Сказы леса

      Андерс никогда не забудет те киркволлские дни, в которые ему становилось особенно паршиво, когда надежда на хоть сколько-нибудь благоприятный исход казалась до обидного смешной, и единственным спасением из этого омута отчаяния была Хоук, как всегда готовая помочь. Он помнил ее холодные, но согревающие руки, сухие губы и тихий шепот. «Всё нормально, слышишь? Я тут, ты тут, мы живы, так что всё будет нормально». Она никогда не говорила «хорошо», потому что «хорошо» не бывает априори, но зато ее «нормально» действительно было… нормальным, и Андерсу не нужно было большего, ему с лихвой хватало и этого. Жизнь в Круге приучила к несколько иному «нормально», поэтому здешнее вполне годилось на уверенное хорошо. Да Андрасте милостивая, когда Хоук, сжав в своих чересчур крепких для мага объятьях, говорила: «Я люблю тебя и никогда не оставлю, что бы ни случилось», Андерс вообще был настолько счастлив, что забывал обо всем на свете в прямом смысле слова, и никакой Справедливость не мог до него достучаться.       Хоук всегда замечала его застывший взгляд, его нервно подрагивающие пальцы, словно чувствовала поглощавший его страх, и, тут же невзирая на ситуацию, находила способ остаться с ним наедине на пару минут. Она брала его лицо в свои ладони, держала за руку, легонько кусала за нос и уши, пытаясь немного развеселить этим, и Андерс оживал, вновь улыбался и, не зная, как отблагодарить, просто обнимал в ответ.   Иногда ему казалось, что помнить такие мелочи чересчур сентиментально, но живя в Киркволле и не зная, будет ли завтра новый день, Андерс так не считал, а привычка запоминать осталась с ним до сих пор. Сейчас же всё это могло вызвать лишь теплую улыбку и, может, еще один повод обнять Хоук.     Хоук.     Хоук страдала не так. Совершенно, абсолютно иначе. В отличие от него ей не нужно было сострадание и утешение, она не прятала лица у него на плече и не искала его объятий. Самое большое, на что он мог рассчитывать, так это то, что Мариан молча сядет рядом и возьмет его руку, но это будет означать крайне плачевное состояние, и Андерсу куда больше нравилось, когда она обнимала его без всяких причин. Но такие случаи были исключениями, чаще всего она просто ложилась на траву и, раскинув руки, пустым взглядом сверлила небо. Иногда она плакала, но Андерс никогда не слышал ни одного всхлипа; слёзы просто текли по щекам, и Хоук даже не пыталась скрыть их, стирая, только когда они начинали неприятно щипать. Глядя на это безмолвное страдание, участником которого он становился поневоле, Андерс готов был весь Тедас в бараний рог скрутить, лишь бы Хоук снова улыбалась или хотя бы не плакала так выразительно беззвучно, но он мог только наблюдать, словно какой-то садист, и от этого становилось до тошноты противно. До этих дней Андерс и не представлял, что чужая боль для него будет важнее собственной. И, впиваясь ногтями в свои ладони, он со слабой усмешкой отмечал, что Справедливость не сделал из него законченного эгоиста.     Но к демонам всё это, если он не может помочь Хоук. Если Хоук не хочет, чтобы ей помогали.     Закончив изучать какой-то сомнительный магический фолиант где-то с четверть часа назад, Мариан развалилась на траве и невидяще уставилась перед собой, изредка проводя пальцами по лицу и смаргивая слезы. Приступ апатии накатил внезапно, Хоук только успела подумать, что, наверное, Справедливость примерно так же терзает Андерса. Сил продолжать изучать магию почему-то вдруг не оказалось, да что там, ей даже голову поднять было лень. Или, к примеру, стереть слезы, которые, должно быть, очень смущают Андерса. Андерс… О, нет, она не жалеет, абсолютно, точно и никаких «но». Спроси ее еще раз, и она без раздумий рванула с ним снова. И снова. И снова. Потому что любовь превыше всего, и пускай так думает только она. И пускай за спиной остается всё то, что она нажила за десять лет, всё равно там уже не было никого ценного. Вот если бы была жива мама… Мама… Хоук улыбнулась, закрыв глаза, а потом вдруг спросила.   — Скажи, ты помнишь свою мать?     Андерс сидел чуть поодаль, уткнувшись в книгу по стихийной магии, но взгляд его бездумно блуждал по одной и той же строчке пятый раз, а на страницу уже успела нападать хвоя и мелкий лесной мусор. В такие дни ему хотелось куда-нибудь уйти, неважно куда, хоть за хворостом, хоть за прахом Андрасте. Сидеть рядом с Хоук было невыносимо, ему казалось, что он видит то, чего не должен, это было слишком личное и ему не предназначенное, но всякий раз целитель одергивал себя, убеждая, что его присутствие как-то помогает Мариан. Может, оно и на самом деле так было. Может, ему просто хотелось в это верить.     Поэтому когда Хоук вдруг окликнула его, он едва не выронил книгу из рук. Обычно Мариан не разговаривала после такого целый день, а сейчас вдруг решила спросить его о чем-то. Семья не была его любимой темой для обсуждений, но он готов был болтать о ней до посинения, если этого хочет Хоук.   — Помню, но очень плохо. — Он прочистил горло и захлопнул книгу, даже не заложив страницу пальцем. — Она была белошвейкой в деревне, шила даже для знати иногда, так что мы жили неплохо. Всегда была добра ко мне, всё понимала и прощала. Ну, я же был единственным ребенком в семье, и выбирать не приходилось. Когда отец доложил обо мне храмовникам, она умоляла их не забирать меня, а поняв, что это бесполезно, успела всучить подушку, которую сама мне сшила еще несколько лет назад. Надеюсь, она смогла пережить наше… расставание. Сейчас я даже не знаю, жива ли она или нет. И узнавать, кажется мне, уже… поздно.     Он замолчал, думая, что можно еще добавить, и уже хотел продолжить, но Хоук опередила его.   — А вот у моей мамы выбор был, хоть она старалась любить нас всех одинаково. Но как-то само так получилось, что близнецов воспитывала она, а меня муштровал отец. Помню, она иногда тосковала по былой жизни, со слугами, поместьем, роскошью, но никогда не жалела, что сбежала с отступником. Да, в этом мы с ней, безусловно, похожи.     Голос Хоук не дрожал, он был абсолютно ровным и спокойным, будто она говорила о погоде, и лишь изредка она откашливалась, прогоняя хрипоту.   — Надеюсь, сейчас они все… там, где лучше, чем здесь. До сих пор не могу понять, почему я-то выжила, почему никого не спасла. Это какая-то дикая насмешка судьбы, Создателя, да какая разница, кого, хотя мне кажется, что виновата не призрачная судьба или мужик на небе, а я, именно я, потому что не доглядела, не дослушала, не додумала… Только я, и, наверное, страшнее, чем потерять семью, может быть только потерять еще и тебя. Мариан резко замолчала и, приподнявшись на локте, уставилась на Андерса воспаленными, но уже сухими глазами; он попытался не отвести взгляд.   — Жизнь не тебя одного приучила ценить мгновения. Так что покуда я могу оставаться рядом, я уж постараюсь не отдать тебя Справедливости, Стражам и всяким там храмовникам.     Она встала и, отряхнув плащ, подошла к Андерсу, сев рядом и обняв его со спины.   — В конце концов, я же Защитница, — проговорила она, уткнувшись ему в шею. — Ну да, Киркволла, но ни с городом, ни с семьей не получилось, так хоть тебя защищать буду.     И, просидев так еще какое-то время, закончила.   — А теперь давай-ка спать. Завтра я думала пройти вдвое больше, чем сегодня.