*Тренер*
Зачем я пришел сюда? Все на вечеринке, но, думаю, никто особо тренера не хватится. Героем вечера был ожидаемо Рой, он сидел в центре, смеялся вместе со всеми, но не похоже, чтобы он осознавал, что такого особенного сделал. Команда и раньше не проигрывала, и все спортивные критики, как один, отмечали бесспорный талант каждого игрока, а потому их котировки с каждой игрой стабильно росли. Но стоило появиться на площадке Рою, как поступательный рост в мгновение ока остался в прошлом, сменившись почти вертикальным взлетом. Больше половины игры камеры были прикованы лишь к нему, и он царил над площадкой, покоряя абсолютно всем, от мастерства до улыбки. Его поразительная юность и редкий дар радости жизни, помноженный на природное очарование, сделали его фаворитом раньше, чем это осознали сами зрители. Ему бы молча поулыбаться репортерам, уже остались бы сенсацией, но нет, понесло его в голубые дали. Рост под два метра, неохватные плечи, рыжий наглый торчащий вперёд чуб и смущенная улыбка, когда он рассказывал о своем парне — естественно он был в каждой, даже самой далекой от спорта, газете. Ко всему ещё и фотогеничный, стервец. И сейчас я стоял посреди его комнаты и не знал, что собираюсь делать. Я отшил его достаточно резко, и он почти больше не говорил об отцовстве, разве что смотрел иногда с вопросом о взгляде. Но его профайл… Его сторона комнаты, похоже, левая. Во всяком случае здесь порядок и фотография белобрысого парня на стене, распечатанная на принтере. Как сказал Рик, «Блондины в его вкусе»? Судя по интервью, всего один блондин. А на кровати планшет. Экраном вверх. Это ведь неправильно? Что я там рассчитываю найти? Пока же я думал, средний палец уже нажал на кнопку включения, но экран показал не загрузку операционной системы, а заставку на отдых. И я выдохнул. Вместо абстрактной картинки Рой разместил на ней фотографию из семейного архива. Он сам стоит по центру, прижимая к себе мать за талию, а другой пытается утихомирить того самого блондина со стены над кроватью, хохочущего, а потому неконтролируемого. Том, кажется. Мать Роя… Она не изменилась почти. И глаза горят также ярко, и видно, с какой гордостью она прижимается к сыну. Моему сыну? Его профайл говорит об обратном, а я как назло, не помню, в каком году был с его матерью. Помню свет в её глазах, который пугал меня своей страстью к моим победам. Я далеко не был уверен в их возможности, и её вера сжигала меня изнутри. И эта фраза, которую я слышал вчера из его телефона — «Успех в спорте, это признание имеющихся талантов», да она всегда так и говорила. У меня их было слишком мало, чтобы меня признала даже она. Я бросил мяч в сердцах, а попал он в неё. Мне сказали, что она точно в порядке, удалось обойтись без операционного вмешательства. И я ушел, как только узнал, что она очнулась. Если бы узнал ещё и о ребенке… Могло ли быть, что я ушел не только от женщины, но и от собственного сына? Рука протянулась сама, как до этого к кнопке, и легко коснулась женского лица на фотографии. Заставка подалась вверх, открывая начальный экран, и я отскочил. Только не хватало в личных вещах рыться, и так перешел все границы разумного. Застыдив себя таким образом, я решительно развернулся и вышел из комнаты. Сын. Дико это, на самом деле. Не было, и вдруг выпрыгивает, как чертик из табакерки. Сын…*Рой*
Ток-шоу я запомнил плохо. Было душно и жарко, рядом сидели какие-то фрики, ближайший из которых пытался открутить мне руку и, по-моему, считал это флиртом. Я стряхнул его с себя и сел на пол, взглядом убедительно попросив за собой не следовать. Иногда Тома рядом не хватает не только потому, что мне с ним лучше, чем без него (что, без сомнения, так и есть), но и потому, что своей лучистой улыбкой он наводит вокруг меня непроницаемую сферу отчуждения поклонников любого пола. Ведущий задавал миллион вопросов, из которых про спорт были едва ли четверть, но и те с постельным уклоном. Прав был тренер, людям только дай повод. Я каждый раз уходил в сторону, рассказывая, какие мы замечательный баскетболисты, и, насколько я могу судить, в полный беспредел передача, несмотря на старания ведущего, так и не скатилась. Из запомнившегося — он сказал, что даже если я не отвечаю на вопросы журналистов о Томе, моё лицо отвечает за меня. И что у нас, по мнению большинства опрошенных, удивительно чистые отношения. Слава богу, ничего не говорил о нимбах, как Диего. И интересно, кого они опрашивали. А потом на экранах показали мою мать. Она так и не оставила привычки вешать на себя не меньше четверти всей своей коллекции бриллиантов. Неужели, ещё скучает по отцу? Она трогательно складывала руки и рассказывала, какой я был нежный ребенок и как любил смотреть соревнования по бальным танцам. Про пасодобль, красивые костюмчики и глупый отказ от занятий, которые мне так нравились. Наверное, дети в школе задразнили, вот я и ушел в баскетбол. Хотелось закрыть глаза и не слышать. Ну почему, почему, если тебе нравится смотреть, то должно нравится и делать? В двенадцать лет я был уверен, что вырасту и женюсь на умной женщине, и никогда не буду заставлять своего сына танцевать, если он этого не хочет. И запрещать ему играть в баскетбол тоже не буду. Правда, в тринадцать я уже вполне осознал, что запрещать и разрешать мне будет некому, так как у двух мужчин детей быть не может. А мечту об умной женщине я заменил на Тома, и не прогадал, ни с умом, ни с телом. Показали и отца. Знать бы, как его убедили выступить в этом цирке. Единственное, что я могу предположить, он сделал это, чтобы пресечь слухи, будто он от меня отказался. Он не отказался, а дал денег и вычеркнул. Серьезный подход серьезного человека. Насколько я знаю, его сыну в новом браке уже почти пять лет. Может, хоть из него финансист вырастет. Отец за прошедшие годы совсем не изменился. Такие же широкие плечи, холодный взгляд и залысины в рыжей шевелюре. От матери у меня нос и губы. Кто видел нас рядом, сразу говорил «Весь в маму», а когда подходил отец, добавляли «А вот глаза папины». Вот такой я сын своих родителей, вижу их впервые за четыре года, да и то на экране. За время отцовской речи я понял, что моя ориентация как раз из-за материных танцев в костюмчиках, и этот бред я тоже не очень хотел слушать. У него всегда была виновата моя мать. Собственную ошибку в выборе жены он переложил на её же плечи, а потом гордо ушел от «этой недалёкой женщины с сыном-гомосексуалистом». Чувствуя, что к горлу подкатывает тошнота, я осознал, насколько мне их не хватает. Моей глупой матери и холодного отца. Моей семьи, что говорила с экрана обо мне какую-то ересь и совсем при этом обо мне не думала. Команда потом сочувствовала мне так же горячо, как за полгода до этого пыталась сжить со света. Оказывается, какая-то камера не отрывалась от моего лица, пока в кадре были мои родители. Экран разделили на две части и показывали нас одновременно. Мать и я. Отец и я. И каждый, кто видел передачу, похоже, теперь тоже мне сочувствует, так как, по словам очевидцев, лицо у меня было очень выразительное. Зря они так. Через два года, в день своего совершеннолетия я снова их увижу. Мать передаст мне оставшийся от деда трест на условиях пожизненного её содержания, а отец три процента акций своего концерна с условием отсутствия меня в завещании. И я стану достаточно взрослым, чтобы перестать по ним скучать. Поблагодарил всех, конечно, и ушел к себе. Касс в очередной раз проявил такт и не пошел следом. Я лег на кровать и набрал Тома. Он ответил не сразу, да и камеру включать не стал. — Я соскучился. Всё в порядке? — Норм, — ответил мне его голос с тёмного экрана. — Только картинки нет, не сердись, мне сейчас не до позирования. — По деревьям лазаешь, что ли? Точно всё в порядке? — Ну, сказал же! А, погоди, наушник выпал. — Он замолчал, но тут же появился снова. — Вся цивилизация сплошное гадство. Меня вообще слышно? Что-то он не в настроении. Чтобы исправить это состояние ему нужно либо уйти в медитацию на пару часов, либо дотронуться до меня, а остальное я сделаю сам. Но сейчас не время думать о подобном, а потому я ответил: — Не очень. А что за звуки? Слоны мимо бегут, что ли? А шум? Дождь? — Если бы. Кстати, глянул твоё шоу. Гибель просто. Поэтому звонишь? Я кивнул. Меня-то он видит? — Вижу. Как доберусь до тебя — первым делом поцелую, так что отселяй своего надоеду. Или в мотель сбежим. — Ты не любишь мотели. — Я лес люблю. Возьмешь меня на слоновьей тропе? — Хоть в кроличьей норе. Том фыркнул, и у меня отлегло от сердца. Но тут в дверь постучали, и мой Маугли, тут же потеряв только что приобретённое благодушие, зарычал не хуже ШерХана. — А, везде люди, везде ходят, откуда столько людей, зачем их вообще столько нужно?! — Пойду, открою. Вряд ли там толпа, скорее всего, просто Касс. Но это был не Касс. Тренер перешагнул порог мрачнее тучи, и я вполне его понимал. Он тоже видел программу. — Помню первый вопрос, который я тебе задал, — начал он, едва закрыв за собой дверь, — был «Что с тобой не так». И сейчас я хочу услышать ответ. Хотел бы услышать ответ, знал бы всё с самого начала. — Я не ваш сын, тренер. Моих родителей вы видели сегодня на ток-шоу. Выдвинув стул, тренер тяжело на него уселся. Движения души я вижу не очень хорошо, зато движения тела — вполне. Вряд ли он ранен, а значит, расстроен. Странно, мне не показалось, что он озабочен судьбой своего потомка, раз так категорически не хотел меня слушать. Как говорит Том, я ни разу не эмпат. — Ты же разговаривал с ней по телефону, я слышал. Подделка? Значит, и рассказ о беременности?... — Нет, всё верно, я говорил с матерью вашего сына. Он у вас есть. Просто это не я. Два года назад она взяла меня под своё крыло, и я, наконец, узнал, что такое настоящая материнская любовь. Я тоже очень её люблю, она чудесная женщина. — Тогда… Том? А мой мальчик не зря такой умный. Я с облегчением кивнул. — Ясно, — сказал на это тренер и замолчал. Молчание получалось странно-тягостным. Я не мог понять, о чем он думает, но выражение его лица было сосредоточенным и недовольным. О чем он может так долго размышлять? — Тренер, — окликнул его я, вызывая из задумчивости. Он встрепенулся, а рука левая рука сжалась и разжалась, словно он подбирал слова. — А этот Том, он?... То есть, мой сын, он?... Я в недоумении нахмурился. Что он хочет узнать? — Вы вместе, да? — наконец нашел нужное определение отец моего парня. А я нахмурился ещё сильнее. Он же мне нотации на эту тему читал дольше, чем Чарли «Сагу о Форсайтах». Но было похоже, что он всерьёз ждал ответа. Поэтому я слегка вжал голову в плечи, предчувствуя неприятности, и осторожно ответил: — Да. — И всё же рискнул добавить: — Но когда вы считали меня своим сыном, вы и так это знали. — Ты идиот, Рой, — донеслось от окна, и у меня внутри всё подпрыгнуло. — Когда сын дерёт парня, это одно, а когда парень дерёт сына — совсем другое. Принципиальная разница, знаешь ли. Том, совершенно невозможный здесь Том, появился на нашем окне, как всегда, с ног, загорелых до черноты. Спрыгнул на пол, протащил рюкзак, кинул его на мою кровать и сбросил соединение на телефоне, одновременно вытряхивая из ушей наушники. Чувствуя, что меня начинает лихорадить от одного его вида, я сжал руки в кулаки, чтобы держать их в узде. Мы вместе больше двух лет, пора перестать сходить с ума от одного его вида и воспринимать более спокойно. Но вот он, живой и настоящий, выглядит замученным, но таким же очаровательным, как всегда. И свет вокруг него, кажется, сияет ещё ярче. А он смотрел мне в глаза, и его зрачки трепетали в такт биению моего сердца. Наверняка опять что-то в них видит. Мой невыносимый мистик. — Ты здесь откуда? — Спросил я, чтобы не стоять глазастым столбом. — Ты же в Индии надоедаешь какому-то очень терпеливому гуру. Мой пришелец отмахнулся. — Теперь, чтобы понять, что он мне втирал полгода, мне нужно будет год ходить из анатомички в медитацию и обратно. Никогда не видел, чтобы физику и духовность вязали друг с другом столь причудливо. А это и есть твой знаменитый тренер? Я улыбнулся и сделал шаг в сторону, чтобы уйти с линии знакомства. А Том остановился посередине комнаты, упёр руки в бока и насмешливо произнес, фамильным жестом склонив голову набок: — Ну, привет, папа. Ты прости, конечно, но из-под Роя я вылезать не планирую. Один секс с ним с точки зрения релаксации равен недельной медитации. Так что его сила мне жизненно необходима, и жертвовать им ради первого встречного, пусть и с одинаковым набором генов, я не собираюсь. Наблюдать в этот момент за тренером было очень забавно. Удивление, переходящее в потрясение, возмущение с одновременным неизменным восхищением. И что-то ещё, изнутри. Том всегда умел пробить человека насквозь лишь парой фраз. Ещё пара минут общения с ним, и он тоже задаст вечный вопрос «Кто из вас сверху?» И тут снова открылась дверь. Впору, как Том, начать восклицать, что в мире слишком много людей. На этот раз это на самом деле отказался Касс, и, столкнувшись с целой толпой взамен одного меня, затоптался у входа, не зная, в какую сторону ему идти. А Том всплеснул руками и принялся копаться в своем рюкзаке: — Касс, милый, у меня же для тебя подарок! Тот нервно кашлянул, и не ошибся. — Смотри, что я тебе привез что обещал, ты же помнишь? Ведь красавчик? — Опять жук? — обреченно поинтересовался Касс, хотя прозрачная коробочка со своим прекрасно видимым содержимым была протянула ему на оптимальное для глаз расстояние. — Правда, он сдох, пока я его вез. Ты только его не ешь, он последний, ладно? — И глаза у Тома в этот момент были, как у ребенка перед автоматом для производства сахарной ваты. Желвак на скуле Касса дернулся, но он мужественно протянул руку к подарку. Том радостно хлопнул в ладоши и умильно сложил их под подбородком. — Теперь он всегда будет напоминать тебе обо мне. Верно, Касс? — Что б тебя, Том, — ответил мой несчастный друг. А этот несносный уже не слушал. Он подошел к отцу и, приняв стеснительный вид, который не обманул никого из присутствующих, вежливо спросил: — Могу я забрать Роя на некоторое время? А то я очень устал, и его помощь мне жизненно необходима. Кстати, никому в душ не надо? А то я планирую оккупировать его на часик. И, подойдя ко мне вплотную, переплёл наши пальцы в недвусмысленном зове.*Тренер*
— Том — псих, — сказал Кассиан, чтобы сказать хоть что-то, раз уж в его комнате засел тренер и, похоже, не собирается уходить. — Но у его матери сумасшедшей вкусноты пироги. Я кивнул. Действительно вкусные. Не сумасшедшие, конечно, но и лет прошло много, могла развить навык. — Почему псих? — Решился спросить я. Хотя, в общем-то, сам готов был с ним согласиться. На фоне этого ребенка не терялся только Рой, да и то потому, что тоже был откуда-то из другого мира. Кассиан, кажется, немного свыкся с моим присутствием и уселся на свою кровать, все ещё держа в руках подаренного жука. Похоже, это их какая-то личная шутка. — Псих, он и есть псих. Оба они психи. Том лечил Роя всё время, пока мы его избивали. Я нахмурился. Рой совершенно не похож на человека, над которым когда-либо издевались. А мне за свою карьеру пришлось видеть слишком многих таких. Да и настоящая ситуация более чем способствует неуставным отношениям, но Роя явно все поддерживают. Может, Кассиан что-то путает? Тот, похоже, увидел вопрос на моём лице и поморщился. — Это не самая красивая глава в нашей истории. Мы все изо всех сил старались извести его. Мелкие пакости, крупные пакости, прямые наезды, драки все на одного. Всё было. Но никто не замечал, что как бы мы на него не наседали, он никогда не бил в лицо или по яйцам. Пока однажды ему плечо не своротили. Рука под жутким углом выгнулась, и лицо побелело, как стенка. А Диего как раз открылся — ударь и не разложится больше. Но нет, Рой лишь подсёк второй рукой по щиколоткам, и тот завалился на остальных, ещё больше рассвирепев. — И ты решил вступиться? — Я дурак, что ли? Просто понял, что если не помешаю, мы его убьем, и дело точно дойдет до полиции, а я уже привлекался по малолетству, и свалить на аффект не получится. — А тренер? — Что-то старый Фишер ничего мне об этом не говорил. Сказал только, чтобы я присмотрелся к Рою и доверял ему побольше остальных. Я и надоверялся. Кассиан пожал плечами. — Тренер сидел и в ус не дул. Это я только потом узнал, что он был с Роем заодно. Мы насмерть дрались, а он, оказывается, нас воспитывал. А когда я перешел на его сторону, началась цепная реакция. Не знаю, кем надо быть, чтобы пойти на это добровольно. Или отпустить на это своего парня. Поэтому и говорю — психи они оба. А уж Рой особенно. Он вообще ни на кого зла не держит, как аутист какой-нибудь, а сам умный, как черт. Он такие книги читает, что я засыпаю на второй странице, к тому же знает, как минимум, шесть языков. Он ещё Тома на маратхи, или как там его, натаскивал, когда он к своим слонам уезжал. Хинди ему, видишь ли, показалось мало. И притих, глядя куда-то в сторону. То ли двое в душе так влияют, то ли атмосфера такая, но я спросил: — Ты тоже его любишь? Он встряхнулся и посмотрел на меня более живым взглядом. — С чего это вдруг? Если глупость какая в голову и приходила, то теперь у меня жук есть, — он тряхнул коробочкой. — Так что все в порядке. Но знаете, тренер, отселюсь-ка я от него, а то и умыться негде. Я одобрительно хмыкнул и похлопал его по плечу, прощаясь. А в своем кабинете уселся на кресло и закинул ноги на стол. Что ж. У меня есть сын. И он йог. Путешествует по Индии, разговаривая на языках, о существовании которых нормальные люди даже не знают. Умеет лечить людей и пугать их жуками. И ещё он принимающий гей. Лучше бы дочка была, что ли. Удивительный кретинизм мысли. Узнал о его существовании неделю назад, не удосужился ничего выслушать и принял за него другого ребенка, из-за чего на этого же ребенка и вызверился, а потом настоящий сын вежливо мне нахамил, и я его полностью понимаю. С чего он обязан соответствовать моему представлению об идеальном ребенке? Супер-папочка, ничего не скажешь. А он без моей помощи нашел себе и путь в жизни и парня под стать. Богатого, красивого, талантливого и трепетно любящего. Сколько дочерей таким похвастаются? Том и Рой. Я взял джек-пот, даже не бросив монеты: два ребенка вместо ниодного, они сейчас трахаются, а я счастлив. Похоже, я такой же псих, как и они.*Том*
Всё время удивляюсь, что здесь на самом деле есть ванна. Лежать в ней, конечно, невозможно, максимум, сидеть, подтянув ноги, что я и делаю, периодически брызгаясь водой на голого Роя, расположившегося рядом со мной на бортике, а он защищается всерьез, словно я кислотой в него плююсь. И любить друг друга здесь тоже жуть как неудобно, но Рой каждый раз пытается сделать это для меня комфортней, чем приходится ему. Рыцарь, тоже мне. Хотя сегодня почти получилось. Изворачиваюсь, и попадаю каплей с ногтя прямо ему в глаз. Рой мгновенно закрывает его и поднимает руки, признавая поражение. Подкатываюсь и обнимаю сзади за талию, и он замирает, не зная, как это воспринимать. Приходится поцеловать его в позвонок и задержать там губы, пока он тихо не вздыхает, отпуская желание. Да, я просто хочу тебя обнять. И не выпускать столько же, сколько бродил без тебя по чужим лесам. А он фыркает: — Сидим с тобой в ванне, как запертые. Что-то людей, и правда, многовато. — Да я тогда не про твоих говорил, — отвечаю я. — Когда выходишь из леса, ещё не понимаешь и предвкушаешь возвращение к благам цивилизации. Но стоит сесть в первый же сельский автобус, и становится плохо. А аэропорты? Я, пока добирался, чувствовал себя мышью, заснувшей в валторне, в которую начали дуть. Когда с тобой говорил, как раз в общественном транспорте мучился. И всё время люди, реклама, машины, бесконечные дома. Чуть не сбежал обратно в лес. — Ты же сам говорил, что в лесу быть просвещенным легче. Надо же, помнит. Киваю, не отрывая виска от его спины. — Не в пример. Так что буду стараться. — А я буду твоим лесом. — Ты всегда мой лес. Какое-то время мы молчим. Я наслаждаюсь, а Рой не шевелится. Не замерз бы. Кстати. — Спасибо. Он недоуменно пытается вывернуть ко мне голову: — За что? — Мне ещё ни один парень не признавался в любви через газеты. Молчит. О чем задумался? — А я раньше не говорил, что ли? Ну вот, а я думал, он спросит, кто ещё мне признавался, даже ответ заготовил, а он сразу быка за рога. Не говорил. Я бы точно такого не забыл. — Сначала ты сох по Чарли, потом так же молча по мне. Потом свалился на голову моей матери, и уже как-то считалось, что мы всё друг другу сказали и всё друг о друге поняли. А словами так и не случилось. — Я дурак, — покаянно признает он. — Я очень люблю тебя. Сильно. Правда, люблю. Ещё до того, как в школу к тебе пришел. И не переставал с тех пор ни разу. — А, заткнись уже. Он усмехается и обнимает мои руки своими. Если бы можно было прижаться к нему ещё сильнее, я бы обязательно это сделал. Я ведь тоже никогда не говорил ему этого. Вода медленно остывает, а мы сидим и думаем о чем-то, наверняка, глупом. Я и мой самый лучший парень планеты. Знаешь, я очень люблю тебя, Рой.26.03.2016