Наслаждаясь прекрасным осенним закатом

Небо. Даже сквозь поредевшие желтые кроны деревьев оно мне кажется таким бесконечно большим, бесконечно далеким. Пасмурно. Жаль. Когда нога впервые ступила на эту твердь, мне казалось, что светило высоко на небе, пусть уже и не согревает. Ветер. Желтые листья уносятся вслед за ним, обедняя темные древесные силуэты. Часть золотистого добра осыпается на меня, прямо на лицо. Глухим выдохом сдуваю их, чтобы не мешали. Вероятнее всего лежу в огромной куче этого иссохшего сокровища. Немного покалывает, и все же гораздо удобнее, чем спать на холодном полу в окружении однотонных стен. Воздух. Такой чистый, свежий, переполненный ароматами самой прекрасной поры, самого чудного времени, того, когда я любила часами восседать на веранде загородного дома родителей и наблюдать за медленным опустошением древесных уборов, некогда пестривших зеленью, сочувствовать увядающим травам и цветам и запечатлять взором последние недели перед приходом зимы. Да, удивительная такая пора. Осень. Не ощущаю себя физически здоровой, однако в моральном плане мое состояние ни с чем не сравнимо. Свобода. Не верю. Пусть валяюсь в гниющем снопу опалой листвы, одетая в тонкий мятый халат, с заплеванным воротником, пусть дышать больно и от холода не чувствую ног и рук, но я больше не заточенка ужасной комнаты с нарисованным окошком и жалкой тряпкой в углу. На свободе. Да. Скорее всего, после такого переохлаждения организм преподнесет мне неожиданный сюрприз в виде воспаления легких или другой жуткой болячки. Может, даже скончаюсь от гангрены, хотя я не знаю, что это такое. Знаю только, что от неё умирают. Не буду утверждать. Важнее всего факт пленительной, сладкой, воодушевляющей и придающей красок моему естеству свободы. И все же, если я не хочу сгнить вместе с листьями, на которых сейчас лежу, стоит немного пошевелиться. Новая жизнь сама себя не построит, а как к этой цели буду стремиться я - вообще большой вопрос. Не важно, впрочем. Не буду думать о плохом. Небольшая полянка открывается моим глазам. Вокруг, сплошь и рядом, деревья: многолетние великаны и тонкоствольные малютки. Камни. Много камней. Самых разнообразных форм и размеров. На том, что ко мне совсем близко, сидит юноша. Сначала я радостно хочу воскликнуть: "Кайл, чего ж ты меня не будишь?" — а потом останавливаюсь, пристально всматриваясь в лицо и понимаю, что напротив меня далеко не Кайл. Паренек чем-то напоминает мне себя: такой же худой, бледный, с впалыми щеками. У него густые, с резким изломом брови, которые ни чуть не добавляют мужественности образу, отнюдь, скорее делают его комичным и слегка глуповатым. Длинноволосый брюнет с вздернутым носом, тонкими бледно-малиновыми губами и веснушками, которые усыпали все лицо бедняги. Он местится на шероховатой поверхности камня, как гарпия. Сидит и плетет кошкину колыбель из явно не первый раз использовавшейся веревочки. Его раскосые пепельно-серые глаза внимательно следят за детской забавой, для которой нужна лишь тонкая бечевка и то, на чем строится все развлечение, — ловкость пальцев. — Привет, — хрипло слетает с моих уст, покрытых кровавыми трещинами. Не знаю, зачем. Вероятнее всего ожидаю от него сострадания и помощи. Хотя я всего лишь сказала "привет". Он может и не ответить, а потом и вовсе уйти. Слишком уж наивно судить так скоро. Это не Кайл. Кайл бы тут же подал мне руку, зловредно усмехнулся, но не оставил бы без своего скользкого, мнимого сочувствия. Так странно не ощущать внутри себя всепожирающей боли от звучания этого имени. Быть может, я еще недостаточно хорошо проснулась или вовсе грежу? Не важно. Совсем. Теперь я, по крайней мере, смогу без дискомфорта звать белобрысого и проклинать его за странную привычку появляться и исчезать не вовремя. Надеюсь, он вернется раньше, чем я успею покинуть это место. В ответ тишина. Юноша продолжает возиться и недовольно щурить глаза на спутавшуюся бечевку. Я неповоротливо, будто малое дитя, недавно вставшее на ноги, пытаюсь подняться из кучи, так и не увидев реакции темноволосого. Видимо, и для него я тоже тень. Он просто бездушный и черствый, и ему нет дела до полуживой меня, которая по какой-то неведомой причине оказалась полуголая посреди леса. Камни. Камни всюду. Под ногами. Мелкие. Круглые. Острые. Странное местечко. Едва ли делаю первый шаг. Стопы сразу начинают ныть от неприятных ощущений. Порезалась, кажется. Мне так холодно, что ноги уже перестают слушаться, а вот боль по-прежнему очень даже хорошо ощутима. Интересно, где же сейчас Кайл? В данную минуту мне более чем не хватает его помощи, не говоря уже о банальной поддержке. — Далеко ли собралась? — меня громко окликают. А голос у него более чем приятный, такой певчий тенор, прям как у Кайла. Я не останавливаюсь. Даже не думаю повернуться к нему. Надо было раньше спохватиться. Теперь ты мне неинтересен, малыш. Может быть, внутри меня многое погибло, во мне умерла сама я, но моя гордость о себе забыть не дает. Да, наверное, я веду себя несколько высокомерно, самоуверенно, но если за все то время не распрощалась с жизнью, то и сейчас не подохну, своими силами как-нибудь да смогу. Черт возьми, снова ступаю на нечто острое, но это явно не камень. Кусок зеленого бутылочного стекла, ну как же без него-то. Больно. За мной по камням уже тянется узкая кровавая дорожка. Повторюсь, странное место. Вроде бы лес, однако всюду глыбы и мелкая галька, непонятно каким боком оказавшаяся на этих полянах. Ещё и стекло. Но это не ново. Мало ли кто здесь проходил и что вообще делал. — Вы бы не могли мне помочь? Я не знаю, как отсюда выйти, и, видимо, достаточно сильно порезалась, — виновато и глупо улыбаюсь я, стоя в пол оборота. Стараюсь как можно вежливее попросить о помощи. Ощущаю себя более чем нелепо, но, боюсь, своими силами в этот раз никак. Не велика потеря. Их было бы гораздо больше, не переступи я через свою гордыню. Или мне только кажется, что я горда, а не глупа? Думаю, в данное мгновение мой милый психолог был бы как раз кстати. — Не надо на Вы. Мне всего-навсего девятнадцать. И вообще.. А ты мне что? — сероглазый расплывается в пафосной недоброй улыбке. Он сует руки в карманы старых протертых джинс, покалеченных отнюдь не по моде, и изучающе смотрит на меня. Судя по взгляду, парня не смущают ни мой наряд, ни моя стильная прическа. Подозрительный типчик. Лицом, конечно, не вышел, но держится перед мною так уверенно, взирает свысока, хотя в глазах не читаемы отвращение или презрение, скорее, банальное самолюбие, не более того. Его вопрос меня немного напряг, не скрою. Где сейчас те бескорыстные люди, с которыми я так хорошо уживалась по соседству? Я, слегка ошарашенная вопросом, скрещиваю руки на груди, пусть и просто потому, что здесь бушует ветер, а, если вспомнить, на мне лишь больничный халат. Благо подол его длинный, как и рукава, пуговицы до самого края хорошо фиксируют ткань на теле. Все ещё мучает вопрос того, что за прошедшее время мне совсем не довелось заболеть. Считаю, стоит насладиться последним днем, когда ещё не прикована к постели с целым набором заболеваний. Кстати, тот порез на ноге может привести к заражению крови, я когда-то очень давно читала про это. Отлично. Просто замечательный результат освобождения. Выйти в свет, а потом скоропостижно отойти в мир иной. Лучше конца для моей истории и не придумаешь. — Ой, да чего ты так напряглась? Помогу, не бойся, — теперь от пафоса не остается и следа не только в голосе, но и в выражении лица. Лишь проблеск беззаботного спокойствия и довольно приятная улыбка. Искренние эмоции скрашивают этого уродца, но я не знаю, вдруг он искусный актер? Преувеличено? Нет. Он правда некрасивый. Только сейчас судить об этом глупо не меньше, чем размышлять про мое положение и прикид. Не замечаю, как быстро между мною и брюнетом сокращается расстояние. Не замечаю я и того, с какой легкостью несчастный дистрофик подхватывает меня на руки. Да, я сильно похудела. Да, я и сама больше похожу на скелет. Но юноша, все же, выглядит уж слишком хрупко для таких подвигов. Странно, но и отсутствие нижнего белья под тонкой тканью не смущает моего страдающего недоеданием героя. Он скорее всего думает, что я ночная бабочка, слегка заплутавшая по пути домой. Пусть думает, что ему только захочется. Это не важно. Ах да, ошибаюсь, важно. Перед тем как попасть домой, мне нужно привести себя в порядок. Нет, не потому, что я тут же наведаюсь к родителям, у которых будет море вопросов по поводу моего внешнего вида, и нет, у меня есть собственная небольшая квартира на окраине города. За неё платят все те же предки, но.. Быть может, прошло уже несколько лет с моего исчезновения и квартиру давно продали или сдали кому-то ещё? Плохая мысль. Бред. Думаю, прошло не больше месяца. И всё же.. Мне не стоит быть такой уверенной в своих предположениях. Господи, а если мы сейчас вдали от города, в густом лесу, в десятке километров от цивилизации? Тогда что этот малый тут делает? Нет, наверняка от города мы достаточно недалеко находимся. Ладно. Но это не единственный тревожащий меня вопрос. Погрузившись с головой в череду сомнений, не замечаю, как давно уродец уже не шагает по лесной тропе, а пересекает песчаную пустошь, за которой уже виднеется дорога. Думаю, она-то и ведет к людям. Я откровенная дура! Неужели меня совсем не учат ошибки? Так спокойно броситься на руки незнакомцу, даже не проявить недоверия.. А вдруг он тоже какой-нибудь злостный маньяк? Или ещё чего хуже. Мне дурно от этих мыслей, ужасно дурно. А мой новый знакомый так улыбчив, непоколебимо спокоен, даже не шатается под тяжестью моей туши. По-прежнему ровно держит спину, и в этот момент соблюдает осанку. — Тебе нехорошо? — то ли из принципа, то ли действительно волнуясь за сохранность трофея, спрашивает он. Я отрицательно махаю головой и отвожу взгляд от неприятного лица в сторону. Парень решает, что я стесняюсь, чуть слышно усмехается и продолжает задавать вопросы: — Тебя как звать-то? — вновь спрашивает настойчивый уродец и немного сбавляет темп ходьбы. — Абелия. Можешь звать просто Бель, — холодно бросаю в сторону брюнета и тут же умолкаю. Я не совсем уверена в своих суждениях. Даже не знаю, так ли меня нарекли при рождении, но что-то изнутри тихо шепчет, мол, оно так и есть, именно так. Меня теперь волнуют иные проблемы, совсем уж не вежливость или доброта по отношению к тому, кто фактически мне помогает. Он сам согласился. Я ему ничем не обязана. И он ничем не обязан мне. Просто тогда, спросив на счет цены за помощь, решил повыпендриваться, показаться хитрее и гораздо умнее, чем оно есть на самом деле. Я дура, но он ещё больший дурак. Простак. Будь я на его месте, ещё бы попоясничала и в конце концов свалила бы куда подальше, а он.. Тем более, вот что ему дал этот минутный выпендреж перед немощной, лысой, одетой не по сезону, абсолютно случайно, кхм-кхм, оказавшейся посреди леса, девушкой? Правильно, вообще ничего. Лучше уродец в моих глазах определенно не стал. Только показал себя не в лучшем свете, дал повод сделать о себе скептические выводы. В это же время сероглазый задумчиво смотрит вдаль, щурит и без того узкие от природы глаза и вновь переводит свой изучающий взор на меня: — Красиво звучит. А меня Рим зовут. Будем знакомы, — тенор звучит обнадеживающе и довольно дружелюбно. Только вот не учтена одна деталь: мне нет никакого дела до того, как зовут чудака. Тошно от этой его приветливости, после такого самонадеянного пафосного приветствия. Лгун. Глупец. Урод. Ненавижу. Недовольно хмурюсь, поджимая нижнюю губу, будто до глубины души оскорблена и обижена. Ненавижу? Ненависть? Хм. Удивительно, как быстро изменилось отношение к незнакомому мне человеку. Такие сильные эмоции, будто этот самый Рим выплеснул на меня весь свой негатив, а потом с милой улыбочкой решил помириться. Быть может, я слишком категорична? Нет. Я абсолютно права в своей ненависти. Он абсолютно в этом виноват. Уверена на все сто. Вот. Да. — Да иди ты.. — злобно шиплю я. Зачем? Ненависть она и в Африке ненависть, но если Рим бросит меня здесь, посреди дороги, я вряд ли на своих двоих доберусь до города. Надеюсь, что он не услышал моих минутных порывов. Если не хочу так и остаться в дурах, то нужно все же немного прикидывать и считаться с выгодой. — Как грубо, — недовольно цокает брюнет, хмурится, а потом все равно начинает улыбаться и смотреть на меня совсем уж по-доброму, — Все же сам такой.. Бла.. Бла.. Бла.. Я не слышу его. Мои вылезающие из орбит глаза почти в буквальном смысле останавливаются на большой зеленой вывеске, и не потому, что она такого цвета. — Добро пожаловать в Л.*, — задыхаясь, чуть ли не в обмороке, хриплю я, — Холера тебя побери, где мы?! Где мой родной К.*? — сердце изнывает и плачет вместе со мной. Не знаю, каково Риму сейчас, но я в дикой истерике, в предсмертных конвульсиях мечусь у него на руках, стучу слабыми кулачками по скрытой жилетом грудине парня. Не знаю. Отчего-то мне так дико и жутко. Как будто узнала, сколько прошло с того момента, как мой мобильник больше не отвечал на звонки и дома с голоду умирал пернатый товарищ по имени Луч. Постепенно приходя в себя, понимаю, что уродец даже не дрогнул от моего выпада. Сдержанный, спокойный, серьезный в лице, уже без этой идиотской улыбочки. Странный типчик, да. Вот уже первые постройки попадают в поле моего зрения. Ах, эти маленькие, незнакомые частники незнакомого городка, которые так причудливо плывут перед заплаканными глазами. Нет, я слышала от бабушки как-то про Л., но только то, что там повышенный уровень преступности и, вообще, что это ужасное место. Не дурно в принципе. Меня это ни чуть не пугает. — Тебе не тяжело? — с такой же вежливостью, как и в момент приветствия, спрашиваю у юноши, утирая остатки слез. — Нет. Не тяжело. Не переживай. А вот о том, что случилось пару минут назад мы с тобой чуть позже поговорим, — некогда мягкий и приятный голос удивительно быстро сменяется холодом. А мы будем разговаривать? Сложно. Я не понимаю. То я веду себя несколько странно, то он так выделывается. Что с нами вообще не так? Сколько уже не говорю "не важно"? Самое время для него. Хотя я-то не сомневаюсь в том, почему и что со мной не так.. Единственное, в чем у меня сейчас нет сомнений. Тихие узкие улочки. Сплетения асфальтных дорожек, усыпанных ямами. В этом месте удивительная тишина и нет ни души. Не знаю. Может, сейчас раннее утро? Первый перекресток. Рим почему-то резко останавливается, опешив. Крепче прижимает меня к себе и торопливо шагает в противоположном направлении. Мы немного отдаляемся от старых одноэтажных построек, обходим их мимо, двигаясь вдоль полосы избитого старого бордюра. Оу, теперь я в полной мере могу ощутить это приятное тепло. Чем-то уродец все же хорош. Вероятно тем, что он человек и, будучи зверем теплокровным, может меня согреть. Да, ноги все ещё мерзнут, но руки, касаясь того, что скрыто слоем теплого красного свитера, очень скоро перестают ныть и коченеть от холода. Рим по-прежнему дергается, все куда-то заходит и снова, нервозно постукивая зубами, возвращается к исходной точке. — Ты заблудился, да? — Нет, — отрезает Рим, совсем уж равнодушно и без энтузиазма. — А мне кажется, что.. — Нет, я же сказал. — Ладно. Просто я немного замерзла. Как видишь, мой костюм не создан для таких долгих скитаний по холоду. Сероглазый злобно скалится в пустоту, даже не опуская на меня свой бешеный взор. Рим сворачивает и, чувствую, в последний раз за эту пренеприятную прогулку. Такой мерзкий, странный тип. Он даже не может принять собственные ошибки и сразу же начинает оправдываться. Хотя нет, вру. Просто старается искоренить любые вопросы или недоверие в свою сторону. Боже, неужто мы дошли до пункта назначения? Нас встречает настоящий двухэтажный дворец, огороженный решеткой с высокими пиками. Если присмотреться, видно, что он старый: где-то облупилась краска, где-то пошли трещины. В целом же, не взирая на недостатки, которые привнесло старение, дом выстроен красиво и со вкусом. Явно работал мастер своего дела. Скрип. Опять этот отвратительный скрип. Нет, не буду думать о том, что было раньше. Я должна жить только сегодня и сейчас. Скрипучая калитка недружелюбно впускает нас в сравнительно небольшой дворик. — Обхвати руками за шею, — вдруг начинает бубнить у самого порога Рим. — Что? — Да ключи достать надо. Мне, знаешь ли, неудобно. Был бы здесь коврик, я бы тебя поставил на него, а так ещё плитку испачкаешь.. А, уже испачкала. Ах, какой чистоплотный внимательный.. Уродец. Да, плитка, конечно, ведь это сейчас так важно. Гораздо важнее полумертвой меня. Даже странно, что при таком холоде порез продолжает кровоточить. Я лучше кактус обниму, чем буду виснуть на тебе, гад. И все же выбора мне он не оставляет. Слабыми, дрожащими, лишь недавно отогретыми руками пытаюсь приподняться и с отвращением покрепче ухватить Рима за шею. Будь у меня возможность и силы, я с превеликим удовольствием задушила бы или свернула бы шею. Правда, если бы умела это делать, то свернула бы. За порогом тут же открывается вид на большой просторный зал. Я слишком устала, чтобы разглядывать тут что-либо. Потом ещё будет время насмотреться вдоволь. На пороге нас встречает стройная длинноволосая дама с горящими зелеными глазами. Не такими, как у Кайла. Эти живые и глубокие, а у Кайла они как стеклянные, полные равнодушия. — О, привет, братишка. Что-то ты сегодня долго гулял, Рим, — первым делом девушка ласково смотрит на брата, а потом уже недоуменно сводит взгляд на меня, — Ма-а-ам! Он какую-то лысую мымру с собой притащил! Беги сюда, глянь на свое больное отродье, — зеленоглазая противно визжит и тут же меняется в лице. Тепло. Очень тепло. Даже душно, скажу. Рим прижимает меня ещё сильнее, с каким-то судорожным страхом, как будто показывает грязного котенка с улицы гневным родителям, давно поставившим запрет на домашних любимцев. Я улыбаюсь. Тоже искренне, наверное. Мне так хорошо. Тепло, самое главное. А перед глазами опять начинает темнеть. Только не снова, нет.. *Названия городов вымышленные и не несут в себе смысловой нагрузки. Исходя из этого, взяты только заглавные буквы.