*Том*
— А у нас тренера поменяли. — Лицо Роя на мониторе ноута закатывает глаза к зрачку камеры, дескать, как мне это надоело. Вообще-то он больше выделывается: в его последней команде тренера меняли первый раз. Все остальные замены касались лично Роя, так как тот сначала травмировался, а потом мотался из школы в школу. Да и было у него их за всю жизнь всего штуки четыре, а он мяч из рук с пяти лет не выпускает, первого тренера завёл в шесть, а сейчас ему девятнадцать. — А прежнего за что? — Я мягко выдыхаю и складываюсь чуть иначе, выгибаясь вбок. На монитор я не смотрю, но вполне чувствую, как кто-то облизывается. А я что? Я йогой занимаюсь. — Да ни за что. Точнее, за то, что мы нереальные молодцы. В спорткомитете решили, что мы переросли его уровень и выдали нового. — Этот круче? — Говорят — что-то вроде небольшой легенды. Правда, я его имени до сегодняшнего дня вообще не слышал. Тайный тренер Йода, если можно так выразиться. Как нам сказали, занимается с юношескими командами в самом начале их карьеры, а потом передает более именитым тренерам. Правда, случалось, что именитые сводили на нет все его усилия, поэтому на этот раз ему дали нас на постоянной основе. Сегодня была первая тренировка, показался мужиком с понятием. На тебя похож — одновременно и жесткий и мягкий. Да и блондин, кстати. Фыркаю, меняя позу. — Руки устали, решил замутить с тренером? Рой изображает мне в монитор козу. — Не дождешься, я твой навеки. Так что ты там тоже смотри не присмотри себе какого-нибудь индуса. Кстати, что ты решил по мануалке? Вздыхаю. — Надо поступать. — Было бы ещё время на всё это. Только со школой разделался, думал, появится больше свободы, ан нет, фигушки. — Закупил книжек, полазил в сети. Массажем я занимаюсь уже с год, думал, мышцы знаю, точки понимаю, но тут чувствую, что просто проваливаюсь. Так что крути не крути, а в анатомичку идти придётся. Буду потом на тебе тренироваться. — Хорошо, — Легко соглашается моя наивная жертва. — Только без сухожилий в разрезе, договорились? — Мне твоих сухожилий и так хватило. Хотя ладно, резать не буду. — И на том спасибо, — закрывает шутку Рой и приближает лицо к камере, сузив глаза в значении «хочу тебя таким вот образом». — Погоди, извращенец, я ещё не закончил! — Ты как скринсейвер, пока не кликнешь, не остановишься. Ну, вечно он так! Сейчас завиртит меня до голубых слоников, а я здесь не прохлаждаюсь, между прочим! Я учусь на мануального лекаря, и нечего смеяться, что делаю это в старой хижине, одетый только в набедренную повязку, а мой учитель — бородатый старикан, больше похожий на сухую корягу. И что география моего вуза — самый глухой индийский уголок из всех возможных. Мне нужна не престижная бумага с гербом, а реальные знания. И пока мне их не хватает даже на то, чтобы правильно понимать, что мне говорят. Интуитивно чувствую, что делаю и как, но одной чуйки недостаточно. Так что вернусь к Рою я раньше, чем планировал. «Хочу тебя так» переходит в «Хочу тебя иначе», и это «иначе» было бы гораздо интересней, отработай он его на мне лично. Черт, я же не праведник, желания в узелок завязывать умею плохо, да и не хочу этого делать. Мне нужно пропустить это через себя и превратить в нечто иное, лежащее за пределами телесного. Хорошая тренировка, но сегодня я слишком скучаю по кому-то рыжему, а потому надо либо отключаться, либо отвлекать. — Слушай, а этот твой новый тренер откуда родом? — Понятия не имею. Вообще-то сбить танк дороги можно, но, похоже, мои фугасы слабоваты. Поэтому он отвечает, не меняя выражения глаз, а моё состояние его не то, чтобы волнует, но очень возбуждает. Гад. — Да американец он. Слышал только, что когда-то он играл, но быстро понял, что учить у него получается лучше. По сути, я только имя его и знаю. Он же у нас первый день. — Ну, хоть имя скажи. Он сказал. Сначала я закашлялся, потом понял, что набедренная повязка перестала быть давящей, затем почесал голову и как-то вдруг осознал, что на самом деле ничуть не удивлён. Я и Рой — это судьба. Ну, или карма. Когда как.*Рой*
Глубоко выдохнув, я снял планшет с держателя и мягко перевернул лицевой стороной вниз. Том уже отключился, так что пришлось занять руки уборкой на столе. Закончив с этим, я оглянулся на пустую постель. Что разлука будет тяжелой я, конечно, знал. Том сказал — «Скайп в помощь», но я не умею трансформировать сексуальную энергию в универсальную, как это делает он. Да и то, если не терять зрительного контакта, видно, что даже у него не всегда получается. Но то, что он сегодня сказал… Это действительно возможно? Для Тома мир полон знаков, и это лишь один из них. И, что всего удивительнее, я сижу, смотрю в стену, пытаясь собраться мыслями, а сам Том абсолютно спокоен, словно его отец никуда не уходил до его рождения, а только и делал, что тренировал его любовников. Отец Тома. Это какое-то безумие. Перевернув планшет к себе экраном, я, было, нажал кнопку включения, но мой парень уже, наверное, весь в учебе, и отвлекать его не стоит, он и так с трудом находит время, чтобы со мной поговорить, а всё, на что я способен, видя его на экране, это думать о пошлостях. Нет, я должен справиться с этим сам. Касс начал ломиться в дверь примерно через час. Он очень тактичный. — Рой, кончай кефир давить, я захожу! Тактичный, но в своей манере. — Хей, что-то ты мрачноват, — огласил он с порога. Стянул футболку и повесил на спинку своей койки, тут же взявшись собирать принадлежности для душа. — Что, милый Том сложил пальчики в кружки, спел «оммм» и ушел в аскезу? — Он не совсем буддист, а эти кружки что-то зацикливают в энергетическом плане. К тому же, аскеза — не его путь. — Как скажешь. — Касс легкомысленно махнул рукой и, прихватив полотенце, направился в душ. У него красивое тело, он знает об этом и не стесняется его демонстрировать. Однако даже если он и раскидывается при мне футболками, но из душа выйдет в пижамных штанах по колено. Я не обижаюсь: из двенадцати человек он единственный, кто согласился делить со мной комнату. Попал в команду я в восемнадцать лет, ещё школьником, да и сейчас, почти год спустя остаюсь моложе всех. Кассу двадцать два, и по молодости он сразу после меня. Мы — экспериментальная команда. Не знаю, кому это пришло в голову, но нас набирали из резерва (как меня), и из не очень удачливых команд, где как бы ни был талантлив, один за всех играть не будешь. Получился сложный микс индивидуалистов с яркими вкраплениями комплекса неполноценности. Я был нагл и напорист, к тому же, привык, что тренеры души во мне не чают, даже если не показывают этого. Но юн, и только со школьной скамьи. Остальные были не менее наглы, напористы и требовательны к вниманию, каждый гений или бесспорный талант. Но непризнанные, поскольку если команда не выигрывает, твои семь пядей во лбу тоже никто не оценит. Чтобы сыграться нам понадобилось более полугода. Меня, новичка и извращенца, оттесняли максимально жестко, но и между собой они добрее не были. Окажись здесь Том, он бы распутал узлы в их душах в разы быстрее, а так этим пришлось заниматься нашему тренеру. Не знаю, как он не получил нервный срыв, купируя стычки и пытаясь сделать нас единым целым. После нас он легко может идти работать воспитателем в колонию для несовершеннолетних преступников. Но он совершил чудо. Полгода муштры, комендантского часа, замков на дверях, и мы стали похожи на что-то боле-менее единое. И меня безумно радует, что это объединение было не против него: видит бог, он старался ради нас же. Объединяющим фактором выступил я. Тут сошлись все, включая тренера. Помню свой с ним об этом разговор. К геям он питал антипатию со времен колледжа, но боролся с этим предрассудком. И был немало удивлён, когда я сказал ему всё отпустить и не вступаться. Вообще, это Том подбросил мне идею поработать Вселенским Злом. Так и сказал, негодник. Кроме ориентации, удачным, с его точки зрения, был и мой возраст, не способствующий уважению старших товарищей, несмотря на все мои спортивные достижения. Или даже благодаря им. Лично я считаю, что Том либо святой, либо пришелец из другого измерения. Он подобен гусиному перу — негативное сходит с него, не оставляя следа. Он легко может создать себе проблему из ничего, но только он сам и никто другой. В школе, когда я был очень прямолинеен в своих чувствах к нему, у нас не было неприятностей только благодаря ему. Он сидел перед директором, кутая свои ладони в мои, и освещал собой кабинет, словно солнечный луч в морозный день. — Мы — лучшие ученики, — сказал он тогда, — а потому я понимаю, как вы не хотите нас исключать, но и понимаю, почему это приходит вам в голову. Я обещаю, мы будем себя очень прилично вести, а уж Рой особенно. И если ему кто-то начнет строить глазки, я не буду компрометировать школу скандалами, решу вопрос тихо, и сам оплачу счета из больницы. За счет Роя, естественно. До больницы дело не дошло, но драться ему всё же пришлось. С девочками. Он потом хохотал вместе с ними, затащив их всех ко мне домой, наготовил какого-то сложносочиненного сока и разрешал хватать меня за любые места выше пояса. Помню, как одна из них висела у меня на шее и горячо шептала, что Том самый крутой парень в мире, и если я его брошу, она придет разбираться со мной лично. Как ему это удаётся, до сих пор не понимаю. А потому, выдвигая меня в жертвы, он даже не считал это риском. Я с ним согласился, потому что провал эксперимента ставил под угрозу не только мою карьеру, но и дело, которому я хотел посвятить жизнь. Я люблю баскетбол, и если ради него надо пройти через сложности, я вполне к этому готов. Так что через полгода я оставался единственным сольным игроком. А когда я, несмотря на это, закинул на очередной тренировке три мяча подряд, на меня навалились сразу все. Драться я умею, да и Том поднатаскал на скорость, ловкость и гибкость, плюс постоянные стычки в команде — они бы меня не одолели, но через какое-то время выбитый плечевой сустав заставил меня усомниться в своих выводах. И тогда Касс вышел из толпы и встал со мной рядом. Хорошо, что к тому времени народ уже утомился, и ему досталось не сильно. Бить он умел, а ставить защиту — не очень. После медкабинета он помог мне добраться до своей комнаты и сразу же перенес туда мои вещи из той кладовки, которая была у меня до этого. Было видно, что лишний раз дотрагиваться до меня ему неудобно, но он объяснил, что у него сестра такая же, как я, и до последнего времени он не понимал, как нам, ущербным, тяжело. Ущербный, так ущербный. С меня не убудет. Здоровой рукой кое-как вытащил из потайного кармана рюкзака телефон и набрал Тома, не обращая внимания на удивленный взгляд Касса. Сдать телефоны стало обязательным условием ещё после первого месяца и явилось первым этапом превращения нашего клуба в филиал зоны строгого режима. — Привет. Я выберусь к тебе сегодня? Нет, плечо. — Я потянулся, как продиктовал Том, слишком быстро уперся в боль, которую ещё не успело заглушить обезболивающее, и постарался описать ощущения настолько подробно, насколько его это интересовало. В итоге мне запретили «маяться ерундой» и наказали «сидеть на жопе ровно» до его прихода. Я уточнил свою новую географию и попросил Касса открыть защелки на окнах. Том не Бэтмен, долго на стене не провисит. Мне кажется, лимит удивления Касса закончился примерно тогда, когда Том сначала просунул в окно ноги, затем пролез весь и спрыгнул на пол, словно делал это каждый день. — Это Кассиан, — представил я нового друга, и мой мальчик послал ему наиболее милую улыбку. Тот сглотнул и отступил на шаг. Том это заметил, поднял бровку и двинул бедром так, что я даже о больном плече забыл. Паршивец. — Я Том, и я с ним, — смилостивился он над нервной системой Касса, кивнув в мою сторону. — Только с ним. И тут же забыл о глупостях, вцепившись в мою болячку. — Обезболили, что ли? — Когда тебе звонил, уже начало действовать. — Коновалы… А я теперь на ощупь должен, что ли…? Терпи. — Хорошо. — Напоминать, что меня обезболили, я не стал. Для него это «терпи» идёт отдельно от мозга. Потому что, как правило, терпеть приходится очень. Что-то щелкнуло, и Том повеселел. — Удачно выбили. Ничего не порвано, ничего не растянуто: ты, как всегда, везунчик. Но месяцок походика-ты в баню. Я тут присмотрел одну сауну поблизости, там смогут выставить нужную температуру и влажность. Колени, заодно, подтянешь и локти. Какого черта ты забросил хатху? Этот разговор ходил по кругу регулярно. Нет у меня возможности здесь заниматься йогой. Может, позже, когда всё уляжется. Но в сауну походить придётся, как в старое доброе время, когда Том был в моей жизни только длинными штрихами. — Повернись, у тебя синяк намечается. У, такой тупой удар пропустил… Не шевелись, сказал! Сколько раз тебе говорить, что даже если ты здоровый, не стоит переть рогом. Увернуться было не судьба? Я сидел, как приказали, ровно, и жалел, что все его прикосновения носят лишь лечебный характер. Уберёт синяк и отойдёт в сторонку, так как я теперь не один в комнате, а для Касса всего случившегося и так слишком много. — О! — Внезапно что-то вспомнив, воскликнул Том. — Мать пирожков наварганила, велела тебя накормить и обязательно тренеру оставить, а то знает она тебя, проглота. Он скинул со спины лёгкий рюкзак и вытащил оттуда свёрток, который немедленно принялся распространять вокруг себя сумасшедшей вкусноты запахи. Я не рискнул повернуть голову, и следил за ним только носом. — Ладно, отомри. Поклон Солнцу хотя бы сделай. Обжора. Так, теперь ты, Кассиан. Бросив в меня пирожками, Том полностью переключился на новую жертву, и, не утомляя себя условностями, сделал ему подножку, а потом плавно уложил на пол лицом вниз. Ну и уселся сверху, естественно. — Так, будущий очень красивый синяк, но это мы без проблем уберем… Ох ты ж, фигня полная. Ты когда последний раз своей спиной занимался, милый? Касс что-то хрипнул, но ответы на риторические вопросы Тома никогда не интересовали. — Рой, придётся тебя припахать. Смотри: здесь и здесь. На себе я его не согну, он меня перевесит. Я только закончил с поклоном и взялся, было, за пирожок, но со вздохом отложил его обратно. Гнуть, так гнуть. Оказывается, удивляться Касс ещё как мог. Привычный вывих исчез без следа, и он сидел на своей кровати, недоуменно моргал и шевелил лопатками, варьируя положение спины. И смотрел на Тома, словно тот пришелец. Не так уж он и не прав. На прощанье Том окинул меня заботливым взглядом, в котором я прочитал то же сожаление, что и он в моём, и отбыл обратно тем же путём, каким явился, а я остался стоять, глядя ему вслед. — Ты с ним спишь? — раздался за спиной голос Касса. Я кивнул, не оборачиваясь. — Давно? — Около двух лет. — Глядя на вас, думал, больше, хотя да, тебе же всего девятнадцать. Я пожал плечами. Сам иногда удивляюсь, насколько глубоко и прочно вошел Том в мою жизнь. Странно представить, что три года назад я не подозревал о его существовании. Касс шевельнулся, снова проверяя работоспособность спины. — А кто из вас сверху? Дымка лирики исчезла без следа, и мне осталось лишь досадливо выдохнуть. Как возможно было обойтись без самого главного вопроса? Хотя обычно, видя нас вместе, у случайного зрителя сомнений не возникает. Почему столько людей уверено, что однополая постель это сочетание лепестка розы и кувалды? Но после общения с Томом, даже непродолжительного, шаблон даёт трещину, и злосчастный вопрос всегда выплывает на первое место. Не отвечая, я спрятал телефон обратно в сумку и начал собираться ко сну. Приснись мне, мой мальчик. Ответ на свой вопрос Касс получил достаточно быстро. В ближайшую увольнительную он грозился вернуться заполночь, а на самом деле пришел, когда ещё не было даже трех пополудни. Он отпер дверь, шумно её за собой захлопнул, обернулся и замер, заметив композицию из двух тел на моей койке. Том обхватил мою голову, поворачивая лицом от двери к себе, и, вдавив лоб в лоб, прошептал: — Не останавливайся, защемлю! Это он мог. Спустя какое-то время после моей оккупации его дома он решил перевести контроль над невидимыми миру мышцами из бессознательного в осознанное. Это сложный процесс, чреватый спазмами, и мне не повезло встретиться с одним из них. Том тогда виновато привалился рядом, обнял за шею и сказал, что это его страшная месть за наш первый раз. Так что на этот раз я не рискнул ослушаться. Бедняга же Касс сначала рванулся обратно в коридор, но запертая дверь оказала достойное сопротивление. Тогда он сориентировался, заскочил в ванную комнату и включил душ. Окончание всё равно получилось скомканным. Том слез с койки, замотался в простыню, подошел к двери ванной и от души приложил по ней голой пяткой. — Вылезай, сволочь! — Не кричи, твоего голоса не должно тут быть, — осадил его я, натягивая боксеры. Дверь ванной чуть приоткрылась, и Касс осторожно выглянул в щель, но неудачно наткнулся на взгляд Тома. Не самый добрый, я полагаю. Вообще-то Том очень добрый, но не когда ему сбивают, как он говорит, «активную релаксацию». Так что Касс получил редкую возможность полюбоваться на неудовлетворённого йога, и, оценив, попытался снова забиться в убежище. Но пятка уже была между косяком и дверью, и фокус не прошел. — Ты мне два оргазма должен. Так что вылезай оттуда, и я, может быть, тебя прощу. Рой, пойдешь со мной? Доставая полотенце, я засчитал вопрос как риторический. Помог Кассу ласточкой вернуться в комнату так, чтобы ничего ему при этом не сломать, затем подхватил Тома на руки поверх полотенца и щелкнул замком за своей спиной. Слава богу, эта дверь открывается только изнутри. Надеюсь, Касс успел хотя бы умыться с дороги. Позже, наблюдая, как Том привычно ускользает через окно, Касс задумчиво протянул: — Смотрю, из всех нас у тебя самая насыщенная половая жизнь. Я пожал плечами и ответил фразой своего парня: — Ну, должны же быть и плюшки. Можно сказать, что Касс принял и это, но какое-то время надевал на ночь рубашку с длинными рукавами и спортивные штаны до щиколоток. В командной работе тоже случились небольшие подвижки: тренер поставил меня одного против пятерых, а по совместительству самых ярых моих антисторонников, кинул мне мяч и сказал, что я вражеская команда. В своё время и Чарли и Том называли меня демоном на площадке, но здесь мне пришлось реализовывать свои инфернальные способности в полном объеме. Финальный свисток тренера остановил игру на ничьей. Пять-пять. А рядом с Кассом стояло и болело за меня ещё три человека. Потом пошло легче. Когда сухой счет размочен, психологический накал немного отпускает, и человек становится адекватней. Сложнее всего было Кассу, но когда их стало четверо, то потянулись и остальные. А значит, пора было переходить к разговорам. На очередной тренировке я откинул мяч, потому что им мы решили уже всё, что могли, и предложил всем задавать любые вопросы. Или просто ещё раз подраться, если всё и так понятно. Первым начал, как и ожидалось, Касс: — Слушай, ты один тут такой ненормальный. С чего ты вообще решил пойти в баскетбол, если любовник у тебя уже есть? Хороший вопрос, но странный. Кто сказал, что я тут такой один? Выход из шкафа это личное дело каждого, но у нас таких ещё двое, Рик и Диего. Это заметно по тому, как они смотрят, двигаются, оценивают. Но раз другие не видят, зачем говорить вслух? Так что отвечать мне, как всегда, только за себя. — Мой характер недостаточно гибкий и, как говорит Том, совершенно прозрачная мимика: по мне всегда видно, что я о ком думаю. Поэтому приходится быть «таким ненормальным», раз и так всё очевидно. Но я крепкий, и последствия переживу. Потому что люблю баскетбол. Как каждый из вас. И хочу играть в него до тех пор, пока не придется уступить место молодым, чтобы и они наслаждались им так же, как я, а потом приняли свою смену. Вопросов было много, и драться никто не полез. Правда, спрашивали такие глупости, что иногда я вместо ответа смотрел в глаза говорившего, и он возвращался на место. От «А я тебе, случайно, не нравлюсь?» до «Как это вообще можно, в жопу?» Но были и другие: — Какой, к херам, характер? Обычный выебёж «Ах, я бедный, особенный, не такой как вы, быдло». Это Диего, один из тех, о которых я говорил, второй в пятерке моих антифанатов. А Рик — в пятерке пятый. Поэтому я подошел к ответу как можно серьезнее: — Я мог бы спрятаться, встречаться с девушками и жить, как мышь, ведь иначе, вполне возможно, отец меня не примет, разведется с матерью и моя семья разрушится. Ведь это же ужас, верно? Отворачиваться от своей сути, насаживать в себе другую, быть как все, нормальным, всё ОК, и только внутри тошно, пусто и что-то гложет. Кажется, всё гладко, а на самом деле всё не так, депрессия и неудовлетворённость, и ты не понимаешь, что происходит, ведь ты всё делаешь правильно. Или не прятаться, не мучить девушек, всё сказать родителям, и если они используют это как повод к разводу — значит, так им лучше. Уже проще, верно? Не отворачиваться от своей сути, не стараться быть нормальным, а жить так, чтобы внутри не было тошно. Зато снаружи в тебя не ткнёт пальцем только ленивый, вечно задают одни и те же идиотские вопросы, девчонки морщат нос, парни опасаются лишний раз руку пожать и вечно подозревают черт знает в чем. Короче, всё время какая-то фигня, но ты понимаешь, что происходит, и делаешь всё правильно. Тренер удовлетворённо качался на своем высоком стуле, доедая пирожок из последней доставленной Томом партии, и не встревал. Наверное, он уже тогда знал, что скоро перестанет быть здесь нужным, так как ещё пару месяцев, и команда станет такой, какой он желал её видеть — разношерстной, но с которой будет считаться соперник любого уровня. И ей понадобится тот, кто будет не строить, а выстраивать. Отец Тома, например. А тот оглядел нас ещё более пристально, чем вчера на скромной церемонии знакомства, и наклонил набок голову, складывая увиденное на подготовленные полочки в своей голове. Потом прогнал через все тесты и отпустил нас перекидываться мячом, когда пот лился градом даже с самых выносливых. Я же, как сказал бы Том, «лажал по-крупному». Зависал, как старый компьютер, глядя на тренера, а когда приходил в себя, срывался с места, не контролируя скорость. Пару раз врезался в парней, получал дежурную плюху, извинялся, оглядывался на тренера и снова зависал. Они похожи. Бог свидетель, как же они похожи. Не лицом, и даже не фигурой. Чем-то неуловимым. Способом анализировать, умением принимать жесткие решения, но не быть негодяем. Да хотя бы тем же наклоном головы. И я не говорю уже о белых волосах. У тренера они не порхали вокруг головы, как у Тома, а были затянуты в короткий хвост на затылке и выглядели более жесткими. Точнее, обычными седыми волосами, а не беличьим мехом. Из-за этого тренер казался старше своих лет. Бок взорвался внезапной болью, и до меня только через какое-то время дошло, что Касс всего лишь ткнул меня локтем под ребра. — Что с тобой? Ты глаз с него не сводишь. Влюбился, что ли? Я закрыл предательские глаза. Что я творю? Еще немного и начну называть его отцом. Он ничего не знает о Томе. Он вообще бросил его мать беременной на том сроке, когда женщина еще не успевает заметить, что месячные задерживаются. И с чего мне так волноваться, если сам Том не волнуется? Спокойней, Рой. Как Том успокаивается? Омм? Наверное, самовнушение помогло, или я вымотался наравне с остальными, но остаток тренировки, больше похожей на марш-бросок в лучших традициях предыдущего тренера, прошел при моём более-менее адекватном поведении. В итоге он посадил нас на скамье длинным строем и медленно пошел вдоль него, уточняя имена, задавая вопросы, и расставлял ответы по очередным полочкам в памяти. — Рой. Я поднял свои глаза к его. Такой же не поддающийся описанию цвет, как у Тома. Даже бровь поднята похоже. Его отец. Здесь, сейчас, рядом со мной. Его никогда не существующий отец. Мысли мешались в голове, и я никак не мог прервать зрительного контакта. Он моргнул, и я облегчённо встряхнулся. — Что с тобой не так, Рой? — А он гей, тренер. Блондины как раз в его вкусе. — Но не старше двадцати, — отмахнулся я. — Зачем сразу в извращенцы записывать? — Тогда что? — Тренер смотрел на меня с отстранённым любопытством, и я почувствовал себя лабораторной крысой. Том так в первый раз на меня смотрел, когда оценивал повреждения, а я думал о том, что этот блаженный недоросль слишком много о себе воображает, и если не в состоянии мне помочь, то хотя бы умный вид не делал. Или улыбку стёр. Время очень быстро показало мне, насколько я был не прав. И пусть в тренере не было ничего потустороннего, и он не улыбался, но примораживал так же. — Я… Я не могу сказать, тренер. Во всяком случае, не при всех. Но это абсолютно не то, о чем подумал Рик. — Хорошо, — смилостивился отец моего парня. — Поговорим наедине, но не сегодня. И пошел по ряду дальше. Я лежал ночью и думал о чепухе, наподобие того, что как здорово, что я смог достать ту антенну, мощную и компактную, которую Том удачно привязал к дереву, ведь там, куда он ушел, не оказалось связи. А теперь мы может хоть каждый день общаться через интернет, глядя в лицо друг другу. А ведь я мог достать, он — тащить, а в итоге там бы брала обычная сотовая связь. Но, анализ ближайших антенн ещё до его отъезда показал, что шанс на это очень призрачен. Но сейчас я с ним даже связаться не могу, так как сеансы связи мы назначили лишь раз в неделю. И последний был только вчера. Негодник. Сбросил на меня своего отца, как бомбу, и исчез в непролазных индийских джунглях. Ты, вообще-то, с ним одной крови, Маугли несчастный. Всю неделю я изо всех сил собирал свой разум, настраивая его на баскетбол. Касс предположил, что на мне так недотрах сказывается и природная реакция на блондинов. Я ему даже не объяснил, куда он может пойти со своими предположениями, настолько был заморочен собственными мыслями. А тех пошла вторая волна. Что я ему скажу? Что он скажет? Что он подумает о Томе, это же не чужой дядька, а родной отец! Здравствуйте, я — любовник вашего сына. Ах, вы не знали, что у вас есть сын? Нет-нет, точно есть, он классный, и он мой любовник. Собственный папочка вспомнился, и оптимизма воспоминание не добавило. Первый раз в жизни мне стало стыдно за свою ориентацию, но я вовремя сообразил, что если бы не она, проблем бы с отцом Тома не было, так как не было бы в моей жизни и Тома, а это уже совсем, как он скажет, «невкусно». Вечером, распуская нас по комнатам, тренер отозвал меня в сторону. — Излагай. Я читал твой профайл, и все корреспонденты как один отличают талант, самоотдачу, выносливость, скорость и прочие положительные качества. Тема ориентации тоже затронута. Насколько я понял, у тебя есть постоянный партнер. Я кивнул. — Он сейчас в Индии. Вообще, для йога не удивительно, но он поехал учиться делать массаж и вправлять кости, а то я вечно что-то себе растягиваю и ломаю.— Я почувствовал, что меня несёт так же, как когда я, будучи взволнованным, общаюсь с женщинам — неудержимо и независимо от головы. — Вообще он хотел изучать программирование, но сказал, что мануальное целительство полезней, в том числе с меркантильной точки зрения. По сути, в деньгах нет особой необходимости, он и так нарасхват. Том великолепный инструктор йоги (я сказал, что он йог?), да и за лечением к нему уже года четыре обращаются, вот он и решил «прокачивать хилерство, раз не повезло связаться с танком». Тренер медленно закрыл глаза, потом открыл и снова склонил голову набок, словно изучая меня под микроскопом. — Ты волнуешься. Пришлось закрыть рот и кивнуть. Не зря народная мудрость гласит — меньше говори и сойдешь за умного. — А почему волнуешься, знаешь? Я снова кивнул. — Тогда говори. Легко сказать «говори». А как сказать? Том не будет против, если я расскажу о нем отцу? А мать? Мать Тома, которую я несколько лет тоже называю матерью. Но и молчать меня никто не просил. — Сложно без подготовки. Можно, я начну с самого начала? Теперь кивнул мне он. Я знал мимику его сына, а потому видел, что под неподвижной маской его лица кроется любопытство. И как начать? Где это «начало»? — Когда-то, чуть меньше двадцати лет назад, вы были знакомы с одной девушкой… Достаточно «сначала»? Во всяком случае, любопытство в глазах тренера сменилось недоумением. — Вы ещё случайно попали ей по голове мячом, когда она купалась. С тех пор она ненавидит воду, но не в этом дело. Она тогда сама не знала, что беременна, и… Лицо тренера словно тучей закрылось. Знаю я это выражение: у Тома оно означает «фиг тебе по полной» и характеризуется поистине ослиным упрямством. — В общем… — Замолчи. И никогда не смей говорить об этом снова. — Но… — Никогда. Ты мне не сын, а баскетболист моей команды, такой же, как все, без привилегий и повышенного внимания. — Но я не… — Я сказал. — Но вы не поняли! Я… — Закончим на этом. И больше не поднимай эту тему: я уже очертил тебе рамки наших взаимоотношений. Выйдешь за них, выйдешь и из команды. Что бы сказал на это Том? Опачки? Фигасе? Я даже присел, настолько не ожидал подобного вывода. Как пришел к себе, так и сел на койку, нащупав её вслепую. Касс посмотрел на меня удивленно, но мудро решил не лезть с вопросами. Тренер же сказал, что читал профайл, а там и отец и мать указаны. И возраст, что тоже немаловажно. Каким образом я оказался его сыном вместо Тома? Сам Том хохотал, как безумный, стоило мне вечером установить с ним связь. Я был в комнате один в целях «супружеского свидания», но сегодня думать о сексе не получалось. — Ну что ты смеешься? Я теперь вообще не знаю, кем являюсь своему биологическому отцу. Начинаю думать, что не зря он меня не любил, усыновил, наверное. И мать вовсе не моя мать, поэтому так тяжело переживает развод с отцом, ведь ради него она даже взяла приемного ребенка, а потом ей же его и пришлось воспитывать. — Ничего она тебя не воспитывала, — фыркнул Том. — После развода тут же благополучно о тебе забыла. Сам знаешь, что был для неё всего лишь клеем для мужа. Но у тебя есть моя мать, так что не расстраивайся. — Ты прав. И твой отец тоже. Правда, я не имею права говорить ему, что он мой отец. А что он, вообще-то, не мой, а твой — не имею возможности. — Забей. — Том потянулся на экране, и я почувствовал, что мысли, туманящие голову, начинают бледнеть и расползаться по задворкам сознания, освобождая пространство для совсем других. Маленький волшебник. У него где-то есть волшебный порошок, который, если его рассыпать, туманит голову и наполняет мир магией даже с другого конца света. Голова послушно очистилась в преддверии первой горячей волны, и Том, наблюдая за мной, наклонил голову фирменным семейным жестом, позволяя моим глазам впиться в свои. И тут вернулся Касс, вовремя для себя и слишком рано для нас. Он сказал, что вообще-то стучал, я не ответил, он думал, меня нет, а на самом деле я тут, держусь за планшет и, того гляди, изнасилую несчастный девайс. Том на экране разочарованно выдохнул и действие волшебного порошка закончилось. — Ты сволочь, Касс. Знаешь, сегодня я съел совершенно шикарного жука. Так вот, он был очень на тебя похож. Привезу, тоже попробуешь. У него круглое пузо и шесть мохнатых лапок. Спокойной ночи, мальчики. И отключился. А Касс, ощутимо позеленев, начал опасно приближался головой к ковру посреди комнаты. Пожалуй, стоит оттащить его в ванную комнату. Откуда Том вообще узнал, что у Касса слабый желудок? Зато собственное недовольство, при взгляде на его мучения, рассосалась без следа. Когда-нибудь Том вернётся, и я всё наверстаю при его личном участии.