Хочется как в кино, но...

¾

Сэхун не видел Чонина вплоть до своего дня рождения. Выпало это на очередную клубную сходку, где Сэхуна поджидал сюрприз. Арти порадовал всех новостью о споре с клубом-конкурентом. Дескать, решили поспорить, какая из клубных пар сможет провести ночь в холле музыкального музея, отужинав у фонтана на мраморе. — Попроще условие в голову никому не пришло? — беспомощно поинтересовался Сэхун, которого уже изрядно достала британская склонность заключать пари по поводу и без. — Условие было с умыслом, — помахал рукой Арти, успокаивая всех. — У меня там дядя в охране работает, так что я уже с ним договорился. Надо лишь перед закрытием музея спрятаться в нужном месте, а там дядя отключит камеры, и хоть на ушах стоять можно. А конкурентов отловят и выкинут на улицу. Только снимок надо сделать, когда утром выходить будете. — А я тут при чём? — не понял Сэхун. — А у тебя день рождения, поэтому это тебе подарок. — Вот всю жизнь мечтал, днями не спал, ночами не ел... Мне и открытки выше крыши, — благоразумно отказался Сэхун, совершенно не готовый к подобной авантюре. — Нет уж. Сейчас решим, кто с тобой пойдёт... — Давайте игрой, а то я тоже туда хочу, — оживился Джейми и помчался за банкой. И когда все принялись увлечённо писать имена на бумажках, Сэхун понял, что отвертеться не выйдет. Затаив дыхание, смотрел, как Арти шарил пальцами в бумажках, выловил одну и достал. Развернув бумажку, долго таращился на неё, затем сокрушённо вздохнул. — Гадство. Невозможно просто. — Что там? Ну? — загудели все вокруг. — Конечно же... Чонин, — убито договорил Арти. — Хоть из игр его исключай. Чонин тихо сидел на месте с безучастным видом. Точно так же безучастно выслушал инструкции Арти и кивнул. В уговоренное время Сэхун направил стопы в музей, куда идти ему не хотелось, но обязательства есть обязательства. Чонина он увидел в холле, где толпились посетители, собирающиеся на выход. Чонин сидел на лавке у стены и просматривал сообщения на дисплее телефона. Телефон совершенно не вязался ни с нынешним обликом Чонина, ни со всем, что Сэхун знал о нём. Модель не была новой, но даже сейчас относилась к дорогим игрушкам. Если бы Чонин продал этот телефон или отнёс в ломбард, то получил бы хорошие деньги. Чонин вскинул голову, едва заметно кивнул Сэхуну и убрал телефон в карман джинсов. Почти не разговаривая друг с другом, они заглянули в туалет на первом этаже и, как полагалось по инструкции, затаились в крошечной подсобке с различным инвентарём для уборки. Места отчаянно не хватало, а ещё следовало хранить неподвижность и не греметь ничем, чтобы их не заметили. Сквозь тонкую дверь они слышали, как переговаривались уборщики и проверяли кабинки. Потом наступила томительная тишина. У Сэхуна зверски чесался нос, но поднять руку и избавить себя от мучений он опасался, потому что чувствовал на губах лёгкое дыхание Чонина. Если бы он поднял руку, то мог ненароком... — Что ты сопишь? — согрело шёпотом щёку. — Только не говори, что я снова отдавил тебе ногу. — Нос чешется, — честно признался Сэхун. — Не хочу попасть пальцем тебе в глаз. — Ну так просто почешись носом об меня. — Как ты это себе представляешь? Вместо ответа к щеке Сэхуна прижалась чужая горячая щека. Чонин медленно повернул голову, сохраняя контакт и не отстраняясь, пока Сэхун совершенно по-дурацки пытался найти слово для обозначения явления "ощупывать кожей лица кожу лица другого человека". Слово так и не нашёл — по коже рядом с носом скользнули шершавые и сухие губы, сместились на кончик носа. Сэхун с силой зажмурился, когда Чонин просто и без затей потёрся губами о многострадальный нос. — Полегче? Нос, конечно, чесаться почти перестал, зато возникли проблемы с сердцебиением. Кончиком носа Сэхун теперь улавливал выдохи Чонина, а темнота только обостряла восприятие. Хотелось умереть на месте, чтобы больше не мучиться, и послать весь этот мир в преисподнюю вместе со всеми осточертевшими нелепостями и сложностями на пустом месте. Сэхуну Чонин нравился до той степени, когда слово "нравиться" приобретает более насыщенный смысл, чем обычно. Сэхун не мог до конца себе объяснить, почему с этим чувством нужно было бороться, а Чонин будто специально делал всё, лишь бы отбить у Сэхуна желание бороться вовсе. Прикосновение губ к губам оказалось внезапным. Проблемы с сердцебиением мгновенно перестали беспокоить Сэхуна, потому что с дыханием приключилась беда посерьёзнее — оно вообще отказало. От соприкосновения губ всего лишь. С пугающей самого себя стремительностью Сэхун в доли секунды намечтал французский поцелуй и успел возвести его в квадрат, чтобы ухнуться с небес на землю от короткого: — Губы зачесались. Пока Сэхун пытался уложить в голове смысл короткой фразы, Чонин в самом деле потёрся губами о его губы. Вот взял — и банально потёрся. Почесал. А потом Сэхун зажмурился от света. — Как вы тут? Выбирайтесь, уже можно. Дядя Арти ничем племянника не напоминал, был маленьким, кругленьким и добродушным. Он выпустил их в холл, вручил пакеты, разрешил шуметь, но попросил не мусорить и ничего не ломать и не разносить вдребезги. Предупредил заодно, что в половине девятого утра в холле и памяти их быть не должно. Полчаса они могут пересидеть в туалете, а потом выйти через холл, потому что в девять музей уже откроется. Сэхун осторожно поинтересовался, не будет ли у этого милого человека кучи неприятностей из-за племянника и отключения камер. Тут его успокоили, сообщив о плановой перезагрузке систем раз в месяц, так что камеры полагалось отключать на несколько часов, а заявку на технические работы дядя Арти отправил заранее, чтобы камеры можно было отключить именно в его смену. Всё было против Сэхуна, поэтому через четверть часа они с Чонином остались в холле одни и торчали напротив роскошного фонтана, обнесённого бортиком из мрамора. — Ещё пять минут — и я проснусь. Этот бред останется бредом, а я... — Сэхун сокрушённо вздохнул, глазея на блестящие струи воды, складывающиеся в диковинный узор в центре фонтана, где играли три русалки. Он помнил, что диаметр фонтана — шесть метров. Скульптурная композиция в центре отстояла примерно на два метра от бортика, и там бурлила и журчала вода, волны расходились примерно на метр, а вот у бортиков водная гладь оставалась ровной и спокойной, безмятежной. — Интересно, здесь сильно глубоко или синице по колено? — Чонин шагнул к бортику и посмотрел вниз. Дно виднелось отчётливо сквозь прозрачную толщу воды, и его густо усыпали мелкие округлые камешки. Что-то вроде кварца. Светлые и матовые. — Выглядит неглубоким, — с сомнением пробормотал Сэхун. — Тебе зачем? Чонин уселся на бортик и без спешки погрузил в воду ладонь. — Собираюсь поужинать, сидя в фонтане. — С ума сошёл?! — Нет, просто когда ещё такой случай представится... Вода не холодная, кстати. Сэхун машинально последовал примеру Чонина и тоже попробовал воду рукой. Как в учебном бассейне, быть может, даже теплее. Они с Чонином переглянулись и дружно посмотрели на фонтан. В центре русалки всё так же изгибались, играя со струями воды. Архитектурный изыск всё-таки. В далёком будущем на произведение искусства потянет. Или на памятник. — Нет, чёрт возьми, — неуверенно возразил Сэхун. — Да, чёрт возьми, — отрезал Чонин и деловито зашуршал пакетами. — Когда ещё на день рождения тебе подарят фонтан на целую ночь? Сэхун, почти не думая, забирал у Чонина всё, что тот доставал из пакетов, и расставлял на бортике фонтана. Аппетитные запахи не дразнили и не наводили на мысли об ужине, потому что Сэхуну требовалось время. Он всё ещё плохо верил в происходящее. Так вот запросто в их распоряжении холл, фонтан, роскошный ужин... Русалки чёртовы ещё. Журчание воды, правда, успокаивало и не позволяло конкретно поехать крышей от всей абсурдности ситуации. — Расслабься, — подбадривающе посоветовал Чонин. — Все по-разному сходят с ума. Он выпрямился и потянул вверх лёгкий свитер, под которым обнаружилась белая рубашка Сэхуна. Та самая. Перехватив вспыхнувший взгляд Сэхуна, Чонин чуть смущённо пожал плечами. — Ничего наряднее у меня просто не было, а день рождения всё-таки. Чонин придвинул ближе термос с чаем, достал картонные стаканчики и наполнил их горячей ароматной жидкостью. Они сдвинули стаканчики с шутливым тостом в честь дня рождения в необычной обстановке. Потягивая чай, Сэхун с растерянностью оглядывал коробки и контейнеры с едой и пытался представить, как они всё это съедят. Да и в голову не шло, как вообще можно устроиться с удобством у фонтана, где ни стульев, ни... А бортик и его высота... Чонин решил проблему проще — он начал раздеваться. Слова про ужин в фонтане брякнул всерьёз, похоже. — Что ты делаешь? — А ты собираешься лезть туда в одежде? Я бы не отказался, но нам ещё возвращаться потом. Предпочитаю по улице шляться в сухой одежде. Чонин сбросил рубашку и взялся за шнурки на ботинках. Сэхун с раскрытым ртом таращился на его пальцы и гадал, действительно ли это суровая реальность. Очень даже, как оказалось. Чонин стянул ботинки, без тени смущения выскользнул из брюк и трусов и спокойно поставил ступню на мрамор бортика. Сэхун запоздало подумал, что ему следовало отвернуться, но не смог всё равно. Обнажённый Чонин на белом мраморе просто-напросто ломал реальность Сэхуна, безжалостно крошил её и растирал в порошок. Коснувшись ладонью бортика, Чонин осторожно опустил ногу в воду и дотянулся ступнёй до дна, после тронул другой ступнёй камешки на дне и выпрямился. Вода доходила ему до середины бедра. Можно было без опаски сесть в воду, что Чонин и проделал, а потом стащил с бортика коробку с холодными закусками и вилку. Подгонять Сэхуна он не стал, только покосился из-под светлой чёлки, подмигнул и принялся выбирать кусочек повкуснее. Сэхун минуты две мялся рядом с бортиком, но всё же начал медленно раздеваться. Может, он и стеснялся, но это стеснение было несколько иного рода, чем обычно. В голых парнях ничего смущающего он по определению не видел, но быть рядом к тому, кто нравится, рискуя в любой миг выдать себя... Понятно, что они с Чонином не в кружке садоводства зависали, а в клубе для парней с конкретной ориентацией, так что оба прекрасно осознавали, кто они и что им нравится, но между ними ведь ничего не было. Ведь не было же? Они и не выпадали друг другу до этого ни разу даже в качестве игровых партнёров. Забравшись в воду, Сэхун обнаружил, что ему спрятаться некуда. Белый мрамор, светлые камешки и чистая вода ничего не скрывали. Вообще ничего. Сэхун отлично видел как себя, так и Чонина. — Может, ты вообще заплывёшь за русалок? — ехидно поинтересовался Чонин, заставив Сэхуна заметить, что он жмётся к бортику и старается отодвинуться подальше. — Если ты меня стесняешься, то напрасно. Ничего ужасного я в тебе не нахожу. Скорее, наоборот. Чонин демонстративно уделил внимание еде, чтобы Сэхун почувствовал себя чуть свободнее. Смахнул с бортика пластиковую банку с каким-то соусом, поддел немного пальцем и слизнул. Задумчиво осмотрел содержимое банки, зачерпнул пальцем побольше и отправил в рот. Выглядел милым и забавным с испачканными соусом губами. — Так и собираешься прикончить соус без ничего? — Ага. Вкусно. Как это называется? — Понятия не имею, — честно признался Сэхун, рискнул подобраться ближе, запустить палец в банку и тоже попробовать. — Кажется, сливовый соус, но не поручусь. — Во рту лёгкая кислинка мешалась с пряной остротой. — Как ты до этого отмечал дни рождения? — Когда сюда приехал? — уточнил Сэхун, устраиваясь рядом с Чонином и стараясь не думать, что их обоих мягко обнимала одна и та же вода. Всё равно глупо, ведь и воздухом они дышали одним на двоих. Тем же воздухом, каким дышали ещё семь миллиардов людей. Да и ходили они тоже по земле, по которой точно так же ходили семь миллиардов. Это — общее у всех. Но вода в фонтане сейчас была только на двоих, и не думать об этом у Сэхуна не получалось. Не получалось до той степени, когда начинало казаться, что он сходит с ума. — Я ни разу здесь дни рождения не отмечал вовсе. Просто приходил домой, смотрел что-нибудь, ужинал и ложился спать. А ты? — Я вообще дни рождения не очень люблю отмечать, — пожал плечами Чонин и отобрал у Сэхуна банку с соусом. Через минуту соус красовался даже на кончике его носа, а он старательно облизывал пальцы и собирал кисло-острую массу со стенок банки. — Чего улыбаешься? — Поросёнок, — со смешком подытожил Сэхун. Чонин в недоумении вскинул брови, облизнулся и провёл тыльной стороной ладони по подбородку. Соуса на его губах не осталось, но белая капелька всё так же красовалась на носу. Чонин вопросительно смотрел на Сэхуна, а Сэхун трясся от приступа беззвучного смеха. Немой вопрос в глазах Чонина смешил его ещё больше, не позволяя выдавить из себя ни слова. Он попытался объяснить жестами, что соус остался на носу, но суть пантомимы Чонин явно не улавливал. Пришлось осторожно протянуть руку и стереть соус с кончика носа. Смущение нахлынуло так же внезапно, как приступ смеха перед этим. Сэхун поспешно отдёрнул руку, но пальцы помнили тепло и гладкость на подушечках. Горели, будто помеченные Чонином. Чонин забавно наморщил нос на секунду и потёр его ладонью. — Щекотно. — Так... ладно... что у нас есть ещё из вкусного? — Сэхун торопливо отвернулся к бортику и зашарил руками по коробкам и контейнерам. — Сладкое же нам положили? — А ты хочешь сразу начать с десертов? — Не знаю. Просто... не голодный. Различив тихий всплеск, Сэхун оглянулся и вздрогнул, обнаружив пропажу Чонина. Огляделся и заметил Чонина уже в метре от композиции с русалками. Тот как раз вынырнул из воды и чуть запрокинул голову, подставив лицо под мелкие брызги и влажную взвесь. Потом Чонин сдвинулся, оказавшись под крайними тонкими струями, потянулся рукой к ближайшей русалке и провёл пальцами по белой ладони статуи. Чонин напоминал любопытного ребёнка, и это тёплое сходство с ребёнком заставляло Сэхуна улыбаться. Он смотрел, как Чонин крутился рядом со скульптурной композицией, трогал всё, что мог, а затем и вовсе попытался влезть в центр. Он сам походил при этом на статую, сверкая в свете ламп гладкой бронзовой кожей. Жмурился от брызг, прикрывал ладонью лицо, но не унимался, пока всё не облазил и не соскользнул обратно в воду, погрузившись с головой. Стелился над матовыми камешками, неумолимо приближаясь. Сэхун сглотнул, когда без всплеска Чонин медленно вынырнул из воды прямо перед ним, на миг закрыл лицо ладонями и провёл ими назад, смахивая воду и откидывая волосы со лба. Такой красивый с блестящей от влаги кожей и украшенный россыпью прозрачных капель. Безмятежная улыбка на полных губах ослепляла. — Ну вот, теперь могу железно утверждать, что щупал русалок за интересные места. Да уж, что Чонин умел с блеском, так это переворачивать всё с ног на голову и портить безудержным хохотом любые возвышенные моменты. Сэхун растирал ушибленное в приступе веселья колено, по которому Чонин долбанул кулаком, и пытался успокоиться. Поцелуй со вкусом воды на губах успокоиться не помогал совершенно. Пальцы Сэхуна бессильно скользнули по широким плечам — Чонин ушёл под воду, задел коленом ногу. Сэхун честно пытался совладать с дыханием и осознать, что его только что в самом деле поцеловали. Просто поцеловали. Осознать не получилось, потому что под водой тёплые губы прижались к его груди, а горячие пальцы коснулись бёдер. Чонин держался за него, чтобы оставаться под водой. Водил губами по коже на груди, невесомо щекотал волосами и кончиком носа. Непроизвольно Сэхун потёрся коленом о жёсткий и гладкий в воде бок Чонина. Чонин вынырнул, чтобы сделать долгий шумный вдох и вновь ушёл под воду до того, как Сэхун успел что-либо понять и поймать его. Губами и пузырьками воздуха по коже на животе — Чонин медленно поднимался всё выше, тёрся скулой о ноющий сосок и обводил кончиками пальцев ключицы. Плавные из-за воды движения воспринимались совсем не так, как если бы Чонин и Сэхун оказались на кровати. Сначала Сэхун улавливал смещение потоков, волны, а уже потом чувствовал прикосновения. Говоря откровенно, для Сэхуна всё в целом было новым и необычным. Наверное, ему следовало остановить Чонина, но он не мог. Не хотелось. Он цеплялся руками за бортик, чтобы удержать голову над водой, и позволял себе чувствовать. Впитывал в себя без остатка каждое прикосновение под водой и слегка покачивался на слабых волнах, возникших по вине Чонина. Сэхун понятия не имел, реальны ли эти волны, плод ли воображения, зато удовольствие оставалось вполне настоящим. Чонин вновь вынырнул. Сэхун поймал его взгляд без труда, поскольку их глаза оказались на одном уровне, а кончики носов почти соприкасались. Он выдохнул, а Чонин почти одновременно с его выдохом сделал глубокий вдох. Будто украл и без всплеска ушёл под воду снова. Откинув голову к бортику, Сэхун зажмурился. Мягкий толчок водой по внутренней стороне бедра и касание ладонью следом. Ладонь сдвинулась, поползла по коже, согревая и волнуя. До паха. Ладонь на члене и губы, прижавшиеся к центру груди. Выдох стелился вдоль кожи щекоткой воздушных пузырьков, заставляя Сэхуна мелко дрожать всем телом. Под водой сильные пальцы скользнули по бёдрам, плавно впились в мышцы. Чонин вынырнул на этот раз шумно, дёрнув Сэхуна вверх. Растерявшийся Сэхун отчаянно хватался за бортик, смахивая на пол коробки, пытался обрести точку опоры. Чонин прижимал его к мрамору, удерживая за бёдра и вжимаясь всем телом. Сэхун невольно бросил ладонь, испачканную белым, ему на плечо, другой упёрся в мраморную гладкую твёрдость и с хриплым вдохом запрокинул голову, теряясь в трении их тел. Чонин прижимался с той же силой, тёрся низом живота, нагревая капли между ними и влажную кожу. Задевал твёрдым, проталкивая колено между ног Сэхуна. На плече остались белые полосы. Сэхун крепче сжал пальцы, впился ногтями в смуглую кожу, смешивая белое с красным. Чонин тёрся бёдрами о его бёдра, и Сэхун не мог прогнать волнующую тяжесть, скапливающуюся внизу живота. Эта тяжесть только нарастала, пагубно сказываясь на ориентации в пространстве. Обхватив Чонина руками за шею, Сэхун нашёл его губы. Слизнул прозрачные капли воды и требовательно прижался, упиваясь горячей твёрдостью. Язык Чонина прошёлся по его нижней губе и мягко надавил. Сэхун послушно приоткрыл рот, впуская и разрешая абсолютно всё. Несмело коснулся языка Чонина собственным раз, другой и тихо замычал, когда Чонин в ответ просто присвоил себе всё и заполнил его рот своим языком полностью. Был везде: трогал, гладил, скользил, но не дарил чувство достаточности. Было мало, сколько бы это ни продолжалось. Сэхун умер бы за возможность сделать вдох и убил бы за то, чтобы обойтись без него, но не прекращать это, не отпускать Чонина. Сердце так сильно и громко стучало в груди — Сэхун всерьёз опасался, что Чонин слышит этот стук столь же чётко и ясно, как слышал сам Сэхун. С сожалением сделав спасительный вдох, Сэхун обессиленно уронил голову и тронул губами плечо Чонина, бессознательно слизнул белое и опознал нежное суфле, в которое случайно угодила его ладонь, когда он барахтался, силясь обрести точку опоры. Чонин чуть ослабил хватку, позволив Сэхуну коснуться ступнями дна. Провёл пальцами по лицу, стёр с губ остатки суфле и едва заметно улыбнулся. Кончиком указательного пальца прикоснулся к уголку рта, стирая что-то. Неважно, что. Сэхун просто поймал кончик пальца губами и сжал, увлажнил быстрым касанием языка и отпустил. Он и вскрикнуть не успел — Чонин дёрнул его к себе, чтобы вместе рухнуть в воду. Громкий всплеск, брызги и шум в ушах. Инстинктивно Сэхун зажмурился и задержал дыхание, окунулся с головой, но раскрыл губы, почувствовав на них жар и твёрдость губ Чонина. Щекотной лаской по щекам и скулам пробегали россыпи воздушных пузырьков, порождая ни на что не похожие ощущения. Вынырнули они уже возле русалок. Оба тяжёло дышали, едва держались на ногах и не отводили друг от друга глаз. Чонин сорвался с места раньше, осыпав Сэхуна веером брызг. Прижал к себе, сминая губы обжигающим поцелуем. Его ладонь сползла с пояса на ягодицу Сэхуна. Пальцы сжимались медленно, впиваясь в мышцы — до плавно нарастающей, но приятной боли. Сэхун в ответ сжимал в ладони влажные высветленные волосы на затылке Чонина, притягивал к себе, не позволяя разорвать поцелуй. Проводил большим пальцем по жёсткой острой скуле, растирал по смуглой коже капли и слегка покусывал кончик быстрого языка. Чонин отпрянул от него, уцепился за выступ, выбираясь из воды, протянул руку с твёрдой непоколебимостью. Сэхун доверчиво сжал его ладонь и позволил затащить себя вверх — под густую и хлёсткую капель, где русалки смотрели на них. В шуме воды терялись все прочие звуки. Сэхун непрерывно касался губ Чонина и ощущал влажную гладкость мрамора. Дрожал, пока ладони Чонина оглаживали его тело вместе с постоянно падающими сверху и сразу со всех сторон каплями. От капель Чонин пытался закрыть его собой, навалившись сверху. Проводил ладонями по ногам, заставляя развести их шире, притирался узкими бёдрами, позволяя оценить жёсткость и гибкость его тела. Сэхун разметался под Чонином, стараясь пережить жгучие поцелуи по коже над ключицами. Чонин прикусывал тонкую кожу, целовал и втягивал в рот, оглаживая языком. Нетерпеливо целовал снова, сжимая пальцами ногу Сэхуна над коленом и отводя в сторону. Сэхун едва различил глухой стон, с которым Чонин припал губами к его соску, безжалостно смял губами так, чтобы Сэхун бесконтрольно выгнулся, подавшись навстречу. Чонин отпустил ногу Сэхуна, упёрся в мрамор левой рукой, вновь припав к соску и терзая губами. На ощупь скользнул правой рукой по шее, подбородку, провёл пальцами по губам. Слегка прихватив сосок зубами, вновь настойчиво коснулся губ Сэхуна пальцами. Сэхун думать не мог, поэтому не понимал, чего от него хотят. Он просто тихо умирал и жаждал отомстить, поэтому машинально обхватил пальцы Чонина губами, чтобы сотворить с ними примерно то же самое, что Чонин вытворял с его сосками. Чем жарче и настойчивее Чонин терзал губами его соски, тем яростнее сосал и облизывал пальцы Сэхун. А потом эти пальцы медленно входили в него, изучая и ощупывая, оценивая и поглаживая. Чонин отвлекал его с помощью поцелуев. Падающие на разгорячённую кожу капли тоже отвлекали и заставляли вздрагивать. Пока всё это не слилось вместе, не смешалось так, что разделить стало невозможно. Вскинув бёдра, Сэхун непрерывно подавался ими пальцам навстречу, ловил губами капли, выдохи, вдохи и губы Чонина, стремясь продлить единение с гармонией, разливающейся внутри особенным теплом — робким, покалывающим теплом, отзывавшимся тонкой щекоткой в животе и в кончиках пальцев на ногах и руках. На новом рывке пальцы выскользнули из тела Сэхуна, породив полный разочарования выдох. Но Сэхун в тот же миг захлебнулся вдохом. Тело непроизвольно напряглось, пронзённое новым ощущением. Чонин с низким стоном прижался лбом к его лбу и зажмурился. Сэхун чувствовал его так отчётливо, что слёзы проступали на глазах от острого и концентрированного восприятия. Губы опалило выдохом, и Чонин осторожно качнул бёдрами, вдвигая толстый ствол чуть глубже, растягивая Сэхуна собой и позволяя чувствам достичь той грани, после которой нестерпимо хотелось ринуться вниз, парить в бесконечном падении туда, где дна просто невозможно достичь. Сэхун почти не дышал, прислушиваясь к напряжению собственных мышц. Всё перестало иметь значение, и оставалось важным лишь осознание единения. Сэхун смотрел Чонину в глаза, читал в них поглощающее желание и купался в его свете. Прикасался кончиками пальцев к резким чертам, обводил и повторял. Прерывисто вздохнул, приняв на себя тяжесть улёгшегося на нём Чонина, и подставил губы. Целовались они в спешке и волнении, опасались, что кто-то или что-то может вдруг помешать, торопились запомнить вкус друг друга и насытиться им. Сэхун всё крепче сжимал бёдра Чонина ногами, вёл ладонями по мокрой от воды и пота спине, гладил поясницу. Добравшись до ягодиц, сильнее притягивал Чонина к себе, будто боялся, что вот-вот отберут, хотя он бы ни за что не отдал. Чонин то невесомо, то с жёстким напором изучал его тело руками. Ощупал везде, наверное, вызывая одновременно блаженство и превращая кровь в жидкий огонь. Даже до пальцев на ногах добрался и огладил их подушечками. Трогал снова и снова, яростно прижимаясь губами к шее, опаляя страстью, странно смешанной с нежностью. Простой и добродушный — на расстоянии, дикий и неудержимый — при полном контакте. Сэхун ловил ладонями его голову, путался в мокрых волосах. Движения обоих становились беспорядочными и быстрыми, нетерпеливыми. Только прикасаться было недостаточно, ничтожно мало. Сэхун слизнул с губ капельки воды и задрожал отчётливее. Ладони Чонина соскользнули с него, коснувшись мрамора. На руках проступили узлами напрягшиеся мышцы. Сил не хватило даже на стон или вдох, таким желанным оказался несдержанный толчок. Сэхун впился пальцами в спину Чонина и вскинул бёдра, умоляя не останавливаться. Не сейчас. Даже если бы потом он не пожелал признаться в этом, сейчас ему было настолько хорошо, что остановка стала бы проклятием и пыткой. Он чувствовал Чонина в своих руках, чувствовал его в себе, чувствовал его как полностью своего, как себя практически. Чонин был его, весь его — от кончиков влажных волос до кончиков ногтей на пальцах ног. Целовались они шумно и развязно, а потом Сэхун тонул в волнах, терялся в движениях Чонина и с силой притягивал его к себе, заставляя входить резкими рывками снова и снова. Следы от губ Чонина на его шее неохотно остывали от казавшихся прохладными капель воды, слегка ныли и напоминали о себе слабым зудом. Закусив губу, Чонин подавался к нему, пытался впитаться в него весь, без остатка, напористо толкался и вжимался всем телом, притирался даже. Они льнули друг к другу одновременно, будто одержимые одной на двоих мыслью доказать кому-то или самим себе, насколько идеально совпадают, подходят друг другу. Не соображая толком, что именно он делает, Сэхун бесконтрольно выгибался и вскидывался, пока Чонин не помог ему: надёжнее упёрся коленями и впился пальцами в бёдра до синяков, удерживая их на весу. Теперь Сэхун почти не успевал отходить от толчков и чувствовал Чонина едва ли непрерывно. Силился дышать, но почти не дышал, поглощённый отзывчивостью собственного тела. Там, где двигался Чонин и прижимался бёдрами, всё горело, как и внутри. Сэхун даже не контролировал собственные мышцы, как и сердце — оно рвалось куда-то наружу. К Чонину, наверное. Различать звуки в непрекращающемся гуле, отдававшемся в висках, не получалось вовсе. Ладони бесшумно шлёпали по скользкому от воды мрамору, скользили. Пальцы бессильно сжимались — до впившихся в ладони ногтей. Сэхун жил одними пронзающими толчками, которые безжалостно сжимали и комкали весь его мир до крошечной пульсирующей точки, где напряжение и экстаз неумолимо достигали критической отметки, а за ней закономерно следовал взрыв, разносящий любую реальность в пыль и делающий её существование бессмысленным. Сэхун помнил лишь, как влажная ладонь легла на гудящий от возбуждения член. Больше — ничего. На той самой секунде он просто перестал быть. Везде. Расплескался мельчайшими цветными частичками по всему мирозданию. Возвращаться не хотелось, но пришлось. Это было приятнее, чем он надеялся, потому что сладкая тяжесть Чонина убеждала — не приснилось. Шумное дыхание, неохотно замедлявшееся сердце, назойливая капель, приоткрытые губы у подбородка... Руки ощущались как чужие, но прикасаться к Чонину всё равно было в удовольствие. Сэхун прижимал его к себе, гладил и коротко целовал куда придётся. Чонин оставался тихим и почти ни на что не реагировал, только едва заметно жмурился и чуть улыбался всё ещё дрожащими губами. В его теле до сих пор жило напряжение, пока мышцы отходили от недавней нагрузки. В воду первым полез Сэхун, и теперь уже он подавал руку и поддерживал Чонина. У бортика они приходили в себя, избегая смотреть друг на друга и на русалок в центре фонтана, которые видели всё, но не покраснели ни на йоту. Стыдно не было, просто... чуть-чуть слишком. Как будто они позволили себе больше, чем можно. Как будто они позволили себе быть счастливее, чем это дозволялось. Сэхун невольно вздрогнул, ощутив прикосновение под водой. Ладонь Чонина легла поверх его ладони, пальцы настойчиво огладили и охватили его пальцы, мягко сжали. Хотелось посмотреть, поймать тёплый взгляд, но Сэхуну не хватило смелости. Он просто сжал пальцы Чонина в ответ и провёл большим пальцем по внутренней стороне запястья, поймав отголосок быстрого пульса. Всё уже закончилось, но Сэхун до сих пор чувствовал Чонина в себе. Своим. Тело звенело от одной лишь мысли о их близости, сладко томилось в желанной усталости, и эхом по венам металось накопившееся удовольствие. Даже сердце как будто билось по-другому. Сэхун жалел лишь об одном — нельзя было уснуть прямо сейчас, крепко обхватив Чонина руками и позволив тихому дыханию убаюкать себя, увлечь в цветные сны, раскрашенные нежностью и страстью пополам. Говорить друг с другом они осмелились только после того, как выбрались из воды, обсохли и оделись. Собирали в пакеты всё, чему не полагалось быть в холле, и говорили о чём угодно, только не о том, что было между ними недавно. Сэхун долго собирался с силами, но смог в итоге задать вопрос: — Это правда, что ты... — Тут вот выдержка изменила. Сэхун не знал, как спросить так, чтобы не обидеть, но чтобы получить честный ответ. — Рикки говорил, что... что думать о тебе не стоит, и что ты... — Спал с половиной клуба? — напрямик закончил за Сэхуна фразу Чонин, сосредоточенно закручивая крышку термоса и не поворачиваясь к Сэхуну лицом. — Я не... Да. Сэхун смотрел на собственные руки, но не мог разобраться в собственных чувствах. В конце концов, всё, что с ними случилось, случилось спонтанно, без каких-либо предварительных договорённостей и условий. Вряд ли это давало ему право... хоть на что-нибудь. — Если ты так считаешь, то уже неважно, что я скажу, — отрезал Чонин и унёс часть пакетов к стойке, чтобы спрятать в выемке со стороны администратора. Сэхун поволок оставшиеся пакеты туда же, тихо буркнув на ходу: — А если не считаю? — Тогда я скажу, что фантазии людей далеко не всегда становятся реальностью. Сэхуна накрыло беспричинной радостью и не отпускало дня два, пока не укололо горечью и тоской — Чонин не появлялся. Нигде. Адреса его Сэхун не знал, номера телефона — тоже. В клубе всем полагалось знать лишь имя Чонина и его статус. Не то чтобы Сэхун рассчитывал на сказочный финал, словно в кино, когда после горячей ночи герои, держась за руки, убегают в закат и живут долго и счастливо, но...