Том милый Том

Вау! Как же я это люблю! Откуда удивление? Выпал из привычного меланхоличного образа? Ну и пусть. Вы ещё скажите, что не хотите поменяться со мной местами. Мотоцикл, ветер и спина Роя, плотно обёрнутая в меня, а его талия — в мои руки, в два слоя. И я вовсе не собираюсь манерничать и отодвигаться от него для создания иллюзии подвозимого друга. Всё, что впереди — моё. И Рой и Мир и Дорога. И пусть кто-то возмущённо сигналит, я не отлипну. Тем более что знаю, насколько это приятно моему водителю. Рой сегодня даже поплавать ко мне пришел, когда наша команда гоняла наперегонки с другой школой. Вообще-то от соревнований я всегда отмазываюсь, но тут коварный наставник снова сделал это в виде зачета, так что у меня будет ещё один приз. Собственно, борьба развернулась между мной и Роем, другая школа и остальные наши ребята хлопали ластами где-то недосягаемо позади, пока мы разделывали бассейн за бассейном, мелькая туда-обратно мимо их застывших лиц. Норматив — сто пятидесятиметровых бассейнов, и, не скромничая, скажу: мы порвали его в клочья. В итоге на один бассейн я Роя всё-таки опередил. Собирался минимум на пять, но кто ж знал, что он занимался плаванием так серьёзно? Сняв очки и шапочки, мы отправляемся в душ. Нет, в другую кабинку. Точнее, вообще в разные. А в ту мы больше не заходим, потому что мысли в ней вечно укачивает в горизонталь, я начинаю хихикать, а Рой фыркает, как большой рыжий конь. Хм, а он ничего не задумал? Глаза прячет. Но без недовольства, скорее, таинственно. Или задумчиво. Купил камасутру для геев? Искренне надеюсь, что нет. Переодевшись, иду следом, продолжая перекладывать в голове возможные варианты. Не поедет на игру? Фига не поедет, тренер уже три раза с ним детали обговаривал, а капитан команды — так и все десять. Выгонит экономку и утащит меня к себе? Нафига? Не настолько его моя мать замучила, чтобы он хотел тишины пустой квартиры, где трудно рассмотреть стены, так далеко они друг от друга находятся. Планирует утащить в уголок и устроить кое-что неприличное? Обломается. Никакого секса в школе. Так, про душ напоминать не надо. Да и глаза в этом случае он не ныкает, а старательно пучит в мою сторону, чтобы я проникся, а то не интересно. Да что это я всё о постели, да о постели? Может, он планирует выйти на первое место в рейтинге по точным наукам, и хочет попросить подтянуть ему математику? Пусть тогда вытягивает мой иностранный. Хотя вряд ли речь об учёбе. Чего же он хочет? Ну вот, не может просто обнять, если речь о сексе, или остановиться где-нибудь и просто поговорить, если о чём-то другом. А то прёт танком по коридорам, а ты пыль из-под гусениц глотаешь и думаешь бессмысленные мысли. Бесит. Бесит-бесит-бесит! Тянусь следом за рыжим лидером на школьный двор, пересекаю спортивную площадку, забираюсь на трибуну, спускаюсь с неё, обхожу слева и скрываюсь сзади. Тут растут красивые деревья и любят целоваться парочки. Но сейчас никого нет. Точнее, есть мы, и я до сих пор не понимаю, что мы тут делаем. Может, вы что-то понимаете? Вот, какого хрена он упирается спиной в стену, складывает ручки на груди и смотрит на меня так, что я начинаю чувствовать себя кроликом перед удавом? Хей! Что происходит? Рой сам (сам!) обнимает меня за плечи посреди белого дня безо всякого с моей стороны на то аванса. Да ещё и прижимает спиной к кубикам своего пресса. Мои плечи впечатываются в его грудь: давит он очень даже неслабо. Что это с ним? У него нашли смертельную болезнь, и он не знает, как сказать мне об этом? — Рой… — Том… Его рука перемещается вверх, накрывая шею локтевым сгибом. Теперь я стою, задрав голову, и пытаюсь макушкой разглядеть выражение его лица. — Что-то случилось, Рой? — Не знаю. Ты мне скажи. Я уже с ума сошёл. Что с тобой происходит? — Со мной? — Так стоп. Со мной? А он сбросил бомбу и громко сглатывает от нервов. Вы слышите? А я ещё и чувствую — его кадык продавливает колею у меня в черепе. Стоя на цыпочках, держусь за его локоть у своего лица всеми десятью пальцами и не знаю, смогу ли справиться с дыханием, если он согнёт руку ещё чуть-чуть. Похоже, он никогда так и не научится контролировать свою силу. Мягко глажу его по коже кончиками пальцев, не рискуя отпустить полностью. Успокойся, родной, а то я тоже волнуюсь. А он сглатывает снова. — Ты грустный. Ты всё последнее время грустный и уже сто лет сам по себе не улыбался. Неправда. Улыбался. Тебе же и улыбался, чудо беспамятное. Продолжаю гладить его руку, и чуть шевелю головой, чтобы сильнее окутать мехом волос его подбородок — ему нравится ласка моей прически по его коже. Говорит, я похож на белку. Можно подумать, он когда-нибудь гладил белку. О боже, о чем я думаю? — Я не грустный, Рой. — Не спорь, я уже несколько дней наблюдаю за тобой. А сколько времени прошло до этого — не знаю. Ну да, я уже говорил, он тот ещё эмпат. Но в этом он весь — не замечать, а потом шварк за шею и к ответу. Сдохнешь с ним. — Поговори со мной, Том. Пожалуйста. Иногда мне кажется, что ты хочешь меня бросить. Я что-то сделал не так? Мама дорогая, сколько боли в голосе. Он, правда, боится меня потерять? Шлёпаю по его локтю, показывая, что буду лучше говорить, если он перестанет меня душить, и Рой отпрыгивает. Точнее, отпрыгнул бы, не мешай сзади стена трибуны. А так он только лишний раз бьётся головой и стену и ушибает тыльную сторону запястий, когда распахивает руки, выпуская меня на свободу. — Прости! Я дурак! — Ну дурак, и что? — отвечаю я, потирая шею. — Главное, что мой дурак. Хоть и уезжаешь на игру, бросая меня одного. — Ты из-за этого сердишься? Ловлю его ладони, губами жалею стукнутое место и снова прижимаюсь спиной к его кубикам, привязывая себя к нему его же руками, словно ремнём безопасности. Как же хорошо растечься по нему ручьём и слушать, как бьется его сердце, аукаясь в моём созвучной гармонией. — Ты не можешь не ехать, а я не могу с тобой. Это неделя. А ещё скоро летние каникулы. У меня планов на три визита, из них только один в США через три штата, второй в Бразилии, третий в Украине. А у тебя тренировочный лагерь. Это уже несколько месяцев. И ещё: следующий год — последний. Потом колледж. Каковы для нас шансы попасть в одно место? Тебе нужен спортивный колледж с сильной секцией баскетбола и хорошей гуманитарной подложкой, иначе ты засохнешь без своих классиков и современников английской литературы. А колледжей с йогой не бывает, и я думаю пойти на что-то, связанное с программированием, мне компьютеры нравятся. Ну и плавание захвачу. И что получается? Сначала неделя, потом два месяца, потом годы. Ты всё еще удивляешься, что я грустный? — Угу, — голова сверху качается, соглашаясь с последним утверждением, и мои беличьи волосы пригибаются под давлением губ, а сердце вздрагивает от поцелуя в макушку. — Конечно, удивляюсь. Ты же редкий йог, а я редкий кит. — И что ты имеешь в виду? Рой расплетает свитые на мне руки и сплетает снова, ещё крепче, а попутно кладёт свою щеку на мою несчастную голову. — По сути, каждый из нас уже имеет всё, что ему на самом деле нужно. Я собираюсь в спорт, ты — в йогу. Меня всегда выделяли, а после этой недели даже колледж не будет нужен — и так заметят. Вдобавок, в запасе ещё целый год школы, чтобы уж наверняка. А если со спортом всё же не заладится, пойду учиться по литературному профилю. Сейчас в этом смысла не вижу: книжки читать я и так могу. Он, правда, говорит то, что я слышу? — А ты, Том, ведь на самом деле йог. Зачем тебе программирование? Я не замечал в тебе тяги к чрезмерному сидению за компьютером, если это не общение с другими йогами. Кстати, на что на самом деле стоило бы погрузиться, так это на то, с каким языковым запасом ты поедешь в Индию? Ты же в любом случае когда-то туда поедешь. Седые йоги, растущие под деревьями, вряд ли говорят на втором государственном, а своих языков там тридцать штук, и хинди лишь самый распространённый. Да и сейчас — Бразилия ладно, по-португальски худо-бедно объяснишься, а в Украине своей будешь на каком языке разговаривать? И как на это реагировать? Бесит он меня или успокаивает? Поэтому передергиваю плечами, насколько это возможно в его хватке, и бурчу: — На русском. Повезло, я его пусть немного, но знаю. — Везунчик. И пренебрежительно фыркает. А я даже злиться на него не могу, как привык за последнее слишком длинное время. И, правда, с чего я закрутился на колледжах? — Хочешь сказать, что если захочу программировать, смогу этому и по книжкам научиться? — Или на курсы походить. Да, эта неделя будет первой, когда я далеко уеду. А потом уедешь ты, ещё дальше. Ни ты, ни я не можем сидеть на месте, потому что мы те, кто мы есть. — Не нуди. — Ты же не планируешь застыть в медитации в самом глухом местечке Индии на несколько лет? — Я ещё не думал об этом. Но считаю, что быть йогом в любой индийской глухомани проще, чем в городе, а лёгкие пути не для нас. Так что если и уйду в медитацию на несколько лет, то к тебе поближе. — Отлично, а я поставлю рядом табличку «Экспонат руками не трогать» и буду иногда целовать твои тёплые неподвижные губы. — Сам? Вот-так прямо и сам? Или так и будешь ждать, что я поманю тебя из медитации рукой и выпячу губки? — А что? Не надо? — Как это не надо? Только попробуй хоть день пропустить, извращенец! Выворачиваюсь из его рук через верх, подтягиваюсь, сажусь на кольцо его рук, вытягиваю ноги, тут же отталкиваюсь от ладоней и легко приземляюсь в кульбите через голову на подошвы собственных кроссовок в полутора метрах от Роя. А что он? Сами не видите? Ржёт, бьёт копытом, трясёт гривой и явно намеревается догнать и отловить. Правда, что ли, начнет первым? Хотя это я его раззадорил. Ну да начинать надо с малого. И нечего зубоскалить, что я пищу и уворачиваюсь от его загребущих конечностей, как девчонка. Я-то точно знаю, что это не так. Конечно, он меня всё так же бесит. Казалось бы — Рой только что сбрил, как щетину, львиную долю моих бесилок, и улыбаться я теперь буду гораздо чаще и гораздо меньше грузиться. И что, теперь наступит полное спокойствие и бесконечная гармония? Ха, причем, три раза. Подумайте, разве йоги могут беситься? Я отвечу, но только по секрету: только если сами очень этого хотят. А, черт, поймал! Целует… И голова, предательница, от вкуса его губ сразу в облака… Бесит же…

29.02.16 — 03.03.16 Последняя правка 06.06.16