*** *** ***
Аматеон чуть не упал, когда его маленький король засиял всеми оттенками огня. Это было очень красиво и очень сильно, но очень обидно, потому что в этом призрачном огне не было и толики желания. Он играл, веселился, тревожился но не тянулся к нему. Зло отбросив узкую тряпку, сидх сел напротив мальчишки и спросил: — Я тебе совсем не нравлюсь? — Нравишься, — сказал Гарри и мгновенно закрылся: — Прости, я не умею говорить глазами и телом. — Не прячь магию, пожалуйста, — попросил Аматеон и когда Гарри послушался, подсел поближе и стянул с него мешковатую мантию. Думать, готов ли тот вообще к любви стоило гораздо раньше и не ему. Его маленький король был как золоченая ивовая ветка. Тонкий, длинноногий, с маленькими ладонями и стопами. Глаза были странные, зеленые, но как будто укрытые плотным слоем темного дыма. А на лбу пульсировала кроваво черная руна. Перевернутая руна соул. Аматеон мгновенно сообразил, почувствовал что это и для чего. В прямом положении соул отражал суть мальчишки, но кто-то запер, извратил его силы и запретил идти собственным путем. Странно, что он принял хоть одно самостоятельное решение. — Ты знаешь что у тебя здесь? — провел по лбу короля сидх. — Шрам от проклятья, — ответил мальчик, — он у меня с детства, со дня когда убили родителей. — Это не шрам. Это злые чары, серьезно мешающие тебе жить, — сказал Аматеон, — Я могу их убрать, но это будет больно. Очень больно. — Эм… А мы потом сможем… заверить сделку? — робко спросил Гарри. — Это займет не больше пяти минут. Так что да… сможем, — поморщившись ответил сидх, — Но ты сможешь терпеть боль эти пять минут? — Думаю, смогу. Ненавижу этот шрам, — ответил мальчик, — Меня как-то василиск укусил и терпеть пришлось гораздо дольше. Не думаю что что-то может быть больнее. — Да, василиск это больнее разрушения чар, — подтвердил Аматеон со смешком. Он обхватил ладонями лицо Гарри и направил в руну собственную силу, отличную и от солнца и от его антипода. Чары почти сразу начали разрушаться, то ли наложены были с ошибкой, то ли заклинатель был слабее мальчишки. Они рассыпались за минуту, ритуальный порез вскрылся и изверг темную зловонную жидкость. Гарри застонал и попытался схватиться за лоб. — Т-шш. Уже все. Давай вытру, — сказал Аматеон и потянулся за проклятой ритуальной мантией, но мальчик его опередил. Он достал палочку и очистил лицо чарами, вернул её в ножны, но пискнул, зажмурился и снова достал, направив в глаза: — Фините Инкаменем! — Гарри потер глаза поморгал, осмотрелся и сказал: — Ух ты! Никогда так хорошо не видел. Те чары, они влияли на зрение, да? — Они влияли на все, — устало ответил Аматеон. Он отобрал у ребенка палочку, отбросил её в траву и снял темную кобуру с тонкого предплечья. Провел по следам от пряжек, поцеловал внутренний сгиб локтя, плечо и впадинку у основания шеи. Потом, зарылся пальцами в волосы поцеловал кончик носа, глаза и наконец губы. Сидх опустил своего маленького короля на влажную траву, лег сверху не переставая целовать и впервые ощутил отклик. Теплая, золотая сила Гарри полилась в него полноводной рекой, пробуждая собственное молочно-белое волшебство Аматеона. Их магия сливалась, играла язычками волшебного огня, проникала под кожу и дарила забытое сидхом и неведомое волшебнику блаженство. Аматеон приподнялся, провел ладонями по тонким ключицам, потер большими пальцами светло-розовые соски, с крупными выпуклыми ореолами. Опустился ниже, огладил мягкий живот, провел кончиками пальцев по небольшому ровному члену, обхватил его, заставив мальчишку шумно вдохнуть. Потом развел и огладил худые бедра. Там все было в точности как у него самого. Не как у женщин, а просто плотно закрытая щелка, которую при большом воображении можно принять за старый, глубокий шрам. Пережив накатившее облегчение, Аматеон провел по ней пальцем, а потом надавил находя вход. Гарри всхлипнул и дернулся, но не попытался отстраниться. Внутри было тесно даже одному пальцу, но к счастью влажно. Сидх наклонился и лизнул чуть опавший член, подышал на розовую головку, взял в рот до конца и ввел второй палец. Потом сместился, устраиваясь удобней — опыта в «мужской» любви у него не было — и попробовал одновременно ласкать член и растягивать вход. Получалось неважно, но судя по все усиливающемуся сиянию Гарри нравилось. Когда внутри стало скользко, мокро и относительно свободно, Аматеон отстранился. Огладил бока, потом вытянул вверх худенькие руки, обхватил ладонью оба запястья и поцеловал мальчика, одновременно направляя себя внутрь. Вспышка магии и выпитый крик отметили разрыв преграды, сидх отпустил руки мальчика, отстранился, дав тому вздохнуть, и поцеловал снова. Сжал пальцами сосок, с нажимом погладил шею, слизнул выступившие слезинки и начал извечный танец.*** *** ***
Гарри плыл от поцелуев и прикосновений, но это было не сравнимо с чужой магией, играющей на его коже, проникающей внутрь, отзывающейся во всех стыдных местах. А когда утихла первая боль это стало становиться сильнее и сильнее, пока они не растворились друг в друге до последней клеточки тела и капельки магии. На мгновенье показалось что больше нет двух материальных существ, только невероятно счастливый сгусток силы. Потом, он медленно вернулся в тело и заглянул в смеющиеся, четырехцветные глаза. Они были совершенно необыкновенные, как цветок с острыми, чередующимися согласно цвету, лепестками. Каменный цветок — потому что каждый листик сверкал как драгоценный камень. Волосы Аматеона накрывали их медно-золотым покрывалом, таким гладким и мягким, что лучший магический шелк сгорел бы от зависти. А кожа у него была бело-розовая, без единого изъяна, маломальской веснушки, родинки или морщинки. — Ты научился говорить глазами? — с улыбкой спросил сидх. — Я научился видеть, — выдохнул Гарри. Он призвал корзинку и они выпили по бокалу вина. После, лежали на измятой траве и Гарри учился не только принимать но и давать. Находить чувствительные местечки, гладить, целовать и смотреть на то, что интересует и нравиться без стыда и стеснения. Второй раз вышел более полным, более чувственным, более сильным и совершенным. Потом Гарри задремал в объятьях сидха и проснулся от чужих поцелуев и нахальных рук. Усна был совсем другим, он дразнил, ластился и отступал, не давая прийти слиянию. Он пять раз менял позу и каждый раз «это» ощущалось по-другому. Усна и оставаясь на месте как будто продолжал двигаться. Поттер не понимал нравится ему или нет, но фейри-кошка завораживал именно этим бесконечным и бесконечно гармоничным движением. В конце, Усна брал его сзади, стоя на коленях, Аматеон пощипывал соски, целовал, терся членом о живот и слились уже не две, а три магии. Это было более чем прекрасно, но Гарри так устал, что заснул через минуту, после того как его отпустили. Проснулся когда небо начало светлеть. От задницы до живота прошлось жаром и «там» стало мокро. Гарри подскочил как ужаленный и был водворен на место Аматеоном. — Это те чары, что показал Сириус, — сказал сидх и положил его собственную палочку повыше на склон: — Я тоже их запомнил. — Чужую палочку нельзя брать, — недовольно сообщил Гарри, — Она может или навредить захватчику или перестать слушаться хозяина. Я думал вам не нужны палочки? — Некоторые из нас используют палочки. Но они далеко не так совершенны как ваши. И таких чар у нас нет, — сказал сидх, — Скоро придет Адаир. Мне надо тебя подготовить. Аматеон развел его ноги и погладил «там». Гарри откинулся на траву. Страшно не было, в прошлый раз их было почти трое. А на единственный стыдный вопрос: «Как туда поместятся двое?», сидх уже ответил. Он не знал что можно и в… задницу, но он вообще много чего не знал. Ощущения были чуть болезненные, но скорее непривычные, чем неприятные. Больно стало когда любовник туда вошел. Так больно, что он попытался отползти. Его удержали и зацеловали до одури, до звездочек в глазах. Потом, Аматеон перевернул его на живот и стал медленно двигаться внутри. Они оба чуть светились смешивая золото с молоком. Гарри как будто парил, без мыслей, без переживаний, без тела. Он стал негой и невесомостью. Он словно спал и видел чудесный сон, который прогнали чьи-то горячие прикосновения. Легкие, но обжигающие. Гарри открыл глаза и увидел мужчину с золотыми глазами и кожей как солнечный свет. Он сам лежал на Аматеоне, а ноги были широко разведены, полностью открывая его перед пришельцем. Тот был возбужден, но не выглядел ни довольным, ни радостным, ни желающим и это испугало. Он дернулся уходя от прикосновения. — Не бойся, — сказал Адайр, — Уже поздно бояться. Он наклонился над ними, смешивая свой солнечный свет с их золотом и молоком. Гарри ахнул и выгнулся дугой. Это было совсем не так как раньше. Навстречу этой, третьей силе из него что-то рвалось, что-то огромное, что-то гораздо большее чем тело. Адайр довольно рассмеялся и поцеловал мальчика. И один только поцелуй превратил его в клетку для тысяч рвущихся на волю птиц. Он входил долго, короткими толчками прорываясь внутрь и Гарри казалось, что он не выдержит, не сможет принять и его тоже. Это было больно, но боль шла от тела, а оно сейчас было второстепенным. Магия бесновалась внутри, не позволяя ему отвлечься на что-то другое. С каждым толчком она росла и становилась плотнее, весомее. Войдя полностью, Адайр наклонился и снова его поцеловал. Когда он оставил его губы и начал двигаться, Аматеон одной рукой обхватил его член, а второй сжал сосок. Гарри закричал и сила внутри стала еще больше. Это была грань эйфории и пытки. Так продолжалось целую вечность. Затем толчки стали сильнее, быстрее и глубже и Аматеон стал им вторить. Магия пульсировала им в такт, словно он стал огромным сердцем, перегоняющим слишком много густой как мед крои, слишком быстро. Потом оно на миг остановилось и лопнуло, выплескивая в мир все что было Гарри.