WTF?

      Хосок шёл максимально аккуратно, насколько это вообще позволяли трясущиеся ноги. Он нёс на спине драгоценный груз. С каждым шагом Юнги за его плечами слабо подпрыгивал и невольно тёрся о твёрдую поясницу снова вставшим членом. От непроизвольных соприкосновений парень слабо постанывал, вцепившись зубами в здоровую руку, чтобы делать это как можно тише.       — Значит, я три часа из кожи вон лез, а тебе и моей спины достаточно?       — Заткнись уже, — сквозь зубы процедил Мин. Его достало это зудящее чувство неудовлетворённости, напрягала невозможность держать себя в руках. Он повис на Хосоке, как коала, сцепив руки и ноги вокруг стройного тела. Мог бы и сам идти, но Чон настаивал. А если честно, то так можно было лишнюю минуту прижаться покрепче, пока туманная возможность близости не рассеялась. Порезанная рука причиняла неудобство, но не такое сильное, как стояк. — И почему тебя так не рубает? Ты что, не человек?       — По отношению к тебе меня всегда так рубало, я просто привык, — Юнги не сдержался и фыркнул, какого чёрта?       «Тоже мне, жертва испепеляющей страсти», — подумал он скептически и уткнулся носом в мягкие волосы Хосока, пряча непрошеную улыбку, — «если бы это была правда, ты бы не ушёл так просто, придурок».       В час ночи после осеннего фестиваля кампус был переполнен во всю гуляющими студентами. То тут, то там попадались группы нетрезвых товарищей, так что с парнем на спине Хосок не привлекал внимания, даже вполне гармонично вписывался в атмосферу. В такие вечера на нарушение внутреннего распорядка закрывали глаза, и юные и свободные личности пускались во все тяжкие.       Удобно, что старшие в GODS живут в комнатах по одному, без соседей. Это позволяет оставлять множество грязных тайн за запертыми дверями.       Хосок из последних сил дотащил Юнги по ступенькам на второй этаж. Поднимаясь по лестнице, он хрипел, как загнанная лошадь, но упёрто не хотел сдаваться. Дойдя до нужной двери, он упёрся лбом о стену в поисках опоры, чтобы не упасть. Юнги тихо посмеивался над таким героизмом, доставая из кармана ключи.       Дверь распахнулась, и парни шагнули внутрь. Хосока больно ударило под дых. Знакомый вид, знакомый запах. Юнги так и не сменил парфюм за два года, всё в этой комнате, как и прежде, пахло им. Почти ничего не изменилось: тот же диванчик в углу, где Чон лениво читал комиксы, пока его парень старательно учился. Тот же громко свистящий электрический чайник, мягкий синий коврик возле кровати и чахнущий кактус на подоконнике.       Смущённый Мин не знал, куда девать глаза, пока Хосок обрабатывал его рану. При ярком свете во взглядах слишком отчетливо читались невысказанные признания и мольбы. Точными движениями, со знанием дела, Чон зашивал глубокий порез. Его удивило наличие в аптечке Юнги всего необходимого.       — Не хотел спрашивать, но всё же, откуда это здесь? — аккуратный стежок, шипение от острой боли, тяжёлый вздох. Юнги смотрел невидящим взглядом куда-то в глубину нелёгких воспоминаний, обдумывал, стоит ли отвечать.       — Это Намджун принёс. Когда ты ушёл, он думал, что я вскроюсь, и может понадобиться первая помощь без обращений в больницу, — спустя минуту он всё же решился озвучить правду. Хосок провёл большим пальцем по белой коже на запястьях и обрадовался: она была идеально ровной, без единого шрама.       — Что? Ищешь шрамы? Их нет, как видишь. Я не такой дурак, да и ты не такой уж роковой сердцеед, — Юнги хорохорился, вспоминая, как не раз уже подумывал о смерти. — Ты закончил? — чёртов порез горел огнём, на глаза наворачивались слёзы каждый раз, когда игла пронзала кожу. Все силы уходили на то, чтобы не захныкать жалостливо, но именно сейчас и перед этим человеком хотелось выглядеть сильным и мужественным.       — Почти, потерпи ещё минутку, — прежде чем нанести заживляющую мазь, Хосок подул на рану, уменьшая боль, словно перед ним был маленький ребёнок, а не мужественный парень. Не важно, как сильно храбрился Юнги, Хосок всегда видел его насквозь. Холодные пальцы в перчатках мимолётно касались горячей кожи, будоража нервные окончания контрастом. Спустя пару минут повязка была готова. — Операция прошла успешно, Вы будете жить.       — Весьма благодарен. Чем я могу Вас отблагодарить, доктор? — Юнги вызывающе смотрел сверху вниз на сидящего на полу Чона. В их состоянии можно было ожидать любых просьб и предложений, всего, кроме отказа. Такова специфика сегодняшней ночи — безнаказанная вседозволенность.       — Поехали со мной. На три дня, куда сам захочешь, — хоть Хосок и получил ранее ответ, похожий на согласие, но ему нужно было услышать чёткое и определённое «да». Он стоял на коленях перед Юнги, держал его за одну руку и выглядел так, будто делает более важное и невозможное для них предложение.       — Утром, решим всё утром, а сейчас, давай просто продолжим то, на чём мы остановились? — Юнги призывно облизнулся и потянул Чона на себя. Одна проблема всё ещё оставалась нерешённой. Хосок не мог оторвать взгляда, заново восторгаясь, никому больше не дано видеть такого ахуенного Мин Юнги, это его личная тайна, самая ценная и охраняемая. Он крепко сжал в объятиях извивающегося парня и рывком поднял его на руки, им срочно нужен был душ.       Так болезненно и трепетно ощущается тело преступно податливого хёна. Он слишком лёгкий, это даже пугает.       Струи горячей воды смывали потёки засыхающей крови, ладони и языки стирали боль и холод, поднимая внутри новую бурю. Этот смерч эмоций и жара смертелен. Он способен выжечь всё живое и выдернуть с корнем душу, оставив по себе лишь мёртвую пустоту. Так самонадеянно — думать, что спокойная жизнь «после» реальна.       Юнги упирался руками и лбом в холодную плитку, пока долгожданная разрядка подхватывала его на крыльях. Хосок схватил его за подбородок и потянул на себя, неудобно выкручивая шею.       — Смотри на меня, когда кончаешь, стони моё имя, — его руки намертво приковали Юнги, не давая повернуться или глубоко вдохнуть. В глазах начало слабо темнеть, единственное, что врезалось в сознание — расширенные зрачки, затягивающие в губительный омут. От нехватки кислорода, отобранной способности вдохнуть, внутри что-то затрещало, зажигая искры под веками.       — Хосок, — не крик, а личная молитва срывалась с губ Юнги. Его сотрясало от оргазма, пока Хосок поворачивал его к себе лицом и покрывал каждый сантиметр кожи поцелуями.       Нежность и трепетные ласки сменялись жёстким трахом. Больше похоже на битву не на жизнь, а на смерть, чем на занятие любовью. Похоть пропитала каждую плоскость и простыни, витала в воздухе. Обладание и подчинение, жестокость и милосердие, любовь и ненависть — всё смешалось, порождая взрывную смесь. Так продолжалось до самого утра, пока тяжёлый сон не накрыл парней, объявляя перемирие.       Когда Юнги открыл глаза, первой мыслью стало предположение, что это был самый прекрасный и в то же время самый ужасный сон в его жизни. Пустая подушка рядом подтверждала, что никого кроме хозяина комнаты здесь нет и быть не могло. Горький смешок вырвался из горла, сгибая пополам. Резкое телодвижение отдалось болью в многочисленных местах. Отлетевшая в ту же секунду простынь явила поразительную картину. Нет, все эти укусы и засосы настоящие, и не только это: острая боль в пояснице тоже реальна.       — Хосок, Чон Хосок, где ты? — но в ответ лишь тишина. Не мог же он просто исчезнуть? Осмотревшись, Юнги заметил на столе клочок бумаги и ручку. Не утруждая себя поисками одежды, он встал с кровати и, хромая, подлетел к столу.       «Доброе утро, сахарный мой. Я уехал за машиной, собирайся, как проснёшься. Скоро буду».       — Что, блять? Сахарный? Твой? Подонок, один случайный секс, а он принялся за старое, — Юнги смял в кулаке записку и швырнул её куда-то в угол. Это и больно, и приятно одновременно.       Пока из шкафа выуживались вещи, в голове крутились дурацкие воспоминания. Перед глазами мелькали кадры, как Хосок, словно ещё совсем недавно хохотал над комиксом, мешая учиться. Юнги тогда злился и орал на него, чтобы перестал ржать, как дикая лошадь. На что тот ластился, извиняясь, и шептал на ухо, что если он лошадь, то Юнги — его любимый сахар. Все эти сопливые обрывки памяти приносили невыносимые страдания. Они, словно вырванные из сказки страницы, непозволительные счастливые моменты из истории с печальным финалом. Вперемешку с такими были и другие воспоминания, связанные с истинной причиной их разрыва.       Отец Хосока — страшный человек. Амбициозный политик, консервативный и непоколебимый в своих решениях. Узнав правду о позорных связях своего сына, он пришёл в ярость. Лично явился в общежитие к Юнги. Устроил разгром, орал, плевался ядом, даже руку поднял, в два удара положив тщедушного паренька. Основная идея, которую он хотел вложить в голову Мина, была простой: у Хосока блестящее будущее, и в его жизни нет места жалкому пидорасу. Юнги — просто мусор, мешающийся под ногами, он портит Хосока и ставит его светлую судьбу под угрозу. Юнги выслушал всё молча, не спорил и не оправдывался, не кричал, что это не он был инициатором отношений и не он всё это начал. Также он ничего не обещал, не клялся, что больше не подойдёт или не заговорит. Своим отрешённым поведением он заработал настоящего врага. Под аккомпанемент унизительных криков он поднялся и выстоял гордо до момента, пока за господином Чоном не закрылась дверь. Юнги никогда не забудет, как метался всю ночь, выматывая себя тревогой, что этот монстр может сделать с Хосоком. Переживал, но звонить не стал — не хотел причинить ещё больших проблем. Сам он не собирался так просто сдаваться, все эти высокопарные крики про идеальную жизнь, стремительную карьеру и чистую репутацию его не волновали. Только остывшие чувства и желание Хосока могли заставить Юнги отступить. А потом, при первой же встрече, его сердце раскололи на миллион осколков. Каждое слово любимого человека резало тупым ножом, причиняя невероятные мучения. Он видел, что Хосок врёт, и также видел, что любит труса, не способного бороться с мнением даже одного единственного человека — своего отца.       С тех пор прошло два года, и сложившаяся ситуация вновь грозила невероятным скандалом. Теперь у Хосока даже невеста была. Они настоящие глупцы, если верят, что эта безумная идея им сойдет с рук. Юнги устало опустился в кресло и схватился за голову. Зачем он это делает, пакует вещи, с нетерпением ждёт? Всё равно по окончанию трёх дней его оставят в прошлом, выбросят, как ненужный мусор. И это в лучшем случае, а если господин Чон узнает, лёгкими побоями дело не закончится. Это всё нелепое сердце виновато, не хочет слушать голос разума, хоть и обливается кровью, но бьётся чаще при мысли о времени, проведённом вместе. Пусть даже это лишь на три дня, и скоро всё, как мираж, развеется, но Юнги уже решил, что поедет. Спорил сам с собой, но вещи собирал. Он слишком любил одного труса, чтобы ненавидеть его неспособность бороться. Это подсудная глупость — ждать, что эта авантюра хорошо закончится. И в таком случае решение Юнги значило одно — он преступник, потому что верил, очень осторожно, глубоко в душе, но надеялся на что-то.       Он хмурился и опасливо поглядывал по сторонам, когда садился в машину. Вместо радостного ожидания предстоящего отдыха, его одолевала навязчивая тревога. Но стоило взглянуть на сияющего Хосока, как весь негатив отошёл на второй план. Юнги и не заметил, как вместо приветствия потянулся за поцелуем, получив страстный порыв в ответ.       — Я тоже очень рад тебя видеть, — губы Хосока были на вкус как клубничная конфета, которую он грыз, наполняя салон автомобиля характерным хрустом. — Так куда мы направляемся? Хочешь на море?       — Нет, только не туда. Я люблю море и не хочу до конца своих дней на пляже вспоминать, как прощался с тобой навсегда. Лучше в горы, я их ненавижу и вряд ли туда полезу в ближайшие лет десять, — Юнги отвернулся к окну и начал отстранённо рассматривать общежитие. В окне комнаты Тэхёна мелькнула фигура, и ему показалось, что это был Чонгук.       — Что за настрой в самом начале? Почему вместо «привет» ты сразу говоришь «прощай»? Юнги, давай не омрачать наше время, — слово «наше» прозвучало с таким нажимом, что Мин отвлёкся от своего наблюдения и взглянул на Хосока. Неужели тот набрался храбрости и больше не будет так просто отказываться от этого «нас» и «наше»? — В горы, так в горы, знаю один симпатичный пансионат, там тихо и красиво. Пристегнись, поедем быстро, мне не терпится обнять тебя, — Юнги снова фыркнул, не удержавшись, его аж передергивало от такой дозы дешёвой ванильности.       Когда машина скрылась за поворотом, в окне снова отодвинулась штора и на улицу выглянул Чонгук. На его лице было искреннее удивление, а на шее строгий ошейник.

***

      Чонгук изнывал от скуки. Свой телефон он найти не смог, наверное, Тэхён забрал его с собой, чужой компьютер был на пароле, девать себя было совершенно некуда. Он успел пролистать конспекты, книги по актёрскому искусству и даже журнал о моде, зачем-то завалявшийся у Тэ под кроватью. Как раз рассматривал яркие глянцевые фотографии, когда звук подъезжающего авто привлёк внимание. В этой части кампуса студенты редко приезжают на машинах. Подстрекаемый любопытством парень выглянул в окно и опешил: у входа парковался Хосок. К нему он приехать не мог, общага Чонгука находится совсем в другой стороне. Спустя пару минут входная дверь хлопнула, и к машине подошёл Мин Юнги. Оглядываясь по сторонам, он забросил небольшую дорожную сумку в багажник и уселся на пассажирское место. Со своего ракурса Чонгук не смог рассмотреть точно, но казалось, что Юнги наклонился к водителю.       «Они целуются что ли? Вот это поворот. Так вот кому «фея» была нужнее», – в это время Юнги успел отвернуться от водителя и теперь сканировал взглядом окна общежития. Чонгук едва успел отпрянуть, чувствуя себя подсматривающим за чужой жизнью. Но он был искренне рад за брата, сложно было не заметить вчера все эти взгляды между ним и суровым Мином. Прокрутив в голове всю логическую цепочку до конца, с напитком, отсутствием тех двоих на лотерее и только что увиденным, Чонгук присвистнул, невольно краснея от воображаемых сцен. Его глаза сами собой нашли заветную коробочку. Что же Тэхён задумал? И когда он уже вернётся?       На самом деле, Чонгуком владела паника с лёгким привкусом щекотавшего нервы предвкушения. Он сам себе казался испорченным извращенцем, и в то же время, он стеснялся своей неопытности, боялся и ожидал с нетерпением. Его поражал тот долгий путь, что пришлось пройти, чтобы отбросить стереотипы и предрассудки. Ещё полгода назад он и подумать не мог, что будет ждать эротических приключений, сидя в спальне другого парня, да ещё и в ошейнике, как собачонка. Да он бы убил, если бы кто-то сказал хоть часть из всего этого. Месяц назад он готов был убить себя, сгораемый от стыда и позора, потому что желал другого мужчину. А что теперь? А ничего. Ничего в нём не осталось от прежнего Чон Чонгука. Тэхён вмешался в его центральный процессор, перечеркнув все изначальные настройки.       В ожидании хозяина мальчишка уснул. Свернулся на кровати и мило посапывал, не слыша звона ключей. Тэхён вернулся, так и не решив, как будет себя вести. Увидев спящего гостя, он облегчённо вздохнул, осталось ещё немного времени, чтобы определиться.       В недалёком прошлом Тэ уже отметил для себя, что во сне Чонгук выглядит убийственно мило. А с аксессуаром из кожи и металла это смотрится просто сногсшибательно. Он поставил пакет с продуктами на стол и неспешно двинулся к кровати. В мысли пробралась одна совершенно безумная идея, что лучше бы Чон всегда оставался таким послушным, безоружным и безопасным. Матрац прогнулся от веса присевшего на край человека. Холодная ладонь пригладила спутанные волосы, легко коснулась виска. Тэхён забыл, как дышать. Он увлечённо разглядывал широкие брови, крупный нос и ямку шрама на щеке. В который раз поражался, как от близости с этим человеком изнутри по телу разливается волнующий трепет, словно бабочки в животе, а пальцы покалывает от украденных прикосновений. Как жаль, что между ними не может быть сказочного «долго и счастливо».       «Если бы ты мог стать только моим».       Чонгук ещё никогда в жизни так сильно не старался притворяться спящим. Но, видимо, дрожащие веки и неспокойный ритм дыхания выдали его с потрохами.       — Я вижу, что ты проснулся, — Тэхён смущённо забрал руку, но остался сидеть на месте. В больших глазах Чонгука читалось: радостное — «Ты наконец-то пришёл», любопытное — «Где был?», и хотелось бы, чтобы это было правдой, завуалированно заискивающее — «Прикоснись ко мне ещё». В воздухе повисла тягучая атмосфера сдерживаемых желаний. Прямой зрительный контакт и вторжение в личное пространство индуцировали между ними искрящееся напряжение.       Чонгук давно хотел спросить, но запрет говорить усложнял задачу. Он поднял руку и медленно потянулся к мягким волосам, после душа ставшими уже не алого, а скорее морковного цвета. Для подчеркивания своего намёка он вопросительно поднял одну бровь.       — Что? Почему они красные? — кивок. Тэхён хитро прищурился и склонился ниже, чтобы зашептать почти у самого уха. — Я раскрою тебе ещё одну тайну нашего сообщества. Ты же знаешь, скоро Хеллоуин. Это особый праздник для нас, каждый год в эту ночь проводится важный ритуал. Довольно жестокий, кровавый обычай. Я не хочу в нём участвовать, как старший, вот и... — Чонгук подавился вдохом от удивления и в страхе отполз к изголовью кровати. Округлившимися от ужаса глазами он смотрел на Тэ и боялся даже предположить, что же там за обычай такой кровожадный, а он думал, что его уже ничем не удивишь.       Тэхён ещё с минуты две сидел невероятно серьёзный, а затем стал молча надвигаться на зажавшегося в углу Чона. Подцепил пальцем кольцо на ошейнике и резко потянул на себя. В его взгляде сверкнул холодный металл, способный разрезать даже камень. Опаляя горячим дыханием, Тэхён едва коснулся губ, скользнул языком по скуле и выдохнул прямо в ухо, провоцируя в теле Чонгука пробирающую дрожь:       — Шутка.       Тэ заливисто хохотал, держась за живот. От смеха он даже скатился с кровати на пол, от вида икающего от страха Чонгука у него прямо истерика началась, на глазах проступили слёзы.       — Придурок! Зачем так пугать? — Чон уже пришёл в себя и начал злиться. Его ситуация и так довольно унизительная, чтобы терпеть, как его дурачком выставляют.       — О, снова! Четыре слова — четыре удара. Я же сказал, выпорю за каждый вяк, забыл? — настроение Тэхёна переключалось с невероятной скоростью. От легкомысленного шутника до властного тирана за долю секунды. Он вскочил с пола и направился к столу. Там же и лежала нетронутая до сих пор посылка.       «Неужели сейчас?» — сердце пропустило удар, а затем забилось в бешеном темпе. Но на удивление Чонгука, Тэ лишь начал раскладывать принесённые продукты в холодильник, громко шурша и громыхая посудой. А ящик Пандоры остался стоять на месте не тронутым.       «Какого чёрта вообще происходит?».       Всё, что происходило дальше было похожим на игру с огнём. Тэхён не обращал внимания на своего питомца — Чонгук снимал футболку, щеголяя идеальным прессом. Пёсик слишком наглел — Тэхён загонял его в угол, безжалостно тянул на поводке, пока не привязал к ножке кровати. Один картинно потягивался, прогибаясь, сексуально прикусывал губы, облизывал пальцы, нарезая овощи для салата. А второй напоказ вальяжно разлёгся в постели, поглаживая плоский живот в опасной близости от ширинки чёрных изодранных джинсов. Танцы на лезвии ножа, хождение по краю — опасная игра, лишь подогревающая и так немалый интерес. Тэ упивался своим восхищением, когда видел развязного и смелого Чонгука, внизу живота стягивался тугой узел, глаза неотрывно следили за плавными движениями руки, что очерчивала крепкую грудь, затрагивая бусинки сосков, рисовала узоры поверх манящих кубиков. В голове мелькали воспоминания, как перекатываются эти мышцы в момент, когда это совершенное тело пробивает разряд удовольствия. А эти бёдра? Тэхёна бросало в жар от предположений, как быстро, сильно и долго Чонгук сможет поддерживать темп во время секса, с такими-то бёдрами. Парень откровенно ушёл в свои фантазии, перестал контролировать выражение лица и выдал себя. Чонгук сверкнул ослепительной улыбкой и довольно потянулся, демонстрируя, преподнося себя, как лот на аукционе. «Подойди и возьми». Он чувствовал триумф, понимал, что тоже имеет кое-какой контроль во всём этом маскараде.       Актёр, не удержавший маску равнодушия, злился на себя и хотел отыграться. Пряча голод и жажду перейти к самому сладкому, он тоже будет дразнить и измываться так долго, как это возможно.       — Ужин готов. Пёсик, иди сюда, — Тэхён похлопал по колену ладонью, подзывая самодовольного Чона. Вернув себе самообладание, Тэ снова мог спокойно реагировать на всё и держаться согласно выбранной роли. С глухим звуком на пол опустилась глубокая тарелка с рисом, на ней маркером было написано «Гук-и», — твоя мисочка.       Растерянный взгляд тут же сменился возмущённым оскалом. Весь вид «пусанской сторожевой» кричал: «Ты об этом пожалеешь».       — Позже отомщу за всё, — злобно сверкая чёрными глазами, Чонгук прорычал угрозу, направившись к своей миске. Он весь день ничего не ел, лучше так, чем ничего.       — Девять ударов. Смотрю, ты нарываешься на серьёзную порку, — хоть голос и звучал уверенно и насмешливо, но сам Тэ начал слабо дрожать. Он уже сомневался, что выйдет из этой игры победителем и вообще нормальным человеком. В ответ на него смотрели с многогранным обещанием незабываемых ощущений.       Тэ хотел оставить дурацкие покупки на видном месте лишь для устрашения, но теперь начал догадываться, что вызвал ими не столько страх, сколько нетерпение и интерес. Они с Чонгуком словно менялись местами, отдав неуверенность и сомнения взамен на решительное наступление.       Раздражённо вздыхая, невольник ел руками, без палочек, сидя на полу возле стола. Цепочка-поводок снова была привязана, в этот раз к ножке стола. Больше всего бесил тот факт, что ему нужно было в туалет, но самостоятельно отцепить поводок Чонгук не решался. Нужно было проглотить остатки гордости и как-то намекнуть. Он поднял взгляд наверх и скорчил самую жалостливую мину, на какую только был способен в тот момент. Вместе с этим он подёргал цепь и ткнул пальцем в сторону двери ванной комнаты.       Тэхён задумчиво жевал и на автомате махнул рукой, мол «иди». Его мысли занимал всё тот же мучительный вопрос. Как поступить дальше? Днём он встретил Намджуна, и тот признался в махинациях с «порошком», выразил свои опасения насчёт обоих Чонов, и ещё много чего сказал такого, что заставляло Тэхёна более серьёзно пересмотреть своё отношение к сложившийся ситуации. Всё-таки Чонгук — брат Хосока, семья у них одна, правила одни и последствия будут, небось, такие же. А это значит, что связываться с ним — себе же хуже. Лучшее, что можно сделать — выставить сейчас же «раба» за дверь, приказав ему не попадаться на глаза. Это было самым разумным и простым решением. Ибо второй вариант — поразвлечься и выбросить — не подходит, не тот случай, не тот человек, не те чувства. Тэхён не мог, он просто был не способен взять и отказаться, но и открыто признать, что хочет Чонгука видеть в своей постели и жизни не только эти три дня, но и в будущем, он тоже не мог. На глаза попались блестящие звенья, эти узы не только удерживают Чонгука, они приковывают их двоих друг к другу, в прямом и переносном смысле. Зависнув между всеми возможными вариантами развития событий, Тэхён слабовольно решил пустить всё на самотёк. Даже если удерживать Чонгука возле себя — это опасная для них глупость, будь что будет. Он просто вернётся к первоначальному плану — соблазнить и завоевать, свести с ума и заставить просить большего. Если же не получится...       «Если он не захочет остаться сам, пусть уходит».       Чонгук стоял перед зеркалом, склонившись над умывальником. Он умывался холодной водой, хлестал себя по щекам, но никак не мог успокоиться. Видение, как Тэ обхватывает его член рукой, а затем медленно облизывает головку, не оставляет в покое. Мягкие пухлые губы, которыми он говорит все эти задевающие гордость унизительные вещи, так хочется ощутить их на себе, занять их более приятным и полезным делом. Но он не будет делать первый шаг, инициативу брать на себя тоже не будет, если Тэ захочет его выставить через три дня, лучше и не начинать, иначе, испытав на вкус все возможные грани губительной страсти, пути назад не будет. У них есть лишь эти три дня, если по окончании, Тэхён так и не попросит его остаться, он уйдёт.