Четвертый всадник

Вопреки ожиданиям, больнее не становилось. Легче — тоже. Эрик продолжал жить по инерции, медленно покрываясь пылью. Кажется, кто-то выключил все цвета и запахи, оставив перед глазами черно-белое кино. Звуки были то еле слышными, то били по ушам наотмашь. Вдобавок ко всему в затылке поселилась тяжелая, горячая мигрень. Иногда она шевелилась, ворочалась, перекладывая свое грузное тело с боку на бок. Шарила по черепу изнутри жгучими щупальцами, тыкалась в глаза, вворачивалась в левый висок, лениво ковырялась за ухом, отчего у Эрика сводило всю челюсть. Впрочем, лежа ночью без сна, он был ей почти благодарен. Она занимала его внимание, не позволяя думать о Чарльзе. Чарльза мигрень не любила — при одной мысли о нем начинала бесноваться так, что голова превращалась в гудящий огненный колокол. В остальном жизнь оставалась точно такой же. Эрик сидел за рабочим столом в магазинчике, ковырялся в железных кишках, умудряясь не вздрагивать каждый раз от звяканья колокольчика. В четыре часа опускал жалюзи и отрабатывал свою четверть выручки за неделю. Облегчения это больше не приносило. Ловил себя на том, что больше не вслушивается во внутреннюю тишину. Больше не ждет. Спрашивал себя, сидя пятничным вечером в баре — ну что, стоило оно того? Доволен? Счастлив? Вот на это ты променял свой дивный новый мир? На одиночество и пинту пива? Впрочем, даже обида была какая-то тупая, ненастоящая. После прощания с Чарльзом все было ненастоящим. Мигрень отозвалась на имя где-то за глазницами, предупредительно стрельнула в переносицу и отступила обратно в затылок. Сожалеть как-то не получалось. Эрик водил ногтем по столу, оставляя на поверхности бледные царапины. Некому теперь молиться, ни у кого не потребуешь ответа: слышишь, ты, хер с нимбом, исполнил я твою волю? Зачем ты выбросил нас в этот мир — принести в жертву людям? Одного сына тебе мало было, ты решил для верности целый выводок пустить под нож? Это и есть твое Второе Пришествие, с блэкджеком и ангелами? Ответа теперь не будет. С каждым днем эта мысль становилась все более ясной. Больше нет высшего суда, нет ничьей воли, кроме твоей собственной, нет небесной кары, судьбы, предназначения. Есть только ты сам, твои руки, голова на плечах. — Генри, сколько в тебе роста? Футов шесть будет? Глен был бесцеремонным и не имел привычки здороваться чаще раза в неделю. Он подсел за стол к Эрику, не спрашивая разрешения, поставил перед ним шесть кружек пива. — Не знаю, как ты, а я в настроении надраться в сопли. Кортни уехала к сестре на три дня. Гульнем? Кортни было за пятьдесят, но из охотничьего ружья она шмаляла, как Робин Гуд. Крупная, но не полная, она была дочерью офицера и переняла от отца не только цепкость ума, но и физическую силу. Глен души в ней не чаял, хотя по его разговору иногда складывалось впечатление, что он только и ждет удобного случая, чтобы драпануть из семьи. — Так что там с ростом? — переспросил Глен, прикладываясь к первой кружке. — Тебе-то что? — Да гроб хочу заказать заранее. Чтоб как у людей. Я уже место присмотрел в углу кладбища, чтоб не беспокоили. Тебе понравится, там пригорок, земля сухая. — Ты о чем? — Эрик начал выходить из оцепенения. — Понятно о чем, о тебе. Выглядишь плохо, со дня на день плохо пахнуть начнешь. — Ты спятил? — внятно спросил Эрик. — Слушай, парень, я не знаю, что там у тебя стряслось, но с тех пор, как твой брат уехал, ты здорово сдал. Это не мое дело, но если хочешь излить душу — вот тебе пиво, вот тебе мои уши. Какая-то струнка натянулась в груди и тоненько задрожала. — Глен, не о чем говорить. — Тогда не говори, а пей, — он двинул к Эрику три кружки. — Чарльз приедет на День благодарения? — Глен, я в самом деле не хочу об этом говорить. — Кортни делает лучшую индейку по эту сторону канадской границы, велела пригласить вас обоих. — Он не приедет. — Сам поедешь? Так бы и сказал. Отпуск дам на неделю, не больше. Десять дней, если привезешь магнитик. — Глен присосался к кружке, шумно глотая. — Никто никуда не поедет, — отчетливо сказал Эрик. — Вот так? — Вот так. Глен посмотрел на него с прищуром, наклонился через стол. — Ну ты и говнюк, Генри. Эрик начал злиться. — Не лезь не в свое дело. Я же сказал, что не хочу это обсуждать. — Здесь и обсуждать нечего. Ты говнюк, и точка. Глен прикончил первую кружку и взялся за вторую. Эрик ждал продолжения, подогреваясь до температуры кипения, но Глен увлекся пивом и как будто ничего не замечал. — Да какое тебе вообще дело до меня, — не выдержал Эрик. — Да хер мне на тебя положить. — Какого черта ты тогда все это начал? — Брата твоего по телевизору видел, — Глен посмотрел ему прямо в глаза, и Эрик начал холодеть. — Я, знаешь, их не только чиню, но еще и смотрю иногда. Холодок принес осознание: вот теперь все по-настоящему кончится. По рукам пробежала знакомая дрожь, металл отозвался привычно, послушно, готовый перелиться хоть в нож, хоть в иглу, хоть в пулю. Звякнул подвес для стаканов над барной стойкой, качнулся игровой автомат, вздрогнули ножи и вилки в подсобке. Эрик подобрался, как перед броском. — Ты понимаешь, что можешь не выйти отсюда после этих слов? — тихо спросил он. — Может случиться так, что никто отсюда не выйдет. — Угомонись, — Глен смотрел ему в лицо, и страха Эрик не видел. — Тебе это не нужно. — Откуда тебе знать, что мне нужно? — Оттуда, что ты хороший мужик. С придурью, но хороший. Не гнида. — Ладно, — Эрик кивнул. На плечи вдруг навалилась каменная тяжесть. — Я сам пойду. Обойдемся без драки. Дашь пиво допить? — Куда это ты собрался? — Ты же поведешь меня к шерифу, разве нет? — На кой-хер мы ему сдались в пятницу вечером? Эрик нахмурился, не вполне понимая, что происходит. — Ты собираешься сдать меня полиции, разве нет? — Я ж говорю, редкостный говнюк, — с чувством сказал Глен. — Я бы на месте твоего брата накостылял тебе по шее как следует, чтоб дурь прошла. — Он мне не брат. — Да я догадался, — буркнул Глен и потянулся к третьей кружке. Эрик помолчал, пытаясь сообразить, что происходит, но получалось как-то нескладно. — Ты знаешь, кто я, — уточнил он. — Угу. — Давно? — Месяца два. Два месяца! Эрик почувствовал, что реальность начала выделывать странные штуки, да еще с такой скоростью, что он не успевал их осознавать. — Ты два месяца знал, что я… — Что ты тот парень, которого слушается железо. — И никому не сказал? — А зачем? Чтобы мне шоколадную медальку выдали? Если хочешь пойти и сдаться, дорогу сам найдешь, а я в этом не участвую. — Почему?.. — растерянно спросил Эрик. — Потому что когда ты пришел ко мне, ты выглядел как парень, который ищет работу. А не как маньяк, который хочет поиграть в войнушку. — И как ты догадался? Глен довольно усмехнулся — похоже, этого вопроса он ждал давно. — А ты никогда не заказывал детали для ремонта. Эрик фыркнул от неожиданности. Улыбнулся. Потом рассмеялся. Он не смеялся уже очень давно — с того момента, как уехал Чарльз. Глен смотрел на него торжествующе: — Хорошо слажал. Мастерски. Эрик кивнул, смеясь. Потом вспомнил. — Когда ты приехал ко мне домой тем вечером — ты уже знал? — Был почти уверен. Эрик хотел поставить локоть на стол, но промазал. — Ты знал кто я, и все равно поехал? — Мужик, я знаю, что ты отличный спец в железках, но еще один дробовик никогда не бывает лишним, — рассердился Глен. — Мало ли кто мог прийти за твоей головой. Охотников, я думаю, очередь должна быть. — Ты хотел мне помочь, — выговорил Эрик и сам не поверил тому, что услышал. — Ну что рожу вытянул? Хотел. — Помочь. Мне. — Да всяко не поцеловаться с тобой мечтал, я не по этой части. — Ну ты псих, — Эрик расслабил плечи, усмехнулся. — От психа слышу, — Глен осклабился. Улыбка у него была открытая, честная, как пустой кошелек. — Валяй уже, что вы с братом не поделили? — Мы не братья. — Да мне хоть сестры. Зачем он приезжал? — Звал вернуться домой. — А ты что? — Мне там нечего делать, — резко ответил Эрик. — А тут у тебя дел невпроворот, конечно, — едко заметил Глен. — Ты глянь, какая задница. Его зовут, а он выебывается. Эрик смерил его недружелюбным взглядом и отставил пустую кружку. Глен подвинул к нему другую. — Выглядит так, будто ты от меня хочешь избавиться, — Эрик попытался свернуть разговор в шутку. — Я думал, из меня хороший работник вышел. — Слишком хороший для этой дыры, — серьезно сказал Глен. — Твоим рукам нужно другое применение. — Спасибо, я уже наприменялся. Хватит с меня. — Стадионами ворочать много ума не нужно, — Глен был все так же серьезен. — А ты не думал, что за такого умельца, как ты, в NASA бы себе руки по локоть отгрызли? Эрик ответил не сразу. — Ты не понимаешь, о чем говоришь, Глен. Никто не станет со мной работать. Стоит мне засветиться — меня либо грохнут, либо посадят в клетку и будут препарировать. — Ты себе это почаще повторяй, а то звучишь пока неубедительно. — Да что ты обо мне знаешь, — Эрик ощетинился. — Мозгоправ нашелся. — Нихрена я о тебе не знаю, — согласился Глен. — Кроме одного. Через неделю ты уйдешь в запой. Или через месяц, или через полгода, неважно. Бросишь работу и будешь хлестать все, что можно налить в стакан. Будешь пить без просыха неделю, две. А потом возьмешь ствол и на рассвете вышибешь себе мозги. Вот и все. В общем, так: даю тебе месяц. Съезди, повидайся с братом. Поговори. Не срастется — возвращайся, возьму обратно. Срастется — пришлешь открытку. Где он там живет? — В Нью-Йорке. — Открытку и магнитик. — Да о чем мне с ним говорить? — Да хоть о погоде! Откуда я знаю? Ты ему родня, ты и думай. Эрик гнал от себя бредовую идею, которую подкинул Глен, но он явно старался недостаточно, чтобы избавиться от нее. Он начал думать о том, как мог бы добраться до Нью-Йорка. Как сделать это достаточно тихо, чтобы не попасть в руки властей раньше времени. Он начал думать о том, что сказать Чарльзу при встрече. Это не было надеждой. Это не было верой в какое-то чудо. Просто он понял, что Глен прав. Перспектива украсить пейзаж собственными мозгами была довольно реальна. Самая большая проблема была в том, что Эрик боялся навредить Чарльзу своим появлением. Допустим, он доберется до школы спокойно и его не перехватят на полпути. А что дальше? Как скоро станет известно, что Эрик скрывается у Чарльза? Каким будет первый шаг властей — операция по захвату? Не будет ли у правительства соблазна одним ударом покончить и с Эриком, и с мутантской школой? Или они все-таки начнут с переговоров и требования выдать преступника? Это не было похоже ни на какой план. Просто Эрику стало очевидно — если его узнал Глен, догадаются и другие. И когда они догадаются, придут копы. При любом раскладе выходило, что рано или поздно они появятся. Так какая разница, где их ждать? Он смертельно устал прятаться. Утро выдалось солнечным. Туман от реки еще цеплялся за кромку леса мягкими пальцами, но свет гнал его прочь. Эрик чистил зубы, разглядывая свое отражение в маленьком зеркале, будто искал подсказку в своем собственном лице. — Ну и чего ты хочешь? — спросил он у отражения. Сплюнул пасту, сунул зубную щетку в стаканчик на раковине. Как впервые заметил, что там так и осталась вторая. Столько раз напоминал себе, что ее нужно выкинуть — и столько же раз забывал, стоило отвести взгляд. Зажал ее в кулаке — пора. Самое время избавиться от лишнего груза. Я хочу домой. Эрик вскинул голову — Чарльз? Но это был не Чарльз. Это был он сам. Столько лет прислушивался к пустоте в надежде на отклик, что забыл о своем собственном голосе. — Я хочу домой, — негромко повторил он, глядя в свое отражение. И что-то в лице изменилось. Эрик вытащил из чулана рюкзак, с которым пришел сюда, вытряхнул из него пыль. Вынул деньги из-под половицы. Упаковал смену одежды. У него не было плана, он не знал, что будет делать, когда доберется до Уэстчестера. Он не знал даже, как туда доберется. У него будет достаточно времени, чтобы поразмышлять об этом в дороге. В задний карман рюкзака он положил аккуратно свернутый шарф. Привел дом в порядок. Закрыл дверь, ключ повесил на гвоздь. Время как будто встрепенулось, побежало резвее. Эрик добрался до магазинчика Глена только после полудня. Звякнул колокольчик — бодро, будто тявкнул спаниель. — Я решил последовать твоему совету. Глен сдвинул очки на лоб, оторвался от внутренностей печатной машинки. Заметил рюкзак на плече, широко улыбнулся. — Значит, взялся за ум? Он вышел из-за стола, встал напротив Эрика — руки в бок, глаза смеются. — Я попробую. Если у меня не получится, узнаешь об этом из новостей. Вряд ли мне позволят вернуться. — А если получится, помни про открытку. Не заставляй меня тащиться через весь континент, чтобы дать тебе пинка за забывчивость. Они пожали руки, Эрик взялся за ручку двери, чтобы уйти. Но остановился. — Ты ведь даже не представляешь, что для меня сделал. — Ты сейчас точно нарвешься, парень. Избавь меня от трагических историй, у самого таких навалом. Просто вали в свой Нью-Йорк и ущипни там от меня какую-нибудь блондиночку помоложе. Эрик развернулся всем телом, обнял Глена, получил чувствительный хлопок по спине тяжелой пятерней. — И не забудь про магнитик. Были люди, которые к любой дороге относились мистически. Говорили, есть в ней что-то сверхъестественное. Говорили, любая дорога непредсказуема, и сколько ни пытайся её побороть, ничего у тебя не выйдет. Не ты выбираешь, куда она тебя выбросит. Если вышел из дома — считай, прежним уже не вернешься. Эрик считал эту теорию абсурдной. Он много лет метался по континентам и не склонен был одушевлять ни асфальт, ни воздушные трассы. Дорога — это линия на карте, ничего больше. Никаких тайн, никаких совпадений, управляемых высшими силами. Никакой мистики. До Анкориджа было восемь часов езды. Уже в темноте Эрик зарулил на заправку на окраине, купил еды и автомобильный атлас. Пережевывая холодный сэндвич и запивая его минералкой, принялся листать карты. Путь на машине через Канаду был исключен из-за пограничных постов. Чем так рисковать, проще было бы сразу позвонить в Лэнгли. Здравствуйте, мое имя Эрик Леншерр, у меня забронирован номер в Пентагоне. Да, я ваш постоянный клиент. У меня два пожизненных срока, я хотел бы разместиться уже сегодня. Будете через час? Спасибо, хорошего дня. До Сиэтла можно было бы добраться самолетом за три часа, но Эрик сомневался, что ему удалось бы беспрепятственно пройти контроль в аэропорту. Кроме того, без документов он бы даже билет не купил, чтобы дойти до зоны вылета. Глен помог с водительскими правами, но проверять их подлинность лишний раз было рискованно. Когда Эрик присоединился к Эн Сабах Нуру, ему как-то не пришло в голову, что после конца света кто-то будет интересоваться его ID. Здравствуйте, я Эрик Леншерр, четвертый всадник Апокалипсиса. Хотите взглянуть на мое удостоверение личности? Пожалуйста, взгляните на собственные кишки. Спасибо. Хорошего дня. Оставались паромы. Вдоль всего побережья Аляски курсировали регулярные рейсы, но такой путь занял бы, по меньшей мере, неделю. И все это время пришлось бы прятаться где-нибудь в трюме, опасаясь попасться на глаза. Эрик смял целлофановую упаковку от сэндвича, сунул ее в бардачок и открыл окно, чтобы не заполнять дымом машину. Положение было сложное. Он сам себя загнал в такую глушь, что теперь приходилось ломать голову, как из нее выбраться. Он курил, выдыхая дым в окно, смотрел на пролетающие по трассе машины. За долгие годы мирной жизни, которым предшествовали долгие годы в камере, он подзабыл свои навыки преследования добычи. Что ж, самое время вспомнить. Высоко над дорогой прогудел самолет, направлявшийся на посадку. Эрик проводил взглядом мигающий огонек, и его осенило. Частная авиация. Он не умел управлять самолетами, но с его навыками это было неважно. Достаточно взять любое ведро с крыльями, чтобы обеспечить себе защиту от холода и ветра на большой высоте, и половина дела сделана. Останавливало только одно. Угон самолета. Слишком заметный след. Не след даже, а указатель с неоновой вывеской. Можно, конечно, уничтожить самолет после прибытия на место, да хотя бы утопить в заливе. Пожалуй, раньше Эрик так бы и поступил. Но сейчас решение не казалось ему удачным. Эрик взъерошил пальцами волосы, глубоко задумавшись. Все же придется прятаться на паромах. Он вырулил со стоянки, отогнал машину поближе к порту. Отыскал ближайший мотель. Это было деревянное двухэтажное здание, как и большинство здешних домов. Сайдинг потрескался, полы немилосердно скрипели. Над стойкой регистрации висели обязательные лосиные рога и фотографии в рамках. Белобрысая девушка с двумя косичками, не переставая жевать фруктовую жвачку, записала его имя (не настоящее), убрала в ящик пятьдесят долларов и выдала ключ с большим пластиковым брелоком, на котором был выцарапан номер комнаты. На Эрика она даже не взглянула. Комната оказалась крошечной. Кровать с сероватым бельем у стены, безликая тумбочка, стул, письменный стол. Ковровое покрытие на полу было протерто множеством ног, а в некоторых местах еще и прожжено сигаретами. Эрик принял душ, спрятал в рюкзак запакованный в целлофан набор с миниатюрной зубной пастой, расческой, кусочком мыла и шампунем в пакетике. Приготовился к очередной бессонной ночи, моргнул и обнаружил, что за окном уже рассвело. Расписание паромов висело под исцарапанным стеклом у первого пирса. Эрик задумчиво изучал таблицу, с трудом ориентируясь в сокращенном обозначении портов, и листал атлас, пытаясь представить себе маршрут. Большой удачей было то, что существовал рейс почти из Анкориджа почти до Сиэтла. На этом, правда, удача заканчивалась: плавание длилось пять дней, билет стоил тысячу с лишним, ближайший рейс отправлялся без пятнадцати минут полночь через неделю. Пирс был пуст. Чайки орали так, словно их живьем разрывало в полете. Эрик листал карту и прикидывал варианты. Анкоридж — Уиттиер — Кордова. Паром отправляется каждый день. Но это тупик. Уиттиер — Ченега — Кадьяк — Беллингем. Эрик водил пальцем по карте маршрутов, пытаясь найти приемлемые стыковки рейсов, но ничего не складывалось. Каждого следующего корабля пришлось бы ждать пять-десять дней, это могло растянуть небольшое путешествие на пару месяцев. Тратить столько времени всего лишь для того, чтобы добраться до Сиэтла, Эрик не был готов. Он шарил взглядом по расписанию в слабой надежде, что пропустил какой-нибудь чудесный рейс. — Я тоже боюсь летать. Эрик обернулся. За его спиной стоял невысокий молодой мужчина в пуховике немилосердно яркой расцветки, застрявшей где-то между кислотно-голубым и обмороком. До бровей была натянута вязаная шапка с норвежским узором, под бровями обнаружились большущие глаза с ресницами, как у пятилетки. Щеки незнакомца покрывала густо-рыжая щетина. — Я не боюсь летать, — ответил Эрик. — А зря, — ответил обморочный пуховик. — Если бы боженька хотел, чтобы люди летали, он бы дал нам крылья. — Человек с крыльями — это мутант, — буркнул Эрик. — Значит, боженька окружил себя мутантами, а у каждого человека есть мутант-хранитель. И скоро нас будет на Земле в равной горсти того и другого. Это если не считать, что есть еще черти, которые тоже мутанты, просто злые. Когда начну бесить, просто скажи, я все время треплюсь, доктор Майерс говорит, это помогает. Мужчина вытащил изо рта жвачку, пришлепнул ее на стекло расписания паромов. На нее прилепил листовку, написанную от руки: «ВОЗДУШНОЕ ТАКСИ. Перевозки пассажиров, грузов, собак, детей, лыж». На столбе захрипел громкоговоритель. Голос сначала был неразборчив, но быстро набирал силу, продираясь сквозь помехи. — …вентин, я все вижу! ...емедленно сними эту дрянь с доски! ...ебе что, вернули лицензию? — Иди в жопу, Стэн! — заорал Квентин, выставив громкоговорителю два средних пальца. — Ты пилот? — Эрик смерил его новым взглядом. — Был пилотом, пока в амбар не влетел. Стены в щепки, самолет в кашу, как выжил — понятия не имею. Падать невысоко было, ну и я тянул на бреющем, сколько мог. Я бы и сел, там нормальное поле было, если бы меня на этот долбаный сарай боковым потоком не снесло. Страховая в меня вцепилась, как клещ, никаких, говорят, компенсаций, потому что, говорит, пьян был. А я нихрена не был! То есть, я выпил конечно, но уже после. Хрен ли не выпить, когда ты ночью в минус двадцать лежишь со сломанными ногами и не знаешь, найдут тебя вообще или ты тут и сдохнешь. Что я, дурак, отказываться от последнего, может, глотка в своей жизни? -…вентин, забери свою…умажку с моей доски и проваливай, — приказал громкоговоритель. — Поцелуй меня в жопу! — Квентин содрал листовку, мрачно сунул в карман и развернулся, чтобы уйти. Эрик поймал его за рукав. — Стой. Мне нужно в Сиэтл. Подбросишь? У Квентина по-детски округлился рот. — Пятьсот баксов, — выпалил он. Эрик в уме пересчитал наличные. — Четыреста, — Квентин явно принял паузу за отказ. — Триста пятьдесят! Но в Сиэтле не сяду, доброшу только до Беллингема, оттуда сам доберешься. — Пятьсот, — сказал Эрик. — Договорились. Машина-то есть? — Я арендую. Квентин весь оживился, задвигался, как болванчик. Он то убегал вперед, то возвращался назад, с тревогой глядя, не передумал ли его неожиданный пассажир. Эрик шагал за ним, стараясь не особенно вслушиваться в его трепотню. — Доберемся за два дня, — орал Квентин, перекрикивая рев мотора. Эрик сидел вплотную к нему, стараясь поудобнее пристроить ноги, чтобы ничего не задеть на приборной доске. — Чтоб дозаправиться, придется садиться дважды. Сегодня переночуем в Якутате. Ты там был? У меня там сестра живет. Заодно племянника повидаю, я у них с прошлого Рождества не гостил. У них дом хороший, тебе даже отдельную комнату дадут. У сестры, значит, у Мэгги, муж какая-то шишка в Национальном нефтяном резерве. Они месторождения ищут, а потом консервируют. Консервируют, понимаешь? Чтобы потом вскрыть, как консерву! Эрик прислонился головой к стеклу. Квентин не умолкал, не требуя никакого ответа, мотор оглушительно рычал, лопасти винта на носу сливались в еле заметный поблескивающий диск. Самолетик качало в порывах ветра, и Эрик старался мягко придерживать его, чтобы не биться головой о потолок. В Беллингеме они распрощались, почти как друзья. За двое суток, проведенных с Квентином, Эрик успел узнать всю историю его жизни, так что ему казалось, он знает этого неуемно подвижного парня с детства. Бумажник опустел на пять сотен, зато рюкзак потяжелел на сверток с домашними сэндвичами, которые собрала Мэгги. Эрик добрался до Сиэтла на электричке, пошлялся по окраинам, высматривая парковку нужной степени заброшенности. Наметанный глаз наконец выцепил площадку, огороженную цепью, зажатую между китайским рынком и ржавым ангаром. Еще три сотни ушли на аренду скрежещущего монстра, плюс четвертак сверху, чтобы обойтись без лишних вопросов. Эрик заправил машину из канистры, взял запас в багажник (кошелек худел на глазах), отогнал развалюху подальше от любопытных глаз и основательно покопался под ее капотом. Путь от океана до океана был слишком долгим даже для крепкого Доджа. Впрочем, после польских Жигулей Эрику любая машина казалась крепкой. Впереди было сорок пять часов дороги. Эрик пересчитал деньги — оставалось впритык на бензин, сотня сверху и горсть мелочи. Он задумался, не провернуть ли снова трюк с банкоматом, чтобы хотя бы не думать о том, что есть и где спать в дороге, но не решился. Будет обидно и глупо попасться в руки полиции из-за нескольких сотен. Это не Аляска, тут в лесу не укроешься. Впрочем, беспокоиться о деньгах пришлось недолго. На следующий же день в Монтане у него увели бумажник. Вечером он заехал в Биллингс, чтобы перекусить. Оставил машину на парковке у торгового центра, потолкался в очереди у передвижного лотка, торгующего безвкусными разогретыми гамбургерами, картошкой и дерьмовым кофе в картонных стаканчиках. Его пару раз чувствительно пихнули в спину, но он был настолько уставшим, что даже не огрызнулся. Только добравшись до окошка, в котором маячил бледный парень с вялым загнанным взглядом, обнаружил, что бумажник из кармана куртки исчез. Эрик взял самый дешевый гамбургер, собрав мелочь по карманам, и вернулся в машину. В рюкзаке оставалась последняя сотня. Судьба как будто издевалась над ним. Подначивала: давай, ты же Магнето, ты почти всесилен. Стоит шевельнуть пальцем, как все тут взлетит на воздух. Давай, это так легко, что тебе осталось терять? Кроме собственной жизни — уже ничего, но кто скажет, что она хоть чего-то стоит? Чарльз, конечно, сказал бы, что любая жизнь — это ценность. Чарльз, конечно, сказал бы, что жизнь Эрика стоит дороже, чем месть карманнику. Чарльз, конечно же, болезненно нахмурится, если увидит выпуск новостей: ужасное происшествие, жертвы, вертолеты спасателей, сплющенные машинки. Я всего лишь хотел купить гамбургер, сука. Эрик стряхнул крошки с коленей, допил воду из пластиковой бутылки и завел машину. Бензина оставалось еще на несколько часов. Можно ехать, пока датчик топлива не начнет мигать, а потом свернуть с шоссе, приткнуться где-нибудь на обочине, откинуть сиденье и поспать. Эрика разбудил стук в стекло и яркий свет фонарика. — Сэр? Вы в порядке? Приоткрыв глаза, он тут же сощурился, заслонился рукой. Белый луч обшарил приборную доску, метнулся на заднее сиденье и вернулся на лицо. — Офицер Кларк Форест. Пожалуйста, выйдите из машины. Эрик протер глаза, открыл дверцу и вылез на ночную дорогу. В трех метрах от Доджа стоял патрульный автомобиль с включенными огнями, красно-синие лампы били в глаза. У офицера Кларка было обветренное квадратное лицо, светлые брови и внимательный взгляд. От него пахло ванильным сахаром и дневным потом. — Какие-то проблемы, офицер? — на всякий случай спросил Эрик. — Это территория заповедника, здесь нельзя останавливаться. — Прошу прощения, бензин кончился. — Могу я взглянуть на ваши права? Ну что, судьба, наигралась? Натешилась? Эрик протянул ему пластиковую карточку и прислонился к машине. Сейчас уставший офицер Кларк защелкнет на нем браслеты, посадит к себе на заднее сиденье и увезет в участок. И Эрик даже не будет ему сопротивляться. Хочется спать. Хочется, чтобы все уже кончилось. — Куда направляетесь? — Уэстчестер, Нью-Йорк. — Не отходите от машины и держите руки на виду. Офицер забрал права, регистрационный талон и ушел трепаться по рации. Глаза закрывались. Скучная патрульная ночь, офицер Кларк. Наверняка они все здесь скучные. Скоро пенсия, а ты даже не сержант, и вряд ли выбьешься наверх. У тебя опостылевшая жена и дети, наверняка двое. Старшего нужно устраивать в колледж, младшего вытаскивать из плохой компании. Если ты арестуешь меня, ты прославишься. Журналисты придут к твоему дому с вопросами, ты станешь целыми днями рассказывать им: — «Я сразу подумал, что с ним что-то не так». — «Было ли вам страшно, когда вы все поняли?» — «Я офицер полиции, мой долг превыше всего». Мэр пожмет тебе руку, ты станешь сержантом, а то и лейтенантом, и забудешь про ночные дежурства. Или все будет не так? Ты подойдешь ко мне с наручниками наготове, начнешь бубнить «правило Миранды». Я прикую тебя к бамперу твоей же машины и просто уйду. Просто дай мне уйти. Как же хочется спать. — Сэр, вы меня слышите? Эрик вскинул голову. Офицер стоял рядом, светя в лицо фонариком. — Вы пили за рулем? Принимаете какие-то лекарства? — Нет. Я просто давно не спал. — В пятнадцати милях отсюда есть мотель. — У меня нет денег на мотель. И бензин кончился. — С какой целью вы направляетесь в Уэстчестер? Он смотрел на полицейского, щуря глаза. — Сэр, с какой целью вы направляетесь в Уэстчестер? Если бы я сам знал, офицер, что я забыл там. Зачем я сорвался с места, что меня гонит? Все всегда кончается бессмысленно и глупо. — У меня там семья. — Возьмите вещи и садитесь в мою машину, — офицер наконец определился и протянул Эрику документы. — Я отвезу вас в участок. Закинув рюкзак на спину, Эрик отстраненно вспомнил, что права ему так и не зачитали. А значит, арест не будет законным и офицер Кларк лихо пролетит мимо повышения. Это даже смешно. Смешнее, чем забыть, что нужно притворяться нормальным и заказывать детали для ремонта. Он сел на заднее сиденье, и машина, коротко взвыв, тронулась с места.