Пагода в тени

Я протянул руку и прикоснулся к истрепанному временем дереву стен. Пагода все еще здесь, где я ее помню. Боль немного отступила, позволив сконцентрироваться на происходящем. С трудом отодвинутые седзи выпустили затхлый воздух, полный пыли, из давно закрытого помещения. Внутри все было целым, хоть и покрытым толстым слоем тлена разлагающегося дерева. Я зашел внутрь, оставляя за собой следы. Тихо, темно, затхло. Ноздри щекотал густой застарелый воздух, и я бы чихнул, если бы не боялся запачкать пол кровью. Впереди показался крошечный алтарь, и я, усмехнувшись, бросил монетку, а затем сложил ладони вместе, молясь о выздоровлении - в душе, правда, ни на что не надеясь и смеясь над собой. Звон бубенца гулом и треском прошелся по забывшему шум зданию, а затем сошел на нет, оставляя за собой тишину. Поправив сумку на плече, я вышел, притворив седзи за собой. Если правильно помню, выше в горах есть три-четыре постройки, вроде как хозяйственные. Пройдусь туда. Черт. Из-за приступа кашля ступени пагоды теперь запачканы красными каплями. Сил вытирать доски уже не было, и я медленно побрел дальше. Подъем давался мне тяжело, я стал слабым, а легким было больно снабжать кровь кислородом. Поэтому я тащился не быстрее муравья, которому оставили две лапки из шести. Время то ли предательски вяло текло, то ли так же предательски неслось вперед. Я не понимал, а часов не было, чтобы узнать, сколько у меня ушло на путь к постройкам. Наконец я увидел три потрепанных зданьица, до них не больше сотни шагов. Черт. Как же это далеко! Надеюсь, что я смогу дойти. Пожалуй, полный отказ от еды не идет мне на пользу, даже если нет желания есть. Все вокруг было сонным, забытым и тихим. Да, это место идеально подходит мне, чтобы сесть и уснуть навсегда. Даже пение птиц – ленивое, убаюкивающее. Все звуки сливаются в единую природную колыбельную. Кроме одного, совершенно неожиданного. Звук чужого голоса разорвал сонливую пелену, возвращая меня в трезвое сознание. За моей спиной кто-то гулко выкрикнул мое имя. Кто-то до боли (смешно звучит из уст больного) знакомый. Я остановился, не зная, то ли мне радоваться, то ли проклинать старушку-судьбу. Решить, что мне делать, я не успел – мне второй раз в жизни прилетела пощечина от внезапно появившегося передо мной человека. В первый раз я выстоял; сейчас же ни желания, ни сил не было, и я шлепнулся на землю, утыкаясь взглядом в тренировочные штаны. Такие же я оставил в спальнях, кстати. Обладатель мощного удара и треников, тяжело дыша, тоже не мог решить, что делать. Я хотел было поспорить с самим собой, кто первым начнет действовать, как на меня полилась гневная тирада, состоящая из оскорблений, риторических вопросов и бессмысленных воплей. Я слушал, не осмеливаясь поднять взгляд на взорвавшегося яростью парня. Наконец он немного остыл и схватил меня за грудки, резко поднимая в воздух. Серые глаза колюче уткнулись в мои, стало холодно и жутковато. «Ты чего удумал, придурок?» - прорычал мне в лицо Ивайзуми. Я нервно хохотнул и начал уверять его, что просто хотел отдохнуть, стресс снять, но он меня быстро раскусил и вновь швырнул оземь. Больно, вообще-то. «Как ты меня нашел?» - резко бросил я, надеясь отсрочить тяжелый разговор. Сработало. Ивайзуми, хмыкнув, ответил, что моя память точно как у девушки, раз я забыл, как сам привел его сюда. Точно. Он прав, я ведь приводил его в этот храм, чтобы помочь пережить тяжелый бракоразводный процесс его родителей. Пагода – не только мое место. Как некстати я это забыл. Вновь звук моего имени разорвал птичью трель, и я поднял на друга лицо. Он хмурился, пытаясь скрыть тревожное беспокойство. Сглотнув, Хаджиме глухо спросил: «Как ты?» Все эти годы данный вопрос не меняется, вне зависимости от того, во что я в этот раз вляпался. Коленку разбил, порезался, получил по шее от матери, не сдал экзамен, проиграл в матче… Ивайзуми всегда спрашивал только это, стараясь не сделать мне еще больнее. Единственный человек, который искренне старался, чтобы мне не было больно душевно. Как некстати я это забыл. К горлу подступил мерзкий ком, и я протянул внезапно оказавшиеся худыми руки к Хаджиме. Он опустился на колени передо мной, позволяя обхватить его за шею и уткнуться в плечо. Дальше терпеть не смог – я выпустил ком, оказавшийся потоком слез и кровавым кашлем. Бедный Ивайзуми, теперь весь в грязи. Он, видимо, об этом не думал, так как лишь обхватил меня руками, мягко обнимая, и что-то успокаивающе гудел. Не знаю, сколько мы так сидели. Не знаю, сколько слез и крови я вылил. Одно точно – мне стало гораздо легче, я сбросил все накопившееся от болезни и тайны напряжение. Наконец успокоившись, я отстранился от Ивайзуми и вытер рот, перепачканный кровью. В глазах Хаджиме плескались страх и тревога. До того, как он успел что-либо спросить, я на одном дыхании выпалил, что все решил и пришел сюда умереть. Что у меня в легких каверна, и я теперь заразный. Что надежды на выздоровление у меня не осталось. Что… Продолжить я не успел, так как мне крепко прилетело по затылку. А потом – в бок. Затем – несколько раз по спине. Хаджиме вновь пришел в бешенство, и спасибо ему за самообладание, иначе он бы не остановился на пяти ударах и забил бы меня до смерти. Хотя, я же сюда за этим пришел… Крепкие руки схватили меня за плечи, сжимая, и мой лучший друг надорвано закричал мне в лицо: «Не смей так говорить! Ты никогда не сдавался и не сдашься сейчас!». Да, я не сдавался. Но и не заболевал с угрозой для жизни. Ивайзуми напряженно следил за мной, и, не дождавшись ответа, затараторил: «Тоору, даже не думай сдаваться, слышишь? У тебя туберкулез? Это сейчас не смертельный приговор! Тебя вылечат, ты станешь здоровым, все наладится! Послушай, я буду всегда с тобой рядом, хочешь, даже в диспансер лягу? Все наладится, только не сдавайся, не сдавайся…» Его трясет. Крупная дрожь сотрясает тело моего лучшего друга, пока он на пороге истерики твердит «не сдавайся». И последний в этом мире идиот по имени Тоору Ойкава понял, что все эти месяцы не только он сходил с ума от нервного напряжения и неизвестности. Не только он не знал, куда бежать, где выход. Но только он забыл о человеке, который всегда, с рождения, бок о бок идет рядом. Я вновь потянулся к Хаджиме, легко обнимая его, и тихо произнес обещание не сдаваться. Я пообещал, что возьму академический отпуск и лягу в диспансер, что обрету надежду и буду стараться вылечиться. Пока я говорил, дрожь в теле Ивайзуми утихала, в итоге сойдя на нет. Когда мой голос затих, нас окружила природная колыбельная, и мы несколько минут сидели, не двигаясь и ничего не говоря. Затем Хаджиме пружинисто поднялся на ноги и утянул меня за собой. Я едва-едва успел понять, что произошло - так быстро Ивайзуми закинул меня к себе на спину, подхватывая руками под бедра. Попытавшись было протестовать, я понял, что сам и десяти шагов не смогу пройти. Я уцепился за Хаджиме, тихо буркнул «спасибо», уткнулся лбом ему в плечо, представляя, как колоритно мы выглядим (один в окровавленной майке, другой с лицом в слезах и крови). Чуть позже меня накрыла чернильная тьма сна.