Время шло неторопливо. Рост Роя стремился к потолку, плечи всё больше расходились вширь, а тело покрывалось буграми излишней мышечной массы. Теперь он иногда даже пугал, внезапно вырастая за спиной со своим вечным взглядом «полюби меня». Поэтому когда Роя становилось слишком много, а его внимание почти осязаемым, я пропадал. Как правило, недели хватало, чтобы остудить его голову. Я не отвечал на звонки, ходил в школу другой дорогой, не обращал внимания на переменах. И он улыбался, как придурок, стоило мне его «простить» и зайти в спортзал.
Он несколько раз пытался провернуть рискованную штуку с почти признанием, но я каждый раз делал вид, что занят и не слышу. Мечтал об одном — дотянуть бы до выпуска. И просыпался ночью от панической мысли, смогу ли держать его на привязи ещё три года?
Вообще, быть лучшим другом Роя — почетное звание. Когда ко мне привыкли, я начал даже получать какое-то удовольствие. Что ж, оказывается, внимание одноклассников, когда оно выражается не в пинках — приятная вещь. Это только Рой может парить над слухами, а таким как я гораздо труднее не замечать мира вокруг.
Но однажды и он почти месяц ходил мрачнее тучи. В первые из этих дней в школу даже приезжала его мать. Я обомлел — бриллиантов на ней было больше, чем глаз у всех моих одноклассников вместе взятых. Она выглядела нервной и расстроенной, а Рой ходил за ней насупленный, держа руки в карманах. Я затаился поблизости, надеясь разобраться, в чем дело, но они молчали. Зашли к директору, а потом по три раза в неделю за Роем приезжала машина и увозила на несколько часов. Он уезжал хмурый, возвращался хмурый, даже в баскетбол играл без огня.
Я не рисковал спрашивать. Кто знает, может, его потом утешать придется, полезет обниматься, а то и что похуже, так что я просто старался поменьше фонить и получше читать.
А потом однажды на тренировке он плюнул в сердцах, схватил мяч и так засадил им в щит с баскетбольной корзиной, что тот чуть не расщепился.
— Я — это я! Быть мною, значит быть собой! К черту!
Я даже вздрогнул. Это сколько же в нём силищи? Нет, никаких объятий. Никогда.
С того момента он снова стал тем Роем, которого я знал, и жизнь вошла в привычную колею. Он, как мог, навязывался мне, я, как мог, отвязывался от него. Правда, с отцом всё равно пришлось познакомить, и тот ожидаемо был от него в восторге. И сестра, конечно, тоже. Но губы она раскатала зря: её неуёмное внимание с него просто соскальзывало, и в романтическом плане она отстала от него достаточно быстро, что ничуть не умалило её восторгов по его поводу в целом. Что и требовалось доказать. От него все всегда в восторге. А знали бы, что он извращенец, как бы запели?
Так что день менялся новым днём, мы оставались на своих временем закреплённых позициях, и я уже было решил, что дотянуть до выпуска — не так невозможно, как мне казалось раньше.
Но где-то к началу второй четверти десятого класса я вдруг понял, что Роя стало меньше.
Я не сразу это заметил, а когда всё же обратил внимание, даже недоумённо замер. Он, что, разлюбил меня? Да быть не может. Рой — это робот с одной программой. За все полтора года, что я его знал, он ни разу с неё не свернул. Книги, баскетбол, учеба, я. Разве что где-то после скандала с приходом матери в школу полностью забил на финансы, дескать, смысла больше нет. Ну и слава богу, никогда ничего в этом не понимал, даже когда читал ему.
Когда первое удивление прошло, я вздохнул с облегчением. Он больше не нависал надо мной пизанской башней, не смотрел из-под полуопущенных век, словно ребра пересчитывал, не доставал с чтением. Улыбался при случайных встречах в коридорах, и всё. Правда, его прямой взгляд изменился: смотрел, словно звал. Пойду я к тебе, как же. Сам прибежишь.
Но он не прибегал. Взглядом манил, словно прощался, но там, где мы всегда вышагивали, как клеем прихваченные, я уже несколько месяцев ходил один. Начали подниматься шуточки про расставшихся голубков, и мне они не нравились. Я не для того столько времени храню его тайну, чтобы потерять всё из-за того, что он, видите ли, устал ждать.
Живущим под скалой дождь не страшен, и хуже всего было именно то, что я уже отвык от этих противных мокрых капель. Интерес ко мне — так я в дамках, а потеря интереса, и я даже на пешку не вытягиваю? Вот она, справедливость во всей красе.
Надо было что-то делать. Либо вычеркивать Роя и радоваться жизни без этого голубого доставалы, либо самому голубеть и пусть он несёт за это ответственность. Рано, слишком рано! Тупой Рой, не мог потерпеть ещё два несчастных года до конца школы?!
Я промучился несколько недель, взвешивая все за и против. Шуточки одноклассников всё смелели, меня начали задевать в коридорах плечами, как в старое недоброе время. Что ж. Хватит выбирать там, где выбора нет.
Завтра очередная игра, где Рой, конечно, будет светить ярче солнца. Это удачное время для признания.
Он носился по площадке, как демон, но всё равно находил время, чтобы оглянуться на меня, словно не верил в мою реальность. Я же смотрел на него, и думал о том, что сказать и как. Признаться, но запретить распускать руки? А как запретить, если признался? Все вокруг восторженно закричали, и я словно очнулся. Ох ты ж, я же на игру пришёл, надо хотя бы показать, что мне интересно.
— Рой! — Восторженно заорал я, когда он взлетел в прыжке к корзине, чтобы привычно заложить туда очередной кирпичик победы.
Он дёрнулся, зацепил кроссовкой ногу соседнего игрока, и мяч впервые пролетел мимо корзины. А Рой всплеснул руками и завалился на бок, как тряпичная кукла.
Что с ним?
Сверху на него приземлился тот, чья нога оказалась не в то время и не в том месте, а заодно подсёк ещё нескольких.
Площадка превратилась в свалку. А когда свалку разгребли, остался лежать только Рой. Но и его унесли раньше, чем я подобрал отвалившуюся челюсть.
И что теперь? Сидеть с ним в больнице? Но он не из тех парней, которым нужна каша с ложечки. Судя по разговорам врачей, его нога для спорта уже не годилась. Он любил меня, когда видел перед собой счастливую жизнь, а что он скажет, если я приду к нему с носовым платком, и одним своим видом буду напоминать о времени, когда он мог играть в баскетбол?
Скорая, включив огни, унеслась прочь, а я остался стоять посреди спортзала забытой игрушкой. А потом меня избили. Впервые с тех пор, как я заговорил с ним.
Я всегда знал, что Рой подведёт меня под монастырь, но никогда не думал, что так. Оказывается, это я виноват, что он получил травму. Лучше некуда. И толпа уверенных в своей правоте придурков в священной ярости, берущая в круг. Я не просил его быть моим другом! Я не просил его влюбляться в меня! Я не ходил за ним, это он не отпускал меня! Он всё это начал. И сегодня на игре я кричал не один, со мной кричали все, а произошедшее — роковая случайность, стоившая в том числе и мне самому слишком многого.
Стоившая мне всего.
Черт бы побрал Роя. На кой-черт я вообще к нему подошел тогда? Знал бы наперед, обошел по другой лестнице.
Надеюсь, ему хватит порядочности не заметить меня, когда он вернется?
Ему не хватило порядочности даже вернуться. Бросил меня, как надоевшую игрушку. Из всех, кто ходил к нему, ни один не сказал, что он обо мне спрашивал. Он мог бы и позвонить, но куда ему до такого додуматься. Вообще-то, лечат ему ногу, а не голову, а потому провалов в памяти быть не должно. Хотелось прийти к нему и матом выложить всё, что я думаю. Что он — мудак, который загнал мою жизнь туда, куда нормальные люди не заглядывают. Я был готов ради него на такое, что подумать страшно, но и тут никакой благодарности. Я мог бы объяснить ему, что жить, когда тебя никто не замечает в разы лучше, чем когда тебя все ненавидят. Что его травма даже десятой части моих страданий не перекрывает. Однако с ним носятся, а я словно на другой планете, где только холод и дождь.
Но как я могу сказать ему это? Я всё ещё считаю, что жалось к ближнему — плюс к карме, хоть всё и началось именно с этого. Достаточно того, что он не вернется в спорт, и ему придется учиться жить обычным человеком.
Так что я отпустил его.
И увидел снова только через год, даже больше, в середине двенадцатого класса. Рой ласточкой летел по ступеням в директорский кабинет, даже не пытаясь прихрамывать. Он не оглядывался, и я остался незамеченным, чему только обрадовался: новый круг той же болезни был мне не нужен. Рой пробыл у директора достаточно долго, потом посетил учительскую, и из обрывка разговора я успел понять, что он прямо сейчас, с середины года, меняет школу, предварительно сдав экзамены за десятый класс, во время которых как раз отлёживался в больнице. А ещё, что в этой другой школе из-за годового пропуска он собирается идти в класс на поток младше, то есть, в одиннадцатый. И что секция баскетбола там отстойная, а потому центр переводит туда своего тренера, чтобы тренировать его для взрослой команды.
Замечательно, да? Рой-великолепный снова на коне. Прекрасен, популярен и на особом счету у учителей и тренеров.
Ничего-то в этой жизни не меняется.
Неужели ему настолько тяжело меня видеть, что он даже перешел в другую школу?
Но и этой надежде было суждено разбиться на осколки.
Это случилось ещё где-то года через полтора после его визита в школу. В магазин я пошел поздно, чтобы спокойно ходить, выбирая, что нужно, а не носиться вместе с толпой пятничных психов от полки к полке, а потом застрять на кассе. Поставил свой скутер на ожидаемо пустой парковке, и только потом разглядел ещё двоих полуночников, верхом на здоровом и явно очень дорогом мотоцикле. Двух упоённо целующихся парней, один тонкий, второй огромный. Классика. Как там говорила мисс Грейсон? Даже парковки супермаркетов небезопасны? Точно. Вот уроды.
И противно и притягивает. Тот, кого я видел с лица, оказался белоснежным блондином с короткими слишком мягкими волосами, непонятно каким образом торчащими вверх. На лицо, вроде, нормальный, зачем в это лезет? Он и ростом выше, чем я, да и в плечах шире. Пальцы на спине и шее своего любовника-переростка длинные, но почему-то выглядят очень сильными. А сам ниже плеч тощий, в талии переломить можно, с какой-то пружинной гибкостью. Поклонниц, небось, полно, а ему мужиков подавай. Не понимаю.
А потом сознание сделало второе приближение, дав стоп-кадр на повороте головы с рыжим чубом того, что сидел спиной.
Давно ли ты видел лишь меня, Рой?
*Том*
Его язык и губы — какое-то безумие. Никогда не смогу насытится. Всякий раз, перемешивая их со своими, чувствую себя голодной пираньей — могу их есть и есть бесконечно, откусывая и заглатывая огромные куски. Этот сплетающийся и расплетающийся танец одновременно и яростная борьба и сумасшедшая нежность. Меня словно приливом, то поднимает, то откидывает назад, и я лежу в захлёстывающих волнах, счастливый, как младенец. В поцелуях скрыт высший дзен, и я мог бы медитировать так сутками.
Но как всё истинно прекрасное, поцелуи конечны, так как для Роя они лишь прелюдия, а мы на парковке, и мой затылок уже опасно близок к тахометру.
— Рой, мы не дома. — Даже руками его блокирую, сознательно отдаляя то, что так манит.
Прямо чувствую, как гудит процессор в его голове, отказываясь менять программу.
— Ты даже приборной панели не коснулся!
Ага, знаем мы вас.
— Если коснусь хоть позвонком, тебя даже гром небесный не остановит.
— Зачем тогда целовал?
— А захотел. — Срочно меняем тему! — Кстати, мать прислала смс-ку, что уехала на неделю к тете Эн, у неё умер кот, и она безутешна.
— Рыжий? Если да, пусть передает соболезнования и от меня.
— Ок. И если ты с меня сейчас слезешь, то я поцелую тебя снова, как только зайдём в дом, прямо за входной дверью.
— Идёт! — Рой ожидаемо ведется и соскакивает с мотоцикла, чуть не опрокинув заодно и меня. — Тогда сиди тут, иначе мы из магазина только к утру выберемся. Я быстренько схвачу себе бекон и тебе какую-нибудь дикорастущую веганскую траву, ведь, насколько я понимаю, что подходит веганам, сгодится и тебе.
— Не всё.
— Да-да, ведь ты практически праноед. Ну, я пошел. Прямо за дверью, ты обещал!
— Обещал-обещал.
Обещал и точно знаю, что пересчитаю собой каждый сантиметр от двери до спальни, включая лестницу на второй этаж. Наградили же боги любовью к озабоченному.
Какой-то шорох отвлекает от вкусных мыслей. Надеюсь, мы никого не смутили? Обычно на людях я подобного не допускаю, но сегодня у Роя был слишком серьезный настрой, а через неделю ему ехать знакомиться с новой командой и новым тренером. Он вырвался из юниоров, хоть ещё и числится школьником. Это первая взрослая команда в его жизни, а значит, и он больше не ребенок. Деньги, ответственность, работа, и так всю жизнь. Так что на пороге подобного события даже Рой волнуется. Пришлось мать из дома выгнать к тетке и вовремя умершему коту, чтобы заткнуть собой все дыры в его волнении, разрешая даже пол в холле и стол на кухне. Лечение стресса сексом, конечно, не панацея, но это его точно хоть как-то отвлечёт.
А сопение за колонной не утихает, хотя спектакль окончен. Поворачиваюсь лицом к источнику звука:
— Выходи. Да, это я тебе, тому, кто прячется за колонной. Если стесняешься, то дальше всё будет прилично. Извини, если оскорбили твои чувства.
— Ничего не оскорбили, просто занимайтесь своими делами по домам.
— Ты прав.
Голос молодой, мужской, с какой-то красивой глубиной. Я говорю с его обладателем, как с диким зверьком — успокаивающе и спокойно. Методика срабатывает, и он показывается из укрытия. Надо же, хорошенький, и лишь чуть меня старше. Так, стоп-стоп-стоп, откуда я знаю это лицо? Ассоциация на Роя. Фотография. Ловим, тянем, смотрим. Есть. Чарли. Вот уж чего не ожидал.
— Ты — Чарли? — спрашиваю, и вижу, как он дёргается. Мама дорогая, он же видел, как я целуюсь с Роем. Вот так встреча, «удачней» просто некуда.
Но я же хотел с ним познакомиться, верно?
Спрыгиваю с мотоцикла и шагаю навстречу. Чарли смотрит насуплено, и даже зло, а правая нога тянется назад и готова развернуть за собой тело. Ну, увидеть вдруг Роя в такой ситуации — это, конечно, шок, от которого и сбежать не стыдно.
— Я — Том. Прости ещё раз за то, что тебе пришлось увидеть. Я знаю, Рой был твоим близким другом, а тут такое.
— Всё в порядке. Меня он хотел, а ты ему дал. Значит, теперь он тебя чтением изводит?
Опачки!... Наша нежная маргаритка не такая уж маргаритка? Развожу руками в максимально мирном варианте
— Нет, конечно. Он просил тебя читать ему, потому что только так ты мог быть рядом с ним и чувствовать себя в безопасности. И так привык к голосу вместо строчек, что до сих пор, когда бегает или тренируется в одиночку, включает аудио-книги.
Чарли в ответ кривовато усмехается. Что-то у меня стойкое ощущение, что Рой в нём что-то не так понял. Или я с его рассказов.
— Чарли, развей мои сомнения, ты знал о его чувствах?
— Знал ли я? Я похож на идиота? Все мои силы уходили на то, чтобы держать его на расстоянии. Я, знаешь ли, не гей.
А вот это уже некрасиво. Хотя если не гей, то кто ты? Зачем два года играл с Роем в тяни-толкай, а сейчас, спустя столько лет, реагируешь, словно у тебя собственность отобрали? Какой интересный мальчик, прямо чувствую себя стариком рядом с подростком. Что ж, нырнём. Перископ поднять, и вниз до бровей.
— Парни тебя не интересуют, я понял, а девушка у тебя есть? — И что-то мне подсказывает, что ответ отрицательный до полного нуля с момента рождения. Похоже, Рой — его единственные отношения, причем, травматические безо всякого секса. Если я прав — нагрубит.
— Тебя не касается! — И, как краб, клешнями щёлк. Была бы раковина, зыркал бы оттуда злобно и угрожающе. Так и хочется вытрясти и сварить.
А травма-то его не из-за Роя. Точнее, из-за Роя, конечно, но через призму мозгов самого Чарли. И если пнуть его хочется даже мне, значит он — пожизненная жертва. А когда хорохорится, лишь раззадоривает. То-то Рой говорил, что Чарли смотрел на него, словно тот каждый день ему жизнь спасает. Ох, только не говорите мне…
— В том, что Рой попал в больницу, обвинили тебя, верно?
Такого загнанного выражения видеть снова не хочу никогда. Прости, милый. Пусть ты эгоистичный манипулятор с жаждой признания окружающих, но так не любить себя — преступление. Тебе бы практиками занятья и почитать что-нибудь эзотерическое.
Поэтому подхожу и обнимаю. Он начинает яростно сопротивляться, но я лишь прижимаю его руки к телу и стою, удерживая связанным. Какое-то время я сдержу даже Роя, не то, что этого цыплёнка.
— Всё хорошо, Чарли-бой. Я тебя не обижу. Всё хорошо. — Не переставая шепчу что-то ему на ухо, пока он пытается трепыхаться со всё уменьшающейся амплитудой.
Когда он сдаётся, перекладываю руки, прижимая к себе его голову и грудь. Начинаю чуть раскачиваться из стороны в сторону и поглаживать его по плечам. Неплохо было бы ещё мурлыкать что-то успокаивающее, но, боюсь, с моими вокальными данными результат получится прямо противоположный.
— Рой правда очень тебя любил. Он ждал тебя, даже когда мы были с ним уже знакомы. Он долго не позволял себе в меня влюбиться, ведь это означало предать чувства к тебе. Так что я тоже знаю, что такое безответная любовь.
— Но он всё же с тобой. — Доносится откуда-то из глубины моей футболки.
— Да, к счастью. В тот момент, когда мы завершили его реабилитацию, я думаю, он уже склонялся в мою сторону, но ещё не мог позволить себе этого. И только когда закончились занятия, и я постарался максимально полно исчезнуть с его горизонта, чтобы совсем не сойти с ума от его недоступных прелестей, он сделал окончательный выбор. Он отдал тебе три с половиной года, из которых ты не любил его ни дня, но помнишь до сих пор. Я тебя понимаю, забыть его — это как развидеть барельефы президентов в Рашморе. А потом он пришел ко мне.
— И что, ты сразу схватился за него?
— Ну, я не такой умный, как ты. Мне понадобилось несколько недель, чтобы понять, что первым он грабли ко мне не потянет, мне ведь неоткуда было знать, что ты крепко отучил его от этого.
Чарли всхлипывает, и, подняв свои висящие, как плёточки, руки, завязывает их на моей спине. Перестаю качаться, лишь чуть сдвигаю шею, прижимая его плотнее. Футболка на плече промокла, но я не имею права этого заметить.
— Я говорил, что он любит аудио-книги. У него не так уж много времени на то, чтобы читать электронный или бумажный вариант, а так наушники и вперед. Но с этим есть небольшая проблема. — Делаю паузу и дожидаюсь шевеления любопытства на своей груди. — Свои самые любимые книги он слушать не может.
Новый всхлип получается задумчивым.
— Да, те, что он просил тебя читать ему. Говорит, лучше тебя этого никто не сделает. Я не знаю, но Рой уверен, что у тебя идеально сочетаются тембр, интонации, присутствие в книге и отстраненность чтеца, позволяющего увидеть все своими глазами. Он даже некоторых персонажей стал чуть иначе воспринимать. Ты не думал пойти в профессионалы?
В груди фыркает, и лоб Чарльза несильно бьет меня по ключице.
— Отпускай уже, извращенец.
— Отпускаю. — И отпускаю.
— Всё равно ты мне ни черта не нравишься, — упрямым голосом заявляет он, размазывая по щеке последнюю слезу. — И Рой твой урод, каких поискать. Так что не смей ему говорить, что видел меня, понял?
С готовностью киваю. В следующую секунду он ящерицей скрывается из поля моего зрения, и к выезду с парковки резво укатывается белый скутер, водитель которого, конечно, не обернется, так как это как минимум глупо и как максимум опасно. Так что, взмах рукой, скорее всего, случаен и ни в коем случае не дружеское прощание.
Рад был познакомиться, Чарли. Спасибо тебе за Роя, обещаю и дальше любить его всем сердцем, в том числе и за тебя.
Потом залезаю обратно на байк и стараюсь загладить подолом футболки мокрые пятна на плече. Да и не заметно уже. Одинокий Том на одиноком мотоцикле ждет своего шопоголика. И он сказал, что это я медленно выбираю?
— Привет, соскучился?
Оборачиваюсь и измеряю взглядом Роя с головы до ног. В одной руке две килограммовые упаковки бекона, в другой редька, трогательно удерживаемая за зелёный хвост. Супер. Хотя, редечный сок — это тоже неплохо.
— Органическая. — Объясняет он, верно истолковав мой взгляд. — Чем занимался, пока меня не было?
Отбираю у него покупки и запихиваю в багажный отсек.
— Обнимался с прехорошеньким мальчонкой, — говорю ему, как всегда, правду.
— Ну и хорошо, — отвечает мне мой Фома Неверующий и перекидывает ногу через сидение. — Рванули домой, и там пообнимаешься ещё. Держись.
Вот уж в этом вопросе никогда не заставлю просить себя дважды. Растекаюсь по спине, хватаюсь за талию, и мы уносимся в ночь.
Спокойной ночи, Чарли.
21.03.2016
