***
Сказ сегодня, пойдёт о том самом мальчике, о котором я часто вам упоминал в разговорах, да и на посиделках разных… Тогда я только приехал сюда с Артуром. Знаете, иногда полезно отвлечься от городской суеты, да и пожить здесь, в деревне. Я стал лесником, старый же лесничий ушёл, дескать, ссылаясь на возраст, и он рассказал мне по секрету о страхе перед странными существами в этих лесах, да происшествиях странных. Признаюсь, я тогда не верил в эту чушь, если бы на моих глазах не случилось такое интереснейшее происшествие… Жил да был у нас в деревне Морозова один паренёк, лет так десяти, звали его Ванькой. Хороший такой, милый, наивный — что ни скажешь, во всё верит! Ни чем он особо и не отличался: высокий такой, худой, белобрысый, голубоглазый, а щёки пухлые, а здоров, как бык! Явно бы из него хороший парень бы вымахал! Вот жил он всё своё детство, как он сам говорил, хорошо, даже припеваючи. Хороший пацан, я вам скажу: работящий, сильный, да только ленивый! Но если кто-нибудь попросит — бежит помогать, хоть и в тягость. Попросишь его, скажем, притащить из леса лукошко грибов али мать пошлёт в город за товаром — бежит, пятки аж сверкают! Парень жил в большой и дружной семье. Лета шли, а он всё так же улыбался прохожим, аки дурачок. В семье было у него хорошо, повезло ему и с сёстрами и с матерью, отцом. Он мне по секрету сказал, что не хуже матери шьёт да вышивает, а у отца выучился мастером по резьбе по дереву, кхе, славный малый! И вот однажды мальчугана мать попросила сходить за водою, на колодец, тот, что на окраине стоит. Зима стояла, согласно стереотипам, скажу я вам: жгуче-холодная. Ушёл он с двумя вёдрами на колодец. Как пришёл, глядит, ба! В снегу что-то лежит, переливается цветами разными. Отложил он вёдра, роется в снегу, поднял — а это камень оказался! Камень-то красивый: рубинового цвета, в золотистой оправе, а как блестит на солнце! Не наглядишься: не камень, а находка. Идёт он домой и радуется: матушка-то его всегда камни любила, хранила. Он ей в детстве и щебень таскал, кремень. Пришёл он, значит, домой. Осталось только мать дождаться, обрадовать её хотелось. Ждёт мальчик, ждёт, а матери всё нет да нет! А в это время домой идёт сестра его, Наташа. Та, которая около леса живёт. Вы её, вроде, видали. Идёт и радуется. Она всегда брата любила. Несёт она ему пирожков от мамы. Хочет своего братика, Ваню, обрадовать. Идёт, а на душе как-то неспокойно стало. Ощущение плохое не давало ей думать. Что-то закралось ей в душу, что-то неспокойное, и она побежала в дом. А после ко мне. Как она мне сама говорила, ещё тогда, вся деревня сбежалась — не верили! Она ко мне прибежала, бедная, плакала, сколько слёз! Я сам тогда зашёл и… я обомлел. На полу, около окна, лежал бледный, словно свежий декабрьский снег, труп Ивана. Тело вытянулось, и было неестественно изогнуто, будто после контузии или, по крайней мере, в предсмертных агониях. Глаза раскрыты, а выражение лица, будто удивлённое… это было очень жутко. Его хрупкие, длинные и тонкие пальцы сжимали тот самый камень. Красивый, но проклятый камень. Я, не слыша плач его матери и сестёр, хотел закрыть глаза мальчику, но (я не поверил глазам своим!) они не были, как раньше, бусыми, нет… они были цвета свежих летних, но таких холодных фиалок. Зрачки, словно пара белых жемчужен, смотрели на меня внимательно и неподвижно. Отойдя от шока, я закрыл ему веки, отметивши, что он холоден, будто лёд: — Покойся с миром, дитя. Труп был буквально промёрзший насквозь, нам было очень сложно его отколоть от стенки. Мы старались как можно аккуратнее убрать мертвеца с глаз долой. Было решено: тело побудет у местного гробовщика, чтобы лишний раз не расстраивать Анну, мать покойного. Отцепив наконец мальчика, не успел я его и на руки взять, да отнести к гробовщику Евгению, как на труп налетела, будто стервятник в пустыне, Аннушка. Молодая мать не смогла сдержать слёз, из-за чего её рыдания прерывались диким воем. Дрожащими руками она обхватила когда-то красные от мороза щёки: а сейчас же они были впалыми, как будто мальчик голодал. — Ваня, Ванечка, чадо ты моё!..- она обняла парнишку, поглаживая рукою его спину, плечи, иногда зарываясь пальцами в светлые (боже! Они тоже изменились и побелели!) волосы, на коих была уже кромка льда и россыпь инея.- За что, за что, Боже?.. Но бездыханное тело не отвечало ни на моления, ни на ласки дорого человека; оно только неестественно колыхалось в руках матери. Голова уже была откинута назад, веки чуть открылись и пустым взглядом смотрели куда-то в сторону. Она нервно вздрагивала, а мы, стараясь держать себя в руках, просили её отдать мальчика. Получилось только у её мужа Александра. Он не смущался слёз, но плакал он напротив: тихо и неслышно, словно его могли обругать за это. Мы отнесли парня к Евгению и в тот же день заказали гроб: у нас в деревне редко когда умирали дети, а подходящего гроба просто не нашлось. Оставив Евгения, мы шли копать яму. Было очень сложно хоронить зимой: земля была твёрдая, вся во льду. Мы огородили всё досками, чтобы ничего не попало в яму, включая снег. Но всё было кончено. Решено было хоронить на следующий день. Всю ночь были бури, много снега навалило, немыслимо много. До самого утра в окна бил ветер, а мороз вырисовывал на стекле красивые росписи. Я остался в доме Брагинских, я хорошо ладил с отцом покойного, тем более, что ему, Александру, была нужна поддержка. Каких усилий нам стоило заставить Анну, Наташу и Олю отправиться спать. Сёстры не привыкли спать на печи без своего брата. Хоть мы и были в другой комнате, но мы слышали, как всю ночь девочки плакали, шептали имя умершего, впрочем, как и мать. Отец семейства и сам не мог успокоиться, а я молчал и смотрел в его унылые и растерянные глаза. Он изнывал по единственному сыну, на которого было возложено столько надежд. Как же смерть близкого, может всё круто изменить в нашей жизни. — Помню, — говорил он, — помню, как Ваня однажды провалился под лёд. В тот день ему только семь исполнилось… Да, декабрьская ночь, в канун Нового Года встретила нас беспощадно: мы слышали, как взвывал ветер, как он выл и кричал «чу!». Волки выли, замерзая от холода, мечтая попасть в тёплые дома. — А ведь ему, — продолжал он, — завтра должно было стукнуть одиннадцать… Как жесток мир! — не выдержал он и в сердцах ударил по столу. Действительно, раньше я никогда не наблюдал за ним жалости и тем более слёз. Как меняет горе людей! Буря кончилась. Вместе с ней ушёл и ветер, снег. Началось обычное утро. Оно было бы таковым, если бы не похороны. Мы отправились к Евгению. Всю дорогу мы молчали. Мы не спали всю ночь, но не чувствовали абсолютно ничего. А вся деревня будто вымерла. Кругом скапливались люди из всех изб. Все направлялись к дому гробовщика. Я и Александр вошли в тесный домик, сразу проходя в мастерскую. — Евгений! — кликнул Брагинский чересчур бодро. Наверное, пытался держаться. Это достойно уважения. Но Гробовщику не суждено было ответить. Мы нашли его мёртвым, сидящим за столом, около гроба. Он, как и Иван, был весь покрыт инеем и льдом. В глазах ничего не было кроме смертной тоски. Единственное, что я подметил: в нём ничего не изменилось, разве что он только стал в несколько раз худощавее и костлявее. Что ещё бросилось нам в глаза, так это то, что нигде не было парнишки. Нигде. Мы искали везде, но безуспешно. Я даже смотрел в гробу, но вместо мальчика нашёл только рубинового цвета камень в золотой оправе. Мы выбросили этот камень в реку. Гробовщик был маленького росту, поэтому было решено хоронить его в том самом гробу, что сделал он ночью. В тот день состоялись похороны старика Евгения, а не молодого парнишки с именем Иван. Я надеялся, что это конец странным событиям, но нет. На следующий день мы нашли мёртвую Аннушку, в собственной постели. Невооружённым глазом было видно причину смерти: обморожение. Она была насквозь покрыта льдом, особенно её грудь и шея. Глаза тоже были открыты и с некоторой грустью смотрели куда-то в окно. А на устах была улыбка, поистине счастливая и невинная. Её волосы были в несколько раз белее, а глаза были нежного цвета лепестков сирени: как у сына после смерти. В тот же день заболели дочери покойницы. Они захворали гриппом от холода. Но одна из них, Наташа беспрестанно говорила нам «Я видела его!». Она говорила нам об Иване долго. Говорила, будто бы тот приходил ночью, обнимал их и маму. Никто не верил. Конечно, для маленькой девочки было слишком много ударов сразу. Я не верил ей, впрочем, как и остальные. Она замкнулась. Оля же только молчала и отводила взгляд. Мы решили не откладывать похороны до завтра и похоронили кроткую, нежную красавицу Анну на кладбище деревни Смородиной, названную в честь близкой к нам реке. Но после этих странностей, её начали называть Морозовой. Все недоумевали: как они умерли? Причина смерти одна и та же и это всего за три дня! Честное слово: нечистая сила. Вся деревня думала об этих смертях. Прошёл где-то месяц. Всё мало-помалу возвращалась на круги своя. Я уже стал лесничим, но переезжать в лес меня не пускал Кёркленд. Помню, будто бы это было вчера. В тот день меня провожал Артур, складывал всё необходимое, будто я на войну собрался, ей богу! Хотя ему было неспокойно и страшно отпускать меня. Он от рождения был суеверным и говорил, что видит духов. Особенно его суеверие возгоралось с новой силой во дни полнолуния. — Береги себя, и только попробуй заболей, дурень! — он обнял меня, и я прошёл на улицу. И мы простились. Ночь была морозная и глухая. Честно, как прекрасен лес ночью! Белый снег так сильно выделялся на общей картине: мёртвой и сумрачной, даже зловещей. Где-то снежок отливал синими тенями, а с каждой секундой эти тени сгущались и становились мрачнее. Снег шёл хлопьями, он отражал полную луну на небосводе, отливая множеством маленьких снежинок разных цветов. Из моего рта то и дело вылетал пар. Становилось очень холодно. Стоит признаться, что в каждом человеке, даже в настоящем атеисте есть капля суеверия: а в таких потёмках, воображение подкидывает такие зловещие мыслишки, что становится не по себе даже не верующим ни в чох, ни в сон. Мне перебежала дорогу белка. Где-то хрустнул сук. И всё резко оборвалось; ни единого звука. Одна только звенящая тишина и луна, освещающая мне дорогу. Во мне что-то пробудилось. По моему телу прошёлся леденящий холод, который не сравнится с этим морозом вовсе. Мой разум кричал о том, что случится что-то страшное, но я игнорировал любую только мысль. Орда мурашек прошлась снова по всему моему телу. Мне мерещилось, что на меня устремился чей-то прожигающий, холодный взгляд. Что-то зашуршало в листве, я не оборачивался, только прибавил шагу. Краем глаза, мне показалось, что я увидел за деревьями какой-то белый силуэт, который колыхался из стороны в сторону и быстро приближался ко мне прямиком из чёрной листвы деревьев; но страх внутри побуждал меня не смотреть в ту сторону. Я перешёл на бег; мне чудилось, что за мною бежали, но я не останавливался. Хруст снега за мной становился всё ближе и ближе, а страх всё больше и больше. И вот моя изба! Совсем близко и я буду там. Шаги не прекращались, казалось, что сзади бежит мужчина (я слышал его тяжёлое и пронизывающее кости дыхание). Я не останавливался, стараясь быстрее влететь в мой дом. Наконец я вбежал в мою избу и, не оглядываясь, закрыл за собой дверь. Думалось мне, что мой недруг ударится об неё, ведь он почти нагнал меня. Но я ничего не услышал. Только вой ветра. Я не смотрел в окно, боясь увидеть там белое и страшное лицо. Я зажёг лампу и, не видя ничего перед глазами, лёг на постель. По всему помещению не было ни звука, только моё глубокое и быстрое дыхание. Страх постепенно сходил с меня. Сердце стучало так, что, казалось, оно разорвётся на тысячи частей. Я не отрывал взгляда от повешенного на стене ковра с чудаковатыми узорами. Я старался успокоиться, сердце закололо от страха перед чем-то новым и неизвестным. Страх любого человека заключается в том, что любой человек боится столкнуться с чем-то необъяснимым и пугающим. Преодолев трепет, я сел на кровати и медленно обернулся к двери, потом к окну; ничего не было. Не веря счастью, я вышел из избы с ружьём наперевес. Оглянувшись, я не поверил глазам. Никого. Только забор и мой пустой двор. Страх ушёл, но осадок чувствовался. Стерев холодный пот, я отужинал пирогом Артура и оказался сыт. Когда он хочет, он может готовить просто прекрасно. Особенно тогда, когда мне нужно в очередной раз идти в лес. Взяв ружьё, я почти без страха вышел. Показалось? Обошёл весь двор, осмотрел все сугробы, забор и даже замёрзший колодец. Наконец я окончательно успокоился и решил осмотреть лес. Всё-таки нужно исполнять свою работу. Долго, наверное, несколько часов бродил я по лесу. Страх о том странном происшествии прошёл и я уже в полной уверенности шагал по снегу, наслаждаясь природой и свежим, но морозящим воздухом. Послышался стук топора. Ещё один и ещё. За всю мою работу лесничим, это был первый раз, но я знал, кто это. Я, стараясь не шуметь, шёл, аккуратно приближаясь к источнику звука, но снег предательски сочно хрустел подо мною. Моя догадка оказалась верной: кто-то решил нарубить дрова в лесу. Их было трое. Честно, я не боялся, но снова чувство тревоги разошлось по телу. У меня было ружьё: я не волновался, но что-то внутри мне подсказывало, что произойдёт что-то страшное… и я не понимал, что именно. Я затаился между мглистых деревьев. Как только я хотел оповестить моих «друзей», как я застыл на месте, не отпуская ружьё. Этот страх, эта тревога, — всё это оказалось предчувствие чего-то страшного и неизвестного. Я увидел того, кто гнался за мною несколько часов назад. Пока трое мужчин рубили дерево, над ними парила белоснежная личность, молча наблюдая за ними, иногда покачивая головой, как бы сожалея о чём-то. Сначала я не понимал формы этого фантома, но после эта картинка навсегда отпечаталась в моей памяти. Мужчина. Очень высокий и широкоплечий. В белой шубе, в белой шапке и в белом шарфе. Весь белый. Его глаза закрывала чёлка; я заметил коварную улыбку, из-за которой узел внутри заполнил всё во мне, казалось, что у меня сейчас начнётся судорога или приступ истерики. Призрак медленно покачивался между листвы сосен, было ощущение, будто бы он проходил мимо и поэтому сейчас так беззаботно колебался. Он перевёл взгляд на меня. Я разом содрогнулся пред ним. Его пронизывающие, проникающие в меня фиалковые глаза, будто бы магнит притягивали к себе и одновременно отталкивали. Зрачки напоминали гладкие, сверкающие жемчужные бусы, цвета воска: настолько они были белы! Они то расширялись, то сужались — и всё это то медленно, то резко, что хотелось закричать от ужаса. Уголки его губ дернулись и превратились в звериный оскал. Мои ноги подкашивались от этого изучающего взгляда, но я держался. Он осмотрел меня, мне мерещилось, что время остановилось: я не слышал ни стук топора, ни голосов негодяев. Существовали только он и я. Больше ничего. Он наклонил голову набок, продолжая улыбаться. Меня передёрнуло. Он поправил рукой шубу, шарф и подмигнул мне. — Мужики, валим! — закричал грубый бас. Не успел я вынырнуть из этого сна, как ощутил жгучую боль в плече. Эти мерзавцы подготовились. Я упал в снег, сжимая моё ружьё и плечо, мне казалось, что я потеряю сознание. Перед глазами уже всё чернело, только одно белое пятно не исчезало из моего сознания: этот улыбающийся призрак. Но боль резко прошла. Воздух будто сам собой заполнил мои лёгкие. Отдышавшись, я поднял голову и увидел перед собой самую страшную картину в моей жизни: трое мужчин, были припечатаны к одному дереву: к тому, что они хотели срубить. Сквозь каждого тела проходил ледяной кол, красиво переливаясь при свете полной луны. Их глаза, что были наполнены ужасом, почти вылезли из орбит, а рты были открыты, вот-вот и, казалось, рот разорвётся на части. Все были покрыты корой льда и пылью инея, на их головы безмятежно падал белый снег. Мне захотелось закричать, когда я заметил, как кровь из их ртов собирается на льдине, тихонечко растапливая её, из-за чего пар поднимался маленькими облачками. Страх разразился с новой силой, когда я заметил перед собой того самого призрака или человека: с близкого расстояния, он не казался фантомом. Личность обернулась к трупам, проталкивая колы глубже в кору дерева, а из тел слышались тихие хрипы и последнее издыхание. Фантом обернулся ко мне, я застыл, позабыв обо всём на свете: я не чувствовал ни холода снега, ничего. Призрак осмотрел меня, а я жадно следил за его белыми зрачками, которые впивались в каждый сантиметр моего тела. Он начал двигаться в мою сторону. Я до сих пор сидел на снегу и отшатнулся назад — на ствол дерева. — Что ты хочешь от меня?..- хрип вырвался из моих уст. Белая тень приближалась ближе и наконец опустилась на корточки предо мной. А после я понял, что это не призрак; фигура коснулась моей щеки. Я чувствовал его холодные пальцы на себе и, мне показалось, будто бы моя щека покрылась кромкой льда. Я дёрнулся, а тот только улыбнулся. Опустившись ближе, он заглянул мне в глаза и шепнул нежным, бархатным голосом: — Покойной ночи, дядя Фред…Я провалился в пустоту…