Мир за пределами черноты

Тсуна лежал, считая негромкие шаги за дверью. Девять, десять – прошли мимо. Хорошо, что это не к нему. От места, где он начинал различать топот, до двери его палаты было ровно десять мужских шагов. Левую сторону лица приятно грело – возможно, там стоит лампа. Или светит солнце, если сейчас день. Не так это и важно, в принципе. Какая разница - день или ночь, если все черное? Повязка неприятно давила на глазницы и скулы, хотя была не тугая – он проверял сотни раз. Пальцами то и дело дотрагивался, порой делая больно не до конца зажившим ранам – пытаясь снять ее, увидеть хоть что-нибудь. Только чернота оставалась, даже когда не было этой дурацкой тряпки на лице… Лежать было неудобно, все тело болело и ныло. Но и вставать нельзя. В черноте, когда не видишь предметов, невероятно легко споткнутся и упасть… И почему неодушевленные предметы не издают звуков, почему они не пахнут? Насколько проще бы было жить… В последние несколько дней его никто не навещал. Иногда приходила медсестра, но она не говорила ничего – лишь громко дышала и стучала каблучками по полу. А в остальное время они были только вдвоем – он и чернота… Стук собственного сердца также стал его неотъемлемым спутником. За эти дни Тсуна привык считать – шаги, удары сердца, писк прибора, тихое капанье раствора в капельнице – все что угодно, лишь бы отвлечься. Сон не помогал, от одного этого слова начинала противно ныть голова. Раньше это могло бы показаться забавным – как же, спал так много, что плохо стало… Слева иногда раздавался тихий, почти неуловимый шелест листвы. Казалось, что с каждым днем, с каждым часом он становится все ближе – как и звуки за пределами палаты. Например, три дня назад он различал звук только двух шагов от его палаты… Зачем он так судорожно вслушивается в звуки? Он сам хотел, что бы все вокруг замолчало. Но последние дни, после неожиданного визита Занзаса, напряженно ловит каждый звук и запах. Или прошел только один день? А может, даже неделя? Ориентироваться в темноте было ужасно трудно. Интересно, зачем приходил Занзас? Он был последним человеком, который, как казалось Тсуне, будет навещать его в больнице. Может, совесть загрызла, из-за того, что не успел? Да не может быть. Занзас и совесть – несовместимые вещи. Наверно, Тсуне это все приснилось. Но не могут же и цветы быть плодом его больного воображения… Рука против воли потянулась вправо. Слегка касаясь кончиками пальцев гладкого, холодного лепестка, лежать и вдыхать этот жуткий приторный запах. Они настоящие, абсолютно реальные. Он прекрасно знал, что иллюзии не действуют на слепых. Надо попросить, чтобы выкинули эти цветы. Хотя, он, скорее всего, не позволит их выкинуть… Но куда пропали хранители? Раньше они заходили каждый день. И скорее бы приехал Реборн. Почему-то Тсуне казалось, что стоит появиться репетитору – и все проблемы исчезнут. Наверно, он сможет даже разогнать эту проклятую черноту… Реборн сможет все. Скорее, скорее бы он приехал сюда, поддержал. Без него Тсуна не знал, что ему делать. Не имел ни малейшего понятия. Так хотелось, что бы кто-нибудь помог ему. Стук подошвы о кафельный пол в коридоре неприятно оцарапал ухо. Тсунаеши даже не шелохнулся. Восемь шагов, семь – все ближе и ближе… Звук какой-то судорожный, истеричный. Этот человек куда-то спешит? Послышался грохот и невнятное бормотание – похоже, человек упал и теперь поднимался. Три, два, один – стук резко опущенной дверной ручки, и распахивается дверь в палату. Десятый поморщился бы от резкого звука – да только больно это делать. Он даже не повернул головы. Зачем? Чернота ведь никуда не денется, а совершать лишние движения бесполезно. Пришедший дышал судорожно, прерывисто, словно пробежал дистанцию. Шорох его одежды был громким, но что может так шуршать? Пальто, плащ? Два шага – и звук спотыкания, ругательства на итальянском языке, произнесенные таким родным, знакомым голосом. Запах цветов перебивал все запахи в палате. - Тсуна, - шепот был наполнен болью и неверием, он отдавался легким свистом в ушах. Дино-сан… Внутри все сжалось от разочарования. Неужели он ждал кого-то другого? – Привет, Тсуна. Не отвечать ему. Тсуна спит, он крепко спит. Слышать голос Кавалонне не было никакого желания. Хотя, стоп, Дино же ездил в Японию вместе с Реборном… А в коридоре опять раздались шаги. Уверенные, легкие, словно их обладатель привык ступать бесшумно. Его дыхание было спокойным и размеренным, едва слышным в звуках чужого дыхания и стуке сердца Тсуны. Человек приблизился к Дино. - Не буди его, Дино, - Реборн. Шепот прозвучал громко, очень громко. Или Тсуне только показалось? – Идем, подождем, пока он проснется. – Дыхание стало отдаляться, затем дверь тихо скрипнула, закрываясь. Тсунаеши даже не попытался их остановить. Тревожное предчувствие сжало все внутри, слегка кольнуло грудь. Он, вслушиваясь в каждый шорох, приподнял голову над подушкой. Сердце, казалось, стало стучать еще громче. И тихо-тихо шелестела листва где-то вдалеке… - Реборн, и что будет дальше? – как интересно искажается голос за стеной. Тсуна чуть привстал – так было лучше слышно. Рука нащупала край кровати – в темноте довольно сложно держать равновесие. - Мы сегодня забираем его в резиденцию Вонголы. Осталось только подождать, пока он проснется… - Радость на мгновение затопила его, но тут же схлынула. Голос репетитора был непривычно жестким и холодным. Чужим. Или это обострившийся слух сыграл с ним плохую шутку? - Я не об этом спрашивал, и ты это прекрасно знаешь! – злой, обиженный тон Дино. Голос мелодично переливается – забавно… И слишком громко. Кажется, что Кавалонне почти кричит. - Нам придется выбирать нового, Одиннадцатого босса семьи. Слепой нам абсолютно бесполезен, - рука соскальзывает с кровати, и он больно ударятся подбородком о незакрытый матрасом край. Нет. Этого не может быть. Не может! - И что, Тсуну просто спишут со счетов, как сломавшуюся куклу? - Приказы Девятого не обсуждаются. - Девятый не босс семьи! - На данный момент – босс. - А кто тогда Тсуна, а!? - Бесполезный инвалид. И не кричи, глупый ученик, тебя могут услышать. – Поздно. Он и так все прекрасно, просто превосходно слышал. Рыдания сотрясают худое тело, он зажимает рот руками, стараясь не издать ни звука. Если они услышат, они войдут сюда, и он просто не сможет не спросить… И ответ, скорей всего, окажется слишком жестоким. Из горла рвутся сухие всхлипы, и, кажется, что слезы сейчас потекут по щекам. Но нет. Откуда слезы у бесполезного, безглазого инвалида? Стук сердца усилился до невероятной громкости, а там, за пределами черноты, одуряющее приторно пахло цветами…