***
Дни подготовки замелькали, пестря множеством работы, нервов, истерик. Что-то приходилось переделывать, в основном из-за изменений в сценарии, но иногда просто по велению капризного Ким Тэхёна. Он не мог отказать себе в возможности взбесить горящего праведным гневом Чона, а Чонгук, хоть и матеря всё, на чём свет стоит, не мог отказать Тэхёну, втайне надеясь заработать себе плюсов за послушание. Они обитали в каком-то своём измерении, что лишь косвенно пересекается со всеми остальными. Каждый из них незаметно стал центром вселенной для другого. Проблемой было лишь то, что эти космические изменения проходили за наглухо закрытыми сердцами, оставаясь незамеченными. Фестиваль прошёл на ура. Дополнительной работы добавили обязанности из студсовета, поэтому на какое-то время столкновения прекратились и воцарилось временное перемирие. Все запланированные мероприятия проходили на протяжении трёх дней, завершая всё постановкой от актёрского факультета. После фестиваля всегда устраивали грандиозную вечеринку. О том, что будет две вечеринки — для простых и для избранных — Чонгук знал не понаслышке. В этот раз он был одним из организаторов, но по-прежнему его пробивал дурацкий испуг бывшего ботана. А ещё, в памяти постоянно всплывали кадры с той роковой ночи. От этого томные воспоминания и предвкушающие ожидания превращали его в пугающего упрямца с горящими глазами. В голову приходили наивные мечты, что Тэхён сам к нему подойдёт, как тогда обнимет и поведёт в тихое и укромное местечко, но иногда он ловил себя на мысли, что хотел бы достать где-то то же, что тогда Тэ передал ему в поцелуе. Неизвестное ему вещество, что полностью сметая голос разума, усиливает сексуальное желание, такое сильное, что никакие Тэхёновы принципы не устоят. Нужно обратиться к Намджуну, он точно должен быть в курсе этих грязных приёмчиков, как главный зачинщик. Намджун оберегал Тэ, хотел для него как лучше, но в дела амурные влезать не особо рвался. Он видел со стороны, как Тэхёну сложно, когда Чонгук далеко, и как ещё сложнее, когда Чонгук рядом. Просто не зная, как помочь младшему перебороть всю ту боль, что накапливалась в нём, Намджун решил рискнуть и довериться Чонгуку. Поэтому передал ему заветный конвертик с двумя дозами. Эта «Вишнёвая фея» свела их изначально, возможно, теперь поможет им разобраться во всех недомолвках. Чону она тоже нужна, ведь он всё ещё тупит, не может понять переживаний Тэ и боится вести себя более напористо. Будь он опытнее, они бы уже трахались, как кролики, а может и вовсе разбежались бы. В таком возрасте связи не обязательно должны быть «на веки вечные». А вот как раз такая недостижимость и эпическая недозволенность создаёт отношения в стиле шекспировских пиздостраданий. В день Х Чонгук не мог найти себе места. Он помылся, побрился, почистил зубы, сбрил усы и редкую щетину на подбородке, ещё раз почистил зубы — его это всегда успокаивало. В отражении зеркала на него смотрел совсем новый человек. Нельзя сказать в какую сторону он изменился, лучшую или нет, просто изменился и довольно сильно. Отец, скорее всего, не узнал бы сына сразу или вообще отпинал бы за такой пидарский видок. Чёрные обтягивающие джинсы, так плотно облегающие его ноги, что видны линии мышц, подчёркивали спортивную форму и притягивали взгляды, такая же чёрная футболка и в довершение эффектный красный пиджак, коротко подстриженные, уложенные волосы на пару тонов светлее натуральных, недавно добавленные тяжёлые кольца-серьги в ушах. В последнее время это чёрно-красное сочетание стало его любимым. Прекрасное оружие для порабощения безмозглых девиц, которые, к сожалению или нет, больше не интересовали Чонгука, ведь все его мысли были заняты охладевшим с виду Тэхёном. Несколько капель дорогого парфюма, свистнутого у БэмБэма, само собой, и можно выдвигаться. Иногда на тусовку GODS заглядывали успешные выпускники, которые делились с новым поколением перспективной молодёжи своим опытом и жизненной мудростью. Очень редко можно было встретить тех, кто состоял в братстве, но по каким-то причинам не завершил учёбу и преждевременно покинул университет. В этом году таким заблудшим гостем оказался Чон Хосок, своим присутствием смущая сразу двоих — Чонгука и Юнги. — Хён, ты что здесь делаешь? — Чонгук за локоть оттащил брата в сторону ото всех. Встреча, а именно так называли между собой элитную версию вечеринки, началась полчаса назад. Людей собралось пока немного, пришёл Намджун, говорящий с кем-то по телефону, как всегда хмурый Юнги, который при виде Хосока подавился коктейлем, но замаскировал это под невозмутимый кашель, нервный Чонгук и Джексон с БэмБэмом, которые как-то подозрительно сблизились в последнее время. — Гук-и, поосторожней, маленький монстр, ты мне руку сломаешь, — Хосок как-то кривовато улыбался, стреляя глазами в сторону окна, то ли отслеживая незаметное движение небесных тел, то ли косясь на шокированного Юнги, который сидел как раз таки под окном в мягком кресле. — Ты что, был в GODS? — Чон младший в замешательстве смотрел на брата, а затем, начиная понимать что к чему, обернулся на Мин Юнги. Тот смотрел в окно, якобы подтверждая теорию, что там есть что-то интересное. На самом деле, в наступивших сумерках он видел в окне отражение Хосока и не мог отвести взгляда, надеясь, что так он не палится. — Был. Приятно знать, что мой мелкий братец продолжил традицию. Мой отец тоже был в братстве, так что он очень гордится тобой, — парень потрепал младшего брата по уложенным волосам, грустно улыбаясь. Фраза «гордится тобой» прозвучала с плохо скрываемой болью, ведь им отец больше не гордится, как бы ни хотел, но он не может простить сыну нетрадиционных отношений в стенах альма-матер. А всё потому, что Хосок не хотел скрывать правды и решил открыться родителям, надеясь на поддержку. Но в результате он получил лишь тонну презрения, разочарования, горькие слёзы матери и потерял Юнги. Чонгук давно заметил, что отношение дяди изменилось к Хосоку, раньше он очень любил сына, но пару лет назад стал удивительно холоден и равнодушен, теперь проявляет к Чонгуку, своему племяннику, больше тёплых чувств, чем к родному сыну. — Столько нового о тебе узнаю. Ладно, проходи, тебе есть с кем поговорить, кроме меня, — Чонгук надеялся, что это прозвучало без тени сарказма или насмешки, он и правда переживал за брата, впервые подумав, что, видимо, его история не так проста, как кажется. Хосок говорил, что он просто имел кое-какой опыт по молодости, а сейчас почти женат и счастлив, но не было ли это ошибкой, оставить в прошлом человека, к которому так явно тянется сердце? Не успел он додумать мысль о брате, как в комнату вошёл человек, к которому явно тянется его собственное сердце. Войдя, Тэхён удивил всех, кроме занятого своими траблами Хосока, своими ярко-алыми волосами. Подведённые глаза выделялись на светлом лице и казались просто огромными, слегка подкрашенные губы стали чуть менее алыми, чем волосы, но притягивали удивлённые взгляды не меньше. Чонгук застыл в немом шоке, его сердце пропустило пару ударов, а затем забилось в бешеном ритме, разгоняя по жилам кипящую смесь из восторга и восхищения. Рука сама собой потянулась к карману, нужно лишь улучить момент. Ближайший час народ сходился, лидеры ненадолго покинули встречу для оглашения речи перед всеми студентами в честь окончания успешно проведённого фестиваля. Чонгука всё ещё удивляло место собрания. Почему именно эта комната, в старом полуразваленном здании, вход в которое пугает одним видом завалов строительного мусора. И почему все эти важные парни или даже мужчины пробираются сюда без единого возмущения? Оказалось, что здесь была комната студсовета ещё самого первого выпуска студентов. Конечно, университет с историей не менее ста пятидесяти лет не раз перестраивался, но комната студсовета всегда была именно здесь, это чётко значилось в планах здания на протяжении всего времени. Чонгук попытался представить количество людей, прошедших сквозь время, что восседали в креслах этой комнаты и почувствовал себя частицей чего-то поистине важного и глобального. Он впервые осознал, что быть здесь и сейчас — это честь. Третий по счёту бокал шампанского начал бить по голове, снимая слои нерешительности и трусливости. Ещё немного и он созреет подойти к Тэ. Подойти, незаметно приправить бокалы особым ингредиентом и увести отсюда. Всё общество самовлюблённых и важных разбилось на группы поменьше: экономика и политика, передовые технологии и современные приёмы маркетинга, творческие личности и просто желающие разбавить скучный вечер свежими знакомствами. Тэхён порхал от одной группы к другой, весело и невозмутимо общаясь со всеми, внося каплю суматохи и праздничного веселья в серьёзное сборище. Чонгук отслеживал его перемещение, сидя всё в том же углу и, незаметно для себя, допивал уже четвертый бокал. «Я так хочу тебя, что мне становится страшно». Чонгуку становилось муторно от идеи принять наркотик, ему и так было сложно оторвать взгляд от красной макушки, что хаотично мелькала по комнате. Инцидент недельной давности всё ещё гнал кровь в определённом направлении и нужды в дополнительном стимуляторе не было, но они должны разделить это безумие на двоих снова. Только в этот раз всё должно закончиться иначе. Все собравшиеся здесь внешне казались Чонгуку беспечными и поверхностными. Они всегда были шумными, привлекательными и популярными, в центре внимания. Даже если кто-то хранил в себе тёмные тайны и скрытую боль, то это делалось с величайшим мастерством. Посмотреть только на Хосока, он трещит с Намджуном, активно жестикулируя, со стороны можно было подумать, что он травит анекдоты. Только самый внимательный и проницательный бы заметил, как рассказчик сутулит плечи от тяжести неверных решений, как его собеседник ритмично кивает головой и с печальной улыбкой не отводит задумчивого взгляда от Мин Юнги. Сколько правды о себе мы показываем окружающим и сколько скрываем, навсегда прячась под слоями искусственных эмоций? Выжженная ранами душа покрывается защитным барьером из никчёмных шуток и призрачных ухмылок, лишь бы отвлечь внимание от неугодных сторон испоганенного «Я». Чонгук ещё раз оценил обстановку и двинулся вперёд. В паре метров от него стоял уже порядком захмелевший Тэхён. Руки тянулись к тонкой талии, поддержать шатающуюся фигуру. Но искренний порыв прервал наигранно высокий смех и длинные холодные пальцы на чужом плече. Тэ знал, что Чонгук рядом, и делал всё, чтобы отогнать его от себя, отгородиться, спастись. Не допустить ещё одной ошибки. Но это не могло изменить планов Чонгука, слишком ничтожно в сравнении с ураганом сметающих всё на своём пути чувств. На подносе стояло четыре бокала, в каждом искрилось игристое вино, шепча пузырьками хмельные обещания. В два из них неуверенная рука уронила быстро тонущие крошки безумия. Поднос был поднят и предоставлен собравшимся гостям. Четверо одновременно потянулись за бокалами на высоких тонких ножках, руки соприкоснулись, пропуская по пальцам электрический ток. Замкнулось две цепи. Чонгук не мог отвести взгляда от губ с полустёртой алой помадой, может, поэтому он взял не тот бокал. Юнги не решался посмотреть на Хосока, случайно касающегося его руки впервые за пару лет, может, поэтому он взял не тот бокал. Всё пошло не так с самого начала, произошёл не один сбой, но именно так, преодолевая последовательность из проб и ошибок, люди движутся по своему пути к свободе и счастью.***
Череда ошибок — вот чем считал свою жизнь Чон Хосок. Он давно перерос время подросткового самокопания, но, оборачиваясь назад, всё что он видел — неправильные решения. Они выстраивались в губительную последовательность и перечёркивали надежду на светлое будущее. Слово, каким бы он мог себя охарактеризовать, — безнадёжен. Когда он признавался Юнги в своих чувствах, он был безнадёжно влюблён, когда раскрывал правду о себе родителям и впоследствии бежал, поджав хвост, — безнадёжно разбит. Он всё начал, и он же всё завершил, не спрашивая, а ставя перед фактом. Юнги же ничего так и не сказал. Он молча принял его чувства и так же, не сказав и слова, отпустил. С тех пор прошло два года. И вот одна встреча всколыхнула в душе целое цунами сомнений: «Это была ошибка?». Сегодня, когда Хосок примчался на бал, как Золушка, он ощущал себя кем угодно: мышью, тыквой, конём, но точно не принцем и даже не принцессой. Мин его игнорировал и держался подальше, лишь бросал хмурые взгляды. Как и тогда, Юнги лишь отвернулся и ушёл, заливая в себя залпом золотистый напиток. Вид его удаляющейся спины до сих пор — самое печальное, что видел Хосок в своей жизни. Спустя какое-то время в комнате стало невыносимо жарко, одежда неприятно стесняла движения, липла к коже. В поисках источника свежего воздуха Хосок направился на выход. Все эти осколки готового к сносу здания ранили его, напоминая сломанную выброшенную игрушку. Чувства вины и сожаления выедали его все эти двадцать три месяца, шестнадцать дней и семь часов. Луна уже взошла так высоко, освещая угрюмые обломки старого корпуса. Эта комната на первом этаже — дань истории, уголок романтики в серых буднях студенческой жизни. Велюровые красные кресла и старый нерабочий камин, книжные стеллажи и кованые люстры, что-то из этого забылось, но что-то запомнилось навечно. Например, обрывки памяти о том, как выглядела белоснежная кожа Юнги на фоне алой обшивки, как звучали его стоны, отбиваясь от высоких стен, теряясь в глубинах мёртвого камина. Эти воспоминания такие реальные, будто слышишь их наяву. Хосока ведёт, он, видимо, успел перебрать с напитками, раз ему мерещатся томные стоны Юнги, и всё тело нещадно колотит. Пробиваясь сквозь состояние опьянения всё сознание начало затапливать пламенное желание. Откуда-то совсем близко долетали жалобные всхлипы, невозможно ошибиться, Хосок знал, кому принадлежит этот голос. — Юнги, где ты? — шатаясь на ватных ногах, парень начал поиски, заглядывая в каждый тёмный угол. Надежда, что Юнги отзовётся, слишком мала. Рядом со старым корпусом стояла полуразваленная пристройка, там когда-то держали крупный инвентарь для работы с садом и газонами университета. Хосок направился к ней. Что-то подсказывало, что Мин прячется именно здесь. Железная дверь была приоткрыта, за ней слышалось шуршание и тяжёлое дыхание. — Помоги мне, Хосок, — Юнги знал, что обнаружен, и скрываться нет смысла. Он был бледен, как луна, что ярко светила на небе. Высветленные волосы липли к взмокшим вискам. Не осталось незамеченным возбуждение, что он пытался скрыть левой рукой. Правую же он поднял вверх, от кисти вниз до локтя струилась алая кровь. — Господи, как? Что произошло? — парень бросился на помощь, но застыл в нерешительности, мыслить рационально не получалось. — Тебе нужно в больницу, Юнги, пойдём, — очнувшись от ступора, Хосок схватил Юнги за левую руку, неосторожно цепляя возбуждённый орган. Из горла раненого вырвался невольный стон, не от боли, а от давно желаемой близости. Его крыло настолько сильно, что было плевать на порезанную руку. Зацепился, пока лез в укромное место. Нереальная похоть сметала его личность, превращая в полоумного зверя, живущего лишь инстинктами. Поэтому он сбежал, чтобы справиться с этим приступом в одиночестве, догадываясь, что стало причиной его состояния. Не раз видел действие «феи» со стороны. Хосок смотрел в его глаза и недоумевал. Мин не двигался с места, но и руку не отпускал, безмолвный разговор одними лишь взглядами прервался откровенной провокацией. Да, Юнги только что просил о помощи, но имел в виду вовсе не кровавую рану. Поэтому Хосок был резко притянут ближе, а его рука бесстыдно прижата к стоящему колом члену Юнги. Момент соприкосновения тел стал ударом под дых, под прикрытыми веками вспыхнули мириады фейерверков. Чон уткнулся носом в изгиб тонкой шеи, знакомый запах сводил с ума, в груди разрывался обгорелый комок, именуемый сердцем. Контуры родного тела отпечатывались заново, обновляя в душе рифлёный рисунок любимого образа. — Юнги, я... — никому не нужный разговор, не способный что-либо изменить для них, поэтому и слова подобрать нереально сложно. — Не нужно, молчи, просто помоги мне с этим, — Юнги обвил здоровой рукой шею парня и потянулся к драгоценным губам, толкаясь членом во всё ещё прижатую к его паху ладонь. Он чувствовал, что Хосок тоже возбуждён. Они в одной лодке, но это ничего не значит, просто секс. «Нет, значит, значит. Хосок, ты моё всё. Заберите мою душу, только бы это не заканчивалось». Несдержанные резкие движения, звяканье пряжки падающего на бетонный пол ремня, долгожданное прикосновение. Горячая ладонь ласкала умело, напоминая десятки их страстных ночей и пикантных приключений. Острые поцелуи на грани проявления жестокости и нежности. В костёр их страсти неосторожно подлили бензина, и теперь огонь пожирал всё вокруг, превращая в пепел тщательно выстроенные барьеры. Бушующая стихия приступила к уничтожению, выжигая одежду, имена, гордость и разум. Юнги кончил, едва сдерживая запретное отныне имя, пачкая ладонь Хосока и свой живот. Ослабшие колени подогнулись, и парень осел на пол, переводя дух. На уровне его глаз оказалась ширинка, всё ещё сдерживающего себя Хосока. Мин потянулся к заклёпкам чужих джинсов, но не смог справиться одной дрожащей рукой. — Помоги, — Хосок бы сдержался, ушёл, но от этой хриплой просьбы в почти приказном тоне остатки самообладания капитулировали. Когда тонкие губы легли на головку, а влажный язык скользнул вдоль, пропуская член глубоко в глотку, обоим сорвало последние тормоза. Юнги сосал, как последняя шлюха, пошло причмокивая, давясь, пуская нити слюны, а Хосок тянул его за волосы, ловил блядский взгляд и захлёбывался в их общей порочности. Несмотря на прохладный осенний воздух, обнажённая кожа всё так же горела, не остывая от порывистых ласк. Хосок рычал, когда поднимал Юнги с пола, жадно целуя его покрасневшие губы, ощущая на языке их общий вкус, запретного греха и сладкой мечты. Найденный внутри помещения стол был превращён в ложе, на котором лежал Юнги, с наскоро перемотанной белой футболкой рукой. Сквозь белоснежную ткань проступали кровавые пятна, словно алые маки распускались на заснеженном поле. Таким же ощущал себя подхваченный чужими руками Юнги: безымянным, мёртвенно-бледным с пронизывающими ранами внутри. Каждый влажный поцелуй на его теле — вонзающийся шип и целебная панацея. С каждым прикосновением он умирал и рождался заново. Хосок ненавидел себя за слабость, за трусость свою и эгоизм. Он презирал себя, когда накрывал физически и морально раненого Юнги своим телом. Причиняя ещё больше боли и вызывая слёзы на любимом лице. — Я не могу смотреть, как ты плачешь, — узкое тело, отвыкшее от занятий сексом не поддавалось, несдержанные порывы причиняли слишком острую боль. — Тогда не смотри, просто трахай, — и лишь Юнги тут было всё равно, боль это или нет, главное, что это Хосок её причиняет, а значит это уже дар. Ещё пара порывистых поцелуев со вкусом слёз и горечи утраты, а затем горячий язык Хосока спустился влажной дорожкой вниз, ублажать, а не ранить бездумно потерянного любимого. Подгоняемый химическими реакциями он потерял контроль в силе, оставляя неосторожно синяки и укусы. На бледной коже красные следы от зубов смотрелись, как эстетика в готическом стиле. Самые яркие следы остались на внутренней стороне худых бёдер, ещё сильнее маня меж широко разведённых ног. Удерживая искрящийся визуальный контакт, Хосок прошёл языком по сжатому кольцу мышц, вызывая громкие стоны и тихие маты сквозь сжатые зубы. Он знал, что для Юнги это — пусковой механизм. Еще несколько круговых движений по нежному участку кожи и Юнги завыл, прогибаясь в спине. Хосоку и так сносило крышу, но от такого вида он излился оргазмом, толком и не прикоснувшись к себе. Но легче от этого не стало, тело просило ещё и ещё. Влажные от слюны и спермы пальцы входили легче, цепляя заветный комок нервов, вырывая уже смелые крики. Теперь их можно было услышать не только с улицы, но и в комнате студсовета, если бы там громко не орала музыка. Никто кроме Ким Намджуна не обратил внимания, как те двое покидали встречу в странном состоянии. Он своевольно выступил в роли главного сценариста, меняя действия и реплики героев по своему усмотрению. Небольшое вмешательство и сила самовнушения сыграли Намджуну на руку. Чонгук, выпивший чистого игристого, был уверен, что они с Тэхёном ловят общий приход, принимая естественное желание и склонность к разврату за действие наркотика. А тем временем два тела соединялись, разрывая сковывающие цепи и заново сплетая спасительную связь. Только вместе они живы, а порознь медленно умирали.*Посмотри в мои глаза, скажи это снова. Прижми меня к своей груди и впусти меня. Сделай мне искусственное дыхание и внеси поправки. Сбей меня с ног, словно героин. Мне не нужна маскировка или притворство. Не пойми меня превратно или неправильно. Здесь нет ничего лишнего, нет крепости, которая нуждается в защите. И сегодня ночью мы положим этому конец. И я пытался, Бог свидетель, я пытался, Но ты никак не можешь изменить мой разум. Мне не доставляет удовольствия смотреть на то, как ты рассыпаешься. Мне не доставляет удовольствия смотреть на то, как ты плачешь. Можешь не сомневаться.