Поколотил просто так, потому что хотел, потому что… — Потому что он тебя не желал! Да, дорогой мой, и ты знал это, всегда знал, — она вдруг обернулась к Эмили. — Его отец ненавидел меня, видишь ли. Ненавидел, ибо вынужден был жениться на мне. А сам, как дурак, был влюблён в другую девицу. Со мной он мог вести себя, как угодно, оскорблять или игнорировать, будто бы и не было меня. Но с ней… о, да, с ней он был самим ангелом! И наш сын… мой бедный, бедный мальчик… — Хватит… хватит! — с отчаянием прошептал Бенджамин в пустоту. — Наш сын был нежеланным, нелюбимым ребёнком, неприкаянным дополнением ко мне, такой же нелюбимой, — по бледным щекам Джуди катились слёзы, высокий ворот её платья впитывал их, но она не утирала лицо. — Ты представляешь, каково это? Столько лет существовать рядом с мужчиной, который брезгует тобой, на людях играя в доброго семьянина, а сам бегает к шлюхе, словно озабоченный ею подросток? Когда Бенджамин вновь попытался остановить её, подойдя ближе и схватив за плечи, она вырвалась и, замахнувшись, едва не ударила его по лицу. Но он увернулся и вынужденно отпустил её. — Пусть твоя невинная жёнушка знает мою ненависть, пусть она знает всё, что знаю я. Ох, как же я ненавидела эту дрянь! И даже когда она вышла замуж, родила ребёнка от того мелкого торгаша, на которого променяла моего мужа, Виктор не успокоился. Бегал за ней, как собачонка, пятки лизал! — Джуди подошла к невестке вплотную, смерила ненавистным взглядом и скривила губы. — Даже её единственную дочку любил, как родную. Какая ирония, да, сынок? — она обернулась к Бену. — Твой папаша обожал её, а тебя в упор видеть не желал! Чужой ребёнок ближе, чем свой собственный. Лишь потому что она была дочерью прелестной Джейн… Эми не увидела, только услышала, как Бенджамин издал приглушённый всхлип, словно задохнулся на секунду. Он не знал! Он не знал, как и она! — Вы лжёте! — сорвалась Эмили, и её крик, полный боли и обиды от осознания правды, эхом раздался в комнате, оглушив на мгновение остальных. — Лжёте! Лжёте! Моя мать… не была такой! Нет, нет… — А ты спроси у Бетси, или Мильтона. Уверена, раз они так лояльны к тебе, всеобщая любимица, то не станут лгать, — вдова вскинула голову и вернулась к письменному столу. — Когда ты привёл её в этот дом, я думала, что это моё проклятье. Очередная Паркер отбирает у меня то, что я люблю больше всего на свете. Но теперь, кажется, я просто получила возможность отплатить. — Моя мать любила отца, ясно вам?! — упорно твердила девушка, сжимая в руках оборку верхней юбки. — О, в этом я не сомневаюсь! Однако, это не мешало ей любить и моего мужа. А ему — любить её. Всё просто, так очевидно. — Она не была дешёвкой! Моя мать не была дешёвкой… Бенджамин! Эми кинулась к нему, когда он вдруг двинулся с места, пустыми глазами, не выражающими ничего, глядя перед собой, и попыталась преградить дорогу к двери. — Бен, я не знала! Клянусь, не знала! Мама ничего не рассказывала. Разве ты не веришь? Я не думала, что твой отец… что они… Мы же были детьми, вспомни! Когда он схватил её, сжал запястья и отвёл тонкие руки от своей груди, в прозрачных глазах Эмили увидела своё отражение: отчаянный заплаканный призрак. И голос мужа прозвучал, как гром в ясную погоду: — Я столько страдал из-за его ненависти, думал, со мной что-то не так, а оказывается, твоя мать стояла на нашем пути… Боже мой! — потом он окинул кабинет гневным взглядом и произнёс, обращаясь и к матери тоже: — Оставьте меня в покое, обе! Я не видел ничего хорошего от женщин, ничего. Да будьте вы прокляты! Он ушёл, а Эмили едва успела убраться с его дороги. Она стояла, прижавшись спиной к обитой деревом стене, её трясло, и жуткий плач рвался наружу из её горла. — Как вы могли? Вы же его сломали, — с трудом сумела выжать из себя девушка. — Зачем вы так жестоки с ним? С нами? Мы ничего не сделали. — Да, но какая теперь разница? — Джуди опустилась на мягкую софу в углу комнаты и сложила руки на коленях. — Вы сделали ему больно. — Но и тебе тоже. А знаешь, почему он умер, его отец? Он высох от горя после смерти твоей матери. Вот теперь-то им ничто не мешает быть вместе. И она засмеялась, и заплакала, обезумевшая, покинутая. Эмили на ощупь, с кружащейся головой и спутанными мыслями, двигалась прочь из кабинета, где в могильной тишине до сих пор можно было расслышать последние слова маленького мальчика, перенесшего боль и обиду через столько лет: будьте вы прокляты…